Жажда

Добро Пожаловать!

Но прежде чем Вы окунетесь в тот загадочный мир,
придуманный нами, задайте себе вопрос.
Какую жажду Вы хотите здесь найти?
Чего же жаждите Вы?
Если надеетесь, думая, что на протяжении всего романа какой-нибудь придурок будет бродить по пустыне и искать водяной источник,
лучше закройте сейчас.
Дабы не разочароваться с самого начала повествования,
наш роман не про это…








Полетаем?
В запредельный мир наших снов.
Фантазий.
Жажд…
И больше не будет притяжения, которое тебя так тянет.
И больше не станет Земли, которая так пленит тебя.
Лишь безграничность гостеприимных небес.
Дай волю своим желаниям
Отпусти себя сам
Что держит тебя на этой Земле?
Океан небес…




                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                ИДЕНТИФИКАЦИЯ


0
Грустно дышат голубые глаза, равнодушно взирая на этот уставший опостылевший мир. Люди как сиамские близнецы, одинаковые, скучные, необратимо погружающиеся в декаданс этого дня.
Скучны. Апатичны. Опустошенны за сто тысяч лет существования человечества.
Наденем маски, улыбнемся поддельной искусственной улыбкой — и в путь, на растерзание волкам.
Серая толпа вдохновенно вспоминает свое чёрное прошлое, обрисованное свастикой, запечатленное на чёрно-белом полотне потускневших снимков.
Восторгайтесь собою! Смотрите, ведь это всё сделали Вы! Какое великолепное наследие страны! С гордостью посмотрим на виселицы и камеры смертников, сожженных зарином, замученных в концлагерях, расстрелянных как собак.
Зрелища! Владу Цепешу и не снилось, правда, прекрасно это море крови и плоти?

— Серость,— вздохнув, мужчина взял фотоаппарат.
— Взбодрись! Это же наша история! — хлопнула по плечу коллегу Зозо.
— Вот это меня и печалит.

— Карлеман? — послышалось за спиной.
Брюнет замер и обернулся. На него смотрел древний старик. Сморщенное лицо, изрезанное глубокими морщинами, выцветшие глаза, спрятанные за толстыми очками, смотрели на него со страхом.
— Ты? Ты?! Это не можешь быть ты! Я же собственноручно убил тебя…


История одного парня

1939 год. Эпоха фашизма.
В результате национал-социалистической идеологии, провозглашенных нацистами, и теории о расовом превосходстве каждый день истреблялись тысячи людей. Толпы евреев сжигались в печах, отравлялись в газовых камерах и попросту расстреливались. Истинных арийцев, так называемую нордическую расу, по теории Деникера, определяли по признакам: росту, фактуре, цвету кожи, волос, глаз, даже по наклону носа и форме черепа. Всех, кто хоть по одному признаку не отвечал параметрам "истинного арийца" уничтожали наряду с евреями, подвергали гонениям, замучивали до смерти в пыточных камерах.

На окраине Нордхаузена жила одна семья. Однажды, вернувшись домой, двадцатишестилетний Карлеман обнаружил огромную воронку вместо дома. Его дом вместе с семьей, сестрой и маленьким братом был взорван. Это сделал Адольф Морзик, живший неподалеку. Проникнувшись фашистской идеологией, он посчитал, что может убивать ни в чем неповинных людей. Гонения все ужесточались, теперь было не важно, что у тебя голубая кровь, ведь волосы черны и вьются как у еврея. Посмотри-ка! Твоё лицо не соответствует картинке, а это значит, ты должен умереть. Следующий!..

Лишившись всех средств к существованию, парень некоторое время скрывался.
В лесу. В окопах. Но пришел день, когда он узнал правду…И вернулся, чтобы отомстить.


Это было жарким июльским летом, когда лимонного цвета солнце подходило в зенит.
Обычный с виду денек, когда Адольф Морзик как всегда надел свою форму и пошел дежурить. Он гордо носил форму SS и считал своим долгом доносить на каждого. Он ведь был самым что ни на есть истинным арийцем. Благородство в этом человеке зашкаливало, застрелив хромую соседскую собаку, он шел по дороге, насвистывая веселую тирольскую песенку.
Чья-то тень накрыла дорогу, неожиданно опустившись на ровно зачесанную копну его шафрановых волос, подстриженных по последнему слову моды. Заподозрив неладное, Адольф вдруг остановился. Тук – стук. Нависло над тишиной. Кто-то стоит за тобой. Шшшш... не спугни добычу. Тук – стук. Скорчившись от страха, дрожащая рука тянется к кобуре. Резкий поворот — темная фигура впереди. Тень растянулась. Закат не за горами. Силуэт быстро шел ему на встречу.
Это был высокий парень с чёрными, волнистыми волосами. Его сапфировые глаза были наполнены ненавистью, а руки сжаты в кулаки.
По холёной физиономии Морзика расплылась довольная усмешка. — Надо сказать, этот тип отличался своей бледностью, всем своим видом напоминая бледную поганку: белёсые волосы, белёсые брови, белёсые ресницы, бледно-голубые белёсые глаза. И только словно красные маячки, на его щеках мерцали прыщи — единственная яркая деталь его лица.
— Карлеман, сам пришел. — издевательски расстегивая кобуру прошипел Морзик. — Сэкономил мне кучу времени.
Не произнося ни слова, разъяренный парень врезал белобрысому ублюдку так, что тот упал наземь, беспомощно ёрзая в пыли, словно опрокинутый на спину жук. Неумело перевернувшись, фашист злобно оскалился, размазывая брызнувшую из носа кровь. Качнувшись от неожиданности, отряхнув землю с хорошо отглаженной новенькой коричневой рубашки, тот ощетинился, выплюнул сгусток крови и визгливо заорал:
— Ну, сука, держись!
Оба свалились на залитую закатным светом дорогу, катаясь по земле и поднимая пыль. Карлеман неожиданно резко извернулся, и заломил руку Морзика за спину, ощущая на своей коже его беспорядочное дыхание. Побежденный фашист засопел, ожидая в любую секунду выстрел в затылок. Он ведь так чётко чувствовал холодное дуло пистолета, приставленное к его голове, он каждой клеточкой кожи ощущал ярость противника:
— Это тебе за мою семью!
А он ведь сейчас точно выстрелит! Не испытывая судьбы, Адольф жалобно застонал:
— Стой, Карлеман! Пожалуйста, не убивай меня! — взмолился светловолосый эсесовец. — Поверь, я не стою этого! Я не достоин этой пули. Не достоин… не достоин…
Увидев раскрасневшееся от слез лицо, брюнет ослабил хватку:
— Да, ты прав. Ты дерьмо.
— Я дерьмо. Только, пожалуйста, не убивай! — хнычет как ребенок ариец, дрожа всем телом.
— Ты не стоишь этой пули, подонок.
Брюнет поднялся, отвернулся от заплаканного, как девчонка фашиста, и, оставив его валяться на земле, пошел.
Он сделал большую ошибку. Он повернулся к врагу спиной. Морзик злощаво ухмыльнулся…
— Карлеман, — послышалось позади. — Прощай, Карлеман.
Подлый подонок усмехнулся и нажал на курок, выстрелив в спину из-под тешка, как последний трус. Брюнет упал. Адольф, гордый своей победой, подошел к телу, повернул грязным сапогом убитого и ушел, насвистывая веселую песенку.
— Сам дерьмо… — закончил он разговор в пустоту.

Солнце ярко распалило занимающийся закат, разбрасывая слепящие лучи по сторонам, омывая поникший на дороге силуэт. Окровавленный, брошенный в пропасть парень, чуть заметно пошевелился.
Изо всех сил прижимая красные от крови руки к груди, пополз в сторону леса. Но не добрался даже до ближайшего дерева. Лишь покачнувшись, беспомощно упал.
Очнулся он только на закате — и это был его последний закат. На кроваво-красном небе виднелась чёрная фигура. Кто-то в чёрном стоял и смотрел на него:
— Всё ещё жив, — произнёс тот.
Карлеман трясущейся рукой поднял пистолет и выстрелил, но промахнулся. Рука так дрожала…
Сознание угасало…
— В твоем положении, когда ты истекаешь кровью и почти умер, логичнее молить меня о пощаде.
— Я не собираюсь молить о пощаде фашиста вроде тебя. Ну, давай же, стреляй, нацистская свинья, чёртов ублюдок! — из последних сил, сквозь зубы процедил парень в надежде, что ему не придется долго мучаться.
— Даже на пороге смерти не желаешь сдаваться, сопротивляясь из последних сил, — восхитился незваный гость. — У тебя есть шанс умереть, но ты можешь пойти со мной, — произнес незнакомец.
— Зачем?
— Чтобы выжить.
— Не слишком-то важная цель, — в глазах начинает темнеть, и парень понимает, что если он заснет, то больше уже не проснется…
— Может быть, но если ты выживешь, то тем самым разозлишь своих врагов, отняв у них победу. У тебя появится шанс отомстить, и однажды они будут валяться у тебя в ногах, если ты, конечно, хочешь этого, — сказал человек в чёрном и подал руку, — пошли со мной.
— Да… Я хочу… — Карлеман схватил протянутую руку и закрыл глаза…

;;;;;;;;;;;;

— Господи, это лицо, молодая кожа без единой морщинки — ты нисколько не изменился, с тех пор, как я видел тебя в последний раз, — хватаясь за сердце, шептал старик, судорожно всасывая воздух.
Брюнет с высока смотрел на задыхающегося, немощного безумца. Тот застывшим стеклянным взглядом таращился на него, как будто увидел привидение своими полуслепыми глазами.
— Вы ошиблись. Карлеман мёртв, а я жив.
Полоумный старик опустился на колени, протягивая дрожащие морщинистые руки к молодому красавцу, всё ещё пытаясь что-то сказать своим осипшим голосом:
— Прости, Карлеман, — проронил он, теряя остатки сознания.
Парень небрежно отошел в сторону и сфотографировал увядшее немощное тело, постепенно скрывшееся в толпе людей.
Бросив в последний раз отвлечённый взгляд в нахлынувшую массу людей, Карл ушёл.
Серость…
— Кто такой Карлеман? — поинтересовалась Зозо, радостно хихикнула, протягивая мужчине полный бокал красного вина.
— А я почем знаю? — ответил брюнет.

