А кто его знает!

Наступившая ночь гнала домой. И я шел, преодолевая пустынные улицы, ныряя во тьму подворотен, пересекая призрачные, помеченные желтым светом фонарей площади. И повсюду за мной следовало ощущение, что город вымер – в одиноких кругах блеклого освещения не было ни машин, ни людей, ни какого-либо движения. Все застыло, скованное тьмой. Единственный эфемерный спутник – умирающий ветерок – едва-едва тянул вслед осенней сыростью, просачивался за ворот, стекая по спине ручейками холода, проникал в рукава, заставляя сильней кутаться в летнюю куртку. И зачем я так задержался на работе? Теперь вот шагай, ожидая или хулиганья из распахнутых пастей подворотен, или еще чего похуже. Мысли крутились одна мрачнее другой. Или возраст начинал проявляться в полной мере, или депрессняк так не к месту настиг - в последнее время жизнь вокруг казалась все более и более отвратительной. Розовые ожидания юности растворились не оставив и следа, а … Неожиданно из ближайшей подворотни, прервав течение горестных мыслей, мелькнула черная тень. Черт! (прости меня Господи!) – … собака! Я перевел дух ... Попытался унять дрожь в коленях ... Стало совсем нехорошо. Огляделся. Ни души. Куда все-таки все подевались? Такого же просто не может быть, чтобы вот так опустел город – где неутомимые таксисты, молодежь, пускай даже не совсем пристойного поведения?! Завернув за угол театра, я оказался на главной площади города и … замер. Если до этого мне было нехорошо, то теперь стало просто невыносимо. Холодок, поселившийся в груди, превратил сердце в ледяную глыбу. Дома, уютно окружавшие до этого, расступились, явив открытое пространство, освещенное нарядным светом спелых апельсинов. Но в этом свете на площади не было ни одного человека … только черное воронье. Сначала я даже не понял, что здесь такое твориться. Все кругом было облеплено черными кляксами птиц. С какой городской свалки они налетели? Одни сидели на ступеньках каменных трибун, другие чинно шагали по асфальту площади, кто-то одинокий примостился на голове памятника почти забытому вождю. Но что-то неуловимое в их поведении ужасало. Я непроизвольно отступил за тумбу афиши, укрывшую от любопытных взоров. Наконец понял, что так отталкивало в этом зрелище – воронье-то вело себя совсем по-человечески!

Вот совсем небольшая часть птиц важно расхаживает рядом с центральным памятником на небольшом возвышении, надменно поглядывая на тех, кто оказался пониже. Какие гордые птицы! Полны достоинства и внутренней грации. Проходя мимо своих, склоняют голову в чинном приветствии. Но вот кто-то из посторонних попытался залететь к ним, и сразу что тут началось! Взрыв негодования! Как они все переполошились! Дружно изогнулись, вытянув вперед коротенькие шеи, широко раскрыли клювы, что-то возмущенно крича, замахали на обидчика крыльями. Некоторые подлетели и начали клевать нахала, целясь не абы как, а точно в голову! Смельчак было попытался оказать сопротивление. Но, видно, поняв бесперспективность, заклеванный борец за утерянное социальное равенство в страхе ретировался с помоста, где сразу же восстановились и чистота, и порядок - только гордо расхаживающие птицы, церемонно раскланивающиеся друг перед другом. Иерархия восстановлена!
Но покинувший помост борец что-то возмущено каркает, взывая, наверное, к чувству собственного достоинства нижестоящего класса. Однако, получив еще раз по голове, наверное уже от надзирающего за низами, умолкает и прячется среди таких же, как и он, неудачников.

Я все с большим и большим интересом наблюдаю за разворачивающимся представлением.

Вдруг на помост, где бродят избранные, из-за заоблачных высот с чавкающем звуком падает нечто. Я удивленно смотрю наверх, но там, в темноте ночи, ничего невозможно разобрать. Лишь чернота, местами разорванная дырочками звезд. Да! Огромная тень, и что-то вроде конского хвоста, метущего россыпь звезд. Перевожу взгляд на площадь. Все! – куда исчезли только что чинно прохаживающиеся? Шум, гам, толкотня. Все дружно бросаются к чему-то, подозрительно напоминающему ... Подлые удары крыльями, уколы клювом в спину, вырывание перьев с мясом – все пущено в ход за место поближе к огромной куче. Кто-то отгородился от наседающей толпы крыльями и спешно клюет, клюет, клюет, … Кто-то, раскинув пошире оперенье, уселся на свой кусочек заоблачного счастья и отбивается от стремящихся тоже ухватить свое. Свалка разрастается, привлекая внимание и тех, кто внизу и пока еще далек от раздачи. Во все стороны летят объедки, падая в толпу страждущих, вызывают такое же ожесточение. Все повторяется с точностью, да только вот и толпа побольше, да и того что упало поменьше … Становится понятным, что имел в виду Гермес Трисмегист в «Изумрудной скрижали»! – «… что наверху, то и внизу …»! И лишь немногие, сохраняя достоинство, стоят в сторонке, ну и, конечно же, остаются ни причем на этом празднике жизни. Неожиданно наступает конец обеим свалкам: все, что можно склевать – склевано, что можно припрятать - припрятано. С неба больше ничего не падает. Среди верхов опять царит достоинство и взаимоуважение – что ни говори, элита!
А вот внизу до показушного спокойствия далеко. Вон несколько молодых птиц, что-то трут между собой в сторонке, иногда поглядывая на других, стоящих неподалеку такими же плотными группами. Мгновение, и вдруг начинается жестокая потасовка, спровоцированная кем-то из толпы. Удары крыльями, клювы, как холодное оружие, лапки, коготки – все пущено в дело неистовыми бойцами. Брызгает первая кровь, еще и еще … и вот уже темные ручейки медленно текут между булыжниками в канализацию. Что послужило поводом, я так и не понял, но после окончания побоища, несколько птиц черными кляксами остаются лежать, отдавая остатки горячей крови в городские стоки. И все, опять стоит воронье в сторонке друг от друга, и ничего не изменилось. Наверное, это такое развлечение, ставшее для кого-то последним.

И только сидящий на голове памятника одинокий ворон благосклонно взирает на суету внизу. Как он там оказался, что им двигало, издалека понять сложно. Но он пользуется заметным уважением толпы. Стоит отрывисто каркнуть, как все вокруг смолкает, и все долго прислушиваются к умирающему звуку. Стоит повернуться, расправить крылья, как волна расправленных крыльев проносится по толпе. Ну совсем как «волна» фанатов на стадионе во время футбольного матча! И нет ему конкуренции ни от тех, кто внизу, ни от тех, кто летает где-то вдалеке. Идол, одним словом, как когда-то тот, на чью голову он так уверено гадит. Интересно, повторит ли он его судьбу? Того, которого сделали сейчас пустым местом?

Картинка передо мной вдруг стала плоской. Исчезли глубина и перспектива. Краски смазались, уступая место мраку, стремительно наполнившему пространство. Все стремительно уменьшилось в размерах, превратившись в черно-белую открытку под ногами, тут же подхваченную ветерком и унесенную во тьму.
Что это было? - А кто его знает!



wzz