Самая великая ласка

1.

И вот пришёл черёд других стихов,
освоивших оков печаль.
Святой Грааль,
прими меня!
Я вырыл ров,
и неприятеля мне жаль!..

Как если б я не ведал дней иных,
что знали грех,
как девы водоёма!
Поймал я гнома за колпак –
хороший знак:
супротив лома нет иного лома.

Волшебники,
простите не меня –
во мне нужды вам нет копаться нынче!
Линчем
когда-нибудь меня же расшибут
на тыщу Мона Лиз художники да Винчи.


2.

я тороплюсь что-то сказать
я же не знаю
вдруг время пришло умирать
я же не знаю
вдруг не услышу я вашего шёпота
и топота
тех
кто идёт умирать
я же не знаю
умираю я
или не умираю
страдаю
или не страдаю
я не знаю
не знаю
не знаю

ты слышишь меня
у меня есть чудесный диск
на нём записан писк
нашего младенца
вру
конечно
тогда не было дисков
жалко
да?

Земля тогда была маленькой
нет
большой
и в диске
она не умещалась

всё
что
осталось
всё
что
осталось
я дарю тебе на этом диске
с писком

я же не знаю
вдруг
я
всё-таки
умираю
или
не умираю


3.

Он был такой забавный и смешной –
с огромным красным бутафорским носом...
Как этот... чёрт!.. Ну вроде бы... святой?..
Да нет же... в шляпе... персонаж с прононсом...

Что с памятью!.. Не вспомню я никак
его простого имени... Ну как же!
Но нет... не то... не мальчик Растиньяк...
и не Гаврош, не пойманный на краже...

О, Боже! Ну приди же! Всколыхни
ты мозг мой бедный с горькой поволокой!..
Секунды, словно проволока-дни...
И Сирано – с беспамятства уловкой!


4.

Я властно окликаю звёзды,
и время тут же мчится вспять,
чтоб вбить в пространство чудо-гвозди –
незавершённость отстоять.

Материальная духовность,
душевный материализм –
мои стремленья и готовность,
твои слова и магнетизм.

И я держу во власти этой
своих миров и чёрных дыр
три связи – порожденья света,
три веры: жизнь-страданье-пир.


5.

ты хочешь чтобы я был спокоен как ветер
надёжен как предательство
весел как...
ты думаешь
я сравню себя с гробовщиком
можно конечно
только зачем?
я буду весел
как – я

ты же прекрасно знаешь
как я весел

я подпрыгиваю на месте
я стараюсь тебя рассмешить
я валяю дурака
я танцую твист
или подобие твиста
я артист
или пародие на артиста

я повар
я горилла
я клоун
я мазила
я убийца
их нынче называют киллерами
а мясник
мушкетёр
валяльщик
то есть занимаюсь валенками
я всегда мечтал о тёплых валенках
чтобы сидеть
где-нибудь в восемьдесят втором
на кухне
в Москве
у друга отца
перед телевизором
с ещё одним гостем
к примеру
из Баку
и пить коньяк
и болтать
о Баку
о Тбилиси
о таком городе – Ереване
о столице
в смысле
о Москве
какие тут очереди из приезжих
и их не любят
а нам печально
мы же – гости столицы
мы добродушные
а нас не понимают

вот так
я хотел бы сидеть в том самом времени с другом отца
ныне покойным

хороший был человек
полуменгрел
полулитовец
отца его не успели расстрелять в тридцать седьмом
он скончался под дверью
когда за ним пришли люди в чёрном
он не вырастил сына
который потом сидел бы со мной в восемьдесят втором
пил бы коньяк
и ещё один человек
из Баку пил бы с нами
армянский
трёхзвёздочный напиток
пил бы и вздыхал
о грядущих переменах

прав был Драугель
трубач из перехода
жизнь
печальна


6.

Ты думаешь, что я тебя не помню,
что ты не «сноской» в памяти моей...
Да нет, я помню, только не упомню,
зачем тебе я нужен... соловей...

