Как создавать настроение в трамвае, или Чашка кофе

Хорошее настроение

Хорошее настроение, по-настоящему отличное, – испортить невозможно.
Ну если, конечно, не что-то плохое приключилось. Но я же не об этом.
Хорошее настроение – как крейсер «Аврора» (тот, который из детства, к которому испытываешь уважение – веришь раз услышанному, и это красиво, а что наговорят потом, какая разница?)!
...Крейсер «Аврора» – по синим волнам, под радостным солнцем, с лёгким бризом на душе!
Хорошее настроение – подарок всем.
Даже тем, о ком и вспоминать-то не охота.
Просто не думаешь о них – это и есть хорошее настроение.
Весна. По городу идут красивые и спокойные люди.
Этот день запомнится надолго.
Ещё не один день будет таким.
Если говорить о вере – это и есть вера. Приходит, когда в ней не нуждаешься.

Хорошее настроение.
Синие птицы щебечут в рядок на проводах.
Иногда мне кажется, что эти провода не имеют ни конца, ни начала.
Хорошо, когда так кажется.

Хорошее настроение…
Хорошего настроения и такого же дня.
Всем.
Ваш –
К. А.


Я люблю путешествовать! Особенно на трамвае!

Лет в 10-11 я обожал путешествовать. В основном я путешествовал по нашему микрорайону, а иногда и за его пределами.
Вокруг возвышались девятиэтажки, и это было здорово, потому что я жил в четырёхэтажке, а в высотках были лифты, и мы с пацанами часами в них катались вверх-вниз, пока кто-то из взрослых нас не шуганёт...

Любили мы с ребятами путешествовать на бегу с обручем-колесом, которое поддеваешь специальным крюком на длинной палке и – вперёд! Оно катится, ты его слегка подталкиваешь и бежишь следом, а порой и обгоняешь, ждёшь, когда колесо докатится до тебя, чтобы путешествовать дальше.

А, бывало, мы путешествовали по винограднику. Я-то жил на юге. У нас был чудесный виноградник. Правда, его сторожил дядька с ружьём, которое стреляло солью, но мы не боялись сторожа. Он был добрый, и даже иногда разрешал нам сорвать одну-другую кисть винограда. Вкуснотища неописуемая – виноград под ласковым солнцем. Жуёшь большие сочные ягоды и путешествуешь себе по миру…

А сейчас я люблю путешествовать по городу. Особенно на трамвае. Он позвякивает, я сижу у окна, глазею на дома, людей, церквушки, и мы путешествуем как два друга – я и трамвай.
Путешествуйте, друзья, это хорошее дело.
Это обязывает не превращаться в старую песочницу.


Пофигист

Захожу в продуктовый магазинчик на Чистых.
Следом детина. Явно – бывший борец. По ушам можно определить.
В руках сумка – спортивная. Огляделся и неожиданно интеллигентно – женщинам-хохлушкам за прилавком:
– Добрый день! Простите, а Вам книги издательства «Махаон» не требуются? (практически – без вопроса в интонациях).
Те (хором):
– Ой, да што вы, мужчина! Какие книги?
Парень вышел на улицу и я за ним. Что-то расхотелось «Баунти».
Коммивояжёр посмотрел по сторонам. Вздохнул. Но обречённости заметно не было. Пофигизм – это да.
Тут подоспел трамвай. Он – в него. Кажется, насвистывая.
А я – к своим дурочкам в типографию.
Ну дурочки они. И ничего с этим не поделаешь.
Милые такие, приветливые.


Стая

Вот она мечется над городом.
Если воспринимать её, как единое целое – терпимо.
Даже красиво.
Только я так не могу, не хочу.
Выхватываю из галдящей массы отдельно взятую ворону – сплошная паника.
В существе паника – не во мне, разумеется.
Я пытаюсь найти логику в её движениях – в полёте отбившейся птицы.
Не нахожу.
Подразумеваются определённые посылы – все летят в ту сторону, и ей туда же.
Она оплошала, стало быть, ошиблись и другие.
То есть – нет без вины виноватых.

