Урок памяти

Я вот навещал деда своего в воскресенье, ему 86 лет... У деда болезнь Альцгеймера, мелко трясутся руки, память работает очень избирательно, хотя сердце стучит бодро. Он называет меня Иосифом, именем одного из младших своих братьев, а было их девять, рассказывает в деталях как брал Будапешт, помнит имена трёх расчётов роты миномётчиков, которым командовал. В 43м дед закончил ускоренные офицерские курсы при Одесском артиллерийском училище, пока лежал госпитале после ранения, и уже лейтенантом вернулся на фронт. Он рассказывал и чертил дрожащими от болезни руками, траектории полётов снарядов и координаты немецких бункеров, а вот какое сегодня число и где он находится, он совсем не знает; спросил меня как-бы между прочим, не опаздывает ли полевая кухня, жаловался что плохо работает почта, просил принести спирта, обещал в следующий раз научить наматывать портянки.
Мой дед был средним братом, то есть до него было четыре и после него тоже. Четыре старших погибли на фронте, дед и ещё четверо выжили. История деда сложна и поучительна.
Дед Семён был "себе на уме"- так о нём говорили его друзья и знакомые. С трудом закончил школу, увлекался революционной романтикой, верил в интернационал, равенство и братство, читал только газеты. Его родители думали, что он будет либо комиссаром, либо уголовником, что в то время не особо отличалось друг от друга. Повзрослев Семён как-то отошёл от всего этого, решил пойти учиться в железнодорожное училище. На фронт он попал помощником машиниста тепловоза, но сбежал в армию, прибился к отступающим артиллеристам- богам войны, так и остался с ними. Время было военное, дед быстро нахватался простых солдатских навыков, научился обращаться с миномётом, парень он был крепкий, таскал на себе железного монстра без особых усилий, так и прижился во взводе. Выйдя из окружения его поставили на довольствие и началась военная служба. Семён не был героем, но и за спины не прятался, воевал как все. Он рассказывал мне что войну они победили благодаря спирту, правильно намотанным портянкам и нехитрой песни про печурку. Новость о том что погиб Иосиф, догнала его уже где то в Восточной Европе, огрубевшее сердце даже не дрогнуло, он и лица то уже его не помнил. Вернувшись с фронта в большой дом дед запил, пил долго и тяжело, тяжело и долго... Тридцатилетний седой капитан-артиллерист. Из дюжины медалей в семейном архиве сохранилась только одна, вся в царапинах от пивных крышек- "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г."
Он проснулся от звука не знакомого голоса, на скамейке у двери сидела женщина с ребёнком на руках. Она представилась женой погибшего Иосифа. Дед Семён попил воды, долго всматривался в лицо спящего ребёнка, девочки со светлыми вьющимися волосами, затем охрипшим голосом, неожиданно пригласил женщину к столу. С этого дня дед не пил, а Анна осталась жить в доме, иначе и не могло быть. Она была умной и красивой женщиной, работала учительницей в школе, растила дочь Иосифа. Дед Семён вернулся в депо, его вспомнили, фронтовые заслуги и членство в партии помогли пробиться в руководство, через несколько лет он уже работал начальником смены железнодорожного вокзала. Затем у них с Анной родился сын- мой отец, которого назвали в честь Иосифа, а ещё через несколько лет они получили письмо, то самое письмо...
Письмо получила Анна, на больший перемене прибежала домой покормить сына, дрожащими пальцами взяла в руки конверт, слёзы долго мешали разобрать аккуратный ровный почерк, наскоро покормив ребёнка вернулась в класс. Семён зашёл за Анной в школу, она была как-раз по дороге домой. Анна отговорилась проверкой тетрадок, осталась в школе до темна- плакала, слёзы ручьями лились на контрольные работы. Она вернулась домой, когда Семён уже уложил детей, он читал газету, дымился чай. Анна села перед ним, уронила руки на колени, задёргались в рыдании плечи, упал на скатерть мятый конверт...
Она всё решила в тот момент, когда разобрала смысл написанного. Иосиф не погиб. Письмо написал главврач, бывший ленинградский профессор с труднопроизносимой фамилией, каких в Сибирских больничках к тому времени оказалось огромное множество. Иосифа нашли после боя в воронке от авиабомбы, ротный санитар установил смерть. Его спасла случайность, во время похорон, кто-то из медперсонала случайно обратил внимание на чуть заметно пульсирующую жилку на шее. Иосифа в коме отправили в один из госпиталей за Уралом, ни каких документов при нём конечно не было. В истории болезни, чудом сохранилась запись с номером воинской части и названием железнодорожной пересылки откуда поезда с ранеными отправлялись в тыл. Он был сильно контужен во время боя, получил серьёзное сотрясение мозга и несколько глубоких, осколочных ранений. В военной суете никто не сообщил ротному командованию, что Иосиф остался в живых и батальонный писарь, запечатал и отправил полевой почтой стандартное письмо. Кома длилась четыре года. Раны давно зажили, а вот память к Иосифу так и не вернулась. По утверждению доктора, стресс от встречи с родным или близким человеком, возможно мог-бы стимулировать работу мозга по восстановлению функций памяти. Иосиф живёт и работает в Тобольске, на машиностроительном заводе, об этом письме он не знает, что бы усилить эффект от стресса, необходима абсолютная неожиданность. Медсестра из госпиталя и местные тимуровцы, используя информацию из истории болезни, через военные архивы с большим трудом разыскали адрес семьи.
