Предновогодний утренний снег

Маленький Виктор проснулся еще затемно. Комната была погружена во мрак, но, не смотря на это можно было увидеть очертания мебели в комнате, благодаря странному свету идущему от окна. Не простому и обыденному свету фонаря у тротуара, или же луны, а какому-то непонятному мутному свечению, будто бы фары машины разрывали пелену утреннего осененного тумана. И тюль, и стены, и письменный стол были пропитаны им, они словно поглощали его и тут же становились его источником.
- А что, - думалось маленькому Вите, - если этот свет пропитывает собой все вокруг, и растворяет, делая невидимым? Вдруг, стол сейчас превратится в дымку и исчезнет из комнаты. Что тогда скажет мама?
Виктора охватила странная тревога. И в самом деле, будут чудеса – стол взял да пропал среди ночи, и тогда ведь пропадет все, что лежит в его ящиках, и Витины рисунки, отцовские бумаги, мамины краски. Нет, нельзя, что бы стол пропал, ведь рисунки – это важно. Рисунки – это подарки для родителей, подарки на Новый год.
Виктор, не дыша, смотрел с тревогой на стол, ожидая его медленного растворения в воздухе, но тот по-прежнему оставался на своем месте, излучая матовый свет.
- Может дольше надо ждать? – спрашивал сам себя мальчик, поджимая под теплое ватное одеяло озябшие ступни.
Стоит пойти разбудить родителей! Хотя нет! Стол ведь еще не исчез, зачем зря тогда тревожить. А если исчезнет? Тогда взрослые, узнав, что он видел, как исчезает стол, спросят: почему не разбудил?
А если он сам исчезнет вместе со столом? Вдруг он уже пропитан светом, и сейчас растворяется так же как тюль, и стены. Виктор стал ощупывать свои руки, ожидая, самое худшее, но нет. Руки были как руки, ничего с ними не сделалось. Да и свет они никакой не излучали, как стол.
Единственным правильным решением в этой ситуации было встать, подойти и открыть тюль, посмотрев на то, что там за окном творится. Но принять решение, как известно, легко, да вот делать то гораздо тяжелее. Боязно было, не то, что подходить к окну, а даже вставать из теплой, мягкой, пушистой пастели.
Переборов свой страх мальчик откинул тяжелое одеяло, и встал на прохладный палас. Стараясь не смотреть на окно, он пошел к нему, чувствуя, как у него зачастило сердце. Тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Зажмурившись, он резко отодвинул тюль, и открыл глаза.
Удивление и восторг – два чувства слились воедино. За окном большими хлопьями шел снег. Каждая снежинка будто танцевала странный понятный только ей танец. Они слеплялись вместе, и разъединялись в воздухе, кружа в своем падении. Белое, подсвеченное сотнями огнями города, небо, словно старая перина, порвалось и высыпало все свое содержимое на землю.
- Как в той самой сказке про Морозко, - толи от света, толи от таких чудес глаза страшно болели.
Из-за отодвинутой тюли свет заполнял теперь комнату в два раза сильнее.
Ничего не существовало сейчас в целом мире, только лишь свет, снег и … тишина. Тишина. Как он сразу не обратил внимания на эту странную по своей сути штуку, как тишину – ведь именно она сейчас давила на уши. Не было слышно ничего: не песен праздных людей, гуляющих в эту предновогоднюю ночь, ни машин, ни лая собак. Только тишина, которая «звучала» для танца снежинок.
Весь день в квартире была суматоха: родители ходили по магазинам, бабушка готовила на кухне, то и дело заходили соседки то за рецептом, то за советом, то за кухонной утварью. Квартира, в которой жили всего то четыре человека, вдруг превратилась в кишащий муравейник. Весь день стоял шум и гам, а теперь… на тебе - тишина. Даже ходики часов на стене замерли.
- А сколько время? – подумал Витя. – Пять? Шесть?
Который час бы сейчас не шел, одно хорошо – отец не идет на работу. Виктор уже привык его даже провожать. Отец вставал рано утром, где-то часа в четыре: накидывал свой халат, умывался и шел на кухню - готовить завтрак. Пока на плите грелся чайник, отец перепроверял свои рабочие вещи, бумаги, одному ему понятные документы, за тем заваривал чай, и снова возвращался к своим документам.
Вот ту Виктор выходил на кухню сам, он садился напротив отца, по другую сторону стола, и вздыхал. Отец тогда отвлекался от бумаг, снимал очки и подмигивал ему, а за тем строго спрашивал:
- А носки, брат, я за тебя одевать буду, да?
Витьке приходилось слазить со стула и идти в спальню, что бы надеть носки, дабы не застудить ноги.
Потом они пили вместе чай, который казался вдвойне горячее и вдвойне вкуснее. Пили в полной тишине - отец продолжал просматривать бумаги. Витька же пил, кусая пряник, и болтая ложкой в сахарнице. Если набрать полную ложку сахара то со стороны она напоминает ковш экскаватора, полного песком.
После завтрака отец уходил на работу. Тихо, стараясь не разбудить бабушку и мать, Витя возвращался обратно в пастель.
Но в эти дни привычный сценарий утра был нарушен.
Приятно было ощущать, что всего лишь один день в году – 31 декабря меняет этот скучный и тяжелый распорядок жизни взрослых, заставляя заниматься их странными, но до чего приятными делами, например, выбирать вместе с Витькой елку в магазине, а потом наряжать ее. Жаль, что этот день только один раз в году, как и день рождения.
Чувствуя, что замерзает, Виктор потоптался на месте, стоя у подоконника.
В доме напротив горел свет в трех или четырех окошках. Наверное, там тоже не спят, может уже проснулись, и готовятся к Новому году.
Вдруг хлопнула подъездная дверь.
За углом проехал грузовик.
Раздался скрип снега под ногами прохожего, и зашлась лаем дворняга.
Сказочная тишина была нарушена, и этот прекрасный свет вдруг потускнел, и пропал, да и снежинки уже не кружили в танце, а просто падали вниз.
Город оживал в последний день уходящего года.

Вторник, 02.01.2007, 3:10