Путешествие из Петербурга в Москву

«Если я тебе не наскучил, то подожди меня у околицы,
 мы повидаемся на возвратном пути.
 Теперь прости – Ямщик погоняй.
 МОСКВА! МОСКВА!!!....»
А. Н. Радищев.
 «Путешествие из Петербурга в Москву»

1.
В вагоне было тепло и уютно, и я, истерзанный и потрёпанный петербургским дождём, с наслаждением опустился на мягкое сиденье и придвинулся ближе к окну. До отправки поезда ещё оставалось несколько минут, и мне захотелось в очередной раз увидеть оставшийся с той стороны стекла сырой и промозглый мир, из которого я только что благополучно сбежал, не считая, конечно, заляпанных грязью брюк и черпнувших воду ботинок. Сердце моё замирало в ожидании чего-то приятного, как часто бывало в детстве, когда ждёшь в новогоднюю ночь Деда Мороза с подарками или бежишь по свежевыпавшему снегу к недавно залитой горке кататься на санках-ледянках. В такие минуты мне всегда кажется, что нет ничего лучше, чем сидеть в освещённом электрическим светом экспрессе, предвкушая горячий чай, с сахаром и лимоном, наблюдать за непогодой под ритмичный стук колёс и ехать домой. И пусть где-то там воет ветер, недобро хмурится небо – здесь, в вагоне, спокойно, сладко, светло и ещё разные слова на букву с. Самое же главное из них то, что вот теперь, по-настоящему, сухо. И ведь знал, что в Петербурге без зонта всё равно, как лицо кавказской национальности в Москве без паспорта. Впрочем, паспорт я всегда носил с собой, не желая, чтобы за мой счёт нажился какой-нибудь лютующий в метро милиционер. Взял я его и на этот раз, а вот про зонт забыл напрочь. Словом, растяпа, как сказала бы жена, если бы она у меня, конечно, была. Но как бы там ни было, за два дня моего пребывания в городе на Неве не было такого, чтобы я не пожалел о своём легкомыслии хотя бы один раз за день. Впрочем, подобного следовало ожидать. Можно было бы, конечно, купить себе недорогой зонтик, но я, сам не знаю почему, не стал этого делать, решив, что можно будет где-нибудь переждать поток атмосферных осадков, например, в гостиничном номере или каком-нибудь кафе. Увы, как я вскоре понял, избежать особенностей петербургского климата ничуть не проще, чем законно уклониться от армии: теоретически возможно, однако, на практике сталкиваешься с массой подводных камней. И хоть поначалу мне ещё сопутствовала удача, то в итоге я был изобличён, и в день моего отъезда зарядил непрекращающийся, по-осеннему холодный дождь, которого я никак не ожидал в середине августа. Вот и верь после этого синоптикам, которые обещают на выходные солнце и безветренную погоду. Не зря ведь в своё время специальный агент Дэйл Купер отмечал, что если люди ошибаются в шестидесяти прогнозах из ста, и им за это ничего не бывает, замечательная у них работа. Действительно, хорошо им там предсказывать – сами то, небось, сидели в тёплом помещении и плюшками баловались, пока я, увёртываясь от поднятых пролетавшими мимо автомобилями брызг, спешил на Московский вокзал. Вот он каков, Чёрный Пёс Петербург. Что ж, впредь буду умнее: куплю себе по приезду домой чёрный зонт автомат фирмы Zest или Trust с ручкой гольф, а ещё лучше зонт-трость и приеду на следующий год экипированным по полной программе. Чуть что – нажал на кнопку, и шабаш. Правда, в Москве дожди тоже не редкость, особенно по осени, но это совсем другое. Столичный дождь существует сам по себе и как бы отдельно от самого города: прошёл, и все о нём забыли. И потом стоит ли вспоминать о дожде, когда в небе ярко светит солнце, озаряющее своими лучами бульвары, золотые купола соборов и создающее блики на умиротворённой глади Москва-реки. Если вы хотите влюбиться в Москву, приезжайте к нам летом – не пожалеете.