Не люблю я стаи.
А ведь с одиночки и спрос другой.
Правда, почему-то обязанностью этой – спрашивать с одиночки – наделяет себя именно стая, единое целое, даже панику преподносящая как нечто уникальное.

Терракотово-лимонная мечта

Слово красивое – терракот. Это меня вчера Галя Заславская порадовала. Мечтой терракотовой. В рецке к «Армянину»
...Так вот.
Сюр полный.
Я сегодня, ребята, как бы в Питер смотался. А точнее – в Ленинград.
От проблем насущных. От будущего – в прошлое. От всего маразма человеческого, но такого сентиментально-родного.
Короче.
Метро.
На всех парах из туннеля вылетает электричка. Именно терракотово-лимонная.
Вдоль вагонов жжёт глаз:
МОСКВА – САНКТ-ПЕТЕРБУРГ «КРАСНАЯ СТРЕЛА» 75 ЛЕТ
Внутри – дизайн века. Терракотовая Лимония–Лимпомпония!
– Может, следующая – Бологое? Как из песенки: «Балагое, Балагое, Балагое – это между Ленинградом и Масквой...»
Да нет...
– Станция «Кропоткинская». Осторожно, двери закрываются! Следующая станция «Парк культуры»... Уважаемые пассажиры! Будьте взаимно вежливы! Уступайте место инвалидам, пожилым людям, пассажирам с детьми!
А пассажиры взаимно вежливы!
Лица торжественные. Вот, что значит антураж:
МОСКВА – САНКТ-ПЕТЕРБУРГ «КРАСНАЯ СТРЕЛА» 75 ЛЕТ
Завораживает...
И ведь гонит точно, как Стрела. Ей-Богу!
Может, до Финской заставы разгонимся?
Да нет...
Терракотовая мечта...
Следующая «Лимония...»


Больше всего

День тоскливый, серый, а мне хорошо. Потому что детство напоминает.
Причём – конкретный возраст. 11 лет.
Что-то меня в последнее время именно туда затягивает.
И это в кайф.
Всё становится ясным, прозрачным.
Если – придурок на пути. Ну что поделать, он и есть придурок.
Конечно, по физиономии не дашь. Всё-таки 34 года, ну, те, которые после 11 состоялись, гирькой притормаживают.
И Бог с ними, с придурками.
Говорю же, обежал – и дальше.
Люблю бегать.
Сейчас это больше напоминает марш пехотинца.
Вместо винтовки – сумка-портфель со всякой начинкой.
Вместо каски – лысина.
А вот интересно – из космоса её видно – мою взопревшую голову без волос?
На этом вопросе я ставлю точку.
А дальше пусть читатель додумывает.
Фантазируй, читатель.
Или вспоминай, чего там в детстве больше всего нравилось.

Ну ладно. Пока. Занимайтесь своими делами.
А я пошёл за чаем с лимоном.
Или маме позвоню.


Приятно

Целый день как бобик – перед монитором.
Дай-ка, думаю, пройдусь.

Вышел. Ночь, считай.
Мужики какие-то у дуба бубнят.
Дуб старый. Может, лет двести. Я люблю мимо него ходить. Словно отмечаюсь, как тот же бобик...

Захожу в гастроном.
Закрываются уже...

Иду дальше. Да где бродить? Темно. Не уютно.
В другой супермаркет тыркаюсь.
Чего-то лаваша захотелось.
– Есть, – спрашиваю – армянский лаваш.
Вот странное дело. Как в жизни всё деформируется.
Лаваш – он один – армянский. А время расставило свои акценты.
Спрашиваешь лаваш – обязательно всучивают пури (грузинский хлеб) или матнакаш (армянский хлеб), но не тоненькие листы лаваша.
– Нет лаваша, – качает головой девушка.
– А где есть? – вопрос риторический.
– Не знаю...

