Теперь уже не тайна

- Дрюх, не спишь уже? Ты храпел всю ночь, как лесоруб. Не помнишь, как я в тебя носками швырялся? Вставать было лень, а то придушил бы к чертям. Что у нас сегодня?
 - Кажется, утро...
 - О*уительно. Я думал, суббота. Вставай, скоро маман приедет меня контролировать. Я кофе сварю.
Андрей мягко сполз с дивана на ковёр, с трудом поднялся и пошёл в ванную, хрестоматийно почёсывая свой воздушный розовый зад. Я, с полсекунды посомневавшись, стоит ли тактично отвернуться, пробежался глазами по его белобрысому тельцу. Совсем непонятная фигура: очень худая, но очень мягкая, настолько мягкая, что хочется обвинить его в упитанности. И на этом всём розовом непонятно откуда взявшиеся железобетонные, бесподобно рельефные плечи. "Бывает же такое..." - подумал я, и, заглянув под одеяло, с удовольствием пожелал доброго утра своему равномерно деревянному, худому и волосатому туловищу.

В целом, утро действительно было добрым. Никаких пронзительных лучей сквозь решётку жалюзи, никакой головной боли. Даже соседи, почему-то, приостановили свой всесокрушающий ремонт. Слегка бесило чувство неловкости. Неловко было из-за удовлетворённого, гармоничного и даже счастьеподобного состояния. Казалось, что смущение с элементами раскаяния было бы более уместно.

Мы вчера, кажется, перекурили. И совсем даже не слегка. Смотрели какие-то дурацкие мультики, рыскали зачем-то по сайту московского медицинского центра, долго ржали над рекламой "Один раз Персил - всегда Персил". Потом зашёл разговор о женщинах: Андрюха с трепетом рассказывал о своём счастье (у него жена и две дочки), а я жаловался, что чем красивее девушка, тем большим бревном она оказывается в постели. Андрей, решив, видимо, что должно быть забавно, взялся изображать пылкую страстную любовницу - взмахнул гипотетическими белокурыми локонами, обозначил характерным жестом рук огромную круглую грудь, быстро расстегнул рубашку и взобрался на меня верхом со стоном "О, мой тигр-р-р!".

Предполагалось, конечно, что я скину его на пол, завоплю "Не трогай меня, педик!", и мы устроим дружескую драку. Но я замешкался, неуместно любопытно посмотрел на кончик его языка, не вовремя облизнувшего обсохшие губы; он крепко обхватил меня бёдрами, и его колено неудобно прижало к дивану мои джинсы - я слишком резко приподнялся, чтобы их поправить... Из шва воротничка его рубашки торчала нитка, и мне пришлось ещё сильнее к нему прижаться, чтоб её перекусить. Было абсолютно невозможно не задеть губами рыжеватую родинку на его шее, а движение, похожее на попытку отстраниться, оказалось короткой судорогой. Белёсый пушок на его груди, запутавшиеся в нём капельки пота, жёлтые веснушки вокруг сосков, мягкая складка на безволосом животе, выпуклый белый пупок и неровный плотный шрам на правом боку - всё показалось красивым и притягательным, а запах, в котором нет ни одной загадочной ноты - знакомым и понятным, как запах привычного любимого блюда, которое не боишься попробовать, потому что знаешь, что будет вкусно. Я дотянулся губами до его подбородка, он легонько укусил меня за кончик носа, и мы застыли, осторожно дыша и решаясь на поцелуй. Я, как младенец, учуявший мамину грудь, которую ему, почему-то, медлят дать, готов был расплакаться от предчувствия горького табачного вкуса горячей слюны и шелеста прикосновения наших небритых подбородков. И когда я, наконец, поймал его пересохшие потрескавшиеся губы, на журнальном столике истерично завибрировал его телефон.

 - Тима, пусти, там, наверное, жена звонит.
 - Я тебя разве держу?
 - Тим, я домой пойду.

Он долго застёгивал куртку, путая пуговицы, пригладил перед зеркалом свою мелированую чёлку, даже не глянув на отражение, неловко пожал мне руку и убежал. Через десять минут он вернулся, взъерошенный, дёрганый, нервно потёрся щекой о моё плечо, как провинившийся кот, уткнулся лбом в дверной косяк и пробурчал:
 - Вот я, например, женат, у меня дети. Ты, конечно, шлюха, но тоже нормальный мужик. Зачем мы с тобой целуемся?
 - Мы не целовались.
 - Ну, какая разница, не целовались - поцелуемся. Какого хера?
 - Хочется, наверное. Ты же знаешь, для меня запрещено только то, что противоречит уголовному кодексу. Я циник.

Он был явно обижен и зол, но стал медленно расстёгивать куртку. Я снял через голову рубашку, глянул в зеркало на свою волосатую плоскую смуглую грудь, пригладил взлохмаченную бровь и, взяв Андрюху за ремень, потянул его в комнату.
 - Пойдём, докурим. Там чуть-чуть осталось.

Под утро мы заснули - он на диване, я в своей постели. Чмокнулись напоследок, как неумелые неловкие подростки-девственники, которым достаточно лёгкого прикосновения, чтобы задохнуться и потерять сознание. Проснулись, как друзья, у которых есть тайна.

Утром приехала моя мама. Она вернулась из Италии и привезла в подарок джинсы, которые оказались мне малы. Я предложил их Андрею, и он, густо покраснев, побежал примерять их в ванную. Мама хихикнула:
 - Ишь ты, какая скромница! А он ничего. Душка. Я, кажется, последний раз видела его на вашем выпускном. Он, помнишь, тогда был влюблён в вашу физручку?
 - Он на ней женился. У них две дочки.
 - Какой молодец! Не то, что некоторые... А ты всё кобелишь.
И она царапнула длинным бордовым ногтем свежий яркий засос под моим левым ухом.

(Написано давно. Написано с трепетом. За это меня и порезали - я как-то чмокнул его в машине. И ещё за Марину. Теперь его рядом нет. Он уехал в Штаты с семьёй. Я сделал Марише предложение, мне плевать, что она проститутка, я люблю её. Она сказала своё последнее "нет" и удалила свой номер из моего телефона. Сказала, что я достоин лучшей женщины. А что делать, если она - самая лучшая? Утром я потерял друга. Днём - любимую девушку. Вечером мне поставили зарубку на щеке в память об этом прекрасном дне.)