В Петербурге всё иначе. Дождь, с которым они давно уже образовали симбиоз, является неотъемлемой частью городского образа, пейзажа, и просто обыденной жизни, надменной повседневности. Когда появляется солнце, оно, конечно, способно добавить яркие краски в общую картину бытия, однако о дожде здесь помнишь всегда. И река в Питере совсем другая: грозная, мятежная, ничего не забывающая. Лучшего места для идеального преступления просто не найти – Нева не выдаст. Если бы кто-то сравнил Москву с боярыней, надевшей самый красочный из своих нарядов и вышедшей на люди покрасоваться, чтобы затмить все остальные города с женскими именами, то Петербург, скорее, походил бы на бледного и хмурого интеллигента. Немножко простывший, он набросил свой плащ, взял шляпу и, захватив свою трость, отправился прогуляться по Невским просторам, причём по всему видно, что он явно чихать хотел, причём в самом, что ни на есть, прямом смысле, и на дождь, и на ветер, да и на всё вокруг.
Я люблю этот город. Мне нравятся его разводные мосты, каналы и мрачноватая, можно даже сказать гнетущая атмосфера. Каждый год я приезжаю сюда, чтобы ещё раз попытаться понять, что же именно меня манит в этом недружелюбном с виду месте с его проходными дворами и тёмными подворотнями. Возможно, всё дело в том, что здесь когда-то жили люди, которые докучали мне в школе и перед которыми я склоняю сегодня голову? Пушкин, Достоевский, Блок… Быть может, я здесь только из-за них? Нет, дело не только в этом, и, уж конечно, не в царях, дворцах и монументальных строениях – уж чем-чем, а власть предержащими я всегда интересовался мало. Однако хочу изложить следующую мысль, чтобы отделаться от неё и больше к ней не возвращаться. Мне всегда казалось, что если по окончанию правления любого, пускай даже самого бездарного Сына Неба, есть хотя бы один повод сказать ему спасибо, его время прошло не зря. И хоть я никогда не любил Петра I, ещё в детстве начитавшись про него всевозможных ужасов у Алексея Толстого, я с удовольствием поблагодарил бы его за этот удивительный город на Неве. Самое интересное заключается в том, что каждый раз, путешествуя из Петербурга в Москву, я ловлю себя на мысли, что так ничего и не понял про покинутый мною в очередной раз город, и нужно будет обязательно поехать снова, чтобы тогда уж точно всё выяснить. Так повторяется из года в год. Единственное, в чём я уверен, это то, что ещё вернусь сюда, и, скорее всего, не раз. И я рад, что пока мои предположения и Божье расположение совпадали.
2.
«Невский Экспресс» тронулся, и я принялся смотреть на уплывающий за окном вокзал. Сначала он исчезал постепенно, и его контуры ещё можно было различить в наплывающей вечерней мгле, а потом вдруг взял и пропал, растворился в воздухе, будто его и не существовало вовсе. Поезд набирал скорость, и перед моими глазами поплыли какие-то постройки, которые с каждой минутой проносились мимо всё стремительнее. Впереди меня ждали четыре часа дороги, которые при хорошем раскладе должны были завершиться прибытием в Москву около одиннадцати часов вечера, а при плохом (повреждение железнодорожных путей, ошибка машиниста, бомба и, как следствие всего этого, свежие выпуски газет с леденящими сердце заголовками и душераздирающими фотографиями на первых страницах) – уж лучше об этом не думать. Я всё ещё явственно ощущал петербургский запах, который настолько сильно отличается от московского, что сравнивать их попросту не имеет смысла. Это, конечно, не запахи чего-то конкретного, скорее, это часть некоей атмосферы, свойственной каждому из по-своему любимых мною мегаполисов, в одном из которых я имею честь проживать, практически считая его родным, а в другой постоянно приезжаю.
Город скоро кончился, и в окне замелькали какие-то железнодорожные станции, названия которых обычно забываешь сразу же после прочтения. До свиданья, Питер!