Выхожу и вдруг вспомниаю. В этом же шопе готовят кур–гриль (кстати, здОрово) и заворачивают, при желании, в листы армянского, то есть настоящего, лаваша.
Возвращаюсь. Кур нет. Но стоит парень. Стойку тряпкой вытирает.
– Лаваш есть? Армянский...
– Есть, – лёгкий акцент. – Сколько надо? Сейчас из подсобки принесу.
– Один, – говорю.
– Возьми два по пятнадцать, больше всё равно нету.
Хороший парень. Почему-то вызывает чувство приязни.
– Ладно, – соглашаюсь, – неси.
Минуты через две появляется.
И обращается по-армянски:
– Hajes (армянин)?
– Ha (да)!
– Bari ahorzhak (Приятного аппетита!)
– Shnorakalutjun (Спасибо!)
Странно, вроде на армянина не смахивает. И не азербайджанец...
– Я таджик, – улыбается парень.
– Какая разница? – слишком быстро реагирую я.
– Правильно!
Я иду домой. Мне приятно.


Так оно и есть

Странный мне приснился сон.

Встретился я со своим другом в двухэтажном особнячке.
На каждом этаже по комнатке.
Друга давно в живых нет. Погиб в глупой маленькой войне новейшего времени. Подорвался на мине.
А тут стоит, улыбается в комнате второго этажа. Здоровый, весёлый.
Я на лестнице – всё никак не доберусь до друга, но вижу его отчётливо.
И Марина меня из шланга поливает.
Хохочут они!..
А я не плачу. Просто жду. И вода из шланга такая солёная, что тут же вспоминаешь о море.

В снах своя жизнь. В жизни свои сны.
Где логика – не поймёшь. Может, её, вообще, нет – логики этой.
Может, один сплошной хаос.
Так оно и есть, наверное.

Странная мне досталась жизнь.
Встретился я со своим другом...


Галять и мечтать!

Каждый человек имеет право на одно мороженое в день.
На – послушать птиц в парке.
На – улыбку мамаши с коляской.
На просто улыбку. Свою собственную.

Вот я и пойду сейчас за мороженым.
За птичками–невеличками.
За улыбками нашими – порой мы о них и не догадываемся.

Есть такие слова – сарказм, ирония, хихиканье, взгляд исподлобья, потирание потными ладошками и вглядывание в монитор глазками, воспалёнными от бессоницы и непонятного (впрочем, нет, понятного) осерчания (от слова «серчать»)))) на мир...

Не надо. Не стОит. Не серчайте.
Ну а если кому-то невмоготу, тут уж не нам отдуваться за них.
Верно ведь?
Словом, я, как всегда с опозданием, – бриться, умываться, одеваться и –
ГАЛЯТЬ!!! Это Маринка, когда маленькая была – так бесхитростно напоминала взрослым о своём праве на ежедневное счастье.
А потом… погуляю… и за монитор. Работа у меня такая.


Медитация

Работа – отличная штука.
Хорошо налаженная работа – тем более.
Я очень люблю работать.
Я люблю работать быстро и не отвлекаясь.
Отвлекаясь на всякую ерунду.

Ерунда мешает работе.
Не стОит поминутно смотреть в окно.
Так или иначе пейзаж за окном напоминает всего лишь о работе.
В раме окна на строящемся доме работают рабочие.
Они вкалывают дни и ночи напролёт.

Я не о такой работе.
Работа должна приносить удовлетворение.
Моя работа с этим справляется.
Я тоже справляюсь со своей работой.
Работа – это счастье.

Чай с лимоном, проход из одной комнаты в другую и обратно – вот мой отдых.
Меня ждёт работа.
Я жду работы.
Работа – это счастье.

Всё воздастся с лихвой.


Мне нравится эта история

Про Вильяма Сарояна мне вот какая история нравится.
Приехал Сароян в Москву. Ещё до войны. Встретился с Егише Чаренцом, армянским поэтом.
Стоят в гостинице «Москва» на балконе.
Сароян вдруг заявляет:
– Вы – великий поэт!
Чаренц ненавязчиво интересуется:
– Стало быть, Вы меня читали (интонация – практически без вопроса).
– Нет! Я Вас не читал! Но Вы – великий поэт!
Так беседовали, и вправду, два великих писателя.


Не страшно

Никогда не знаешь, когда придёт этот день. В смысле, последний.
Ну а если прямо сейчас?

