Старая

- Нин Герасимна… Нин Герасимна – вырвал меня из чуткого сна голос Леночки. Она стояла надо мной с горсткой таблеткой в одной руке и стаканом воды в другой. – Нина Герасимовна, вы как?
Леночка живёт у меня уже года три, ухаживает, лекарствами поит – добрая душа. Мне её посоветовала почтальонша Духова. Помню, жаловалась я Духовой однажды на свои болячки, а она и говорит: «Ты б нашла кого приглядывать за собой, а то помрёшь невзначай и будешь тут лежать, гнить. Сейчас многие нанимают сиделок, думаешь одна такая старая да больная? Вот и соседка моя с женщиной договорилась, квартиру на неё переписала…» Так и стала Леночка у меня жить. Сын как узнал – сразу приехал. Ругался: «Она тебя нарочно убьёт, чтоб квартиру быстрее заполучить!» А что ж делать, если родня вся деловая да занятая. И не нужна ему моя жилплощадь, своя есть. Так и уехал, с тех пор ни разу не навещал. Раньше бывало что ни месяц – гостинцы присылает, али сам наведывается, и внучку каждое лето на каникулы…
- Нина Герасимовна, вы спите?
- Дремлю… задумалась что-то, Леночка. – я тихо говорю, даже голоса своего сама не слышу. Уши в последние годы уже не те. Но Лена всё слышит.
- Нин Герасимна, выпейте вот… пора.
Я пью таблетки одну за другой, все разные и вкусом и цветом и размером, глотать трудно… запиваю. Одного стакана воды не хватает. Леночка к этому готова, второй подаёт.
- Покушаете сейчас?
Я глазами показываю: не хочу, потом.
- Ну, вздремните тогда часок, а потом надо будет всё-таки покушать.
Она забирает стаканы, уходит красиво. Раньше и я так ходила, сейчас редко встаю и то с Леночкиной помощью… Стыдно порой становится. Умру, наверно, уже скоро. Пришло время.
Потому как родилась я давно. Года точного не знаю, в паспорте указано, что 1907. Может так оно и есть. Детство моё прошло на улице. Много нас таких было, ходили стайками. Где украдём что, где подзаработаем, где выпросим… бывало идёт дама красивая вся такая, богатая ни с того ни с сего даст копейку али рубль целый, а бывало извозчик возьмёт да и плетью даст, но и наоборот могло быть… по-всякому бывало. Эх, люблю я вспоминать дни прошлые, смотреть как кино свою жизнь. А телевизионные фильмы не гляжу, зрение плохое – мутно всё видится, не то, что картины из молодости, когда глаза острыми были яки игла.
Сейчас всё уже не так как раньше. Помню, всё боялась постареть. Особенно в раннем детстве, потом этот страх прошёл. Пришли другие проблемы: революции, войны, голод… Всю мою жизнь рядом была политика: сколько правителей погибло на моём веку, сколько появилось на свет… во сколько империй успела переродиться родина за одно столетие.
И работала я тоже много… Сколько заводов перевидала, сколько рычагов дёргала, сколько колёсиков крутила и кнопок жала, не пересчитать. Даже мужа своего на заводе встретила. Эх, трудное было время, а всё равно улучали минутку погулять, поболтать. Сына родили, уже и внучка взрослая. Муж умер давно, вовремя, а я всё живу да живу, словно дожидаюсь чего-то, а чего и сама не знаю.
Леночка опять подошла, смотрит на меня стоит… глаза-то полу прикрыты, думает, сплю. Постояла, ушла. Скоро вернулась с зеркалом, к лицу моему поднесла, ждёт…
На неделе врач приходил, они тихо говорили – думали я не слышу, а уши мои всё-таки потрудились. Леночка у доктора спросила:
- Тихо она очень дышит, боюсь, умрёт, а я и не замечу.
А врач ей тогда и насоветовал зеркало к губам подносить: если запотеет, значит, дышу ещё… живу.
Из зеркала на меня смотрит морщинистое лицо, старое, высохшее… будто и не моё вовсе:
- Сплю я, Леночка… - говорю. Тонкие бледные губы в зеркале шевелятся.
- Что, Нин Герасимна? - зеркало сразу убрала.
- Ничего, Леночка.
- Что Ниночка Герасимовна, вы что-то хотите сказать? Вам больно?
Видно совсем тихо говорю, напрягаюсь вся, крикнуть хочу… только не получается, дышать трудно.
- Нина Герасимовна… - шепчет Лена. Глаза раскрыла, как сова. Боится. – Я сейчас… я сейчас Скорую вызову. Подождите, Ниночка Герасимовна… Подож…
Больше я её не понимаю, хотя слышу – кричит что-то с далека, а что не пойму никак…
Умираю я, наверно… ничего. И так уж… зажилась.