Я огляделся и только теперь внимательно рассмотрел своих соседей. Купе было сидячим. На маленьких верхних полках стоял запакованный ужин, входящий в стоимость и без того довольно дорогих билетов. Напротив меня сидела молодая девушка и слушала громко играющую в наушниках музыку, кажется, что-то из Cranberries. В руках у неё была маленькая книжечка в мягком переплёте с цветной обложкой. Я присмотрелся повнимательней: это был какой-то иронический детектив. Мне захотелось спросить её, что именно в нём иронического, однако я решил, что она почему-то обязательно обидится. Видимо, с моих уст сорвался какой-то звук, потому что девушка подняла глаза и посмотрела на меня равнодушным взглядом, после чего поправила наушники и снова погрузилась в чтение с чрезвычайно сосредоточенным видом. По всему было видно, что в сюжете наметился неожиданный поворот, и уже близится развязка. Мне показалось, что у неё… Впрочем, Бог с ней!
Рядом с девушкой сидел молодой человек лет двадцати семи, тоже в наушниках, но не от плеера, а от встроенного наверху телевизора и внимательно наблюдал за тем, что происходило на экране, коих в купе было два, друг напротив друга. Показывали одну старую добрую советскую комедию, из тех, что можно пересматривать постоянно – не надоест. По правде сказать, я больше всего боялся, что будут крутить какой-нибудь «Брат-2», от некоторых сцен в котором меня всегда начинало мутить, например, когда Данила Багров стреляет в лицо чернокожему торговцу оружием (наверно, это от моей полной неспособности воспринимать настоящее искусство), поэтому перед самым отъездом я решил подстраховаться и запастись книгой. В этих целях в «Буквоеде на Восстания» была куплена «Лолита» Набокова, которую, хоть мне всегда крайне неприятно было в этом признаваться, я никак не удосуживался прочитать. Что я могу сказать в своё оправдание? Разве лишь то, что с самого детства слышал от своих начитанных взрослых преимущественно негативные отзывы об этом романе, обвинявшие автора в безнравственности и порнографии. И ещё, помнится, видел клип какой-то эстрадной звезды, где обыгрывался этот сюжет. Надо сказать, что вся так называемая поп-музыка всегда вызывала у меня стойкое отвращение, сравнимое разве, что с тем, какое розовая кофточка способна вызвать у певца Филиппа Киркорова, так что чтение «Лолиты» отложилось до лучших времён, хотя Владимир Владимирович Набоков был здесь совершенно ни при чём, а то что из создателей клипа не вышло второго Стэнли Кубрика – что ж, не стоит их за это винить.
Справа от меня расположился потрёпанного вида мужчина средних лет, который сразу же после отправления поезда уснул и за всю дорогу открыл глаза всего несколько раз для того, чтобы взглянуть на часы. Впрочем, неизвестно, насколько потрёпанным выглядел я, учитывая тот факт, что перед самым вокзалом угодил в глубокую лужу, где как раз и набрал себе полные ботинки воды. Не простыть бы!
В вагоне тихо играла музыка, и несколько раз появился проводник, интересовавшийся, не желали бы мы чего-нибудь ещё. Я был очень доволен тем, что решил возвращаться скоростным экспрессом. Обратная дорога всегда наполнена одним единственным желанием: поскорее быть дома. Путешествие, куда бы то ни было, обычно начинается непосредственно с поездки на каком-либо транспорте, и это уже служит началом тех впечатлений, которыми будешь потом делиться с домашними или друзьями. Чем-то это напоминает порцию салата в ресторане, перед тем как отведаешь основного блюда. Понятно, что пришёл ты сюда поесть вкусного мяса или изысканной рыбы, приготовленной в кляре, но перед тем, как принесут горячее с прилагающимся к нему сырно-чесночным соусом, так приятно полакомиться хорошим, мелко порезанным салатом, изрядно сдобренным майонезом и специями. Обратный же путь при этом сравнении являлся бы, пожалуй, оплатой по счёту, когда все блюда уже съедены, бокалы из-под красного или белого вина пусты, и остаётся лишь жевать Wrigley’s Spearmint, подарок от заведения, сначала сладкий, а потом уже совершенно безвкусный. Ужин закончен и хочется домой, спать.
