Долина, Река, Холмы Трагедия одной Жизни часть втора

Обняв свои колени, я смотрела, как искривлённая водой луна сияла в потоке шумных вод, и сейчас, как никогда, я хотела плакать. Но не могла выдавить ни слезинки. Обидевшись за это на саму себя, я отогнала докучливых насекомых, как услышала поблизости шорох. Затем ещё, а потом и звук соскальзывающих из под мужской подошвы камней. Я испугалась и затаила дыхание. Это был тот, кому я была рада сейчас более всех на свете – Эдмунд.
- Как ты нашёл меня? – шепнула я.
- Я следовал за тобой.
- Но я не видела…
- Моё сердце вело меня…
- Так значит, ты не забыл обо мне…- в моём голосе искрилась неприкрытая радость.
- И о своём обещании тоже.
Я припала к его крепкой груди и только теперь смогла заплакать. Потоки слёз были бесконечными, словно плотина реки слёз моих прорвалась при виде этого человека. Теперь я не могла заставить себя прекратить, так как было весьма стыдно за свою неутешность.
- Похоже, влюблён я в тебя. С первой минуты… не мог я оставить тебя тогда там, на дороге, хоть и думал я, что крестьянка ты, из слуг. Что есть в тебе, без чего нет жизни мне?
- Слова, слова… лишь говоришь…
- Себе ли веришь? Иль говоришь ты, что не можешь поверить, что так могло произойти?
- Но не со мной… я думала, обречена я среди этих стен…
- Я вижу печаль в твоих глазах. Она безмерна. И не о том ты плачешь, что я мог позабыть об обетах данных, но за всю жизнь свою, за все минуты горя. Лишь, когда счастье коснулось руки твоей…ты поняла, как безгранично горе.
- Эдмунд… устами твоими лишь мёд пить. Ты не похож на прочих воинов барона твоего. На этих грязных кобелей, что только думают о пирах и о женщинах…
- Я не вассал ему. Однажды мои земли стояли против ваших. Но он спас жизнь мне, когда саксонец хотел подкрасться сзади. Метнул в него топор твой муж, а думал я, что он в меня летит, и жизнь моя окончена. Но он метнул его во врага. В того врага, что был наш общий враг. С тех пор дал клятву я сражаться за него. И убивать треклятых саксов!
- Так вот что… но ты же долг отдал – ты спас его за это от голодных псов… и значит, что теперь вы квиты. А ты сегодня рвался в путь, забыв, что я останусь здесь одна… и без тебя! ах, если б ты уехал, то не было бы этой встречи…
- Я знаю, ты права. Но видеть, как проходишь мимо, словно позабыв о том огне, что в нас вчера горел – невыносимо. Разлука мне милей, чем твой холодный взгляд и не способность что-то изменить, срамя себя и твоё имя. Я не желаю прятаться от глаз, как неугодный вор.
- Но может, мы сбежим с тобой? Сейчас? И всё завершено! Нет больше клятв и обещаний, но есть любовь и вечный огонь нашей страсти!
Эдмунд отпустил меня из своих объятий и отошёл на шаг, сказав остывшим голосом:
- Так поступить я не могу. Ведь я не жалкий и ничтожный похититель жён. Мы с ним должны по-честному сразиться за обладание тобой. И время не помеха нам, но друг. Ты сможешь знать, что влюблена… иль нет. Пока ещё не поздно изменить судьбу его, твою, мою…я всё скажу ему, когда мы крепость разорим. Победа истинно давно уж наша, а то, что привезли мы – лишь первые трофеи, а будет много ещё богатств.
- Мне не нужны богатства. И я не выдержу тоски и ожидания. Я вновь буду одинока, сидеть у окна и ждать, иль думать, что ты уж мёртв! И эта мысль будет до боли нестерпимой!
- Мы должны врага добить. Иначе снова сил собрав, он нападёт на нас. И войско мужа твоего пойдёт не против них, а против нас. Предательством именуют то, что меня ты просишь сделать.
- Но разве не предательство то, что делаешь сейчас? Жену друга и кровного брата сегодня целовал ты, вчера на ложе его любовном ты возлежал с ней и хочешь теперь убить его в походе… как же это именуют?