Мелькают телеграфные столбы, переполненный поезд мчится на Восток. В вагоне пахнет сырым бельём и железнодорожной водой. Анна смотрит в окно, а ей кажется, что смотрит она в глаза Иосифа. Она уверена что Иосиф её вспомнит, вспомнит с первого взгляда. Но где найти правильные слова, как объясниться, как сказать правду? На глаза наворачиваются тяжёлые слёзы, в них отражается Семён, огромный, надёжный, как скала. Он стоит с сыном на руках на платформе вокзала, с ним здороваются люди, он не впопад кивает седой головой, его сердце не на месте- о главном ведь так и не поговорили...
Столица Сибири встретила Анну низкими, свинцовыми тучами, в которые упирались голубые купола Софийского Собора. Анна вышла из тёплого вагона на платформу и задохнулась ледяным воздухом. Огляделась, поплотнее завернулась в шерстяной шарф. Перрон постепенно пустел, кто-то неуверенно окликнул её по имени. Анна оглянулась. Виновато опустив плечи к ней подошла женщина:
- Здравствуйте, я так вас себе и представляла, - к Анне обращалась, молодая, симпатичная женщина, - меня зовут Нина.
- Здравствуйте, - поёжилась Анна, - откуда вы узнали, что я сегодня приезжаю?
- Я получила телеграмму от вашего мужа, ещё два дня назад...
- Ах да, конечно телеграмма...
- Мы ведь и не надеялись, что вы так быстро соберётесь. Доктор Ротценмар, был очень рад... Пойдёмте Анна, нас ждёт санитарная машина, прям у ворот, вон видите?
- Спасибо большое, Нина! Куда мы едем?
- Вначале заедем к главврачу нашей больницы, у него как-раз заканчивается обход, а потом к нам... Ну то есть ко мне... - Нина неловко опустила, свои большие, усталые глаза, - нам ещё о многом надо поговорить. Хорошо, что вы приехали утром, Иосиф возвращается с работы только к шести…
Ехали минут десять, укутанный в овечий тулуп водитель, ловко маневрировал между серыми, снежными глыбами. Больница располагалась в каменном, двухэтажном здании, бывшей семинарии до сих пор сохранившей остатки православной мозаики на фасаде. Внутри царил порядок, хирургическая чистота начиналась задолго до приёмного покоя. В углу, где раньше был алтарь, уютно стоял бюст прищурившегося генералиссимуса, а на стенах в деревянных рамах, неуверенно висели члены политбюро.
Нина представила Анну главврачу, а сама пошла заваривать чай. Доктор поздоровался, вежливо поинтересовался дорогой и надолго замолчал, делая заметки в толстом, потрёпанном журнале. Анна осмотрелась, два шкафа с медикаментами, узкая больничная кушетка, книжные полки, портрет человека набранный из соломки. Ротценмар перехватил её взгляд:
- Это древнегреческий доктор и философ Гиппократ, портрет сделали для меня зэки из городской колонии, после того как я спас их вора от воспалившегося аппендицита - многозначительно произнёс он. Затем ещё немного подумал и добавил – “vita brevis - ars longa”, - и перевёл, - “жизнь быстротечна - искусство вечно”. Вернулась Нина с горячим, душистым чаем, брусничным вареньем и горкой печенья на тарелке, постояла с минуту, затем куда-то заторопилась, будто вспомнила о чём-то важном. Анна вдруг поняла, что им просто трудно начать этот разговор, тревожно заныло сердце. Доктор наконец-то покончил с записями, поправил очки, затем галстук.
- Видите ли, милая Анна, - произнёс он тихим спокойным голосом, - всё не так просто, всё не так просто…
Доктор Ротценмар говорил минут двадцать, его голос действовал на Анну как гипноз. После того, как Иосиф вышел из комы, для него начались очень тяжёлые времена- амнезия, полная потеря памяти, человек без прошлого, без привычек, без знаний... Он заново, но правда очень быстро, научился читать и писать, затем в вечерней школе учил математику, химию и физику, занимался историей и географией, днём он работал на заводе, всё это время рядом с ним была Нина. Первое время у Иосифа часто бывали нервные срывы, приступы длились по несколько дней. В эти дни его нельзя было тревожить, он часами сидел на берегу Иртыша, глядя в невидимую точку. Вечером после работы, Нина забирала его домой, вела под руку, как слепого. С рождением дочери, приступы стали значительно реже. Он назвал дочь Аннушка. Нина не возражала, она часто слышала это имя, он повторял и повторял его в ночном бреду, спросить она не решалась, приступы почти прекратились и она боялась рецидивов, да и доктор не советовал.
Анна и не заметила, оказывается Нина уже давно сидела в кабинете главврача на кушетке у стены. Рассказ продолжала она.