3.
Я уезжал из Москвы обычным поездом, в пятницу вечером. В понедельник мне нужно было явиться на работу, куда вот уже несколько лет подряд я честно ходил каждое утро, пять дней в неделю, с одной единственной целью: заработать необходимое количество денег для того, чтобы сменить, наконец-то, свою первую, нелюбимую профессию.
Мои поездки в Петербург давно уже превратились в неотъемлемую часть каждого прожитого года, и у меня выработались определённые привычки, которым я неизменно следовал. Моё путешествие обычно начиналось с того, что я, сидя в купе только что отправившегося поезда, составлял список тех мест, куда обязательно нужно было сходить, причём перечисление маршрутов каждый раз занимало в моей записной книжке на пару страниц больше, чем в прошлый. Петербуржцы часто смеются над нами и недоумевают, что же мы, собственно говоря, забыли в их городе. Неужели мы и впрямь едем только для того, чтобы увидеть Дворцовую площадь, Александрийский столп или Эрмитаж? Ну, съездил разок, сфотографировал ночной развод мостов, прокатился на лодочке по каналам – казалось бы, и довольно. А если очень уж захотелось, то слазил на вершину Исаакиевского собора или смотался в Петергоф. Но зачем, спрашивается, приезжать ещё раз? В Москве что, достопримечательностей мало? Или вы всерьёз полагаете, что люди в Питере вежливее, добрее и просто лучше? Странные вы какие-то – одно слово, москвичи.
Нет, господа Петербуржцы, я приезжаю сюда совсем не за этим. Да я, кстати сказать, и не москвич вовсе, а просто, живу в столице вот уже второй десяток лет. Правда, об этом я частенько забываю, и мне начинает казаться, что вся моя жизнь всегда состояла из одних только колец: Бульварное, Садовое, третье транспортное, кольцевая линия метро. Когда-то давно (наверное, в прошлой жизни) я жил не просто за окружной дорогой, а значительно дальше, где-то на бескрайних просторах Западной Сибири. А теперь и сам недоумеваю: есть ли жизнь за МКАДом. То есть я то, конечно, знаю, что она есть, но только в виде знаменитой трассы, доставшейся как-то раз одному известному путешественнику, решившему поделиться с нами своими впечатлениями и рассказавшему, как солнце горело на стыке ветров, и небо дождём опрокинули в ночь. Может, и мне в следующий раз поехать путешествовать на машине? Из Москвы в Питер. Из Питера в Москву. Куда же ещё можно ехать за МКАД?
В столице вроде бы и климат лучше, и солнца больше, но мне хочется чуть дальше и севернее. Возможно, это связано с той самой прошлой жизнью на сибирских болотах, посреди которых стоял маленький городок по выкачиванию нефти. Надо сказать, я ни разу не пожалел о том, что однажды мне посчастливилось уехать оттуда, чтобы никогда уже не вернуться. Мне не понравились болота севера, я оставляю их геологам, буровикам и просто искателям романтики или денег, что сейчас уже практически слилось в одно целое и неделимое понятие. Моя душа рвётся на другие болота, болота Невы что стоят «среди сонной травы в обмороченной тьме». Москвы я не знаю. То есть мне известны, конечно, какие-то улицы и соответствующие им станции метро, я знаю, как можно попасть из одной части города в другую, а с тех пор, как начал водить машину, пришлось изучить ещё и транспортную сеть со всеми её кольцами и запрещёнными левыми поворотами. Но делать из этого вывод, что я знаю столицу, было бы слишком смело, и я мог бы даже показаться голословным. Для того чтобы узнать Москву, нужно прожить в ней всю жизнь, посвятив при этом основную часть свободного времени изучению скрытого от посторонних глаз образа. Впрочем, это и не образ вовсе, а самое настоящее лицо этой умудрённой жизненным опытом дамы. Образы, химеры создают те, другие, кому это выгодно и кому за это хорошо платят. К действительности всё это не имеет ни малейшего отношения. Человек, утверждающий, что знает столицу, исходя, лишь