Эдмунд опустил глаза и немного отвернулся от меня. В лунном сиянии его лицо казалось каменным изваянием, а волосы почти белые – серебряными нитями. Но то, что говорил мне, вызывало боль.

- Возможно, ты права. Но есть причина так вести себя – народ мой. Немногочисленный народ, но мой, и я в ответе за него. Что людям я скажу, когда на крепость нашу нападут союзники былые? Когда узнают, что женщина тому виной?
- Тебя я понимаю. Ты можешь не спешить. Я думаю, что можно это отложить до удобного момента. Когда все звёзды сложатся благоприятно и время не помеха нам, но друг.
- Здесь звёзды ни при чём! – вскричал он, не сдержавшись. Я вздрогнула, но, привыкшая, вскоре снова обмякла, строго решив отправиться спать, - и время нам действительно не враг…но так не говори, прошу тебя! ведь я не менее тебя страдаю. Хочу я только завершить дела, и о себе оставить не дурную память.
- Так завершай. – спокойно говорила я, - но сделай так, чтобы глаза не прятать – не выходи во двор!
После слов этих я стала забираться на холм, чтобы выйти на дорогу и отправиться, откуда пришла.
- Куда ты? – прозвучал его недоумённый голос.
- Обратно, пока не заметили моё исчезновенье.
Тут рука его обвила мою ногу и я, упав на склон, поскользила вниз по мокрой траве к его объятьям.
- Никто сейчас не вспомнит о тебе. Твой муж был слишком занят, когда я уходил. Рыжая Аннэ им занялась.
- По твоему велению?
- О нет, по своему желанию. Ведь боги благосклонны к нам.
- Ты сердце девы хочешь обмануть! – я восклицала это резко, но весьма тихо, не желая, чтобы кто-нибудь случайно нас услышал, но руки его ласкали уж мой стан, и тон мой становился всё добрее, - ты хочешь только развлечений. – он целовал мне грудь, - жену чужую ты воруешь, но только для забавы! – теперь он задрал подол платья и гладил мои ноги от колен до бёдер, - о боги! Ты наказанье мне, а не награда!
- Люблю тебя – сказал он и вошёл в меня, целуя в губы.
- Не прекращая ласк, он умело стянул с меня платье и откинул его в сторону, как и бельё до того.
Вокруг уже выпала роса, трава была мокрой, но я не замечала ничего и того, что комары жужжали и лакомились моей кровью…

Моё дыхание более не могло оставаться ровным, я стонала и часто дышала, нежно глядя в его глаза. Рукой он взялся за мою грудь и ласкал сосок так искусно, что лоно моё просто залилось влагой страсти, ноги обвили его тело, не выпуская из жарких объятий его древко. Рот наполнился слюной и мне приходилось часто сглатывать её, а разум наполнился сладкой истомой и появилось ещё одна мысль, делавшая меня просто одной из тех шлюх – я захотела поцеловать его древко. Раньше муж мой в порыве яростной страсти заставлял меня это делать, это было противно и гадко. Я вспоминала лижущихся собак, но сейчас мысль о собаках пропала или, во всяком случае, я ответила ей: «ну и что?» и она сразу угасла.
 
- Подожди, - сказала я, останавливая Эдмунда, - прекрати.
- Что, что такое? – опешил он, очевидно не ожидая того.

Я лишь улыбнулась и нежно толкнула его так, что он сам оказался лежащим на траве. Моё же лицо оказалось возле его древка. Я взглянула на него бесстыдно, словно кошка, поднесла губы к его изголовью и бережно поцеловала. Эдмунд немного вздрогнул. Мне понравилось то, как он отреагировал на мою ласку, и я захотела ещё. Теперь я полностью обхватила его головку и ласкала её языком. Эдмунд тяжело дышал но не шевелился, я не останавливалась.
 
