Князь

Лев Николаевич медленно входит в мой дом, сверкая глазами Миронова. Я его не знала ранее, почему-то, глотая классиков и особенно Фёдора Михайловича, я сильнейшим образом полюбила вьющего паутины слов Набокова, а Лев Николаевич остался на полке незамеченным.
Мне не хотелось бы, чтобы сейчас этот текст выглядел как школьное сочинение на тему: «Ценность смирения князя Мышкина и роль его образа в мировой литературе». Потому как не об этом речь. О чём конкретно я хочу сейчас сказать, ещё пока не знаю…
Просто с замиранием открываю книгу и тону… Так не бывало раньше при встрече с Достоевским. Я с ним вместе, раньше, как-то мучилась… Как и его герои «униженные и оскорблённые» «бедные люди». И книги эти меня как будто мучили. Было понятно – классика, но тяжело и не душевно… а вот Лев Николаевич поразил в самое сердце. Мне понятно почему женщины так обратили на него внимание, и Миронов, кажется, совсем, и не совсем, а даже наверное, должно быть передаёт замысел, и слог, и сюжет, и размышления. Словом вовсе я тону в этой книге, большой, старой, толстой, но которая, отчего – то заканчивается и всенепременно скоро закончится…
И это жаль. Я не представляю теперь вовсе как я жила без князя. И мелкая грызливая его фамилия, какая-то придуманная, видимо, для обозначения его мнимой мелкости, для меня чужая… Я вижу его совсем не мелко, мне не представляется он жалким, напротив, кажется огромным, спокойным и мудрым необычайно.
Он блестит понимающими глазами, жалеет, любит. Он не врёт, и окружающим видится как чудак и идиот. Я искренне за него обижаюсь, мне хочется плакать… и чувствую, что это слёзы очищения… чистые, освобождающие… что вся речь его, горячность некоторая, неудобность и неуместность – это разрешение на бытие, на то чтобы быть собой (хоть и заездили эту фразу до невозможности). Его искренняя любовь к людям, терпение, умение не обижаться и в то же время видеть внутрь, угадывать… Как тяжело было бы любому на его месте! И ему, видно, не просто, но это трудно угадать, потому как в нём много любви. Его нежность и готовность прощать…
Я не знаю, что думал Фёдор Михайлович, создавая роман. Более того, мне это прямо до невозможности всё равно. Я благодарна судьбе, Богу, провидению… за то, что не пишу сейчас отчёта о прочитанном, который не будет проверять учитель. Я не знаю, можно ли передать очарование… Я знаю, что Лев Николаевич вызывает у меня чувство умиления необыкновенное, такое как, например, сын, тёплый, трущий глаза и немного хныкающий со сна. Но в то же время он поражает глубиной мысли, и любовью… Боже, откуда у него столько любви?! Как такое вообще уместилось в одном человеке?
Теперь, я чувствую, почти физически ощущаю в моём мироощущении, видении Льва Николаевича. Я благодарна Вам, князь.