только, из своего умения объезжать глухие пробки по малоизвестным и узеньким переулкам, на самом деле ничего не знает ни про Москву, ни тем более про её сущность. Более того, мне вообще представляется, что начинать знакомство с нашим городом при помощи дорог, решительно не стоит. Единственным, чего можно этим достигнуть, является близкое знакомство с теорией Дарвина в практическом плане. Обезьян на джипах здесь много. Они уверенно сидят в своих дорогих автомобилях и чаще всего пользуются тем элементом управления, что отвечает за подачу звукового сигнала. Они жмут на него всегда: на перекрёстках, в пробках и даже при проезде пешеходных переходов, ибо нет ничего забавнее для обезьяны, чем звуковое оформление своей унылой повседневности, скрашенной звучащей из передних и задних колонок эстрадной музыкой по какому-то радио. Вкладывая в этот звук всю свою злость к замешкавшемуся при зелёном сигнале светофора водителю, они чувствуют то неповторимое удовольствие, которое сравнимо разве, что со съеденным настоящей обезьяной бананом. Но наши обезьяны гораздо страшнее тех, других, которые никогда и не сели бы за руль какого-нибудь Range Rovera – не настолько они глупы. Нет ничего хуже для городского орангутанга, чем осознание того, что вокруг иногда попадаются люди. И если самым верным и забавным способом развлечься для мартышки является кидание кожуры от только что съеденного банана, то горилла, вставшая в понедельник не с той ноги, скорее всего, просто порвёт – поминай, как звали. А теперь, когда всё необходимое сказано, садитесь за руль и счастливого вам пути!
Кроме того, нет никакого смысла составлять своё мнение о нашем городе по современным страшилищам, вырастающим одно за другим то здесь, то там. Это уже не Москва. Это вас кто-то бессовестно обманул, а может, это мы обманули сами себя. Впрочем, верно здесь и то, и другое. Но если это не Москва, то что же это тогда такое? Плод больной психики и воспалённого воображения людей, задумавших переиначить город по своему усмотрению? «И пускай фонари// Светят ярче далёких звёзд,// Фонари все погаснут,// А звёзды будут светить». Всё так, Виктор Робертович, однако не закрасить ли нам вашу стену к такой-то матери? Чем она лучше подъезда знаменитого дома на Большой Садовой, с которым наши маляры уже поквитались?
- Извините, не подскажите, как попасть в музей-квартиру Булгакова?
- Куда? Молодой человек, не задерживайте, я вообще-то спешу!..
Чьи-то цепкие руки давно уже основательно взялись за Москву. Сюда слетелись очень многие, для которых раздражителем послужил запах небывалого доселе гламура, свежеотпечатанных денег и порождаемых ими широких возможностей. Но фонари погаснут, ветер снесёт гигантские рекламные щиты, и дождь смоет следы царившего здесь когда-то хаоса. Останется Город, и только тогда станет ясно, что же это такое, Москва. Её увидят. Боюсь, правда, что это будем не мы. А ведь как бы хотелось! И сейчас нам остаётся довольствоваться лишь прелестью тихого центра и относительно пустых бульваров, так как основная масса выбирает сегодня пиво, Дом-2 и третье транспортное, которое благополучно стоит с утра до вечера в одной бесконечной пробке. Центр же многие и не знают вовсе, причём немало среди них коренных москвичей. Зачем нам его знать? Мы лучше купим квартиру в высотном доме с видом на Ваганьковское кладбище. Пусть оно и кладбище, но ведь здесь покоятся Есенин и Высоцкий. Солидно! И ещё можно назвать какое-нибудь казино mister Tolstoy. Как говорится, будь проще, и народ к тебе потянется.
Должна будет пройти ещё не одна гроза, прежде чем окончательно выветриться затхлый запах правящих бал, и будут смыты грязные следы так и не достроивших Вавилонскую башню рабочих.
- Что, - спрашивают меня другие, - по-вашему, в Петербурге нет подрезающих на дорогах джипов, современных построек и великого хамства?