Затем я неожиданно взяла его глубже в рот, коснувшись его окончанием глотки. Его мышцы напряглись, он вздохнул глубже. Теперь я целовала его древко глубоко и проникновенно, почти проглатывая его. Руки Эдмунда обхватили мои плечи, голову он приподнял и смотрел на то, как я это делаю, дышал часто и неровно, сжимая мои плечи и иногда откидывая голову с длинными волосами назад. Затем он принялся ласкать мою грудь, иногда убирая волосы с моего лица, чтобы его видеть.

Увидев, что скоро благостность охватит его, я остановилась; подползла к его губам и нежно поцеловала, на что он обхватив мою голову ответил долгим страстным поцелуем, проникая руками в моё лоно и лаская центр наслаждения.
 
Скоро я оседлала его, как наездник коня и легла на его грудь, продолжая целовать и медленно перемещаться на его древке. Руки Эдмунда были крепки и настойчивы, пальцы впивались в мой зад, добирались до лона, гладили ноги. Скоро я не стерпела и поднявшись, встала на четвереньки, гладя себя по круглым ягодицам и заманивая его к ним. Он подошёл, я видела, как сильно напряжено его древко. Оно было словно каменным, а не из мягкой плоти. Но сейчас он не вошёл в меня. Обхватив ягодицы руками, он прильнул языком к моему благостному центру. Он целовал его и водил языком, гладил и ласкал так, что я едва не сходила с ума и никакая мысль не омрачала мою благостность в этот час. Я стояла нагая на четырёх лапах, словно сука и разгорячённый кобель стоял сзади и лизал моё истекающее соками страсти лоно… кто бы видел, не думала я, что на такое способна…но это было великолепно!

Скоро его пальцы оказались в моём лоне, когда как язык продолжал ласкать нежную плоть. Двигался он во мне, так, как верно и не могла бы подумать о том. Хотела сейчас я лечь ниже, уползти от этого блага, прекратить. Я подавалась назад, почти укладываясь животом на траву, рвала сочную траву, снова и снова, потом возвращалась обратно, чтобы вновь быть ближе к этому убивающему меня удовольствию.

Вскоре его руки бережно прогнули мою спину, таки уложив меня на траву. Его древко вошло в меня полностью, легко скользя от соков моих, и показалось мне оно таким огромным, а удовольствие настолько невыносимым, что я невольно вскрикнула, но затем замолчала, прикусив собственный палец. Эдмунд же продолжал входить в меня, вызывая неистовое блаженство на грани смерти. Оно нарастало и нарастало, словно было бесконечным, пока волны тепла и блага не прошлись от моего лона по спине и всему телу до самой головы, вызвав в ней взрыв эмоций без слов и картин. Это было чистое удовольствие, помутившее мой разум.

Тем временем я стала замечать, что Эдмунду стало трудно продолжать. Моё лоно с силой сжималось, мышцы напряглись. Он обхватил рукой снизу мой живот и приближал мой зад к себе, приподнимая его. От этого безжалостного соития я кричала, как грязная шлюха, истекала реками страстных соков и сжимала в благости его древко. Всё это продолжалось не более пяти минут, но казалось вечностью. И, когда он, не выдержав, излился на траву, я поняла, что такого в моей жизни ещё не было и никогда не будет вновь. Ни с кем иным…
В одной руке держа своё древко, он опёрся другой в землю, опустив голову, и застонал. Никогда прежде я не видела, как мужчина изливает семя не в женщину.

Спустя полминуты, Эдмунд обессилено упал на траву тяжело дыша. Глаза его казались абсолютно пустыми и даже стеклянными. Грудь быстро вздымалась и опадала, руки безжизненными плетями лежали рядом. Он казался опустошённым.
Сама я нашла в себе силы, чтобы отправиться на поиски моей одежды, беспорядочно валяющейся вокруг.

