Калерия

***

Осень, крадучись, шла за девочкой. Из озорства растрепала ей ветром волосы и теперь играла с их завитками. Потом стала бросать под ноги листву, чтоб ей веселее было идти.
Были первые дни учебы, когда она еще не успевает утомить или надоесть. Когда приятны встречи с одноклассниками, и уроки еще не в тягость; осень балует своей роскошью, и с облегчением вздыхаешь, потому что невыносимая летняя жара спала.
Калерия шла в школу. Легкая улыбка готова была появиться на ее губах, потому что на душе у нее было радостно: она не любила грустить. В наушниках звучали аккорды каких-то песен, но она в них совсем не вслушивалась.
Ну конечно, она думала о нем. Когда девушка влюблена, это видно… Особый блеск в глазах, рассеянность и мысли… не об учебе, не о том, что говорят, а о том, что сказал он, разбирая каждое слово, вдумываясь в него осмысливая, смотрела она в окошко…
Училась Калерия и до того не особенно хорошо, а тут и начало года не заладилось. Трудно, согласитесь, ответить на вопрос, если весь урок по этой теме думать о том, как лучше одеться на следующую прогулку с друзьями, где, естественно, должен быть он.
Как правило, самым бесцеремонным образом ее мысли прерывала Митрофанка. Митрофанкой ребята называли классную. Вообще ее звали Елена Митрофановна. Вряд ли бы в классе, да и во всей школе нашелся бы кто-то, кто бы питал к ней хотя бы равнодушие, не говоря уж о большем. Она была уже женщина в возрасте, где-то под 70, но мучила детей с поистине дьявольской энергией. «Садистка» – вот еще одно прозвище, придуманное ребятами. И не зря. Ее домашние задания по немецкому были практически невыполнимыми. И не потому что они были сложными, а потому как они были громадными. И зачастую от учеников требовалось больше, чем они должны были сделать.
Часто шутили, что Митрофанку выгнали из Маутхаузена и Бухенвальда, где она работала надзирательницей, за жестокость… Но на счастье русских, да и немцев, Митрофановна в годы войны еще была ребенком, хотя трудно ее представить в маленьком возрасте, ее, старуху с обвисшей, шершавой, похожей на мятую бумагу кожей, которая носила обтягивающие вятхие бедра джинсы и отрывающее сморщенную грудь рубашки и пиджаки, чем вызывала еще большее омерзение и отвращение.
На немецком едины были все, забывались мелки распри и раздоры, царившие между учениками. Слишком уж страшен был «враг» и никогда толком не знаешь, что тебя ожидает и где подвох в маленьком домашнем задании: 2 текста, каждый на страницу, наизусть, три письменных упражнения, да 27 слов… Потом оказывалось, что текста не 2. а 3, к каждому оценочное суждение на немецком, что упражнения – перевод с русского на немецкий нужно рассказывать устно и без словаря, что слов в диктанте нужно написать не 27, а намного больше. Поэтому когда задания были большими, все вздыхали с облегчением – неожиданностей не будет. Вряд ли даже извращенное сознание Митрофанки сможет сделать их еще более непосильными. Так проходили выходные – за ненавистным немецким: за тетрадками да учебниками с иностранными словами.
А выходные для Леры сейчас были на вес золота. Ну вы же влюблялись, понимаете, что такое целый выходной…
Тем более, что по выходным они встречались. Они – это их компания, в которой с некоторых пор появился он…
Бориса в компанию привел Леша. Он резко отличался от всех Лериных друзей, спокойный, степенный, он сразу привлек ее внимание. Вначале, она его терпеть не могла. За его надменность и гордость. Но потом… она поймала себя на мысли, что все больше и больше думает о нем. Она влюбилась… «Дура, нашла в кого! В амбициозного, заносчивого…». Но почему-то все равно долго прихорашивалась перед зеркалом…
Осень весело подбрасывала вверх свою пеструю листву, щедро усыпала дорожки, смеялась, скидывая каштаны с величественных деревьев, а они подмигивали осени то красными, то желтыми огоньками, красовались друг перед другом и играли с ветром, слегка покачивая яркими ветвями…