- Есть, - отвечаю я, – где ж его нет? Живём-то, положим, в России.
- Это твоя Родина, сынок! – отвечают мне, выцепив эту строчку из так и не дослушанной до конца песни Дюши Романова.
- Что ж, не спорю. Но вот государство…
- Родина и государство неотделимы друг от друга!
- Браво! Снимаю шляпу. Многие, действительно в это верят. Умеете вы, однако, внушать и гипнотизировать. Чумак и Кашпировский нервно курят.
Начинается перепалка. Пора уходить. Продолжать об этом спорить – увольте!
Некоторые и вправду полагают, будто петербуржцы лучше москвичей. Не берусь судить, но, по-моему, люди как люди. Любят деньги, как сказал бы Воланд, но ведь это всегда было. Более того, если бы кто-то рассказал мне о том, что есть в России такой город, в котором нет никакого хамства, я бы ни за что не поверил и даже съездил бы посмотреть. Где-то больше, где-то меньше, но оно есть везде. В Москве его больше лишь потому, что и сама она значительно больше других русских городов.
Однако я вижу, что вам показалось, будто я не люблю город. Нет, тысячу раз нет. Я городской до мозга костей. Более того, без города я чахну, впадаю в депрессию и становлюсь вялым и безразличным. Антон Павлович Чехов описывал в одном из своих рассказов некоего Пекарского, который считал, что незачем выезжать летом на дачу, ведь и в городе хорошо. Что ж, я, наверно, тоже Пекарский. Да и что бы я там делал, на даче? Люди с нетерпением ждут выходных, чтобы сесть в свои автомобили и всей скопом поехать за окружную дорогу (наверно, проверяют, есть ли там жизнь). Уезжайте, дорогие мои! Настал наш черёд.
Как вампиры при наступлении ночи, мы выползаем из своих укрытий и набрасываемся на своих жертв. Ими становятся музеи, парки, пруды, выставки. «Боже, помилуй полярников» - говорил Борис Борисович Гребенщиков, поглаживая рукой бороду. «Господи, храни дачников» - сказал бы я, крутя свои пошлые бакенбарды. И почему выходных дня только два? В это время мы можем относительно свободно перемещаться по столичным дорогам, так как большинство постоянных участников нашего сумасшедшего траффика стоят теперь в пробке где-нибудь на Ярославском шоссе, и надеются через пару часов добраться-таки до нужного им километра. Счастливого вам пути! Уезжайте ещё.
Очень редко случается так, что я беру отпуск летом. Зачем? Гораздо логичнее мне кажется отдыхать в каком-нибудь ноябре, когда хочется уехать куда угодно, лишь бы только не видеть по утрам эту отвратительную погоду. Юга я не люблю, там мне скучно. Наверно, я псих, но ничего не поделаешь. На второй день лежания на песке меня начинает одолевать депрессия, на третий – пропадает интерес ко всему окружающему, а на четвёртый я уже бросаюсь на ни о чём не подозревающих отдыхающих, лежащих под соседним зонтиком. Хочется сменить обстановку и отоспаться, желательно где-нибудь в Европе. Петербург же я предпочитаю летом, во время белых ночей. Правда, в этот раз мне не повезло: отпуск дали только в августе. Что ж, и на том спасибо. Буду обожать свою контору и в свободное от работы время тоже.
4.
Если бы мне вдруг пришлось навсегда покинуть Москву, я бы уехал жить только в Петербург. Причина в том, что это наиболее европеизированный российский город, и здесь иногда можно ощутить, что находишься даже и не совсем в России. Мне кажется, я не смог бы покинуть нашу многострадальную Родину навсегда, какое бы государство не выкачивало из неё, как с дойной коровы, свою долю молока в виде нефти, денег и пушечного мяса. Несмотря ни на что, мне хочется быть цветком, растущим в своей среде и почве, а не пересаженным в пусть даже самый дорогой и роскошный горшок. Но почувствовать близость ко всему остальному миру хочется. Сколько можно замыкаться только на себе? Именно для этого и нужен Петербург.