Платье было мокрым и, возможно, в не выводимых пятнах зелени травы.
- Смерть мне теперь, – начала я срывающимся голосом. Ноги мои подкашивались и дрожали, словно осознав всю тяжесть проделанной ими работы только сейчас. Эдмунд же заинтересованно приподнялся и взглянул на меня, очевидно ожидая продолжения моего высказывания, - платье мокро и в земле. Его не отстирать, да и не высушить до рассвета.
- Можно что-то сделать… сомневаюсь я, что в замке ещё кто-то бдеет. Ты войдёшь быстро и переоденешься. Не станет же он приводить рыжую Аннэ на ваше ложе?
- Почему нет?
- Чтобы ты не видела его с ней.
- Быть может, он и не сильно желает скрыться. Может быть так, как было всегда. Он приведёт её, а меня выставит вон.
- Не думаю, что такое… это бывало уже?
- Бывало ли? Не раз…
- Мне сложно поверить, что такое возможно. Как можно не чтить тебя? не боготворить? Ты же богиня! - при этих словах он поднялся, подползши ко мне на коленях и принявшись целовать мой живот, - я влюблён в неё в надежде на взаимность!
Я улыбнулась, но на душе мне было горько. Как утаить нашу встречу теперь, когда следов от неё так много?
- Ладно, не стану я сейчас размышлять о том. Мы пойдём обратно – уж скоро яркая звезда востока взойдёт…а за ней и рассвет близок.
- Скажи, - начал он полушутливым тоном, одеваясь, - это и есть то самое место, где ты, поскользнувшись, свалилась в реку?
- Да, именно то место, только я не поскальзывалась…я пыталась перебраться вброд на противоположный берег. И когда услышала топот лошадиных копыт… верно испугалась я от неожиданности…
- А зачем ты решилась на это? Камни, верно, скользки?
- Да. Но я хотела попытаться. Мне очень одиноко, а здесь… красиво, и я хотела сделать совершенно безрассудный поступок. И верно, сделала. Но не то, что думала. Время закручивается, а происшествия следуют за малым шагом иногда стремительно и безумно. Всё придумано сразу. Мы просто не видим этого, но можем увидеть это позже. Всё было неизбежно.
- Верно то. Мне нравится, как говоришь ты. Позвольте вашу руку…
Эдмунд протянул ко мне свою кисть, предлагая взяться за руки. Я не отказалась.
На холм он взобрался первым и помог мне, затем мы почти сразу оказались на дороге, ведущей либо к замку, либо к крестьянскому селению, где у мужа моего живут крестьяне и много наделов земли. Здесь же просто стояла одинокая крепость – его резиденция, где ему нравилось находиться более всего, в дали от людей и проблем.

Мы шли по дороге – я в отсыревшем платье и он, казавшийся совершенно не запачканным. Его одежда была более из кожи, нежели из ткани. Такую оттереть гораздо проще и без стирки.
Возвращаться я не желала. Как можно было желать плена? Что там, за стенами? Страх, ужас, стыд… а здесь – покой, любовь, тепло душ. Мне безразлично было, что даже Эдмунд не такой, как я, он был прекрасен, так или иначе. Рядом с ним я спокойно вдыхала воздух и не печалилась.

Вблизи от входа мы разделились и вошла сперва я, а затем, через какое-то время и он. воздух был всё ещё наполнен стонами и смехом, запахом мяса и выпивки, как в дешёвой таверне, но коридоры были уже пусты. Я отправилась в опочивальню, ни на секунду не прерывая мысли «а что если он там?», они пульсировали в висках, вызвав жуткую головную боль.

Остановившись перед дверью, я ещё раз подумала, стоит ли входить туда. Я прислушалась, пытаясь вычленить из-за двери хоть какие-то звуки. Всё было тихо. Ни стонов, ни скрипов, ни шумов разговора… а что если они уже спят?

Но комната была темна и внешне совершенно безжизненна. Кровать была не расстелена, вино на комоде не тронуто. Значит он не осмелился привести её сюда. По крайней мере, пока.
Дело шло на секунды. Трясущимися руками я сняла с себя одежду, нащупала в тёмном шкафу ночную сорочку, платье же запихала за шкаф, в надежде, что завтра у меня будет возможность его вытащить и сжечь.
 