Взглянуть на всю жизнь целиком, что распласталась за тобой,
лучше всего – повернувшись к ней лицом.
Иначе, как многоточие.
Можно ставить их – эти точки, ставить, ну а толку ведь никакого.

И вот оборачиваешься ко всем годам, неделям, дням, минутам.
А дальше?
Пытаешься вспомнить что-то?
Наверное, зря. Зачем?

Просто стоишь.
Ты и твоя жизнь. Друг против друга.
С любовью, болью, печалями, счастьем.
С незавершёнными делами – или законченными именно так – на полуслове.
На первом вздохе того, что следом.

Это не страшно.
Совершенно не страшно.
Да.


Утро следующего дня моего ослика

Утром следующего дня сяду я на осла и – вперёд, по песочку, по пустыне...
Что-то пустыня маячит у меня перед носом.
Судя по всему, так легче браться за новую жизнь.
Или продолжать старую.
Какие обязательства могут быть у человека на осле с большими ноздрями?
Уточню – большие ноздри – у человека...
Никогда не задумывался о собственном осле.
В детстве, на горной дороге столкнулись мы – я и папа – со стариком и его осликом с бархатной мордой и глазами ангела.
Отец о чём-то разговорился со стариком – как выяснилось, русским солдатом первой мировой войны, а я стоял и разглядывал осла.
Помню, навоображал себе тогда...
Вот ослик тянет пушку по горе. Солдаты устали, падают в траву, из-под ног выскакивают в синее небо сосредоточенные кузнечики, а ослик тянет свой груз, ему не впервой.
Я его жалел. Этим ослам надо пушку затащить на вершину, они изнемогают, а ослику отдуваться...
Может, поэтому я не хотел утруждать ослика своей персоной. Пусть отдохнёт. А там поглядим.

И вот пролетело сорок лет. Или чуть меньше.
Солидный срок.
Думаю, ослик отдохнул от человеческой глупости. Точнее передохнул...
В путь пора.
Утром следующего дня мы выходим в пустыню.
Что нас ожидает?..
А какая разница.
Главное, солнце не такое безжалостное. Уже хорошо.


Часы, рюмки, автомобиль

– Эти часы стоят сто долларов, – сказала ты.
Часы и посеребрЁнные рюмки дополняли друг друга, но меня это не тронуло.
Я толкнул дверь и вышел из антикварного на улицу.
Странное авто припарковалось у ворот. Жёлтое, большеколёсое, иностранное.
Оно заинтересовало и тебя, и сына.
Я прошёл мимо, словно жёлтые, большеколёсые странные автомобили привычно заполнили собой всю мою предыдущую жизнь

– Красивые часы, – сказал я. – Может, купим?
– Да, – сказала ты. – Красивые часы. И рюмки.
– Вау, – шептал сын, оборачиваясь на жёлтое авто.
– Красивая машина, – сказал я.
– Этот автомобиль стоит сто тысяч долларов, – сказала ты.

Автомобиль, часы и посеребрЁнные рюмки не смогут существовать друг без друга.
Мы шли, и до перекрёстка надо было идти и идти.
Мы шли и молчали.

– Интересно, – сказал я, – сколько стоят посеребрЁнные рюмки?


Что-то этакое

Хочется чего-нибудь этакого!
Нет, пожалуй, полетать над городом я бы сейчас не решился.
Темно, холодно, звёзд не видно.
Слякоть.
В море... нет, в море тоже не хочу.
Не верится, что где-то не темно, не холодно и звёзды есть.
Водки бы бутылку... Ни к чему это.
Баловство.
А чего хочется?
А просто так сидеть.
Или выкрикнуть:
– Хо!
– Что? – говорит сын из другой комнаты.
– Ничего, – отвечаю я с задором.
Смеёмся.
Он меня понял. Сын.
– Хо!..

Помните, Евстигнеев в кинокартине «Зимний вечер в Гаграх» кричал «Хо!».
Ни с того, ни с сего.
Куража ради...
Куража ради!
Хо!!!


