Лирический герой

Куда же укрыться лирическому герою от вашей капризной любви, Москва? Если в тебе зеленый цвет тополей, и отзвук озона в носу, предчувствие лета с его вечерами и запахом пыли, который не раздражает, потому что был дождь — дождь был всегда, только ты об этом забываешь иногда, как и о запахе травы; если в ней утро — и чье-то лицо в мокром асфальте прямо под ногами — интересно, чье? — и теплая жесть какой-нибудь китай-городской крыши, и кофе на балконе; если в ней жизнь — вновь всего лишь намек, а не исполненное обещание — нет ничего хуже; и нет воспоминаний, и все твои времена сплелись в один узел где-то рядом с солнечным сплетением; если в ней есть все, о чем мечтал и о чем не просил; например, одинокие прогулки по ночам: как бы людно ни было вокруг, прогулки для тебя все равно одиноки, потому что ночь, потому что на востоке небо слегка теплеет, и сумасшедшие липы, и ты чувствуешь их запах почти на самом краю ощущения, на самом краю замирания движения; они выстраиваются вдоль улицы, как огни вдоль взлетной полосы; и слышны только поливальные машины — где-то, а где — черт знает, неважно: они единственные истинные обитатели города; и мелькают лица любимых, что не попали в твою ночную прогулку, потому что ты не мог им помочь, лирический герой; не мог помочь даже той, самой заветной, отпущенной с ладони, как грусть; мелькают — лица — таких — любимых — любимых каждый раз в последний раз и навсегда. И сливаются в одно лицо — в ЕЕ лицо, и поет кто-то в тот миг, что надо идти домой, идти домой надо за кошками, только кошки могут вывести к дому, а он есть, да, он есть. Так туго, до звона натянута непонятная струна, как лунный луч, а вокруг нее только счастье, и ты ждешь, ждешь, что она вот-вот порвется — боишься и ждешь: потому что после... полет, полет, вверх-вверх, задевая висками молодые листья, апофеоз существования — такой, от какого может взорваться голова, она кажется такой ничтожной, тело кажется таким незначительным, таким слабым, таким хрупким для ЭТОГО, этого мелькания всего  этого голоса — ее голоса! — этой надрывной ноты почти рвущейся струны. Где воспоминания заканчиваются и начинается настоящее, что остается там, на глубине, там, где сгорела душа, теряясь меж цифр и чисел, меж трех сосен, как трех лет? Где ходили вокруг тебя тени — то справа, то слева качаясь, как та самая жизнь? И как не растворить тебе среди всего остального то, ради чего только можно жить — ее дыхание на веках, еще хранящее ее улыбку,— растворить в наитии и [здесь могло быть ваше многоточие, но его нет...] Только рассвет. И тепло чьего-то отсутствия рядом; р-ядом, отравлена тень, она не ушла, просто перед рассветом нет теней, ты же знаешь?