Сто тысяч ключей молчуна-китайца

Ключ первый. НА ТУ СТОРОНУ

Я стою у светофора и гляжу на небо.
Голубое оно, даже над нашей мегастолицей.
Красный...
Жёлтый...
Зелёный...
Это светофор, разумеется.
Можно переходить на ту сторону. Неба?


Ключ десятый. НОВЫЙ ДЕНЬ

Раз, два, три, четыре, пять...
Новый день.
Начинается новый день.
Утро.
Я спрыгиваю с тротуара на проезжую часть.
«Джип» за спиной переваливается через бордюр. Обдаёт меня пылью и адским жаром.
– Дебил!
А тогда, тридцать три года тому назад, я бы и не заметил его – придурка с того света.
Я бы мчался по дороге к виноградникам, где под томным солнцем пьянящие ягоды превращались в изюм.


Ключ двадцатый. ДЕШЁВЫЙ КИТАЙСКИЙ ЗОНТ

У меня есть зонт.
Мы его купили с Маринкой за двести рублей, когда стихия застала нас у чёрта на куличках, у несуществующих крепостных стен Москвы...
Этот дешёвый китайский зонт мне дорог.
Мы шли с Маринкой под зонтом и мокли.
Не помещались мы под нашим зонтом. У Маринки мокло правое плечо, а у меня левое.

Вот бы всё повторилось – зонт, подземный переход, пропахший псами и таджиками, ливень над выдуманным мною крепостным валом и наши мокрые плечи.


Ключ пятидесятый. ДЛИННЫЙ СПИСОК

– Ты бы хотел попасть в длинный список?
– А то!
– А в список финалистов?
– Это нереально.
– А стать лауреатом? Победителем?!
– Ну хотел бы... да! Да!
– Ты им станешь.
– Когда?
– А ты не догадываешься?


Ключ сотый. МОСКВА. 16.00

Москва благоухает краской.
Весна.
Москва принаряжается.
Таджики и молдаване неумело, но добросовестно обновляют оградки и бордюры.
Спасибо Вам, братья и сёстры!
Хочется подойти к Вам, к каждому в отдельности, и сказать:
– Чтобы мы без Вас делали?

Я прохожу мимо.
У меня свои дела – своя «краска» и свои «оградки».


Ключ двухсотый. ДОГОВОР

– Алло!
– Слушаю, – сиплый голос.
Какой у этого типа сиплый голос...
– Алло, это Арутюнянц.
– Да-да, припоминаю.
Он припоминает... Он припоминает меня!
– Я всё никак не могу забрать у вас договор!
– А-а... Ну я вас соединю с юристом. Она у себя.
Он соединяет... Он соединяет меня!
Юрист нервничает. Она мне ровесница. В общем, она понимает мои проблемы. Ей стыдно.
– Вы не волнуйтесь, Ваш договор готов, и номер у него есть, я только приведу его в порядок... Между праздниками... Да?
Она приведёт его в порядок... Приведёт в порядок. В порядок?
– Ладно, – говорю, – переключите назад на редактора.
– Ну всё? Лады? – сипит редактор.
– Да, – говорю, – всё путём.
Всё путём!
Путём?


Ключ трёхсотый. СЕГОДНЯ Я СВОБОДЕН

Сегодня у меня практически нет дел.
Так, несколько необязательных звонков.
Я буду шататься по городу и гонять голубей, как некогда китайцы воробьёв – нечего путаться под ногами!
Птицы, а не летают!


Ключ четырёхсотый. НЕКОТОРЫЕ МОМЕНТЫ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

Бомжей не любят.
Бродяг всегда презирали.
Бежали от них, как бегут от себя в некоторые моменты собственной жизни, полные стыда и отвращения к чему-то содеянному, о чём знаешь только ты.
Некоторые сочувствуют «потерянным» людям. Жалеют. Могли бы и руку протянуть.
Даже пожать её так, чтобы бродяга понял: ты – человек, и он ведь тоже.

Бомж спал у метро на бордюре.
Мимо пробегал ничейный пёс.
Он задрал было лапу, но заметил человека и передумал.
Надо же!


Ключ пятьсот пятьдесят пятый. МИР ЗА СПИНОЙ

В витрине манекен пялится на меня.
Забавно.
Я смотрю на куклу, а моё отражение радуется миру за моей спиной.