Стало спокойнее. Казалось, никто меня не заметил, никто не спохватился… Руками я провела по лицу, выискивая грязь или что-то ещё. Ничего. В тёмной комнате я казалась себе такой, как обычно, за исключением душевного состояния. Словно горя изнутри, я влезла под одеяло, ощущая, как тело моё покрылось холодным потом ужаса и напряжения. Ещё долго во тьме я убеждала себя, что всё в порядке и всё встало на свои места, но душа не хотела верить, а сердце перестать судорожно биться. Тогда меня сковал неистовый страх, необъяснимый, словно перед самой тьмой, окутавшей меня здесь, в комнате с закрытыми ставнями.

Вскоре все звуки стихли, и я заснула, как и большинство обитателей вокруг. Тогда меня радовала только одна мысль – через три дня уедет не только Эдмунд, но и муж мой, и все люди с ними. Женщин, скорее всего, перепродадут в какой-нибудь таверне по ничтожной цене…но меня это мало волновало.

Видимо утро для меня настало поздно. Закрытые ставни не дали утреннему свету войти в комнату и пробудить мою уставшую душу, и я так и проспала до того момента, как муж мой не разбудил меня.

- Ты снова спишь… - сказал входя он. вид его был потрёпанным, но весьма довольным, - уходишь раньше всех и до обеда спишь.
- Легла не сразу. На башню снова я ходила, боясь идти сюда.
- Что так? Чего боялась? Или кого?
- Я думала, что ты и рыжая девица… что вы тут можете прилечь…
- Могли. Бы. Но не стали. Я с ней не сделал ровным счётом ничего, за что перед богами мне должно быть стыдно. Заснул я верно. Выпил слишком много и пробудился в сене на конюшне.
- Мне жаль…
- Не сверби, не нужно этого. Словно дятел в голове сегодня. Я воздержусь от хмеля этим днём. Эдмунду обещал я завтра двинуться в путь. Так надо трезвым быть. Хотя бы, не больным. А ты себе нашла уж кобелька? Мои солдатики полны огня! – шутливо воскликнул он, зажимая мою голову в своих тисках.
- Мне не до шуток. А воины твои противны мне! – кричала я, вырываясь, - то верно ты сказал, что кобели! Им сук своих хватает.
- А ты что не по-нраву, думаешь моим псам будешь? Им безразлично… что здесь не дыни сочные, а сливы, - восклицал он, грубо сжимая мне груди, а затем также мой зад, - а здесь что не арбузы, а пара яблок… то не беда. Зато, какая пара! Я сам себе порой завидую до смерти.
- Так любишь, значит? – ехидно спросила я впервые за всё время нашей жизни.
- Люблю… а что, скрываю разве?
- А любишь, что ж не можешь не приложить руки? Когда же тело моё вздохнёт спокойно от побоев?
- Любовь бывает разной. Меня не можешь ты понять и чаяний моих. Вся жизнь твоя – борьба со мной, и ненавидишь ты меня. За родителей твоих и грязь моей любви… милее этого тебе сидеть на башне у окна и думать… а чёрт знает, о чём ты там думаешь! Быть может, о другом! Быть может, об отмщенье. Не знаю дум твоих…

В эту минуту мне жаль его стало. Что, если он просто, чувствуя мою ненависть к нему, не мог смириться с нелюбовью, но и не мог меня убить, любя. Что, если он любил настолько, что хотел моей гибели и бил меня, и бил, поскольку не мог найти выхода своей боли, кроме как причинить её мне?