Так бывает всегда.
Кто-то пьет вино
А Кто-то пьет вину
Кто-то умирает, кто-то не прощает
И только винная улыбка охмеляет
И только виноватая улыбка ухмыляется
Все смешивается, все сливается. Пей любовь, пей до дна.
Выпей горе, выпей вина, заглуши печаль, затуши боль
Мне уже не жаль…
Ей уже не жаль…
Ему уже не жаль…

— И в правду говорят, что любовь дитя иллюзии и мать разочарования, — заплетающимся языком, всё же выговорила Зозо, — так выпьем же ещё!
Женщина упала в объятия красавца мужчины.
— Зозо, по-моему, тебе уже хватит.
Рыжеволосая дама пыталась запеть:
— О Н А С Л Е П А …
Карл выпил последний глоток и прислушался:
— И мне, кажется, уже тоже.
В отличие от коллеги Карл не был пьян.
Зозо истинно верила, что она могла идти самостоятельно, не вырисовывая зигзагов на асфальте:
— Отпусти! Поставь меня на место! Да будет тебе известно: я самостоятельная и независимая женщина! — с энтузиазмом размахивая указательным пальцем, пыталась выговорить рыжеволосая бестия.
— Что, Зозо, опять назюзюкалась до зелёных злобных чёртиков? — Карл отпустил самостоятельную и независимую женщину и наблюдал, как она борется с ветром.
Снова оказавшись в объятиях брюнета, Зозо посмотрела на него с непониманием:
— Ты кто? Отпусти меня, незнакомец.
— О, как всё запущено! — Карл подхватил её на руки и усадил в машину.
Зозо икнула и невнятно пробубнила последнюю фразу, после чего отключилась:
— Мужчины, как общественный туалет: занято или сплошное дерьмо!
Красавчик сел за руль и нажал на газ.
 



1

Он заставил меня в лабиринт своих глаз…
Ошибиться в углу и открыть не ту дверь. И плутать, и плутать по заснеженным тайнам васильковых соцветий погибшей луны.
И хотя я пыталась на помощь позвать,
И хотя я пыталась кричать и орать,
И хотя я хотела закрыть все глаза…
Хотя нет, не хотела -
Я хотела смотреть, и тонуть, и блуждать в неземной красоте.
Той иной красоте, тех лазоревых глаз, что сжирали меня в темноте…


Ветер. Ветер бродит за окном, страстно обнимая тюлевую шторку, любопытно заглядывая в окно. Ему ведь скучно играть одному в эту длинною в вечность игру…
— Проклятый ветер! — выкрикнули из окна, — Злобный кусок ткани! — окно со свистом захлопнулась. Через стекло вспыхнули ярко-рыжие кудри.
Шум улиц отрубился резким осколком стекла. Глухой хлопок дунул в лицо прохладой и стих.
— Довольна, Милана, теперь ваше величество спокойно. Германия вперед! — закричала девица и снова приклеилась к телевизору, допивая уже остывший чёрный кофе.
Каштановолосая собеседница молчала. Ведь было утро. Германия была впереди. И она не была фанаткой футбола. И кофе она не пила, только чай…зелёный чай… А вот как раз его то у Зозо и не было.
— ЕЕЕЕееее! — завизжала подруга, тряся рыжей головой в ритме рока.
— Ты уже закончила, — робко спросила Милана, — а то у тебя в кухне чёрт ногу сломит.
— И не только, — выключила вдруг телевизор, — Я – великий журналист Госпожа Фрау Зигль на пике своей популярности и сексуальности! И у меня все в порядке!
Девушка встала с роскошного дивана цвета беж и растянулась в кошачьей пластичности, натягивая белую футболку.
Кресло, тонувшее в пунцовой ткани, таинственно покрывала поверхность кровавыми складками, будто это бушует и волнуется море крови. О, как сладка ваша кожа, мадам! О, как вкусны её складки…и то, что под кожей так нравится мне!
И в глубине этих сладостных волн виднелось что-то чёрное.
На стеклянном столике находилась кожаная сумочка, рядом ярко-красная помада, гордо стоящая на столике с открытым колпачком.
Женщина наклонилась, чтобы взять сумочку, как вдруг позвонили в дверь.
— Ну что за народ! С утра покоя нет!!! — Зозо завязала волосы в хвост и открыла шкаф.
— Мизо, открой – ка навязчивым гостям, пока я одеваюсь. Чёрт побери.
Дверь хлопнула.
Подруга знала, кто это может быть, и визит её одногрупницы предвкушал событиями, ведь у Ретры были сегодня экзамены. И поверьте её богатому опыту, это было зрелище каждый год разное!
— Ну, кому ты на этот раз…
Зеленые глаза Миланы осветились, когда та увидела черноволосого парня.

Он был строго красив, овал его лица, омываемый искристыми смоляными волнами шелковых волос. Безупречная светлая кожа без единого пятнышка, без единой помарки художника, который его создал. И под незримой смелостью васильковых глаз, смыкавших в себе непонятную печаль бледной тенью выделялись тонкие капилляры.

И в бело-чёрно-голубом дурмане его образа заворожено стояла девушка, все ещё не отпускавшая ручку двери.
— Что забыл что-то важное, не так ли, Карл, — Зозо, неприкрыто ухмылялась, гладя пышную грудь указательным пальцем левой руки.
— Элегантность сегодня не в моде? Или я устарел?
 Удивленная Милана отошла в сторону.
— Карл, я знаю, если бы можно было получше провести это мероприятие, я бы, наверное, так не…
— Фотоаппарат, — улыбнулся брюнет, — Зозо, принеси его мне.
Получив своё, он ещё раз обернулся и сказал:
— А редактор вовсе не злится, он всего лишь хочет тебя уволить, — линия губ прорисовывает доброжелательную улыбку. — Удачи,— улыбку, которую невозможно забыть, даже если очень захотеть.
Эту сверкающую линию белых жемчужных зубов…

Ты только лишь посмотришь, а он уже весь твой. Вернее ты его, потому что он не желает быть ничьим. И окольцованный безымянный палец на левой руке блестит и сверкает…
Всего лишь блестит и сверкает обычным кольцом.
Почему никто не назвал этот единственный предпоследний палец рук, так и останется загадкой. Может быть потому, что он сам выбирает себе имя человека, которому принадлежит сердце его владельца?
У черноволосого парня он так и остался без имени.

И даже когда только что вошедшая Ретра начала свое ежегодное представление, ты не осознавая думала только о нем…
Она его, конечно же, провалила. Глубокое декольте, как оказалось, не действует на злобных старикашек-профессоров.
— Что я вам, девчонки, расскажу! — с игривой задорностью начала тороторить блондинка. — Сегодня видела обалденного голубоглазого парня, с горящими глазами…
— Да? — спросила Зозо.
— Да, он так весь экзамен на меня смотрел, — продолжала она, — так смотрел, такой блондин! А меня выгнали.
— Блондин?.. — вставила Мизо.
— Выгнали?! — удивилась Зозо.
— Ну, да, он мне хотел помочь, и меня поймали со шпаргалкой…
— Со шпаргалкой? — рыжеволосая женщина дерзко улыбнулась.
— Да, этот старый хрен даже не клюнул на мою грудь! — возмущенная блондинка отряхнула с пышного бюста несуществующую пыль и поправила коротенькую клетчатую юбочку.
— Ретра, ты пишешь шпаргалки?..



И тогда ей стало не интересно, так как все мысли занял Карл, который блондином не был. Он был брюнет.
Она вспомнила его ярко-голубые глаза, которые, не смотря на внешне веселый вид, таили в себе какую-то печаль.
Но, Милана, кажется, лучше тебе его забыть.
Нет!
Да, забыть раз и навсегда и больше не вспоминать. Никогда…
Нет!
Никогда не вспоминать…
Что ты хочешь, чтобы я сказала?
Ответь мне.
Не знаю,— схватилась девушка за голову, растряхивая непослушные кудри каштановых волос. Они время от времени распрямлялись, пружиня в воздухе.
Скажи. Извивается совесть
Милана дергает себя за блестящие локоны.
Что ты хочешь, чтобы я сказала. Что его глаза божественны, что они гипнотизируют тебя так, что ты не можешь уже отвести взгляд этого ослепляющего лазоревого тумана. Да нет же. Всё не так просто, мадам. Да они как у господина Дьявола просто берут и высасывают из тебя Душу! Душу! Не отдавая ничего взамен. Господи, зачем заключать какой-то там чёртов договор, скрепляя его кровью, если можно просто украсть душу, всего лишь посмотрев в глаза!
Забудь… А то будет уже слишком поздно
Что ты делаешь
Я, я не знаю…
А ты смотришь дальше. Не отдавая себе отчёт в том, что ты уже мертв. И он прикажет тебе убить, а ты будешь сопротивляться, не понимая, что ты держишь руки на чьем-то горле. Они окровавлены, но ты этого не делала, ты же этого не делала?!?! О! да, конечно же нет, это ведь сделали твои руки…

С криком Милана проснулась, всё ещё держась за растрепанные пряди волос.
Всё ещё прерывисто дыша, девушка понимает, что это был сон. Из кухни всё так же доносится звонкий смех белокурой девчушки, переливаясь с шумом закипающего чайника.
Всё так же трепыхаются прозрачные тюлевые шторки.
Всё так же сильно стучит неспокойное сердце…

 
Ретра сидела на диване и рассказывала о своем новом друге, совершенно не обращая внимания на то, что подруги её не слушают. Каждая думала о своём. Все заключены в своём мире. Мире страхов. Причудливых видений. Страстных воспоминаний. И грез.

— Чай будешь? — обратилась хозяйка квартиры к Ретре, взглянув на её счастливое лицо.
— Чай?! О каком чае может идти речь! — воскликнула она. — Зозо, ты что, ничего не понимаешь! Я влюбилась!
Подруг эта фраза ничуть не удивила, так как она произносила ее довольно часто. Любовь ее длилась обычно дня два-три и когда та добивалась своего, интерес сразу куда-то пропадал.
Ретра закрыла свои голубые глаза и, обняв себя за плечи, воскликнула:
— Он, наверное, такой нежный! — ее взгляд скользнул по циферблату, — Ой, уже половина двенадцатого, я пойду, он скоро должен позвонить. Удачи.
С этими словами красавица-блондинка встала с кресла и направилась в коридор.
" Он, наверное, такой нееежный" — передразнила её Зозо, отставляя чай.
— Я ставлю на второй день, — прищурилась Милана.
— Я тоже, — ухмыльнулась Зозо…

2

Лейпциг. Германия.

— Жерро, ты собрал чемоданы?! — раздался женский голос.
— А что, надо было их собрать?
— Ну не смотреть же на них. Ты же не на неделю в Берлин едешь. Через два часа самолет.
— Мама, мне же нужно попрощаться с Нико, Лолой, Гансом, Себастианом, Генрихом, Клаусом и Биргит.
— У тебя было на это две! Две! Две! — женщина начала махать руками, показывая на пальцах цифру два. — Две недели! Неужели за эти две недели нельзя было со всеми попрощаться? Жерро, ты меня убиваешь.
— Я пошутил. Не умирай, мам, я мигом.

— Покрывается город теменью.
Романтика. Лето. Время прощаться и снова встречаться. Время терять и вновь находить.
Ночь. Время влюбляться… Помнишь эту песню?
— Да. Песня называлась Ночь.
— Нет, песня называлась Дождь. А вообще-то, эта песня была про тебя, Нико. Я её записал, Себастиан тебе передаст диск.
— Жерро! Поторапливайся! — прогремел голос матери.
— Вспомни конец. Пока.
— Пока.