 Кроме того, мне нравится его имя. Однако в отличие от многих других городов, поменявших названия в советскую эпоху, я люблю все его имена, от Петрограда до Питера. И даже Ленинград не вызывает у меня того резкого отторжения, которое я испытываю во всех остальных случаях. Живя в Екатеринбурге, я бы ни за что не смог отделаться от мысли, что это бывший Свердловск. Не хочу жить в Свердловске! А от названия Сталинград меня, если честно, с души воротит, так что никаким Волгоградом не поможешь. Упаси Бог, жить в городе, носившим когда-то имя товарища Сталина! С Петербургом иначе. Самое интересное в том, что я долгое время не замечал в Ленинграде подвоха. Это уже потом, повзрослев и внимательнее прислушавшись, я понял принцип, по которому было выстроено его советское имя, хотя и не совсем ясно, как могут сочетаться далёкое слово «град» и недалёкое «Ленин». Когда я в первый раз узнал, что Ленинград есть не что иное, как сумма двух этих слов, мне стало даже обидно. Но, как бы там ни было, это название всё равно покоряет своей удивительной нежностью, мягкостью и неповторимым звучанием. Я готов поклясться, что там нет никакого Ленина («Конечно, нет, - скажет циник, - он давным-давно у вас, на Красной площади»). Не потому ли многие до сих пор продолжают величать Санкт-Петербург старым именем. Их можно понять. Слово Питер мне нравится меньше, уже хотя бы потому, что в детстве персонаж по имени Peter, встреченный в каком-нибудь фильме, обсуждавшемся на переменах в школе, трансформировался в нелицеприятного Питера с д вместо т и о вместо е. Впрочем, быть может, это всего лишь детские воспоминания, но я всё-таки по возможности стараюсь избегать этого слова и говорить «Петербург». Когда же я произношу слово «Москва», на ум сразу же почему-то приходят слова из песни Олега Газманова и хочется вслед за ним пропеть: «Москва, ква-ква-ква-ква-ква-ква…»
Да, я бы переехал в Петербург. Меня вполне можно обвинить в голословности – ведь я никогда не жил в нём подолгу и даже ни разу не был здесь зимой. Вполне возможно, что поживи я на Невских просторах хотя бы какое-то время, запросился бы, наверно, обратно, в Москву. Не хочу в Эрмитаж, не нужно мне Невы с её мостами, а от этого ветра у меня вообще нос мёрзнет; уберите скорее Медного Всадника, мрачный он какой-то, словом, ну его, этот ваш Петербург! Испортить впечатление от города можно ещё, например, если не прогуливаться по набережной, любуясь фасадами зданий, но поворотить во дворы, зайти в обшарпанные подворотни, заглянуть в подъезд какого-нибудь стоящего на одном честном слове дома с коммунальными квартирами и увидеть другой Петербург, того самого чёрного пса. Ведь если в Москве для того, чтобы найти что-то настоящее и, действительно, стоящее, нужно уйти как можно дальше от новостроек, действуя по принципу: чем древнее, тем лучше. В Питере всё наоборот. Если начать именно с того, что скрыто от постороннего взгляда приезжих за величественными фасадами, станет понятно, почему некоторые москвичи ругают Питер, на чём свет стоит, называя его провинцией. Стоит ли говорить, что те, кто скрывают эту часть города, одинаково заинтересованы в том, чтобы никому в голову не пришло, будто существует что-то ещё. Ведь не каждому туристу придёт в голову обойти дом на Невской набережной с другой стороны. Разница между Москвой и Питером в этом плане лишь в том, что в первом случае сильные мира сего просто боятся, что люди заинтересуются чем-то ещё, кроме уродливого бизнес центра или казино на Пушкинской площади и, не дай Бог, начнут думать и рассуждать. Во втором же – чтобы попросту не было стыдно. Но как бы там ни было, истинный облик второго по значимости российского города ещё не успели подменить другим. Впрочем, это не от того, что он лучше Москвы. Просто не дошли руки, а руки у нас, как справедливо заметил Остап Бендер, длинные. Жди, Петербург, жди, доберутся и до тебя. Не зря ведь сказано в русской пословице: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Дайте людям разобраться с каким-нибудь одним городом. Тем более что от Москвы до Петербурга рукой подать. Давайте же сначала пошабашим в столице: снесём старинные здания, а те, что останутся (если останутся) пустим под рестораны и клубы. Москва была сожжена в 1812 году, и Наполеон входил в пустой и разрушенный город. Сейчас нет Наполеона. Да и зачем он нам? Мы и без всяких Наполеонов можем. Знай наших!
