Ламара и Камо

 
 В 50-е годы прошлого столетия турбаза города Тбилиси (что была на улице Саба Сулхана в Сололаки), помимо проката спортинвентаря лёгким на подъём любителям пеших походов, организовала для заезжей публики более солидного возраста автомобильные экскурсии по городу.
 
 Обласканные южным солнцем немолодые северяне в зафрахтованном под это дело открытом автобусе треста «Союзтранс», пожёвывая закупленные на местном рынке сказочно дешёвые, на их взгляд, экзотические фрукты, простодушно оглядывались по сторонам, не очень-то внимая старательному гиду, восседавшему рядом с водителем спиной к движению и добросовестно пытавшемуся просветить невнимательных пассажиров по поводу того, что они видели окрест.

 Воспитанный комсомолом, патриотически-настроенный молодой человек в желании придать улицам и домам за бортом автомашины особую роль в революционных событиях, которым они были свидетелями, изо всех сил напрягал в памяти обрывки скудных исторических познаний о своём городе.

 - Вот кстати!- взывал он, в очередной раз, пытаясь овладеть вниманием экскурсантов, - сейчас мы с вами спускаемся по тому самому Верийскому подъёму (теперь это спуск Элбакидзе), где в конце 1922 года при случайном столкновении своего велосипеда с грузовым автомобилем погиб известный сподвижник Иосифа Джугашвили легендарный революционер и боевик Камо (Симон Тер-Петросян). Далее, при въезде на улицу Марджанишвили, рядом с помпезным зданием издательства «Сабчота Сакартвело» («Советская Грузия») при желании мы можем заметить флигель психиатрической больницы с решётчатым окном одиночной палаты. Там он, уводя следствие от подозрения своих вождей Ленина и Сталина в причастности к тифлисской «экспроприации», мужественно снося истязания местных психиатров, симулировал свою невменяемость.

 При этом молодого гида, изо всех сил старавшегося придать значительность своему рассказу мало заботило изрядное прегрешение распространённого отличия партийной мифологии революционных событий тех лет от исторической правды.
 
 Во-первых, в конце 1922 года, на пятом году победившей революции, в случайность дорожной аварии, в которой погиб Камо столкнувшись в Тифлисе с грузовиком, в то время, когда в городе их насчитывалось не более десятка, мало кто верил.
Кроме того, не было секретом , что к этому времени Ленин был совсем уже плох, и в руководстве большевистской партии разворачивалась жестокая борьба за власть.

Независимые историки, не без основания, полагали, что Камо со своим крутым характером мог оказаться неудобным свидетелем далеко не респектабельного закавказского периода биографии Сталина, и мог быть ликвидирован ему в угоду органами ЧК.
 
 Во-вторых, известный исключительной физической и психологической стойкостью, неукротимый Камо, уличённый в Германии международным розыском в причастности к дерзкому тифлисскому ограблению банка симулировал под пытками свою невменяемость именно перед профессурой немецкой, а отнюдь не грузинской, и, будучи выданный царской полиции содержался в Тифлисе не в психиатрической больнице на прибрежной улице, как утверждал это молодой гид, а в Метехском замке на другом конце города.
 
 Надо полагать, что при всей своей бездарности, не стала бы тифлисская полиция помещать отъявленного головореза, за которым давно охотилась, на первый этаж неохраняемой палаты, чьё окошко, как бы приглашая узника к очередному побегу, выходило на пустынное побережье Куры.
 
 Имея это ввиду, мы не станем вторить недостоверным историческим вракам, а расскажем о событиях, отнюдь не революционных, хотя по воле случая, некоторым образом и связанных с именем нашего героя. Имевших место на упомянутой нами, обособленной режимной территории, именуемой Центральной психиатрической больницей, что была расположена в примыкавшем к улице Камо Электрическом переулке. Той самой, что сделала этот переулок печально знаменитым именно этим соседством, а вовсе не теплоэлектроцентралью, которой он был обязан своим названием.

 Старожилы помнят, что в те времена достаточно было намекнуть тбилисскому собеседнику, что, дескать, по нему «плачет» Электрический переулок, чтобы стало ясно, что при этом имеется в виду  не безвестная, расположенная там электростанция, а широко популярный в народе, населённый психами городской дурдом.
 