Дождь проходит. Пора расставаться…



3

— 3дравствуй!!!
— Карл! Здравствуй!
— Добрый день, Карл!
— Как поживаешь, дорогой?
— Как на счёт ужина? Ты обещал!
— О чем вы, сначала он пообедает со мной!
Всё загудело, затрещало, засверкало, когда в здание заходил Он — Карл Понеттер, окружённый со всех сторон симпатичными дамочками, желавшими провести с ним ночь.
Всего лишь один раз. А затем надоедливые рогатые мужья. Скучные и простые как пробка от шампанского, которой больше нет нужды закрывать собой сладкое содержание, ведь напиток уже допит.
А он находит новую любовницу, неустанно, не утолить ему своей бесконечной жажды. Жажды победы. Жажды обладания.
Он проходит мимо.
Игра окончена…
Очередная девушка запуталась в манящих нитях его обаяния. Она еще не знает, какое счастье её ждёт. Этой достаточно было лишь взгляда. Она уже кричит про себя «Возьми меня! Любимый!» и кокетничает, пуская в ход все своё женское обаяние, насколько только им одарил её Бог. А он точно знает, чего она хочет. И, несомненно, даст это ей. При первой же возможности, оставшись наедине. И ещё одного олуха можно записать в клуб рогоносцев на этой неделе. Коронные слова Карла повергнут эту бедняжку в нокаут, хотя, проверим это ещё раз:
— Карл. Карл Понеттер. Очень рад нашей встрече.
Волшебные слова. Семь магических слов. И она ваша, господин Понеттер!
— Как это мило с Вашей стороны, господин Понеттер. Не могли бы вы показать мне здешние достопримечательности?
Дурочка. Она ещё не знала, что самая главная достопримечательность стоит перед ней!
— Прошу вас, просто Карл.
Лёгкое объятье… но тут заходит вечно раздраженный начальник:
 — Господин Понеттер! Не желаете ли приступить к работе? К Вашим, так сказать, прямым, что ни наесть обязанностям??? — всё тот же мерзкий голос.— А вы, дамочка, обратитесь к сотрудницам! Они, я думаю, очень подробно расскажут и покажут вам все местные "достопримечательности" вашего нового рабочего места!
С этими словами Седрик зло метнул свой взгляд на брюнета. Он словно Зевс метал молнии. Ведь он тут главный! Это его работа. Кому не нравится, просим на выход!

— Карл! — рыжеволосая женщина подбежала к красавчику. — похоже, тот зловредный старикашка окочурился! Представляешь! Какую статейку можно забабастать! — Зозо ликующе подбежала к партнеру. Весомое слово, после…
— Ты о ком? Зозо, не забывайся, ты не освещаешь криминальные новости и несчастные случаи. Это делает кто-то другой. (к счастью).— брюнет откинулся в кресле.
— Мы освещаем новости культуры, но ведь именно на нашем мероприятии произошел этот маленький гнусный инцидент, — фрау Зигль почувствовала себя плохой девочкой, радующейся чужой смерти во благо своей карьеры.
Хитрющая улыбка нарисовалась на лице. Как говорится, зло, как и добро, имеет своих героев. Она готова была на эту роль. Седрик вряд ли одобрит её страстный порыв. Но попробовать все же можно. Их начальник — личность непредсказуемая или очень непредсказуемая. Все зависит от приливов и отливов луны. Шанс есть у всех, так считал Карл.
Оставшись один, взгляд равнодушно скользнул по черно-белую фотографию, лежащую одиноко. На ней жалкий старик и ужас на его лице. Последнее, что он смог сделать в своей жизни — гримасу страха и сожаления. Изображение рвется в мелкие клочья, не стоит более засорять этот мир разным хламом. В нем и без того много всякого барахла!
Последнее пристанище этого снимка — урна.
Он не пожалеет об этом…
Голубые глаза задумчиво отведены в сторону. И уши на миг поймали тишину, как это спокойствие вновь нарушается заполошным криком Зозо:
— Собирайся, мы уезжаем! — кричит она, хватая сумочку со стола, и судорожно достаёт из неё сигарету.
Её рыжие кудри хаотично разбросаны по открытым плечам и шее. Руки судорожно дрожат:
— Чёрт! Где же эта зажигалка? — нервничает коллега.
Карл стоит с равнодушным взглядом, засунув руки в карманы, и ждёт.
— Всё, — закончила Зозо. — Едем! — в её пальцах зажата тонкая сигарета…
Дама в чёрном направляется к выходу…
Наконец она остановилась у дверцы своей машины и посмотрела на парня.
— Вандалы, — сказала она, зажигая сигарету, и с нетерпением затягиваясь. — Бронзовый памятник советскому войну с девочкой на руках, шедевр Вучетича осквернили, — закончила женщина, выпуская струю дыма из ярко накрашенных губ.
— А я думал, что-то интересное случилось, — равнодушно донеслось за спиной.
Карл открыл дверцу машины. Сегодня он был весь в чёрном: и как красиво и кстати вписывались в этот образ чёрные очки… и улыбка чуть ниже.
— Мне не смешно. Статья должна быть готова завтра утром, так что поторопимся, — нехотя отрывается от сигареты и тушит её. — Тебя это, кстати, тоже касается.

Знаменитый памятник.
Пантеон, увенчанный знаменитой скульптурой воина с мечом и спасённой немецкой девочкой, под которым погребено более пяти тысяч советских солдат и офицеров, павших в боях за взятие Берлина.
Солдат-легенда, рассекающий свастику, в знаменитом мемориальном парке Берлина был осквернён в эту пятницу. Об этом сообщили сегодня в столичном полицейском управлении. Это первый случай серьёзного посягательства на монумент в Трептов-парке. — закончила запись Зозо. Кнопка диктофона щёлкнула в её руке.
Карл вышел из машины и увидел великий пантеон, пронизывающий голубое небо над Берлином.
— Кусок размером примерно в пять квадратных метров был оторван от металлического знамени, — объяснялся в камеру близстоящий корреспондент.
— Патруль охраны взятых под защиту объектов при очередном обходе монумента после полуночи заметил отсутствие одного из покровов на русском памятнике в Трептов-парке, — доносилось с другой стороны.
Брюнет щёлкнул этот исполин, гордо смотрящий с двенадцатиметровой высоты на людей, так взволнованных этим неприятным происшествием.
— Как прокомментирует пресс-секретарь случившееся? — сыпалось со всех сторон.
Весь этот гул нарушал спокойствие уходящего дня, когда солнце всё ещё над горизонтом готовится упасть в пропасть ночи.
Карл смотрел на горизонт сквозь тёмные стёкла очков.
Звезда тонет, пылая заветной страстью, опускаясь на горизонт, меняя свет на тьму. Она зажигает небо последней предсумеречной вспышкой света, жестоко слепя глаза. Притяжение утягивает её за собой за горизонт, насильно затаскивает в пропасть, поэтому, если посмотреть на неё в этот момент, оно съедает глаза. От отчаяния и беспомощности, от бессилия. Свет становится словно кислота, проедая кожу и глаза.
Они плачут
Смиренные рабы…
Они ничего не могут поделать в этот пик отчаяния.
«Когда же ты погаснешь…»
А затем оно как масло плавится на горизонте…
Пережить бы этот момент умирания и боли.
А потом он растворяется во тьме.
Свет.
Но это только после…
Ещё один прекрасный кадр…
— Не стой столбом – замёрзнешь, — вырывается из темноты сознания, возвращает в реальность, из которой ты только что вышел. На миг отлучился, смотря на голубизну небосвода.
— Устала, — жалуется Зозо, уводя своего напарника за стойку ближайшего бара-кафе. – С новой сигаретой в зубах.
В лучах солнца её лицо кажется загорелым и в карих глазах лихорадочно танцуют огоньки солнца.
— Пошли, отдохнём, — говорит рыжеволосая женщина с пылающим в лучах хвостом.
Она успела собрать свои огненным волосы, пока Карл ненадолго отвлёкся, смотря на закат…
Сегодня он был особенно болезненный. К чему бы это?..
Черноволосый парень закрыл объектив фотоаппарата и отправился за коллегой.
Уже скоро…
В трелях ожившей травы доносится заунывная песня.
Бокалы соприкасаются, рождая высокие ноты верхней октавы, присоединяясь к вечерней серенаде, замученной ностальгией по дню.
— Чин-чин, — смеётся Зозо, создавая звук стекла. — За мир! — выпивает всё до дна.
Грустно…
Грусть облизывает его губы и сухими пальцами касается щёк.
Как же скучно…
Карл приподнимает бокал и касается губами стекла.
Отставляет в сторону…
Зозо встаёт из-за стойки, окутанная вечерним светом приглушённых свечей дня, отлучается в дамскую комнату, чтобы, как это говорят, «припудрить носик». И дать увезти её машину с места, где парковка нежелательна… или вовсе запрещена. Ну кто же смотрит на такие мелочи, когда хочет отдохнуть?
— Нет! — раздаётся крик, когда та посмотрела в окно. — Они опять увезли мою машину к чертям! — ругается Зозо. — Карл, ну сделай же что-нибудь! У меня уже сотое предупреждение и денег больше нет! — чуть не плача доносится жалобно её голос.
Вдруг та поворачивается и громко смеётся:
— Да пошли вы, ублюдки!
Карл отставляет бокал, платит по счету и уходит.
Закат догорел… наконец…
Парень снимает очки и обнажает свои холодные грустные глаза, в которых запечатлелся горизонт. Холодное оружие его глаз блестит.
Обнажите ножны, сейчас ваше время…
— Придётся идти пешком, — сказал парень, улыбнувшись, приглашая подругу к ночной прогулке. Прогулке навеселе…
— Ночью оживают тени, как ты думаешь? А? Карл, — обращается девушка к собеседнику. — Здесь ведь их тысячи погребено. Привет всем! — поднимает голову к небу, разбрасывая кудри по плечам.
Сказка началась…
Хотите искупаться в чёрной орхидее ночи? Тогда вперёд.
Она глубоко вдохнула ночной воздух Берлина и размерным шагом широко шагнула навстречу приключениям.
На небе тоже была пьянка. Бешеные звезды носились туда сюда и водили хороводы, по крайней мере, так показалось Зозо. Она остановилась и посмотрела на небо:
— Карл, ты слышишь? Звезды хохочут.
— Думаю, это не звезды, — ответил парень.
Из-за угла вышла компания из семи человек и направилась к ним.

— Ай-я-я-я-яй. Кого мы тут видим, — засмеялись они хором, загораживая путь Зозо.
Черноволосый парень пристально посмотрел на низенького главаря в чёрном капюшоне. Под нависшей тенью можно было разглядеть дрожащие белки его глаз.
Наклонившись к уху, Карл спросил:
— Зигль, ты быстро бегаешь?
— Да, — с гордостью выпалила та.
— Тогда беги, — клык блеснул.
— Что? Куда? — растерялась девушка в пьяном недоумении, встряхнув рыжей копной волос.
— Вон! — в глазах сверкнул металлический блеск.
Эти слова стремительным порывом сорвали её с места, и она побежала в темноту. Главарь жестом приказал своему человеку преследовать её.
— Начнём игру, — оскалился парень, устремив синий взгляд на врага.
Лицо того удивленно исказилось, от непонятного непостижимого гнетущего чувства, заставляющего бежать. Не понимая почему, он попятился назад...