***

Калерии было 14. Самый возраст влюбленности, когда все воспринимается по-особенному остро… тем более у нее. У мечтательной, задумчивой. При всей своей общительности, у нее всегда были сердечные тайны, которые она не могла доверить никому.
Она еще не влюблялась… Обычно, влюблялись в нее, а она по своей детской наивности этого не замечала, да и не до этого было, а тут…
«Хоть бы никто не догадался,… высмеют ведь, а если ему скажут,… нет, я не перенесу его надменного взгляда».
Она часто краснела. И все боялась, что предательски запылают щечки, если он к ней обратится, но, к счастью, она справлялась с эмоциями,… и никто не догадывался, что происходит у нее в душе. Нет, это не было бурей чувств, нет, это было тихое чувство, еще несмелое, не сразу ощутимое, загадочное, таинственное и неподражаемое в своей чистоте. Это была хрупкость и нежность, которая перерастала в силу, превращала ее, чуткую нежную девочку, в красивую изящную девушку.
Только он почему-то этого не замечал. Так часто бывает. Все удивляются, почему первая любовь несчастна? А чего могла ожидать Калерия от него? У Бориса было три девушки, одна другой краше, вот только она об этом не знала. И продолжала восхищенно на него смотреть пара сияющих глаз, карих, глубоких и непостижимых…
Он был таким надменным, потому что забыл про свою первую любовь. Забыл, как смущался, видя ее. Забыл, что чувствовал, когда она смеялась, услышав, что он ее любит. Забыл,… а память нужна человеку. Чтобы больше не испытать боль и не причинить ее другому человеку.
Ее звали Леся. Она никогда не была серьезной, всегда смеялась, шутила. Гордо несла свою красоту, осознавая, насколько она была прекрасна. Она уже испытала горечь первого разочарование, даже ей, своенравной, очаровательной оно было ведомо. И она поделилась этим знанием с другим. С Борисом.
Когда закончится этот нескончаемый круг? Когда первая любовь будет первым счастьем? Когда… да, мне могут возразить: «вот у меня»… А вы задумайтесь, какая часть огромного мира сможет искренне произнести эти слова? Многие просто опустят глаза, а в голове будут пульсом биться воспоминание. О нем, о ней. О первом, о первой. О первых слезах любви, о последней встрече. О первом «люблю» и о первом смехе над твоим чувством. Почему так случается? Почему…
Уже понятно, чем обернется любовь для Калерии… Не стоит писать, о том, как он сказал о своем равнодушие, не стоит это увековечивать в строках, пусть хоть здесь эта правда утаится.
Это было в конце сентября. Нет, не подумайте, что Борис был бесчувственным, безжалостным. Просто после первой боли происходит защитная реакция. Окаменение. Появляется стена перед сердцем, крепкая, надежная. Маска цинизма и этот самый смех. Такой же, какой был брошен тебе с лицо, тогда…
Это был конец сентября. Осень – это закат лета, но для кого-то восход новых чувств. Такой эта осень была для Калерии… была…
Слышалась боль в этом ужасающем шуме нескончаемого ливня, как будто кричали, срывая голос, наперебой сотни израненных сердец.
Осень громко ревела, размазывая неуклюжие огромные слезы по стеклам. Грязными потоками они ускользали в непроглядную темноту и исчезали в лужах мутной воды, в которых плавали радовавшие ранее своею нарядностью разноцветные листья, оставившие деревья, что тихо дрожали, промокшие насквозь.

***

Прошло время… 5 лет…
– О, Борь, надеюсь, ты пару прогуливать не собираешься, я тебя уже полчаса тут жду...
– Слав, прости, просто бывшая моя позвонила и…
– Ладно, пошли, по дороге расскажешь.
Они шли, а Борис рассказывал о Кате. О том, как они расстались (если быть поточнее, то ее бросил Борис, звонила она, чтоб разобраться). А Славка в который раз удивлялся, что Борьке нужно, вроде и красивая, и характер неплохой.
– Бездушные они все. Неинтересно. Знаешь, раньше искал, какая симпатичнее, а сейчас… не знаю, почему. Тепла не хватает, любви, искренности. Все какое-то не то, ненужное, неестественное, напускное. Да, кстати, а ты сам… что-то ты тоже со своей отношения не так уж берег…
– У меня другое. Влюбился я…
– А мне ни слова…
– Тут такое дело…Неприступная она. Ни на чьи чувства не отвечает, парня у нее нет, а влюбленных в нее хоть отбавляй.
– Прям чудо какое-то… Хоть увидеть ее можно?
– Давай после 3 пары увидимся, у нее как раз занятия закончатся…

Кода Борис увидел ту самую девушку, он потерял дар речи… Он даже не помнил, что ей лепетал, помнил лишь ее глаза, внимательные, от взгляда которых ему было не по себе…
Она расспрашивала о нем, он отвечал и все больше понимал, что он ее любит. Он стал еще одним в толпе влюбленных, он впервые полюбил за столько времени, впервые почувствовал, что значит заболеть… он заболел ею, стал одержимым.