 Известно, что первоначально по архитектурному замыслу в этой, отстроенной перед революцией современной по тем временам спецбольнице, кроме лечебного корпуса и вспомогательных пристроек был предусмотрен обширный парк для благотворных прогулок там «тихих» пациентов. Однако революционный народ, захвативший власть, внёс в проект свои коррективы и при зрелом размышлении посчитал за лучшее, вместо парка на дефицитной в центре города площади возвести жилой дом для младшего медперсонала, ограничив место променада неполноценных психов небольшим сквером.
 
 Идея поселить вблизи лечебных палат насёлённых пациентами с непредсказуемым поведением семьи санитаров укрощающих спецконтигент больницы (некоего больничного ОМОНа), была одобрена, где надо ещё до войны, однако П-образный, обрамлённый традиционными сквозными балконами четырехэтажный жилой дом, уютно охвативший небольшой асфальтированный дворик с наружными лестницами и общим ливнестоком посередине, появился на территории несостоявшегося больничного парка только в послевоенные годы.
 
 Новосёлы сразу же оценили редкую возможность отлучаться в рабочее время в своё недалёкое жилище, чтобы без отрыва от работы, нет-нет, да присмотреть за детьми и в очередной раз озадачить «тихих» больных помощью по своему домашнему хозяйству.

 Против демократической идеи отдать дом в пользу младшего медперсонала сделали единственное исключение, заняв верхний этаж под элитную квартиру главного врача больницы вальяжного академика Зураба Теймуразовича. Авторитетного и влиятельного деятеля, известное могущество которого состояло в необременительной, но весьма доходной обязанности и праве утверждать трудно доказуемые и сомнительные заключения больничных экспертов о непригодности пациентов к службе в армии, а то и невменяемости подследственных лиц, избавляющее их от уголовного преследования.

 Для должного исполнения этой важной функции, к определённому времени референт главного врача приносил ему папку с такого рода заключениями, вместе с которыми в ней покоился объёмистый денежный конверт. Зураб Теймуразович был человеком не жадным и никогда не вдавался в подробности содержимого пакета, предоставляя целиком это хлопотное дело преданному помощнику.

 Зная, что в результате отлаженного механизма определения стоимости вопроса и распределения мзды, всем кому следует уже заплачено, и конверт содержит только его долю, он всякий раз, не интересуясь содержимым, привычным небрежным движением смахивал его в выдвинутый ящик письменного стола, после чего с озабоченной миной на лице, тщательно выводил в верхнем правом углу свои подписи, утверждающие заключения экспертов.

 Выпроводив референта, батоно Зураб отделял на глаз от полученной суммы часть, позволяющую ему быть при деньгах, которую перекладывал во внутренний карман пиджака, чтобы оставшееся вместе с конвертом отдать жене.

 Помимо особо отделанной квартиры, строители по просьбе Зураба Теймуразовича пристроили к торцу дома капитальный гаражный бокс, в котором разместилась цвета полированной слоновой кости с бегущим оленем на капоте, его красавица «Волга», и откуда он, выбрав один из солнечных дней, выкатывал её к дворовому ливнестоку, чтобы, подобрав на босых ногах брюки, позаимствовать дворницкий шланг и собственноручно любовно омыть свою ненаглядную «ласточку».

 Либеральное отношение главного врача к своему автомобилю население дома не одобряло. Больничные надзиратели не допускали, что мойка доставляет автолюбителю Зурабу Теймуразовичу, истинное удовольствие, поскольку считали, что для выполнения вспомогательных работ, в том числе и личных, в больнице традиционно следует использовать «тихих» больных. Все давно привыкли к тому, что они, в порядке трудотерапии предписанной им режимом, ежедневно драят в больнице места общего пользования и таскают тяжести не только в лечебном корпусе, но и в жилом доме сотрудников.
 
 В этом контексте сослуживцы воспринимали собственноручную автомойку главным врачом личного автомобиля, как упрёк в свой адрес, намекающий на их беззастенчивое злоупотребление служебным положением.

 По существу всё в основном сводилось к услугам одного пациента, а именно «тихого» и безропотного Бабкена, крепкого и неутомимого больничного старожила по прозвищу «Камо». Прозвище это прилипло к нему после того, как ему, чтобы не беспокоить соседей по палате, поскольку наш «Камо» в неурочное время спозаранку и допоздна хлопотал по делам обитателей жилого дома, было разрешено спать отдельно в выгородке одноэтажного флигеля, где в героические времена якобы была обитель легендарного подпольщика.
 
 Здесь наш «Камо», никого не беспокоя, мог подниматься, ни свет, ни заря, в своём закутке и никогда не оставляя себя без дела, начинать спозаранку растягивать через двор бельевые верёвки, выбивать ковры, подбрасывать уголь в топку больничной котельной или заниматься любой другой доступной его пониманию работой.