Я отошла на несколько шагов и смотрела на него – человека, которого и вправду ненавидела всем сердцем, и не могла простить. И как бы не стало мне жаль его в эту минуту, страх перед ним, пред его жестокостью, меня отталкивал. Ненависть всегда сильней прощенья.
- Пойди на башню, - начал снова он, выдержав паузу и поменяв одежду, - когда все вновь усядутся за стол, я за тобой пошлю.
- Зачем же мне на башню?
- Посмотри в окно, подумай о своём. Не могу сегодня я внимание тебе уделить. Готовимся к походу. И если бы не он… ещё с три дня пробыли б здесь.
- Кто, он? – словно не понимая, спросила я.
- Эдмунд. Будь он моим вассалом…а так… не стоит объявлять ему войну пока.
- А кто ж он?
- Он наш союзник. Барон своих земель. Клянусь, я с ним расправлюсь после этой битвы и город их мы разорим. А воины его без командира совсем ничтожны.
- Но ты же говорил, что брат тебе по крови он, что спас твою он жизнь…
- Мы квиты уж давно, и я ему спасал его никчёмную шкуру. Он странный, не так ли? Братались мы с ним, но он не от мира сего.
- Что ж, если он не разделяет твоих взглядов за столом, то значит, что он странный? Заметила я, что не охоч он до хмельных забав.
- Кто до хмельного не охоч, тот нож всадит в тебя, пока ты спишь под сенью браги!
- На это не отвечу. В хмельных забавах не разбираюсь я.
- И в людях.
- Возможно. Кого я в этом мире знаю? Тебя, крестьян из слуг?
Он не ответил, но только посмотрел, как часто – многозначительно, с видом великого мыслителя. Не понятно почему, я в тот момент позволила себе говорить с ним особенно дерзко, возможно я просто знала, что сегодня он не в гневе и всё сошлёт на шутку.
- Отправляйся туда, куда я велел тебе. – продолжил он, снова выдержав свою коронную паузу.

На это я ничего не сказала, лишь поступила так, как и было сказано.
Думала я долго, сидя то у окна, то укладываясь для размышлений на свою широкую лавку, на коей застала двоих две Ночи назад.
 
Думала чаще всего об Эдмунде и словах моего мужа о том, что он собирается прикончить его сразу после захвата вражеского города. Думала о том, как предупредить его об этой опасности и не попасться на глаза решившему остаться сегодня трезвым моему мужу. И эти мысли настолько болезненно разрывали мою голову, что я совершенно потеряла покой. Пейзаж из окна стал раздражать меня. Знойный воздух по ту сторону, струившийся вверх вызывал тошноту. Дошло до того, что я принялась расхаживать взад-вперёд по небольшой комнатке, то и дело глядя на солнце и определяя, сколько ещё ждать до ужина.

Но время шло неспешно. Три проклятия пали на главу мою – ожидание худшее из зол.
Когда же, наконец, в дверь постучали, я осознала, что легла на лавку и предалась мучительной дрёме, вызвавшей сильнейшую головную боль.
За мной прислали молодого оруженосца одного из вассалов моего мужа. Я не знала его имени, да и незачем.

Этим вечером я села не обычно для себя у другого конца стола, напротив мужа, как и подобает его жене и хозяйке этого замка, каковой я себя никогда не считала. Муж мой так распорядился.

Вечер шёл по обычному сценарию – питие и веселье в более скромных масштабах, только ролями мужчины поменялись – муж мой почти не пил, как и обещал, Эдмунд же опустошал чарку за чаркой и даже сам себе подливал лишнего.
Опьянел он быстро. Вскоре я заметила, что стало ему плохо, и он часто покидал стол и выбегая во двор.

Муж мой не сводил глаз с него весь вечер, как и я. И даже рыжая Аннэ, заметившая излишнюю серьёзность моего мужа, не смогла отвлечь на себя его внимание.
Возможности поговорить с Эдмундом у меня не было. Однако я не теряла надежды.
По единому знаку, около полуночи, все разошлись по своим комнатам, женщин всех препроводили в отдельную ото всех. Напряжённость подготовки к походу сказалась даже на этом.

Эдмунда отнесли в его покои, и я осознала в тот момент, что, даже если я смогу сбежать каким-то невероятным образом от неугодного супруга, то мне ни за что не пробудить спящего пьяным сном Эдмунда.

В эту ночь муж мой следил за мной, как никогда. Точнее, как всегда, когда он бывал трезв. В такие ночи я не могла спать одна в своей комнатке, отойти никуда, даже выйти лишь за дверь. В такие ночи он всегда требовал от меня повышенного внимания, что невероятно угнетало меня.