Эти синие глаза…
Как облака, налитые дождем…
Перед страшной грозой…

Не отрываясь от пугающего взгляда незнакомого брюнета, главарь споткнулся и упал на ровном месте.
Как будто его толкнули одним лишь усилием пронзительного взгляда синих глаз.
— Сумасшедший,— проронил тот, неуверенно поднимаясь с асфальта.
Карл улыбнулся…
— Осторожно, мало ли что может валяться под ногами. Трупы, например.
Главарь банды скривил недовольную мину, в его руках блеснул нож:
— Ты чё не догнал с кем ты связался, да? Никто не смеет поднимать руку на Мартина-Кастета, — грозно прокричав, Мартин увлеченно провел в воздухе пару резких движений, заставляя блестеть в танце острие ножа.
— Осторожнее, ведь ножом можно порезаться…— таинственная ухмылка Карла тенью скользнула на его лице.
Нож из рук коротышки упал.
— Кажется, ты не понял всей трагедии твоего положения. Все в этом квартале знают меня и мою банду "Торо",— с гордостью заявил тот и снял капюшон в надежде, что у Карла задрожат поджилки.
— Я из другого квартала, — спокойно ответил красавчик, улыбаясь.
— Кабан, Лысый, вы слышали, он из другого квартала, — яростно загоготал бандит, поднимая нож,— Это нас не волнует, чувак, будешь раскошеливаться по законам нашего квартала, а не то разукрашу тебе морду. Гони мобильник, фотик, и бабки, если хочешь жить. Невредимым ты отсюда уже не уйдешь, Мартин-Кастет тебе это обещает.
Нож теперь он держал крепко, так что даже руки дрожали, тыча в себя рукой, прорычал с довольной усмешкой на лице. Как ни как их больше, у каждого за пазухой острый металл, поведавший вкус тёплой крови, вспоровший не мало животов.
Банда из шестерых засмеялась, глядя на окруженного парня.
Тот стоял спокойно всё с той же ухмылкой на лице:
— Если сейчас мы просто разойдемся, я забуду все, что здесь произошло и даже не трону вас.
Эти слова не убедили Мартина-Кастета, в его планы не входило шутить, издав крякающий звук, он гневно оскалился:
— Ты что тупой?! Ты не догоняешь что ли? Гони тугрики! — его захлёстывал непонятный страх. Страх перед этим незнакомым брюнетом.
К губам прилила кровь. Скоро. Очень скоро…
Карл облизнулся.
— Ты ненормальный ублюдок! — Мартин-Кастет дал отмашку своим Быкам наступать, отходя на шаг. — Сейчас ты узнаешь, что значит не подчиниться Мартину-Кастету.
Быки выпустили рога. У каждого в миг в руке блеснул нож, и они начали наступать на парня.
Тот хищно улыбнулся…


Страх как оказалось отличный дирижер, великий повелитель кукол. Если бы Вы только видели, как искусно он управляет телом, держа все мышцы в тонусе, хлыстом подстегивая как лошадь, бегущую галопом изо всех сил. Он держит вожжи и веселится, срывая остатки сознания, слизывая их словно сливки.

А он-то большой охотник поесть!
Трапеза из человеческих Душ — самое сладкое блюдо. Он раздувает огонь в камине тела, правит судно на 25 узлов как Титаник, плывущий на встречу с айсбергом. Если бы он знал об этом свидании, он бы так не торопился!
А вдруг это последний твой бег?
Запомни последнюю картинку перед глазами.
Какое слово будет последним, что ты скажешь?
Сколько ударов отведено биться твоему сердцу?
У каждого есть своё число.
Одно единственное и неповторимое магическое число.
Ты думаешь это число 25?
Ведь тебе именно 25? Правда.
А может быть всё же 26?
Кто может дать отсрочку?
А вдруг и нет его вовсе.
Если ты остановишься и дашь себя убить, похоже, что это будет всё же 25.
А если будешь бороться? Ведь терять уже нечего, правда?
Вдруг получишь бонус за упорство?
Как тебе число 70? Ничего, верно?

Зозо остановилась. В голове пронеслись все силовые захваты и удары, которые она так долго отрабатывала на груше у себя дома.
"Взбодрись, ты ведь сильная женщина!"
я не хочу умирать
я не хочу умирать…
я не хочу, не хочу…
пожалуйста, только не сейчас, еще не время!
"Делай же что-нибудь!!!"
Кровь бурлит от адреналина, заполнившего до краев тело, словно бокал вино. Ну нет. Не пойдет. Мне этот сценарий не нравится!
— Получай, ублюдок! — закричала девушка, с разворотом треснув мерзавца по лицу.
Кровь полилась из сломанного носа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10…
Он не встал.
Полный нокаут!
На руке чужая кровь.
Но удар был просто великолепный, сильный, оглушительный, как мешок с картошкой средь бела дня!
Кажется, всё кончено.
Рыжеволосая женщина отдышалась, потряхивая рукой. Вдруг в голове мелькнула парализующая мысль: "Карл там один!"
Страх опять заполняет желудок, который не любит переваривать столь экзотические блюда.
— Карл! — закричала Зозо.
В вечере меркла пугающая тишина, сковывающая ледяным холодом зубы, как если бы ты очутился в ту самую ночь посреди вод Атлантики без жилета холодной апрельской ночью 1912 года…
— Карл! — охрипшим голосом раздалось вдалеке.
Звезды перестали кружиться.
Да. Подобные сцены протрезвляют.
Небесная твердь больше не глумилась и не мелькала перед глазами как 5 минут назад.
Эй? Выжившие в Помпее есть?
Ответьте! Вы пугаете меня.
Мертвенно тихо омывал вечер пространство.
По лбу стекали капельки пота.
Вдруг девушка увидела поднимающийся силуэт. Под чёрной вуалью тени было не разобрать лица.
Темный силуэт встал, во мраке наплывшего ночного воздуха блеснули белые зубы.
Парень улыбнулся, неторопливо облизывая кровь с запачканных пальцев…


………………………………………………………………………….
Ночью призраки оживают, приобретая невиданные очертания, соединяются в манящий образ, дурманящий сознание.
Тени, люди – всё путается… в синем свете луны распознаются лишь контуры…
Плащ – крылья летучей мыши, длинные волосы, развевающиеся на ветру, смешиваются с темнотой...
Из мрака явился Человек в чёрном…
— Волки находят свою добычу даже по слабому следу на снегу. Охота завершается.

5
Hебо улыбалось звездами, осклабив свои острые холодные клыки. Луна бледным пятном выделялась на чёрном полотне ночного небосвода… Луна… Как она прекрасна и таинственна… как загадочна… и неповторима одинока в этом пустынном бескрайнем космосе.
Что в ней привлекает? Почему она становится центром притяжения всех поэтов, влюбленных или просто романтиков? В чём причина?
Наверное, всё дело в её одиночестве и аристократичном достоинстве, с которым она несёт свой долг в качестве спутника голубой планеты…
Глупые люди… глупые…
Свет Луны не похож на свет звёзд, такой острый, словно битое стекло. Напротив, он мягкий, но всё же более холодный… Холодный и мёртвый, словно болото, берега которого усыпаны ненюфарами, завлекающими своей невинностью.
Осторожно… - скалится небо звёздами…
Пространство чёрным языком облизывало крыши домов. На одной такой крыше белокурый парень, на вид не старше двадцати лет, сидя в позе лотоса, смотрел в телескоп. Его внимание привлекала Луна. Луна?.. Что это, ещё один романтик?
Впрочем, похоже, это занятие его утомило.
Разглядывание луны в телескоп занимательно, но весьма однообразно. Её холодный пейзаж ничем не нарушается.
Вздохнув, парень откинулся на локти, с удовольствием распрямляя изрядно затёкшие ноги. Заложив руку за голову, он лёг, закинув ногу на ногу. Взгляд зелёных глаз прикован к звёздам. Созвездия – драгоценные камни, рассыпанные по чёрному бархату небосвода. Это тёмное полотно вечности разрезал маленький самолёт, летящий высоко над Берлином, оставляя за собой белый след, перечёркивающий созвездие Гончих Псов.
— Летишь? Увлекаешь за собой… Сейчас кто-то ещё улетает от своих друзей и… любимых… Нико… — парень вытянул левую руку, закрывая ладонью самолёт, — поймал, — сжал он кулак.
Самолёт медленно плыл, разрезая чёрную гладь.
— Улетаешь? — Жерро разжал кулак и опустил руку. — Передай Нико, что я её люблю, — он отправил воздушный поцелуй вслед зелёно-красным огонькам самолёта, удалявшимся от него всё дальше и дальше.
Жерро закрыл глаза, погружённый в свои мысли. Было душно. Вытянул ноги и раскинул руки в стороны. Так и лежал. Ночь не принесла прохлады.

Вдруг потянуло холодом. Ветер трепал светлую чёлку. Несмотря на недавнюю духоту, он был неприятен, навевал могильную прохладу.
— Осторожно, — шелестели листья.
Парень раскрыл глаза, убрал волосы с лица и устремил взгляд своих изумрудных глаз на Луну.
На бледно-жёлтом шаре появилось красное пятно, которое начало растекаться, словно кровь по белой рубашке. Он протёр глаза – пятно увеличивалось.
Жерро вскочил на ноги и припал к телескопу.
Всё пространство вокруг Луны заволок красноватый туман, закрыв собой Царицу Неба. Постепенно туман рассеялся, расступаясь перед новой Луной. Кроваво-красная… теперь она не была невинна и безмятежна, как прежде, больше не скрывала своей злой сущности.
Хищный красный глаз устремил взгляд на парня…
— Осторожно!!! — кричало всё вокруг.
Сверчки смолкли…
Красный глаз подмигнул, а небо смеялось дико и злобно, мерцая потусторонним светом.
Что это?!
Жерро поднял голову, он смотрел на небо уже без помощи трубы.
Стая чёрных мышей взмыла вверх на кровавом фоне Луны… Исчезли…
Стало холодно…
Парень поёжился.
Звенела тишина…
Нет! Это не тишина. Это писк… писк и шорох крыльев. Из темноты появились множество красных глаз, они летели на него. Стремительно приближались…
Резкий порыв ветра.
Всё вокруг затопил этот жуткий писк и шорох. Чёрные звери вылетели на него из ночи. Он попятился. Очень неосторожно. Запнулся и упал на спину, стукнувшись затылком. Мыши огромной чёрной стаей над ним.
Закрыв руками голову, Жерро закричал:
— Аааааа!!! — долгое падение в пропасть и с силой волной выталкивается на поверхность.
С ужасом открывает глаза.
Тихо. Забрезжил рассвет…
Оглядывается по сторонам – лежит на крыше. Рядом стоит телескоп.
— Я заснул? — вздох облегчения. — Ну уж, — он поднялся и потряс головой из стороны в сторону, прогоняя наваждение.
Всё было так реально!..
— Хватит, — тряхнул головой, чёлка белокурых волос упала на лицо, — больше не читаю романов про вампиров на ночь.
Сложив телескоп, он подошёл к краю крыши, схватился за ветку дерева и залез в открытое окно двухэтажного дома.