Она впервые за столько времени плакала. Плакала так, чтобы не увидел никто из ее друзей и подруг. Он даже ее не узнал. Правильно, зачем. Он, тот, из которого ей больше не хотелось влюбляться, тот, который никогда не посвящал ей больше пяти минут, сегодня смотрел такими же глазами, какими смотрят на нее еще множество парней. Благодаря ему она стала такой.
Сегодня она удачно разыгрывала новое знакомство. Так же удачно, как и со всеми. Она все еще любит его. Почему? Она научилась управлять любовью других, а над своей так и осталась невластна.
Она подарила ему его же улыбку. Ту самую, которую сберегла в потаенном уголке сердца, словно кинжал, которым ее ранили.
Она рассталась с ним. Просто, ничего не объясняя, как с новым человеком, которого никогда не знала, к которому ничего не чувствовала.
Тихо обрывались листья. Больно терять часть себя… даже деревьям. Они тихо склоняли ветви прощаясь, понимая, что ничего не удастся изменить. Осень тоже страдала, пытаясь укутать их теплыми объятьями сна, чтобы они позабыли, успокоились. Но они все равно страдали и сжимались от горечи расставания. Они не плакали, только чувствовали, как кровит душа.

***

Зачем прислушиваться к голосу сердца? Оно ведь не имеет глаз, ушей, и его стук вовсе не похож на азбуку Морзе, может, поэтому мы не всегда правильно его понимаем.
Все фразы о любви, высокопарные, наполненные преклонением пред этим чувством, как-то забываются, когда сердце тупо ноет от безысходности, от боли. Когда душа рвется на части, громко крича, как пойманная в клетку погибающая птица.
И любовь уже не кажется такой светлой и безоблачной. И понимаешь, что это не просто учащенное биение сердца, сияющие глаза, краснеющие без причины щеки… это еще бывает мукой. Она с жестокостью терзает каждый день израненные чувства, зная все болевые точки, нажимает на них. Ей, безответной любви, нравится эта игра. Она наслаждается своей властью над человеком, заставляя позабыть все – гордость (да и просто чувство собственного достоинства), смелость, благоразумие… Она доводит до сумасшествия, но это не безобидно, как, например, терять голову от любви, когда паришь над землей, совершая безрассудства ради любви, когда весь мир кажется прекрасным. В безответновлюбленном сумасшествии есть какая-то обреченность и самозабвение, есть пустота и темнота, отсутствие выбора и закрытая дверь в чужое сердце, в которую по исступления стучишься, пытаешься выбить плечом, но она прочнее всех стен мира. И ты плачешь… это, пожалуй, самые горькие слезы. Женщины часто плачут. Иногда, чтобы добиться чего-нибудь через жалость, иногда просто сдают нервы. Но здесь совсем другое дело. Это слезы, наверное, даже не соленые. Они лишены радости жизни, лишены самой жизни. Это слезы, пытающиеся вынести из сердца всю горечь, подобно волнам, выносящим на берег таящееся в морской пучине. Но так же как и волны, слезы не справляются. Они лишь омывают раны сердца, но они не тот бальзам, который способен их вылечить.

***

Он вспомнил ее. Она выплыла из забытых воспоминаний. Смешная девчонка, которую он когда-то обидел.
Она… она тысячу раз ругала себя за этот смех… она знала, что так как его любить уже не будет никого.
Никогда не знаешь, что лучше штиль или шторм, буря захлестывающих чувств или одинаково спокойное биение сердца. Никогда не знаешь, что лучше… сгореть за миг или медленно тлеть, не давая тепла, всю жизнь бояться взлететь или ощутить небо и упасть. Прожить и прочувствовать один яркий день или задыхаться под серостью череды однообразия.
Ты всегда знаешь что лучше, Калерия, поэтому живи, пока есть силы чувствовать, так как чувствуешь ты – отдавая всю душу, не деля пополам сердце, не фальшивя и не страшась разбиться.
Осень умолка, боясь нарушить таинство счастья. Она бы устроила фейерверк из листьев, но не хотела помешать соприкосновению двух душ. Но где-то, среди опадающего осеннего великолепия внимательный наблюдатель заметил бы ее улыбку, улыбку осени.… Но им сейчас было не для нее. Они ловили улыбки глаз и сердец, тихо уходя в осень...