Эротоман

Меня подруга назвала эротоманом.
Ну что ж...
Если честно, я толком-то и не знаю, кто это такие.
Наверное, те, кто девушек любят.
Люблю.
Всё красивое люблю. Ну, согласитесь, а разве женщины – не чудо?
С волос начнём.
Волосы щекочут.
Волосы пахнут особо. Соломой.

Как-то раз уснул я на сеновале...
Вру. Не спал я ни на каком сеновале. Из книжек знаю. А так – нет. Не доводилось.
Я знаю, как солома летняя отдаёт южным жаром.
Я даже наблюдал жену дяди собственного. Как она задумалась о чём-то...
Цикады стрекотали, а она что-то завозилась в собственных волосах, в этой копне... и чихать я хотел на дядю!.. Я так и подумал тогда:
– Вот бы трахнуть её!
Платье ситцевое. Груди до небес.
А мне – пятнадцать. А-аа!..
Провода гудят. Я и о сексе-то слыхом не слыхивал в то время, а услышал бы, в обморок повалился...
Солома, провода, жар от земли, тётка молодая, груди эти, платье ситцевое!..
Феллини, Федерико, киношку бы отснял. Ну что-нибудь вроде «Репетиции маэстро»...
Я был проще.
Я просто... освободился от бремени за невысоким стожком...


Что высиживает глубокой ночью такой, как я

Что-то не спится мне. И настроение, вроде, не поэтическое.
Ну разве что...

Представил вдруг земной шарик – вот таким, какой он есть.
Там – Антарктида с пингвинами и льдами. Сахара где-то, береберы. Ещё вот – Байкал, озеро.
Разные люди. Шесть миллиардов. Родные. Друзья–приятели. Ну и другие...
Войны, катаклизмы – нет не представил. Как-то не получилось.
И я сижу. В центре. Сбоку. Над. Внутри. Песчинка.
Банальности вот произношу.
Мог бы всё это сказать... да кто угодно: старичок какой-нибудь, или девушка – приписала бы «а» к словам «представил» и «мог», и нате, пожалуйста. Сочинение на свободную тему поступающих в ВУЗ: «Почему не спится мне»...
Ночь. Завтра дела разные, а я сижу, как приклеенный.
Что высиживаю? Жизнь? Или что?
Это потому что один в квартире. Вокруг гигантский город, страна, материк, планета, Вселенная – а я пень пнём. Был бы не один – с Маринкой, к примеру, болтали бы.
Уточню. Один – это не значит – в одиночестве.
Нет. Не грустно мне. Давно не грустно. Две недели. Как начал делом заниматься – хандру корова слизнула. Есть такая корова – специализируется по слизыванию хандры. В Исландии вывели...

Однажды, когда жил я в Армении и работал на студии телефильмов «Ереван», мы снимали коровник. Ферму.
И вот в стойле для телят куковал совсем крохотный бычок.
Я протянул ладонь с куском соли. А бычок слизнул кристалл языком – горячим шершавым – глаза глупые, хорошие... башкой, правда, стукнулся, когда назад голову тянул, о перекладину долбанулся. Посмотрел на меню с изумлением, мол, что это ты?
– Извини, друг, – говорю. – Но это не я.
А он замычал – маму зовёт...

Вот такая история.
Все мы – жители Земли.


Новый день

Новый день – это новые проблемы.
Ну и старые, конечно.
Новый день – снова переходить по зебре – перебегать на ту сторону.
Там – тоже что-то новое. К примеру, прохожие.
Деревья как-то по другому зеленеют.
Проблемы не похожи на те, что остались в прошлом четверге.
Представляете? Вчера был совершенно новый четверг, а сегодня – прокаркал вороной и перелетел с гнезда на крышу соседнего дома.
Чтобы получше разглядеть, как там, вообще. Ну и – в частности.
Новый день – это всё новое.
Даже гул городской.
Или тишина поднебесная.
Ну а облака и подавно.
Облака – новые исключительно.
На них глаза отдыхают.
Мои, ваши, и даже тех, кто живёт по-старому. Например, на Луне.
Доброе утро!
Побольше хороших новостей.
Всем.