Луна бледнела на светлеющем небе…

6

Cовесть мучает, болит, как открытая рана напоминает о себе, но стоит… — шепчет дьявол в ухо, искушая Еву,— Стоит лишь взять…,— кружит вокруг бесом очерняя Душу, отравляя, переворачивая, извращая, переделывая, изворачиваясь внушает, что белое — это чёрное… искажаясь в зеркальном отражении старик становится молодым, молодость окутывает красотой урода, а вечер превращается в утро…
Возьми бокал, заглуши совесть, он ведь уходит, ОН ВЕДЬ УЙДЕТ!
Милана стояла в раздумьях, ошарашенная неожиданной встречей с брюнетом-Казановой.
Он неотразим в своем уменье обольщать лишь взглядом.
И он уйдет, если ты его не догонишь!
Но он ведь любовник моей подруги?!
Но он ведь итак женат.
Он ведь рыбак, а ты рыбка в его золотых сетях, в море обратно нельзя…
Ты в этом не виновата.
Да, я в этом не виновата,— пронеслось шепотом в голове, вместе с ветром гладя взглядом путь незнакомца вдалеке…

Всё дальше и дальше в вечер…
В чёрном свеченье воздушной глади волн, отражается луна на небе. Замыкая месяц, год. Волосы чёрные как самая чёрная ночь.
Глубоко упасть, с пропасти не встать.
Шаги учащаются, Милана бежит в винную ночь, завлекаемая его походкой, неторопливой, завораживающей, легкой, такой многообещающей.
Брюнет остановился и направил свои голубоглазые огоньки на девушку. Улыбка тенью легла на красивое лицо, ослепляя белизной жемчужных зубов.
— Вы не поверите, но мне показалось, что за мной кто-то шёл,— задыхаясь от жара летнего вечера, проговорила девушка.
— Кого только не увидишь в шелковой ночи, в чёрном бархатном вечере свет не касается глаз,— блеснула полоса его белых зубов.— Не стоит красивой девушке гулять вечером в парке. Я ведь прав. Не так ли, Милана Зари?
Девушка остановилась, подняла зелёные глаза удивленно приоткрыв ротик, к которому прибился одинокий локон каштановых волос, принесённый летним тёплым ветром.
Улыбка Дьявола. Решившего посетить нашу грешную землю, чтобы насобирать новых Душ. Вот, что она увидела на его лице.

Приглашающий туда. Где…
Ищущий взгляд — находит.
Жаждущий утолит любой каприз.
Тонущий утонет лишь в своих нескончаемых желаньях и утехах.
Как Вам Ваш новый Рай?

Вино сделало своё дело, теперь можно всё, не правда ли, волшебный напиток?
— Куда же Вы уходите, Карл? — воскликнула Милана, озаренная луной.
Наверное, только той было известно, куда уходит ветер, куда заходит вечер, куда незнакомец направил свой ход.
Вдох. Выдох. Как прекрасна эта ночь!
— Сегодня я Ваш проводник,— преклонился верный ученик Любви, показав жестом изящной руки, что сегодня место девушки подле него.
Зеленоглазый восторг вспыхнул во всем женском существе. Мизо вдохновенно подошла к брюнету. Вдохновленная дуновением нежности черноволосого незнакомца.
Но почему же незнакомца?
Уже нет. Он ведь великодушно согласился проводить её до дома!
Он принадлежит только себе.
Он улыбается обольстительно, лишь тебе, думает каждый про себя, и никому. Берет сейчас твою руку. А завтра возьмет другую. Не ревнуй, не требуй, не жди. Наслаждайся лишь этим мгновением, ведь оно так мимолетно.
Впрочем, как и жизнь…

7
Ветер умирает в центре Берлина, оставляя душный город встречать утро в одиночестве.

8

B темноте прозвенел фосфорический блеск красных глаз… она попятилась, но…
…Горло разрезали острые зубы. Крик, не успевший сорваться, был поглощен тишиной: петля затянулась на шее…
В глазах отпечатался ужас…
Спи спокойно, дитя моё. Да пребудет с тобой Вечность.
……………………………………………………………………………

Bезде вредно потрескивали полицейские рации. Люди, столпившиеся вокруг желтой ленты, словно муравьи, с интересом вглядывались в круг осевших там детективов. Вообще все это действо больше походило на раздавленный муравейник или на осиное гнездо. Довольно упитанный мужичек, пытаясь прорваться через всю эту толпу зевак, долго ругался благим матом с медицинскими терминами. Человек, который мог спокойно жевать сочные гамбургеры, при этом безмятежно ковыряясь в посиневшем трупе, ворвался в оклеенный круг и уже пожимал руку своему знакомому детективу Томасу Байрону. Он был один без напарника, который уволился, так как давно хотел уже это сделать. Постоянные стрессы повышают тягу к еде, сигаретокурению, выпадению волос и импотенции. Ему было 35, и он ушел. Патологоанатом нагнулся. В его практике трупы не редкость и вообще трупы для него даже обыденность, так как он патологоанатом и не верит в зомби и прочую чушь, но на лице его отпечатался ужас:
— Господи! — только успел проронить он.
— Да, ее здесь утром обнаружил уборщик в парке, — начал Байрон.
— Ее задушили и как это не странно, видите эти две ранки у нее на шее? — Альфред указал пальцем на шею в том месте, где проходит артерия. — Похоже, из девушки пытались выпить кровь.
— А умерла она от удушья, верно? — Томас призадумался и оглядел столпившихся людей. — Убийца всегда возвращается на место преступления. Где же этот ублюдок? — тихо произнес детектив и выпрямился во весь свой двухметровый рост.
— Ну моя работа здесь окончена, посему все подробности узнаете после вскрытия, уважаемый коллега. — патологоанатом поднялся, снова пожал руку Байрону и поспешил удалиться, предвкушая радость от работы.
Да, сказать, что Альфред Поплавски ее любил – не сказать ничего. Это все равно, что сказать "Она слегка беременна", или "Он немножко мертвый". Альфред ее обожал. Она была его утешением и единственным смыслом жизни.
— Кстати, Альфред,— окликнул патологоанатома Байрон,— Может ли человек прокусить зубами артерию?
Доктор Поплавски обернулся и задумчиво посмотрел на детектива:
— Вы хотели сказать, может ли обычный человек прокусить аорту? Нет,— снял перчатки док и взглянул на зеленоглазую девушку,— это совершенно невозможно.


Итак, убийство. Какой-то ублюдок, назовем его так, подстерег в парке свою намеченную жертву и, возомнив себя повелителем мух или кем-то еще, укусил ее в шею, чтобы выпить кровь, а затем задушил. Вот весь его гнусный план. Маньяк убил один раз – маньяк убьет второй раз.
Байрон сидел в кафе и думал о проклятом убийстве, которое его так напрягло, что он, не замечая того, поглотил пятый хот-дог. Хотелось курить. Убийства его не возбуждали, как трупы патологоанатома, но сильно удручали. К тому же напарник уволился, а ему не слишком хотелось разгребать все это дерьмо в одиночку. Зажигалка щелкнула, извергнув из себя последнюю вспышку света, и погасла.
Вы никогда не задумывались, почему главный герой боевика, на которого возложено спасти мир, оставшись в трудной ситуации, сидит и думает: "Мне нужен огонь". А еще представьте, что если через минуту он не добудет огонь – вся планета погибнет. И что же? Тут он шарится в карманах и находит коробок спичек. Тот радуется, открывает коробок, а в нем, естественно, всего одна спичка. Тридцать секунд – напряжение как в активном жерле вулкана, пот ручейками скатывается со лба героя-одиночки. И вот, дрожащими руками он достает эту завалявшуюся спичечку, лихорадочно чиркает по полоске на коробке, и что бы вы думали? – Спичка не загорается. Не загорается во второй раз – ведь осталось целых двадцать секунд до тотального разрушения. И вот, когда остается пять секунд, из головки нехотя проглядывается синее пламя. Три, два, огонь. – Планета спасена, все счастливы. Чуть не наложивший в штаны герой ощупывает карман пиджака и обнаруживает зажигалку. – Конец. Морали нет. Но Томас ощутил себя именно тем героем. Но он-то в отличие от него не забыл, что на случай, если зажигалка не зажжется, то у него есть коробок спичек в кармане пиджака. Байрон отложил зажигалку, залез в пиджак, с радостью достал коробок, открыл и улыбнулся – в коробке красовалась одна спичка. Хорошо, что от Томаса не требуется спасти мир, и вообще на героя боевика он тянет вряд ли. Но иронию он не оценил. Когда спичка не зажглась во второй раз - Том сломал спичку.
— Это и есть ваше кафе, где полицейские отдыхают? Не люкс конечно, — в дверях прошмыгнуло что-то мелкое и шумное. Оно обошло все столики, сетуя на то, что полицейскому не гоже сидеть за пыльным столом, что хот-доги вредны для фигуры и что курение вызывает рак легких, в общем мистер Праведность.
— Что за… — Томас поперхнулся и посмотрел на незваного коротышку, с важным видом ходившего между столами. Грудь вперед, плечи расправлены, спина прямая, благородный профиль гордо направлен к звездам. Весь этот конгломерат добра и справедливости, ростом 163 сантиметра, запинается за стул и, наконец, падает на пол, извергая из себя при этом следующую фразу:
— О, Боже, упал… — быстро отряхивается и садится на тот же стул. — Мне стакан минеральной воды и зеленый салат, пожалуйста, — машет коротышка рукой, — поторопитесь, я расследую зверское убийство, я полицейский.
Последние слова прозвучали так, как если бы он сказал "Я Бог" или "Я Ангел, несущий на своих крылах добро и справедливость". Все стихло.
— Какого… — Томас кашлянул смачно и громко в кулак и уставился на пожирающего зелень Мистера Полицейского.
— Что за мелкий цунами? — поинтересовался сосед детектива. — У меня мурашки по коже от этого типчика, как будто торнадо прошелся.
— Не… — Томас взял в руки звонящий телефон и приложил к уху, в которое начали влетать непонятные фразы, громкие и непрерывные, как горох. Байрон успевал вставлять только: — Но… послушайте… это же… я не… — после чего голос исчез. — Я знаю, кто этот мелкий, — прищурился Томас с презрением, губы его подрагивали, а сигарета в руке превратилась в пыль. — Это мой напарник.