 Неутомимый и безотказный, он идеально подходил для использования его в личных целях, поскольку, лишённый дара членораздельной речи, в то же время хорошо слышал, что ему говорили, и с понимающей улыбкой исполнял все поручения быстро и охотно.
Делал он это практически безвозмездно, довольствуясь тарелкой еды с хозяйского стола, или случайной монетой, на которую покупал себе сладкое мороженное.
 
 Обитатели дома, пользуясь его услугами, никогда не сорились, поскольку он успевал угодить, всем и во всём, не отличая каких-либо социальных различий своих работодателей. Мало того, если он замечал, что какое-то время кто-то не обращался к нему с поручениями, то приходил к нему домой сам и по собственной инициативе выискивал себе вспомогательную работу, поскольку очень не любил, когда люди долго обходились без его помощи.

 Так, понаблюдав пару, раз с явным неодобрением, как Зураб Теймуразович обхаживает самостоятельно под водяной струёй свой автомобиль, «Камо», как-то не выдержав, выхватил шланг, из рук главного врача и бесцеремонно отпихнув его от машины, вылизал её до идеального блеска, сделавшего бы честь самому взыскательному хозяину.

 В дальнейшем он стал это делать и впредь, всякий раз, как только Зураб Теймуразович выкатывал свою красавицу к ливнестоку. Попытки шефа обойтись без помощи добровольного мойщика ни к чему не приводили, и ему ничего не оставалось, как, в конце концов, с этим смириться, чтобы не обижать общего любимца. Зная пристрастие «Камо» к сладкому, и не желая оставаться у него в долгу, он подарил ему как-то новенькую рублёвку, объяснив, что это «на мороженное».
 
 Сслабоумный Бабкен показал хрустящую бумажку мороженщице, и был потрясён её готовностью выдать ему за неё пять порций мороженного кряду. После этого он не стал дареную рублёвку разменивать, а спрятал её в грудной карман своей блузы в качестве образца.
 
 Однажды случилось так, что Зураб Теймуразович неосторожно похвастал перед друзьями тем, что располагает услугами больничного чудо-мойщика, и, мало того, по доброте душевной, разрешил кое-кому этим воспользоваться.

 Испробовавшие это друзья, весьма довольные качеством работы душевнобольного рабочего, хотели, было достойно вознаградить старательного чудака, предложив ему бумажные деньги большего достоинства. Однако «Камо», сравнив их с подарком Зураба Теймуразовича, отверг все дензнаки, не похожие на образец, который (как он теперь твёрдо знал) можно было в любой момент обменять на целых пять порций мороженного, и соглашался брать за свою работу только рублёвки.

 Весть о том, что в больнице «Электрического переулка» объявился ненормальный автомойщик с прозвищем «Камо», который за рубль «вылизывает» до блеска любой автомобиль, быстро распространилась по городу и к известной «психушке» потянулась вереница автовладельцев желающих помыть машину с качеством, на которое за один рубль способен был только сумасшедший.

 Добродушный Зураб Теймуразович смотрел на промысел «Камо» сквозь пальцы, неизменно придерживаясь понятия, что нужно не только жить самому, но и давать жить другим. Мало того, с его ведома для мойки автомобилей была куплена бухта резинового шланга, подключённая к системе водоснабжения флигеля, длина которого позволяла клиентам «Камо» пользоваться его услугами не заезжая на режимную территорию больницы.
Хозяйственный главный врач считал, что таким образом флигель, строительство которого ему в своё время навязали, по крайней мере, на что-то будет пригоден. Он прекрасно помнил, как всё это было.


 На дворе тогда стоял 1937 год. Закрутив до предела гайки на компании политических репрессий, большевики сочли за благо несколько ослабить её удушающие меры и предложили заместить в сознании людей негативное понятие - «враг народа» позитивным образом - «героя труда». Запущенная для этого на полные обороты пропагандистская машина в короткий срок расставила и разожгла новые маяки общественного сознания.

 Забойщик Стаханов и трактористка Паша Ангелина, машинист Кривонос и станочник Иван Гудов, ткачихи сёстры Виноградовы и другие, в немыслимое количество раз стали перекрывать все существующие нормы выработки, постоянно устанавливая и оспаривая у самих себя свои собственные рекорды.