Чувство безысходности сковало меня. Тем не менее, я смирилась скоро с той мыслью, что сегодня моя встреча с возлюбленным невозможна и была бы слишком опасной. Поэтому я решила отложить свои чаяния, в надежде сообщить каким-то образом это Эдмунду завтра перед их выездом.

 А пока, раз муж мой не притронулся к своей чаше с вином, к ней притронулась я.
Много вина вмещалось в неё. И опустошила я за два раза, под удивлённый взгляд моего мужа.
- Ты что это делаешь? – полугромко воскликнул он, скорее негодуя, чем злясь.
- Мой муж покидает меня по-утру… и коли он не станет пить, так за него сделаю это я. Ведь на рассвете не вставать мне!

От выпитого невероятного количества вина, голова моя сразу закружилась, разум словно слетел со всех запретов и замков. Я взорвалась, и ощутила, что теперь мне от моего горя нет разницы, кто стоит передо мной – муж мой или сам нечистый… в ту минуту я могла забыть обо всём этом, даже о ненависти. Нет, не о ненависти. Я всё равно неистово ненавидела его, скорее о принципах и неприязни к его лицу и голосу, и телу. Я могла мстить ему своей страстью…

Скоро я скинула с себя одежды, оказавшись полностью обнажённой в тусклом свете одной лампады. Затем развернулась к нему задом, слегка раздвинув ноги, и вожделенно провела руками по своим местам похоти, так, чтобы всё это было открыто его взору. Извивалась, словно змея и манила его, увидев впервые на его лице столь похотливую улыбку. Гладила свои груди, вытягивала сосочки, вздымала в изящном танце руки к небу и снова позволяла им ласкать свои бёдра, ноги, стан… расправляла волосы и шептала: «иди же!»

Похоже, в такую минуту я могла позволить себе так вести. Я могла забыть о страхе и отвращении, правилах поведения порядочной женщины и вызывать его свиную похоть. Я блаженствовала, трогая себя и сознавая себя столь прекрасной, столь влекущей, что он не мог сдержаться.

Очень скоро он повалил меня на ложе и облизывал всю с ног до головы. Мне было противно, но я терпела. Он кусал мои груди, мял ягодицы и сжимал всё моё тело, но я терпела всё и даже целовала его мерзостное древко. Да так целовала, что он стонал от блаженства. Правда потом я сама не была рада тому: в порыве неистовой страсти он засовывал его мне так глубоко в глотку, что я не могла вздохнуть, желая исторгнуть свой ужин прямо на него; но я сдержалась. Я всё стерпела, ведь это того стоило.
Затем он грубо имел меня, как хотел, я стонала и извивалась сладострастно в его тисках, которые он называл объятиями.

Я не могу вспомнить, сколько этот кошмар продолжался. Тогда я просто решила закрыть глаза и отключить разум от тела, доверив ему эту важную миссию – терпеть и создавать вид возбуждения.

Когда семя его излилось, по обыкновению в меня, я поняла, что теперь всё, по крайней мере, эта ночь, завершено. За открытыми ставнями виднелись проблески надвигающегося утра и моей разлуки с Эдмундом. Мой план всё ещё не был осуществлён, спать было нельзя оставшиеся пару часов.

Это были часы муки. Присев у окна я едва не засыпала снова и снова ловя себя на той мысли, что дрёма захватила меня. Но вновь и вновь я просыпалась и заставляла себя бодриться, не смотря на сильнейшее желание забыться во сне.
 
С каждой минутой всё больше терял смысл мой замысел дождаться утра и каким-то чудесным образом сообщить Эдмунду о надвивающейся опасности. Он ведь тоже хотел покончить с моим мужем, как и муж с ним… но Эдмунд не знал того, что неугодный супруг мой желает его смерти. Возможно он даже ещё раздумывает, стоит ли из-за женщины поступать подобным образом, но если бы он знал, что его друг, брат по крови коварно замыслил его убить… это бы всё изменило.

Лишь восход коснулся горизонта, лишь в комнате настал долгожданный полумрак, я нацарапала кусочком угля, извлечённым из камина, на своём платке, что муж мой коварно задумал убить Эдмунда в поездке.