9
Hебо широко раскрыло свой глаз. Большой жёлтый, светящийся золотом и горящий жарким пожаром, дневной глаз. Следящий и оберегающий от темноты. Любящий всех жителей дня, созданий света.
Да, небо, как некоторые люди и животные, тоже имеет разные глаза. Глаза, символизирующие добро и зло, свет и тьму – Солнце и Луна.
Дневной глаз добрый – с высоты взирает на мир, купая в своих лучах со светлой улыбкой.
Ночной – злой. Он не улыбается, а скалится. Он смотрит с высока вниз, испуская свет, но не освещает, а, как прожектор, вырезает из тьмы беглеца – дневного обитателя, сбежавшего в ночь. Он, подобно прицелу ищет жертву, выделяя её из тьмы бледным мертвенным светом, обрекая на Смерть.
Смерть – подруга Ночи. Но Смерть, в отличие от Ночи смотри не злыми глазами, а равнодушными… Ей всё равно кого забирать – больных или здоровых, старых или молодых, детей или взрослых, ей плевать на национальность и вероисповедание, на то праведник ты, или грешник, последний подонок или самый обычный серый человек из толпы, отличившийся только тем, что родился однажды, гений или идиот – не имеет значения.
Луна же выбирает только тех, кто молод и здоров, полон сил и хорош собой, кому предвещали блестящее будущее… и отдаёт его на съедение Смерти, которая, бросив равнодушный взгляд на очередное жертвоприношение, проглотит его.
Не надо, однако, думать, что зло обитает только ночью, что добро не выходит за границы дня.
Потому как абсолютная темнота содержит в себе свет.
Свет – это и есть Абсолют.
Потому как яркий свет слепит – окуная во тьму.
Потому как свет создаёт тени,
А тьма лишь доказывает существование света…
Ночь как и День имеет своих героев,
А День как и Ночь обрекает на смерть.
И только Небо добро улыбается или зло скалится в зависимости от времени суток.

Итак, Солнце уже взошло. Небо сияло чистым голубым светом, ярким над головой и, светлея к горизонту, сходясь вдали белой полоской с землёй. Белые пушистые сгустки тумана – облака – не омрачали этой непоколебимой глади. День обещал быть ясным и жарким.
Всё было как всегда. Дневные звуки уже давно наполнили город: гул моторов, голоса людей, пение птиц, лай собак, топот каблуков о тротуар – всё ожило, всё радовалось Солнцу. Каждый был занят своими обычными повседневными делами. Всё как всегда. Но разве это не есть чудо и верх совершенства? «Жаба, рождающая жабу, есть совершенство
и самое большое чудо на земле»1.

В такой самый обычный день в одном из домов белокурая девушка девятнадцати лет, с каре-зелёными глазами, сидя на диване в гостиной, разговаривала по телефону, накручивая прядь своих светлых волос, собранных в хвост, на палец. В большое окно проникал свет, стелясь по полу и стенам.
В этот момент дверь комнаты на втором этаже распахнулась, и в неё появился парень, такой же белокурый, как и она. Широко зевнув, он протёр глаза, обрамлённые тёмными кругами – признак бессонной ночи.
Надо, однако, признать, что он пытался заснуть: честно жмурился, считал до ста – но всё тщетно – сон шёл его стороной, оставляя наедине с ночным видением. Порой, чтобы мы не делали, как бы не пытались, уснуть не удаётся. Бывает, яркое видение или ночной кошмар оставляют сильное впечатление, раздувающее лёгкую дымку сна, навеваемую из мира грёз. Окончательно потеряв надежду заснуть, он решил не тратить больше на это сил и времени, и на всю оставшуюся ночь и утро погрузился в чтение книг.
И сейчас, уставший и бледный Жерро, а это был именно он, перегнулся через перила, проверяя, кто разговаривает. Увидев свою сестру, он ещё раз зевнул и, засунув большие пальцы рук в передние карманы светло-голубых джинсов, спустился вниз по изогнутой лестнице. Бросив на сестру ещё один равнодушный взгляд зелёных глаз, парень скрылся в кухне.
Нэтт его даже не заметила, продолжая всё так же весело говорить по телефону, крепко прижимая трубку к уху. Весёлый звонкий смех, золотым колокольчиком прозвенел в комнате. Именно этот её смех так раздражал в ней Жерро. А ещё картины, развешанные по всему дому – творения рук его сестры, учащейся в берлинском Университете Искусств. Нет, он не мог отрицать её таланта, но так же он считал её виноватой в том, что ему пришлось уехать из родного города, оставив там всех, кто был ему дорог и любим. Конечно, Жерро понимал, что Нэтт здесь ни при чём, что рано или поздно всё равно встал бы вопрос о переезде. Он это знал: мама говорила ему об этом давно. Всё откладывалось из-за покупки дома. В какой- то момент он даже подумал, что останется там, но однажды утром, как гром среди ясного неба, прозвучали роковые слова: «Жерро, собирайся. Через две недели мы уезжаем…».
Нэтт живёт здесь два года – у неё полно друзей. Мать перевели сюда работать. Всем хорошо. А что делать ему? Он плохо сходится с людьми. О нём, как всегда, никто не подумал. И вот теперь, в результате пережитых волнений, перелёта и расставания с любимой, его мучают кошмары.
Жерро вернулся из кухни с большим пакетом чипсов. Солнечный луч упал на металлическую пряжку его ремня, рождая зайчиков. Темно-синяя футболка аккуратно заправлена. На ней изображён летящий мотоциклист, взмывший вверх на своём мотоцикле, под надписью МОТОКРОСС. Он остановился напротив телевизора, создававшего фон, так как его никто не смотрел. Нэтт была слишком увлечена своей беседой.
На экране мелькали образы: пространство, оклеенное жёлтой лентой, и куча полицейских рассыпанных по площадке, подобно муравьям. Жерро замер с открытым ртом, остановив руку с чипсом на полпути.
Репортёр говорил с экрана фразы, вылетающие через динамики и врезающиеся в уши парня.
«Сегодня ночью в Берлине, в районе Трептов – Парка произошло убийство. Убито шесть молодых людей. Все они скончались на месте в результате многочисленных телесных повреждений и большой потери крови. Нападавший скрылся с места преступления.
В настоящее время на месте происшествия работают полицейские эксперты, пытающиеся установить тип орудия, которым можно было нанести подобные повреждения. Ведь жертвы буквально разорваны на части.
Среди простых жителей Берлина уже гуляют слухи о том, что это сделал хищный зверь, предположительно волк, сбежавший из зоопарка.
Сотрудники городского зоопарка уже выступили с заявлением, что ни волк, ни какой-либо другой зверь не покидал его территории.
Недалеко от места преступления был найден седьмой пострадавший. В данный момент он пребывает в шоке и не произнёс ни слова.
По факту убийства возбуждено уголовное дело.
Так что же это было? Разборки враждующих группировок, дикий зверь, гуляющий на свободе, или на улицах Берлина появился новый маньяк-Потрошитель?
Полиция отказывается давать комментарии…

Кровавый глаз Луны нашёл свою жертву прошлой ночью, — промелькнуло в голове. — А ведь он чуть не выбрал Тебя!

— Эй! Что застыл? — неожиданный резкий голос сестры вырывает из мира, где кроме тебя обитают ещё твои иллюзии, страхи и призраки, устроившие шабаш этой ночью, на который ты попал волею случая – только лишь потому, что всё это происходит в твоей голове.
Кажется, Нэтт закончила разговаривать. И теперь Её Величество соблаговолило обратить своё внимание на него – жалкого смерда. В этом все мы – замечаем окружающих нас людей, только когда нам нечего делать.
Жерро вышел из оцепенения, смотря на неё несколько отрешённым взглядом, машинально отправляя чипс в рот.
— Теперь я всё понял, — произнёс он тоном философа, постигшего истинный смысл бытия, садясь на диван рядом с Нэтт.
— Что ты понял? — почти равнодушно спросила сестра, стараясь скрыть ту маленькую каплю интереса, которая говорит – а вдруг что-то важное. — Что нельзя стоять рядом со старшей сестрой, когда она разговаривает по телефону, и подслушивать? — окончательно закопала она её глубоко под издевательским тоном.
— Нет, — отрицательно мотнул он головой, поглотив сразу целую кучу чипсов, непременно при этом накрошив на пол. Старательно пережёвывая их, нарочно растягивая время и подогревая любопытство сестры, дабы эффект от ответа был сильнее. Наконец, произнёс:
— Я понял, что это сделали вампиры, — заметив застывшее непонимание в каре-зелёных глазах, пояснил, отправив лёгкий кивок в сторону телевизора, — Ну, шестеро зверски убитых. В общем-то, я думаю, что все нераскрытые убийства – дело рук вампиров и что…
— А я думаю, что ты больной! Тебя глючит!
— Ага, — в тон ей парировал парень, — ты себе даже не представляешь как. Например, сейчас мне кажется, что со мной кто-то разговаривает.
— Да что с тобой разговаривать. Тупо время тратить, — небрежно встряхнула волосами недовольная сестра. — И вообще, отодвинься! От тебя воняет луком, — брезгливо оттолкнула братца.
Жерро язвительно улыбнулся. И представление началось…
Почти по локоть забравшись рукой в пакет, он достал хрустящую массу чипсов. По-бутафорски запихнул их в рот, смачно чавкая, засыпал чистую футболку и диван крошками.
— Свинья! — поспешила она покинуть представление.
Зрители сбегают, не досмотрев сеанс до конца!
— Нэтт! — окликнул он, дожёвывая.
Та остановилась и вопросительно уставилась на него.
— Кстати, о еде, — зажмурив один глаз, он прицелился и отсалютировал сестре указательным пальцем, будто выстрелив по ней, — ты первая в их списке на ужин, — утвердительно помахал он головой. В глазах блеснули зелёные огоньки.
— Ты в них не веришь, а вампиры обожают, когда в них не верят. Это огромное удовольствие, лично разубедить жертву в её предрассудках, когда она уже прижата к стенке и смерть неизбежна. В этот момент она напоминает креветку на тарелке, над которой занесена вилка. – Неминуемый конец уже известен: вилка пронзает мягкое тельце и отправляет в рот… Прям как этот чипс, — Жерро вертел чипс, рассматривая его со всех сторон, золотой, хрустящий, аппетитно поджаристый. Нарочно оттягивая момент попробовать его на вкус. Так он становился ещё более желанным… Наконец, съел его, изобразив на лице необычайное наслаждение:
— Ммм… Очень вкусно, — облизнул он кончики пальцев. — Кровь, пропитанная страхом – сладкое, обжигающее удовольствие. Нектар. Пища богов.
Думаешь, они откажутся от такого?
Впрочем, не напрягайся, Нэтт, тебе всё равно этого не понять.

Внимательно выслушав весь этот длинный монолог, украшенный блестящей актёрской игрой, Нэтт метнула злобный взгляд в парня:
— Мой тебе совет, брат, — раздражённо произнесла она, — перестань играть в свои идиотские игры, и обратись, наконец, к психиатру. Вдруг, ещё не поздно, и тебя вылечат, — поднялась наверх и скрылась в своей комнате.

