Из дневника молодого Пушкина. Часть седьмая

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

В субботу поспать бы – в школу не идти. Но не тут-то было. Едва первые петухи пропели, как в гостиной раздалась грубая мужская ругань.
Папа с дедушкой так и скатились вниз со второго этажа, разобраться что происходит. За ними и я подтянулся, и мама. Только бабушка и сестренки не проснулись. Им хоть из пушки над головой пали – без толку.
Так вот, едва папа с дедом в гостиной появились, тут же получили по первое число, словесно конечно:
– МАТРОСЫ ! СМИРНА! ОПАЗДЫВАЕТЕ! ОПАЗДЫВАЕТЕ!
Это наш попка разбушевался.
Дед с родителями плюнули в сердцах и собрались уходить.
– СТОЯТЬ! СМИРНА! ГДЕ КОК?! МЕДУЗА ЕМУ В ГЛОТКУ!
– Я рассмеялся, и тут же сам получил:
– ЮНГА! КО МНЕ! СТРОЕВЫМ! КАР-РАМБА!
Я подошел к клетке, и насыпал Боцману корма.
– РАЗОЙДИСЬ! ОТДЫХАТЬ! – изрек попка, и, не спеша, принялся за завтрак.
– Ну, знаете, – сказала мама, – если он каждый день так будет…
– ЖЕНЩИНА НА ПАЛУБЕ! ЖЕНЩИНА НА ПАЛУБЕ! – засуетился Боцман.
– Тут уж и папа не выдержал, прыснул в кулак.
– И откуда у этого лилипута такой голос? – проворчал дед Василий. – На краю села его слышно, наверное. И ведь умен, черт! Не с бухты-барахты говорит, а в самую точку.
– Не кормить его больше. – сказал папа.
– САТРАПЫ! САТРАПЫ! – возмутился Боцман.
– Надо ему клетку простыней накрыть, тогда замолчит. – предложила мама.
– ЖЕНЩИНА НА КОРАБЛЕ! – опять завелся Боцман. – В МЕШОК! В ВОДУ!
– Ах ты дрянь такая! – обиделась мама, и, сорвав с журнального столика скатерть, закрыла ей клетку.
– БУНТ НА КОРАБЛЕ! БУНТ НА КОРАБЛЕ! – возмутился Боцман. – РУБИ КАНАТЫ! ПАЛ-ЛУНДРА!
Попка еще что-то прокричал, потом пробормотал и успокоился.
Мы разошлись по своим комнатам, но спать уже никому не хотелось.
Минут через двадцать папа с мамой пошли скотину обихаживать, а я, раз уж проснулся окончательно, решил уроки сделать на понедельник, чтобы выходные со спокойной совестью отдыхать, хотя за окном еще темень была – хоть глаз выколи.
И я с головой окунулся в учебники и тетрадки – выучил и перерешал все: и по русскому, и по математике, и по географии, и по истории, и по ботанике, хоть ботаника у нас только во вторник по расписанию. А пока занимался, не только Солнце взошло, но и бабушка поднялась с постели, еду приготовила, и, как только я сложил книжки с тетрадками стопочкой на столе, меня позвали завтракать.
Я прошел в гостиную, когда все уже в сборе были, и тарелки на столе расставлены.
Но первым делом я обратил внимание на то, что клетка с попугайчиком все еще закрыта скатертью. Я снял ее с клетки со словами:
– Ему же там страшно!
Боцман лежал на дне клетки лапками вверх без признаков жизни.
– Ну, вот, задохнулся! – закричал я во весь голос.
Папа тоже подошел к клетке, и покачал головой. Но сказал, по моему, полную глупость:
– Куда же теперь корм его девать?
– Корм, корм! – возмутился я. – Тебе бы все копейки считать, а человека больше нет!
– Какого человека? – удивился папа.
– Боцмана. Он же говорящий!
Тут и сестры мои опомнились, и громко заревели.
– Не плачьте, девоньки, – попытался успокоить их дед Василий, – лучше уж попугай, чем мама. Он же хотел ее в мешок, и в воду!
Сестры заревели еще громче
Мама покраснела, и уткнулась в свою тарелку, бездумно ковыряя вилкой котлету.
А бабушка Ксения вдруг вспылила, что с ней редко случалось:
– Вы, папенька, иногда невыносимы просто! Что за шуточки перед лицом смерти? Вы – изверг, ей-Богу!
– Дочка! – прикрикнул на бабушку дед Василий, но больше ничего не сказал, посмотрев на заплаканные лица девчонок.
– А, может, жив еще? – сказал папа, и открыл дверцу клетки.
Боцман тут же перевернулся, и выпорхнул на волю. Он летал вокруг стола, и кричал скрипучим голосом:
– ОБМАНУЛИ ДУРАКА! ОБМАНУЛИ ДУРАКА!
У сестер сразу высохли слезы, и они весело рассмеялись, впрочем, как и все остальные, кроме деда.
Он лишь хмуро проворчал:
– Дураков уж тогда.
– ДУРАКОВ! ДУРАКОВ! – охотно подхватил Боцман, и уронил ляпушку аккурат в дедову тарелку.
Мы с сестрами снова рассмеялись, но родители, зная вспыльчивый характер деда, старались прятать свои улыбки, что, впрочем, плохо у них получалось.
А дед совсем разошелся, схватил со стола ложку, и запустил ей в Боцмана. Боцман легко от нее увернулся, и, приземлившись на шкаф, изрек:
– ВАСЬКА ДУРАК!
Мы знали, что своим смехом обижаем деда, но ничего с собой поделать не могли – хохотали все, кроме бабушки.
Тогда дед Василий резко отодвинул стул, и направился к выходу.
– Папенька, папенька! – закричала добрая бабушка Ксения. – Вернитесь, я вам сейчас тарелку сменю.
– Не надо! Расхотелось мне есть.
И дедушка вышел в сад.
– Ну и разбойника ты принес в дом, Александр, – проворчала бабушка, – голову ему свернуть мало!
– Ты, бабуль, то заступаешься за него, то голову ему свернуть хочешь. Нелогично. – возразил я.
Бабушка Ксения только вздохнула в ответ.
– МИРУ-МИР! МИРУ-МИР! – закричал Боцман со шкафа.
– Интересно, каких он слов не знает? – проворчал папа.
– БОЦМАН УМНЫЙ! БОЦМАН УМНЫЙ!
– В цирк его, что ли, отдать? – сказала мама.
– ПРОТЕСТУЮ! – возразил Боцман.
– Как бы его в клетку опять запихнуть? – спросил сам себя папа.
– НИКАК! НИКАК!
– Тогда улетай туда, откуда пролетел!
– НЕ ДОЖДЕТЕСЬ! НЕ ДОЖДЕТЕСЬ!