 Для освоения амбициозных задач исследования Арктики государством были снаряжены научные экспедиции всякого рода «челюскинцев» и «папанинцев», которые, как правило, терпели бедствия то ли зажатые во льдах, то ли, наоборот, по причине льдов расходящихся у них под ногами.

 С хорошо организованным сочувствием общественного мнения смельчаков из ледового плена вызволяли всем миром, высылая к ним на помощь ледоколы и самолёты. В результате и те, кто тонул и те, кто их спасал, становились героями.
 
 В эти дни главного врача психиатрической клинической больницы пригласили для беседы в высокий партийный орган. Тему собеседования заранее не назвали, пообещав ознакомить с нею на месте.

 Это обстоятельство Зураба Теймуразовича насторожило, поскольку времена были такие, когда личный вызов на партийный ковёр ничего хорошего никому не сулил. Он тщательно перебирал возможные претензии, которые к нему могли быть предъявлены, прекрасно понимая, что в инстанции, куда его пригласили, с одинаковым успехом могут, как слегка пожурить за существенные упущения, так и принять неограниченные оргвыводы по сущему пустяку.

 Оказалось, что речь идёт об участии больницы в компании героизации революционных событий. Зураба Теймуразовича поставили в известность о принятом в верхах решении присвоить имя Камо прибрежной улице, куда примыкал Электрический переулок, а главному врачу предписывалось в короткий срок оборудовать мемориал места, где якобы содержался и подвергался истязаниям царских психиатров легендарный подпольщик.

 Тогда и появился одноэтажный флигель с одиночной обителью Камо, имеющий доступ непосредственно с улицы, и позволяющий принимать экскурсии, не нарушая больничного режима. Какое-то время спорили, как именно должно выглядеть обиталище, получившего международную известность симулянта. Должен ли это быть мрачный застенок царской охранки или цивилизованный пункт медицинской экспертизы.

 Ожидая интерес к мемориалу со стороны европейских экскурсантов, решили всё же оборудовать образцово-показательный благоустроенный лечебный бокс, предназначенный исключительно для изощрённых научных экспериментов и призванный продемонстрировать бессилие царской науки против стойкости убеждённого большевика.
Вот тогда во флигеле появились апартаменты Камо в виде сверкающего кафелем блока спальной комнаты с задраенной декоративной решёткой, выходящим на улицу единственным окном, санузлом и душевой кабиной.


 Однако, против ожидания, затея с мемориалом революционера Камо почему-то не заладилась. То ли где-то наверху она утратила поддержку, то ли сам народ утратил интерес к маловероятным приключениям легендарного авантюриста, но флигель, так или иначе, пустовал, не считая поселившегося там, в бельевом закутке работяги-Бабкена.

 Приблизительно к этому времени относилось появление в больнице красавицы Ламары. Недавняя выпускница медицинского института какое-то время перед этим находилась в психиатрической больнице на преддипломной практике, после чего по личному запросу главного врача была направлена туда в качестве молодого специалиста.

 Среди врачебного персонала больницы давно перевалившего за средний возраст, юный врач была подобием инопланетянки. Облачённая днём в лёгкий полупрозрачный халатик, теснивший её пышную грудь и не достающий до округлых коленок, не расстающаяся даже днём с изящными на высоких шпильках туфельками, свежедипломированный психиатр не оставляла равнодушными к себе ни коллег, ни пациентов. Постукивая высокими каблучками по больничным коридорам Ламара круговым зрением красавицы, замечала повсеместно сопровождающие её взгляды восторженных мужчин и завистливых женщин.

 Уж на что извечный трудоголик-Бабкен, которого, казалось, ничего на свете, кроме работы не интересовало, и тот, завидев прекрасную деву, застывал в немом очаровании, не в состоянии продолжать дело пока она не пройдёт мимо и не скроется с глаз.

 Никакой особенной корысти у Ламары в обстановке всеобщего восхищения не было. Она, со свойственной молодости бездумностью, простодушно упивалась своей способностью смущать мужчин, принимая эту свою способность, как данность. Иногда она, без особой надобности обращаясь к кому-либо из них с надуманным вопросом, от души забавлялась тем, как у собеседника от вида едва сдерживаемых её халатиком девичьих прелестей в разговоре с ней начинает заплетаться язык.

 В один из жарких дней свирепствующего солнцепека дождался своей очереди и Бабкен.
- Послушай, «Камо», окликнула его как-то во дворе Ламара, фамильярно употребив вместо имени прилипшее к нему прозвище, - это правда, что у тебя во флигеле есть исправный душ?
Расплывшийся в улыбке «Камо» согласно закивал головой.