Жерро выключил телевизор, и, жуя чипсы, погрузился в раздумья.
Тени от окна плясали по стенам, успокаивая и убаюкивая своей монотонностью, унося в мир, где дьявольские танцы мыслей разгорались с новой силой, изгибаясь в страшных конвульсиях вокруг костра – ночного видения. А ты, случайный путник, увяз в этом с головой, как в трясине.
На поверхность воды этой чёртовой пляски всплыли слова, одной из книг, пролистанных за это утро:

«В старые времена горожане всегда знали, когда в глухую ночную пору вампир отправлялся на охоту. В таких случаях луна становилась кроваво-красной, все собаки в округе выходили на открытое пространство и начинали выть на неё…
Странные вещи случались в такие ночи…
Нормальные люди совершали безумные поступки…»2

Ухватившись за них, он тоже закружился в адском танце, опускаясь на дно преисподней.
Убрал непослушную чёлку с лица, проведя рукой по затылку.
— А! — отдёрнул её от неожиданной боли.
Жерро аккуратно проверил затылок, нащупав там большую шишку.
Откуда? — в глазах застыло удивление, постепенно сменяющееся растерянностью.
Шутки шутками. Но что же на самом деле произошло на крыше? Может, я, действительно, схожу с ума?
Впрочем, нет, — сходу отверг он эту идею. — Я точно знаю, что не сумасшедший. Хотя… если задуматься, сколько умалишенных считали себя психами?.. Ни одного…
Надо выспаться. Я устал…

Сестра поспешно спустилась с лестницы, накидывая сумочку на плечо. Ее глаза на свету казались светло-зеленного цвета.
— Куда это ты собралась? — спросил Жерро.
— А что? Я же тебя не спрашиваю, куда ты ходишь. Скажешь маме, что я ушла.
— Как будто она сама не увидит, — продолжал он. — Лучше сказала бы куда.
— Далеко. А теперь закрой за мной, — сказала девушка мальчишке.
— Передавай привет вампирам. Хе-хе.

---------------
1 Пример из Виктора Гюго "Человек, который смеётся".
2 Майкл Стокс "Дракула".

10

Город купался в лучах заходящего солнца. Свет золотыми нитями спускался с небес отражаясь от зеркальной поверхности воды. Сияющий путь в Рай: пройдя по воде, ухватись за солнечный луч и устремись вслед за светилом в мир вечного счастья, вечной чистоты, гармонии, тепла и света. Он там за горизонтом. На закате откроет свои врата, поманит, усмехнётся и вновь запрёт на замок, окунув город в темноту. Совсем рядом… но где найти солнечную лестницу, по которой можно забраться в этот мерцающий золотом мир? Как пройти по пути известному лишь Солнцу? Человек не знает и остаётся во тьме… наедине с собой.

Закат приносит расставание. Расставание с Солнцем на долгую ночь. Расставание с любимым на долгий месяц.
Месяц не видеть ей любимых глаз, не ощущать вкус любимых губ. Целый месяц… Вечность.
Пока ещё вдвоём. Пока ещё губы соединены в пьянящем танце поцелуя. Остановись, мгновенье, - ты прекрасно! Не уходи, Солнце, погоди ещё минутку, подари им свой последний луч, осветив их любовь. Любовь всегда бывает только настоящей.
Руки крепко сплетены… Пока…
Но вот их вечность рушится. – Мгновенье истекает, Солнце прячет последние лучи…
На влажных губах остаётся только вкус поцелуя. Голубые глаза грустно смотрят на девушку.
— Пока.
Пальцы ещё сплетены…
— Мне пора, Ретра. Поезд сейчас приедет.
Удаляется…
— Я люблю тебя, Кристиан!
— Я тоже люблю тебя.
Уходит. Толпа постепенно проглатывает любимый образ…

Время, когда в реке отражается целый город с его прекрасными огнями, уже пришло. Ночной бриз, обрисовывал разноцветные очертания высоток и облаченную ореолом мерцания высотную телевизионную башню.
Просто Шпрея превратилась в огромное зеркало. Заветная прохлада так таинственно –прекрасна, завораживающая, ровно дышащая в спину.
Мы видим лишь одну сторону луны в своём безбрежном мерцании, а другую заволакивает тайная ночь.
— Здравствуй, мой Чёрный Кардинал,— тихо обратился к луне приглушенный мужской голос.
К луне, к той самой луне за гранью, той самой невидимой её половине, которая чернела вдали.
Волосы создавали лёгкий шепот, извиваясь по его бледному лицу.
Голубые отблески в глазах — как глубокое напоминание о небе с его гуляющим по крышам ветром.
О небе без единого облака.
Ровные равнины его глаз застыли, вдумчиво всматриваясь в даль. Ту самую отражающуюся глубокую даль ночного города, залитого светом.
Прекрасный кадр.
Застывший в небе прощальный ноющий закат, вернее то, что осталось от него — масляная, словно усыпанная розами воронка, уходящая далеко за горизонт, пропадающая, неумолимо тающая… умирающая…
Твои заводи обнажают мой грех…
Вспышка фотоаппарата забирает этот оторванный кусочек времени и оставляет эти «плавающие гирлянды» города на пленке. Они напоминают китайские фонарики в бал-маскарад. Только теперь они плавают в реке, словно маленькие лодочки.
— Иллюзия…— улыбнулся Карл.
Трава чуть слышно зашелестела, и в воздухе повеяло ароматом женских духов.
Город излучает ультрафиолетовые столбы размытой краски на взволнованной глади воды.
В отблесках заката трава окрасилась багровым оттенком запёкшейся крови.
Запах свежей травы звенел вместе с жужжащими звуками природы, владеющей водной стихией. Тминный цвет обрамлял покачивающиеся колосья травы. Они наклоняются своими махровыми метелками и колышутся под уставшими ногами юной девушки.
Они так печальны. Её глаза…
— Живые возвращаются, мёртвые — никогда,— тихо послышалось за её спиной, и белокурая девушка остановилась. На фоне уходящей вдаль воронки тающего заката её силуэт казался особенно красивым. Когда ветер заводил её локоны в чарующем танце белеющего хвоста её густых волос.
Он словно играл с ним, подкидывая вверх. Девушка повернулась. Из её глаз капали слёзы, росой притаившись на розово-алых щеках:
— Простите?— отвела она взгляд потускневших голубых глаз от земли, увеянной сладкими ароматами ночной пыльцы.
Все цветы ночью закрываются…
Запирают свои бутоны…
(не надо впускать чужаков…)
Парень, стоящий у берега реки закрыл фотоаппарат, вглядываясь в глубину плавающих пятен в воде, разноцветных клякс, отбрасываемых фонарями города.
Не оборачиваясь, он продолжил:
— Не стоит оплакивать живых, стоит оплакивать мёртвых,— вдруг брюнет наклоняется к земле и, наконец, поворачивается…

В его руке сорванный цветок, ведь в июле так много разных цветов. Из всей палитры красок он выбрал этот василек. Он избрал его за холодный мерцающий свет.
Блондинка нехотя пошатнулась, сжимая в руке платок, но когда в водяной глади её глаз отразились его яркие глаза, та неожиданно улыбнулась.
Черноволосый парень протянул сорванный цветок и произнёс:
— Теперь ты можешь оплакивать цветок.
— Спасибо,— смущенно проронила девушка, вытирая слёзы. Цветок легко затрепыхался в её руке.
Ах, этот грубый прохладный ночной ветер!
— Уже холодно, а Вы в лёгком платье,— улыбнулся незнакомый собеседник.
Этот нежный карминовый цвет придавал его губам особую таинственную страсть. Они неожиданно поцеловали тёплую руку девушки и произнесли:
— Карл. Карл Понеттер,— он посмотрел, приклонившись, чуть исподлобья, но это дикое сочетание его бледной кожи, глубоких насыщенных индиговых глаз и белых ослепительных зубов заколдовало её,— Очень рад нашей встрече,— закончил парень, и волнистый локон его антрацитовых волос упал на его высокий белый лоб.

...дикое сочетание блестящих чёрных волос и бледной тонкой кожи…

Его фотоаппарат приклонился…
Немного опешив от его красоты, блондинка сказала:
— Ретра…,— её лицо забыло грусть, щёки расправила радостная улыбка счастья и звонкий смех, когда Карл наставил на неё объектив фотоаппарата. Он издал вспышку света и сохранил в своей памяти светловолосую девушку в лёгком ситцевом платье с цветком в руке.
— Вы правы, Карл, вечером стало так прохладно! Я вся дрожу! — вдруг его лёгкое, пробирающее до кожи прикосновенье и тепло, когда красавец накинул на её открытые плечи свой чёрный пиджак.
Вдали, у берега реки, в которой отражался, наверное, весь город, раздаётся звонкий смех…
На берегу величественной Шпреи…

11

— Уже двенадцать часов! Двенадцать! Нэтт, где ты была?!!
— Мама, я гуляла. Тебе разве Жерро не сказал? — начала оправдываться девушка.
— Почему ты пришла так поздно? — карие глаза женщины были не довольны.
— Мама, мне уже девятнадцать лет и я могу делать все, что захочу! — та поднялась на второй этаж и громко хлопнула дверью. Вдруг дверь открылась, девушка вышла и открыла дверь в комнату напротив: — Жерро!!! — закричала она, — А ну вставай! Почему ты не сказал маме, что я пошла гулять?! Вставай!
Тот долго не отвечал, но вдруг глаза пацана приоткрылись:
— Отстань.
— А ну вставай! — начала она требушить постель брата.
— Отстань, — повторил тот спокойно.
— Ну и дурак. Завтра поговорим, — прошумела та, хлопнув дверью.