Таких, как ты, в моей никчемной песне,
аж, было тыща или тыщи две...
Ну что с того – мы вместе иль не вместе?
По мне, конечно, лучше «не» так «не».

Я не люблю, когда со мной на «ты»,
не в смысле обращенья, нет не это...
Я не терплю вот этой простоты,
граничащей с вульгарностью аскета.

Я не люблю, когда меня журят,
когда мне тычут кулаком шутливо!
Я не люблю, и всё!
Пусть говорят,
что поступил с тобой я некрасиво.


7.

Вечерний час – я тих, как море в полночь,
а солнце-диск, бледнея, шепчет мне:
– Эх, брат... какая же ты, верно, сволочь,
молчать умеешь только при луне...

Да, это так, поэт – я, а поэты –
кричат на День, карая мир за страх,
которым мир пугают непоэты,
жизнь покидая в сумрачных лучах.


8.

солнце
где-то ночь
и ночь
и где-то солнце

чем тебе помочь
прижать тебя к плечу

пяльцы
где-то нить
и нить
родные пальцы

над Землёю дождь
обнять хочу

я хочу тебя
всегда
навеки

я хочу
но жалостью томим

я могу обидеть
реки
реки

реки льются
значит
не сгорим


9.

Я на везенье уповаю
и на звезду, что надо мной.
Судьбу я мысленно ласкаю,
я с ней как с женщиной – с Судьбой.

Я прихоти её исполню:
ах, лишь бы целовать не час!
Всего себя пред ней раскрою:

и то, что, в общем, – ловелас,
и лесть, конечно же, приятна,
и слышать хочется: «Велик!»
«Но как же пишете Вы складно!»
«Ну что, на брудершафт, старик?!»

И даже это вот посланье,
ведь знаю, что оно – ничто,
я, словно, милое лобзанье,
дарю тебе – моё Никто...


10.

Слова.
Ты веришь им.
И я им верю.
Они плетут чуднЫе кружева
неверия и веры,
зная меру
эмоциям и призрачным стихам.

Я их несу
в душе и на ладонях
как луч, постигший мглу и нелюбовь.
Я их дарю тебе –
и пусть нас гонят,
пусть в нас плюют –
я подарю их вновь.


11.

месяц без разлук
здОрово
ведь правда
помнишь
свой мундштук
я его нашёл

он ещё всё тот
даже
пахнет сладко
и тебе идёт
что тебе
он шёл

ты пускала дым
здОрово
ты помнишь?
и бывал я злым:
что –
не знаю вдруг

любишь ты меня?
может
снова спросишь
я люблю тебя
радость
твоих рук


12.

Они нас бьют.
Да нет!
Они желают думать,
что бьют нас хлёстко, плетью, по щекам!
Они – работорговцы...
Мы – не верим, что мы рабы, покинувшие Храм! –

не тот, где бьют челом перед иконой,
где молча внемлют немощным речам!

Мы – не рабы! Рабы – не мы! Мы – сворой
вас разорвём с Судьбой напополам!


13.

В любви...
мечтаем мы в любви
свой век проплыть судьбе наперекор
по морю страсти и пустых тревог,
где равнодушно замечают нас
языческие идолы желаний.

В крови...
стучит любовь в крови,
и идолов невыспавшийся хор
под одинокий и ненужный рог
поёт без легкомысленных прикрас
свой гимн безумств и разочарований.


14.

Время солнечных солнц
у окна
ждём три солнца
без боли и бед

что у нас на обед
лебеда

время-лёд
шебуршится в ответ

бремя солнечных солнц
не умри
нас три солнца
нам жажду унять

что у нас на обед
чудеса
время-жизнь
и глаза-небеса


15.

самая великая ласка
это когда ты
берёшь меня
в свои ладони

и моя тонкая маска
плавится
от твоего
прерывистого зноя