 - И ты можешь его наладить?
В ответ - жест, означающий готовность сделать это немедленно.
 - Ну, так сделай, чтобы я освежилась перед уходом.
 
 Бабкен сорвался с места и стремглав помчался во флигель.
Душевое хозяйство, как и всё, чем он ведал, было в полном порядке и на растопку колонки припасёнными подсушенными чурками ушли сущие минуты.
Пока Ламара плескалась под слегка подогретыми струями, «Камо» маялся у флигеля, не находя себе места, в состоянии крайнего волнения, с которым не справился бы и его знаменитый прототип.

 Лето стояло жаркое, и Ламара стала пользоваться душем ежедневно, запираясь на ключ изнутри. Однако помимо наружной двери, во флигель можно было проникнуть и по коридору со стороны больницы, и стоило только Бабкену об этом подумать, чтобы эта мысль уже не покидала его ни на минуту.
 
 В конце концов, он решился и, отдав в очередной раз Ламаре ключ от наружной двери, скинул башмаки, бесшумно пробрался во флигель со стороны больничного корпуса и затаился в своём бельевом закутке. Отсюда, не смея подглядывать, он слышал все звуки, доносившиеся из душевой кабины, живо представляя в своём больном воображении, как юная красавица освобождается от одежды и забирается под воду.

 Только однажды он осмелился чуть отодвинуть занавеску, отделяющую его закуток, когда, к своему ужасу, услышал в душевой знакомый мужской голос. Не поверив ушам, он увидел Зураба Теймуразовича, который неторопливо раздеваясь, собирался присоединиться под душем к Ламаре.

 Бабкен задёрнул занавеску, теряя остатки самообладания в диком воображении того, чем теперь занимаются под душем эти двое.

 После этого случая он готов был, бросив всё бежать от потрясшей его действительности, но бежать было некуда и незачем. При всём своём слабоумии он понимал, что ничего не сможет изменить из того, что вокруг него происходит, и продолжал не только по-прежнему покорно отдавать Ламаре ключ от флигеля, но и отсиживаться всякий раз в своём закутке, слушая, как она плескается под душем.

 В те дни, когда её посещал Зураб Теймуразович, он замирал прислушиваясь к их разговору и однажды к своему удивлению услышал соё имя.

 - Бедный «Камо», - жалела его Ламара, - такой крепкий телом мужчина, но так безнадёжно больной на голову.
 - Не такой уж он и бедный, - воспринимая её слова буквально, возражал ей Зураб Теймуразович, - его недельный доход от мойки машин, пожалуй, побольше твоей месячной зарплаты.

 Однажды, когда Зураб Теймуразович был в отъезде, Ламаре, которая готовилась очередной раз залезть под душ, показалось, что поблизости находится кто-то посторонний. Обладая решительным характером, она резко отдёрнула занавеску, отделяющую закуток и обнаружила стоящего на коленях почти невменяемого «Камо» с бельевой наволочкой в руках туго набитой скомканными рублёвками.

 Какой-то момент Ламара раздумывала, как ей следует поступить, после чего царственным движением повернулась к несчастному, предлагая расстегнуть ей на спине лифчик. Освободившись от него, она не спеша, проследовала в раздевалку, и, вернувшись оттуда с хозяйственной сумкой, вытряхнула в неё содержимое наволочки.

 Теперь в жизни Бабкена появилась цель. Он стал мыть машины, чуть ли не ночи напролёт, чтобы добыть побольше рублёвок. Рискуя ненароком столкнуться во флигеле с Зурабом Теймуразовичем, он всякий раз с замиранием сердца дожидался сладкого мгновения, когда Ламара вновь отдёрнет занавеску его закутка и молча разрешит ему расстегнуть на её спине лифчик, после чего вытряхнет в свою хозяйственную сумку его очередную выручку.

 Заговорила.она с ним лишь однажды.

 - Скажи, «Камо», - спросила она, - отчего у тебя в наволочке одни рублёвки?

 Он радостно закивал, показывая ей знаками, что они в точности соответствуют образцу, хранящемуся в его нагрудном кармане.

 Будучи дипломированным психиатром, Ламара без труда поняла нехитрый механизм поведения Бабкена. Порывшись в сумочке, она извлекла оттуда денежку трехрублёвого достоинства и собственноручно заменила ею рублёвку в кармане его рубашки.

 Со следующего дня многочисленные клиенты «Камо» узнали о том, что стоимость его услуг возросла втрое.

 Москва. Декабрь 2007