Ключ шестисотый. ЧИСТЫЙ ЛИСТ

Чистый лист.
Всякий раз он вызывает у меня удивление.
Зачем это? Что я делаю? Разве писательство и заполнение чистого листа – так уж необходимы?
Лёгкий озноб, раздражение, любопытство охватывают меня.
Я ведь знаю, пройдёт час или два, или пять-шесть-десять минут, и лист этот, со всем написанным на нём, примется дожёвывать-пережёвывать ситуацию, поплёвывая в мою сторону, да, именно поплёвывая, как бы прекрасен и совершенен (или ничтожен) он ни был.


Ключ семисотый. ЗАВОЕВАНИЕ, 2096

Мне исполнится 135, а памятнику – 50.

Значит, вот как? В 96-м у меня юбилей.
Дожить, что ли? Взглянуть на весь этот бардак с венками и речами.
И свалить.

Оценить бы по существу тот момент, когда всё понятно.
Всё. Абсолютно всё.


Ключ. ТИШИНА

Тишина. Можно думать о Боге.
Я о Боге болтать не привык.
Создал мир он на выдохе? Вздохе?
Был при этом не мал, не велик?

Не считал, сколько душ позабытых?..
Может, просто лежал, как и я,
в сонме мыслей банальных, избитых,
тишиною рождённых с нуля...


Ключ восьмисотый. СЛЕДУЕТ ПОМНИТЬ

Хожу среди надписанных камней, эпитафий...
CURRICULLUM VITAE – жизнеописание.
Две даты и малюсенькая чёрточка.
Всего не упомнишь... Да и зачем это, Господи?
Люди, люди, человеки...
Судьбы, жизни, смерти...
Вот – девушка, вон – старец...
Банальные мысли...
Но к чему это умиротворение? Может, и себя ты представляешь лежащим среди берёзок, или среди кипарисов, или за оградкой чёрной... ажурной...
А, в общем-то, и слава Богу. Представляй. Так спокойней.
Наша жизнь конечна, и об этом следует помнить.

И всё же не укладывается в голове.
Совершенно не укладывается.
Да?


Ключ восемьсот восемьдесят восьмой. ЖАРА И ДЫНИ

В жару работать – грех.
В жару следует влезть в большой продолговатый сосуд, предназначенный для купания... в смысле, в ванну, и прилипнуть лбом к прохладной эмали...
Кайф.

Вода омывает тело... Дыни покачиваются на искусственной волне...
Я вгрызаюсь в медовый плод нижней половиной головы.
Сок и косточки стекают по подбородку, размазываются по щекам, я проваливаюсь в пучину, выныриваю и, задыхаясь, в полном восторге, продолжаю пир!
Пир тела и души.


Ключ девятьсот девяносто девятый. ЗЕРКАЛО

Кто бы мог подумать, что в зеркале я увижу не себя, а дядьку, лысого, носатого, с потухшим взглядом?
– Вы кто? – спросил я, пытаясь восстановить дыхание.
Дядька молчал. Хмуро, долго.
– Не может быть, – прошептал я в ужасе.
– Чего? – процедил дядька.
– А-а-а! – завопил я, отшатнувшись.

Я подбежал к окну, схватил с подоконника первую попавшуюся вещь – калейдоскоп, мой любимый калейдоскоп!!! и направил его на солнце...
Всё заплясало, завертелось волшебными осколками.
Зеркало за спиной растворилось и вылетело облачком из нашей с мамой любимой квартирки.
– Мороженое! – пропела мама. – Мороженое!
– Мороженое!!! – возликовал я.
На мгновение я попридержал себя у солнечного окна и увидел в небе облако. Оно разрасталось... Да нет оно таяло на глазах!
– Пока! Пока! – я махнул рукой.
– Мороженое!.. – снова пропела мама. – Мороженое...


Тысячный ключ. СТО ТЫСЯЧ КЛЮЧЕЙ

У китайца на столике штук сто разных болванок, из которых он выточит сто разных ключей. А может, тыщу! Бойкое у китайца дело. Доходное – в нашем небольшом городке.
Мы стоим с Мариной, ждём, когда девчонка в купальном костюме нальёт нам кваску в пластиковые ненадёжные стаканчики.
Рынок шумит. Жара. Мы в тени. Я наблюдаю за китайцем.
Колесо вращается – дззззззын-дзыыыыын...
Ключ за ключом, искры тонут в мареве июльского полдня.
Искры прошлой жизни, настоящей, будущей...
Сто тысяч ключей молчуна-китайца.
И ни один из них не подойдёт к замочной скважине его души, моей и каждого из вас.