Дочь Иосиф боготворил, проводил с ней всё свободное время, читал сказки, мастерил игрушки, гулял с ней у реки. Но в последнее время, наверное уже семь-восемь месяцев, как у Иосифа начались ночные кошмары. Под самое утро он начинает звать Анну, звать со звериной тоской, с царапающей горло болью, мокрое от пота лицо искажает уродливая судорога... Нина советовалась с доктором, тот рекомендовал пока не принимать никаких мер, а какие меры можно было предпринять? По совету Ротценмара, Нина занялась поисками родных Иосифа. Поиски увенчались успехом, две недели назад доктор отправил письмо на найденный адрес, а позавчера они получили телеграмму. Всё.
В кабинете очень тихо, сквозь щели в оконных рамах, ветерок колышет лёгкую, голубую занавеску. Теперь говорит Анна, ровным, монотонным голосом, она рассказывает о своей жизни, о дочери и сыне. Когда она рассказывает о Семёне, голос подводит её, выдав нервное напряжение. Пальцы безжалостно теребят шарф, сегодня вечером она увидит своего Иосифа. Медленно течёт время, все разошлись, Анна одна в кабинете главврача ест печенье, запивая их холодным чаем. Действовать решили так- женщины будут ждать Иосифа дома, а доктор ждёт вестей в больнице, это совсем рядом.
К пяти часам Анна и Нина отправились домой, дорога действительно заняла всего несколько минут. Небо было плотно затянуто тяжёлыми, слоёнными тучами, грозившимися взорваться снегопадом в любую минуту. Ребёнка решили не забирать, пускай ночует у бабушки.
Они сидят на кухне, воздух очень напряжён, две пары глаз не отрываясь смотрят на входную дверь.
- Ты правда не голодна? - спрашивает Нина.
- Спасибо, ну может чаю ещё...
- Чаем сыт не будешь, мама вот пельменей налепила, за три минуты будут готовы, хочешь? Так я ставлю воду?
- Спасибо тебе, Ниночка, за всё спасибо...
Нина не успела ответить, в это время распахнулась дверь напустив в дом морозного воздуха. Иосиф оббивает веником налипший на ботинки снег. Анна резко поднялась.
- Нин, сегодня в доме офицеров фильм американский, "Тарз..." - Иосиф поднял глаза.
Время замерло.
- Иосиф, у нас гости… - скороговоркой, как-то слишком громко, говорит Нина.
- ...
- Иосиф! Это моя школьная подруга, Аня… Кажется я тебе о ней рассказывала.
- ...
- Здравствуйте, Иосиф, - дрожит Анин голос.
- Здравствуйте, Анна…
В комнате очень тихо, кажется слышно, как за неплотно прикрытой дверью кружатся снежинки, потом вскипает вода и раздражённо шипя стекает по стенкам кастрюли на раскалённые кольца электрической плитки.
- Так, что там за кино... - прерывает затянувшееся молчание Нина, - ты ужинать-то будешь? Мы тут как-раз пельменничать собирались…
- Ужинать… Конечно буду, а где Аннушка? - глаза Иосифа оторвались от гостьи.
- Она у мамы, я подумала...
- Ну раз в кино не идём я за ней схожу, вы не ешьте без меня, я скоро… - и быстро выскочил на улицу.
- Ань, присмотри за плитой, - выдохнула Нина, как-только за Иосифом закрылась дверь, - я в больницу, приглашу Петра Григорьевича, на пельмени... По моему он тебя не узнал...
Аня плакала, глядя на маленькую лужицу от растаявшего снега, в том месте, где только-что стоял чужой Иосиф.
Ротценмар принёс спирт. Засиделись допоздна. Был момент, случайно или нет, когда доктор вышел покурить, а Нина ушла укладывать ребёнка, девочку со светлыми, вьющимися волосами, они остались вдвоём, но так и не сказали друг другу ни слова.
На следующий день Нина отпросилась с работы, женщины провели всё утро за чаем и разговорами... Не обошлось и без слёз. Перед отъездом Анна попросила Нину отвести её на берег Иртыша, на то самое место. Благо снег поутих и они довольно быстро добрались до берега, Нина указала место на берегу, а сама осталась в стороне. По-видимому там, бабушка навсегда попрощалась с своим Иосифом.
В семейном архиве, кроме поцарапанной медали, сохранилось несколько писем от Нины. Письма очень коротенькие, скорее даже записки. Иосиф действительно не узнал Анну, но с того дня прекратились все ночные кошмары. Приступы и нервные срывы, тоже больше не повторялись. В последнем письме-записке, Нина сообщала, что Пётр Григорьевич Ротценмар вернулся в Ленинград, а Иосиф поступил на заочный курс, Тобольского Индустриального Института.
Всего этого дед Семён не помнит, память его очень избирательна, он волнуется о том, что бы его солдаты были сыты, он рассказывает как со своей ротой переправлялся через Дунай, как тянул на себе сорокопятку, когда у лошадей подгибались ноги, называет меня Иосифом, именем одного из младших своих братьев…