«Среди лесов, унылых и заброшенных// Мы оставляем хлеб в полях нескошенным,// Мы ждём гостей, незваных и непрошенных - // Своих детей». Всё так, как и предсказывал Мандельштам.
Впрочем, у Петербурга есть одна замечательная особенность. Дело в том, что он редкостный пофигист. По большому счёту, ему наплевать и на Европу, и на Москву, и уж, тем более, на власть. Москва не такая. Не то, чтобы она склонна к тому, чтобы прогибаться под изменчивый мир, нет. Однако статус столицы, по-видимому, наложил на неё свой отпечаток, да и возраст сказывается – не к лицу пожилой даме скандалить с безобразничающими мальчишками, устроившими в её гостиной игру в крестики – нолики на деньги.
- Мне иногда кажется, что если бы завтра столицу снова перенесли в ваш город, всем стало бы значительно лучше, - говорил я как-то одному петербуржцу одним серым питерским днём.
- Когда кажется – креститься надо! – отвечал он, недоверчиво косясь на мои тёмные очки.
- Что плохого в том, что здесь будет столица? – недоумевал я.
- А я вот тебе сейчас покажу!..
Он потирает ладони и засучивает рукава. Конец второго действия: все умерли.
Но, кроме шуток, мне и вправду иногда кажется, что от этого переноса Петербург бы не пострадал, ведь он, как уже было сказано, пофигист, а вот Москве стало бы легче. Устала она, товарищи, от ваших распрей и пафосных планов по застройке территории. Попробуйте свои силы в городе, что в Финском заливе. Только предупреждаю, будьте осторожны. Ведь одно дело устраивать облавы на призывников и совсем другое – связываться с самим Петербургом. Здесь вам, товарищи, не почтенная дама, а хмурый северянин, который в случае чего, трахнет вас по голове чем-нибудь тяжёлым, наплевав на всю свою интеллигентность. Или затопит Невой к такой-то матери. Здесь вам ни хухры-мухры и ни шуры-муры. Здесь Петербург. Слава ему!
5.
Я открыл глаза. За окном уже стемнело, и вдалеке появились огни высоких зданий. Посмотрев на часы, я понял, что задремал, думая о чём-то таком, чего уже было до конца и не вспомнить, и мы уже прибывали на Ленинградский вокзал. Песня какой-то группы, звучавшей по радио, наверно, из очередной фабрики звёзд, внезапно оборвалась, и приятный мужской голос возвестил, что скоростной поезд «Невский Экспресс» прибыл в столицу Российской Федерации, город Москву. Вскоре мы остановились, и я оказался на перроне.
Обычно я брал такси, благо от площади трёх вокзалов не так далеко до моего дома, и пробки не могли мне сильно навредить. Лучше всего это было делать не на самом вокзале, где свирепствовали уголовной наружности таксисты, заламывающие цену в 800 рублей и выше, а чуть дальше, на Каланчёвке, где вполне можно было договориться с каким-нибудь частником рублей за 250. Однако на этот раз я решил ехать на метро. Зайдя в здание станции Комсомольская, я купил билет на одну поездку и подошёл к расположенной неподалёку схеме московского метрополитена, прикидывая, как мне добраться до дома с минимальной затратой времени и наименьшим количеством пересадок и ещё о том, насколько же всё-таки питерские турникеты безобиднее московских.

ДОЛОЖИЛ: Человек с Селезёнкой
20-25 сентября 2007 г.