12

Tы завладел моей Душой, Мой Господин.
Еще тогда, когда я впервые увидела Вас, Карл.
Поздно сожалеть о чем-то. Звезды смотрели на нас в тот вечер и в их свете Вы были неотразимы. Когда ветер трепал шелк Ваших волос, Вы были так прекрасны, Возлюбленный мой. — вздыхала томно девушка, глядя на звезды в окно.
Она томится, предаваясь сладким воспоминаниям о том, с кем ей довелось провести чудесный вечер.
Когда время останавливалось по приказу его взгляда, казалось, он мог управлять ветром и заставить упасть звезду.
Милана поймала взглядом проносящееся мимо светило и, прикрыв свои бархатные зеленые глаза, загадала желание…
"Твои глаза прекрасны"
сказал он ей тогда
"Они словно изумруд" продолжал сладко звучать его мягкий голос, тревожить Душу, заводить в трясину любви.
"Они напоминают мне детство"
Они были такие же зеленые в тот день…
— В детстве Вы были счастливы и беззаботны. Вас обожали родители, у Вас было много друзей.
— Друзей... — улыбнулся Карл
— Я только хотела сказать, что Вы очень красивы. Ваша внешность… — Милана коснулась волнистых локонов молодого парня, но отдернула руку, увидев его глаза.
— Внешность… Это мое проклятие. Я — волк, одинокий, отбившейся от стаи, в отчаянии воющий на луну,— он поднял ясные голубые глаза на небо,— Все покинули меня. Даже мой самый близкий Друг. Даже он ушел от меня. Вначале родители. А потом и он…
Девушка отпрянула, ощутив невыносимую боль в глазах собеседника.
Герхард Трой…
Брюнет печально отвел взгляд и подал руку девушке. Та поднялась с травы.
— Несчастный случай? — спросила Милана, все еще держа его ладонь.
Она глядела в его потемневшие глаза и приблизилась, чуть слышно дыша.
— Я отвезу Вас домой,— поцеловал Карл ее руку, садя в машину…


Мимо девушки проносились многочисленные вечерние огни, освещающие ночные улицы Берлина. Отовсюду слышалась музыка, которую уносил теплый летний ветер. Разноцветные фонари пылали в воздухе, выводя причудливые узоры. Звездный свет сливался с огнями, освещая небосвод. Потоки прохладного ветра освежали лицо и развивали пышные кудри Миланы по воздуху. Вдруг машина остановилась.
— Вот и все, — сказал Карл. Он раскрыл дверцу и помог Мизо выйти из машины. Милана почувствовала теплое прикосновение его руки.
Лицо девушки выражало улыбку, но зеленые глаза были грустны, как никогда.
Казалось, что она улыбалась сквозь слезы.
— До свидания, — проговорила она, чувствуя, что что-то оборвалось в ее душе. Вдруг на миг ей показалось, что они больше никогда не встретятся, и девушке стало страшно.
— Карл, но мы ведь еще встретимся?...
Брюнет обернулся напоследок и, улыбнувшись, сказал:
— Прощайте…
Затем сел в чёрный BMW и уехал.
Милана ухватила последний взгляд, который бросил ей Карл. Машина смешалась в реке других машин, огней и звездного света. В небе кружился карнавал звезд, а Милана все смотрела на дорогу, провожая его. Вдали раздавался смех. Мизо закрыла глаза, и хрустальные слезинки блестя, скатились по ее щекам. И только дождь заплакал вместе с ней…


День, казалось, растянулся на месяц. Шевелились кудри её волос. Нет, день растянулся на вечер, на вечно повторяющийся один и тот же вечер! Она жила в нем, в этом дне, на этом дне вечера, где прошлое – всегда настоящее. Где все события сходятся в одну точку.
Твои глаза…
Где всегда повторяется одно и то же
 Как тогда…
Ты отражаешься ровно в озере невольников - твоих глаз.
Ты – невольница!
Да-да. Твои глаза – тюрьма для двоих. Холодные стальные озёра ярко-голубой глади, в которых находятся невольники, заточенные в твои омуты.
Я ору в твоих глазах, налитых небом, в которых звенит предсумрачный рассвет, — беззвучно шептали её губы, будто молитву.

…и, стоя по горло в воде, и, видя плоды, не мог утолить жажды…

пронеслось в голове, вспыхнув, словно искра пронёсшейся кометы в ночном небе.

…так как вода уходила из-под губ его…

Своим взглядом ты обрекаешь меня на вечные муки.

…обреченный богами лидийский царь на вечные муки Тантала.

На Танталовы муки.
Медь её волос мягко прикасалась к живым загорелым плечам.
Босые ноги мягкой поступью осторожно ложились на пол.
…как Алиса в Зазеркалье…
Пол разделен, расчерчен на сотни больших квадратов, которые с неизменной точностью повторяют одну и ту же чёрно-белую гамму.
Чёрные квадраты, белые квадраты…
На полосе между ними, как в пропасти между адом и раем, наступишь – и попадешь в чистилище, обречешь себя на вечные "танталовы муки".
Раз квадрат…
Два квадрат…
Как похоже на детскую добрую считалочку, правда?
Желтый диск разрезал чернь ночных небес, полуночную цитадель, залитую пеньем цикад.
От света рекламных щитов её слезы кажутся гранатовыми каплями. Они такие колкие, режущие иголки, как будто эта длинноволосая девица в жгучем шелковом пеньюаре цвета киновари плачет кровью. В открытом пространстве города, под её ногами мигают неоновые огни.
Тьма уже полностью дожрала усыпанную, словно розами, алую воронку умершего заката…
Но… не бойтесь, завтра он вновь воскреснет!
Она уже дошла до балкона, её босые ноги облизывает прохладный проснувшийся ветер. Она шла только по чёрным и белым квадратам и не разу не наступила на их стыки!..
И теперь она стоит на балконе ночью, почти нагая, нескромно прикрытая лишь тонкой шелковой тканью. Ноги покрылись гусиной кожей. Губы очерчены красным, чётко, ровно начерченные пухлые блестящие пунцовые губы.
Они неожиданно приоткрылись, над рассыпанными кудрями опьяневший застывший вдруг на месте стеклянный взгляд её глаз.
Взгляд, смотрящий с высоты шестого этажа в ночную пропасть города.
— Это ты, — внезапно сошло с её губ.
Милана прислонилась животом, натянутым скрипящим шелком, к холодному металлу перил. Порыв ветра рывком подкинул сноп её волос, хлестнув по завороженному лицу. Её каштановые волосы ударили сродни плетки, и засыпали волнистыми нитями её лоб, нос и пылающие щеки.
Да что же она увидела там, внизу?
Сердце так бешено заколотилось.
Из лакированного чёрного блестящего BMW вышла блондинка, и Он подал ей руку, приклонившись так изысканно, по-джентельменски.
О нет, пол уходит из-под ног…
Тело теряет опору, ей кажется, что она сейчас упадет. Это же… ведь эта блондинка её заносчивая, надоедливая своим звонким смехом подруга. Подруга, постоянно уводящая всех её парней.
Ретра, — прозвучало в голове, как укол в сердце. Ноги подкашиваются серпом отчаяния, и она падает на колени.

…и тогда боги прокляли Тантала на вечные мучения…

заело словно заезженную старую пластинку в голове.
Красные ногти вцепились в железные прутья, в ярости стремясь согнуть эту чёртову клетку тюрьмы:
— Нет! Только не Ретра! — закричала Милана, — опять она. Эта чёртова долбанная сука!

Сердце билось так быстро, что каждый стук отзывался болью в груди:
— Да будь ты проклята! — поглотило пространство антрацитового неба с его вечными белыми пятнами нелепых звезд.
— Будь ты проклята!

Блондинка, улыбаясь, подает ему руку, а он покорно целует её.

— И моё проклятье убьет тебя рано или поздно! Я не пожалею об этом, потому что это ты во всем виновата, — кричит девушка, сидящая на холодной плите балкона, которую никто даже не видит.
Никому нет дела до ее бессмысленных проклятий этой ночью.
— Я желаю, — шепчут её губы, — чтобы ты умерла.
— Я желаю встретиться еще, — произносит блондинка.

Осторожнее, те, кто желают…
 Ведь желания…могут сбыться.


13

 Он бросил рассвет во тьму,
и небо ожило и залилось синью звезд.
Их кто-то рассыпал, когда шёл по млечному пути,
и теперь они валяются на небосводе, потерянно глядя на землю…

А против Света у нас есть нож.
А против Ночи монеты грош.
Рассвет зальётся струёй зари.
Закатом грянут в багрянце дни.
И в час, что где-то прошёл ко дню
Смотрю на небо. Начнём игру?
Зарницей смеркнет поклон пустой.
Оскалом блекнет предел ночной.
Игра завертит в водоворот.
Нож остриём пронзит живот.
А бог предательства не простит
Рассыплет диски монет гроши.
Тс! Слышишь, по небу кто-то идёт,
По вечно млечному пути?
Теперь ты знаешь, откуда звон
Теплится в небе голубом.
Откуда в небе созвездий свет.
Откуда стонет тот звон монет.




— Карл! Посмотри, какие звёзды!! И какая полная луна! — радостное лицо блондинки осветил лунный свет.
— Она прекрасна! — произнес приглушенный мужской голос.
Карл медленно приблизился к молоденькой девушке, слегка коснувшись ее лба, убрал нависшие белокурые волосы и тихо произнес:
— Лунный свет так легко и так нежно ее взглядом ласкал,
 Ее губы чисты и безбрежны, как глубокий Байкал.
 Звезды падают, о земь разбившись, будто тысча зеркал.
 Слышишь ль ты, ведь его я так долго, так долго искал…
— О! Этот стих чудесен! — звонкий голос рассек тишину, окутавшую всё вокруг.
— Тебе нравится мое скромное четверостишие? — легкая улыбка коснулась его бархатных губ.
— Ты сам его сочинил?! О, Карл! Ты такой умный! — Ретра снова залилась игривым смехом. Вдруг её лицо стало серьезным, а в глазах застыл вопрос: — Карл… а Байкал это город? — пытливый взгляд вопросительно глядел на красавчика.
Карл в недоумении посмотрел на блондинку:
— Ретра…. — произнес он: — Байкал это… — внезапно речь его прервалась из-за неожиданных алых губ девушки. Непонятные торопливые движения Ретры не застали брюнета врасплох. Он ловко обнял её за талию и ответил на поцелуй. Задыхаясь от обжигающих губ, освещаемые полной луной они утонули друг в друге, растворившись в сумасшедшей пьянящей пылающей ночи. Сердца бились в унисон с учащенным дыханием. Вдруг та прижалась к теплой мужской груди и тихо спросила:
— Тсс… ты слышишь?.. странные звуки?
— Это дети ночи… — убедительно ответил Карл твердым голосом.
На миг блондинка затаила дыхание. Ее сердце бешено колотилось, пытаясь выскочить, вырваться выпрыгнуть из хрупкой груди. — Дети.. ночи?!
— Сверчки! — хитрый взгляд заворожил напуганную девушку. — Красиво поют, правда?
— Дааа… — дрожащим голосом чуть слышно прошептала Ретра, — сверчки, это хорошо, что сверчки, а не…
— Вампиры? — с загадочной улыбкой закончил Карл.
— Да, — беззвучно ответила Ретра.
— О, вампиры издают совсем другие звуки, звуки порхающих крыльев, звуки голодного воя волков на луну или даже… — он улыбнулся, показав клыки. Медленно приблизился к уху…
Испуганные глаза девушки стали неестественно большими,
— … совсем беззвучные порывы воздуха, ветра, бродящего по крыше.
— Карл, мы ведь на крыше! Вдруг…
— Что с тобой, моя милая? — прошептал Карл, и его пальцы провели по губам блондинки. — У тебя синие губы, ты замерзла?
Девушка еще сильнее прижалась к мужчине:
— Может, мы пойдем ко мне? Здесь так холодно.
— Как в склепе? — с улыбкой добавил Карл, обнажив свои белые, как снег зубы.
— Да, — хриплым голосом отразился глухой звук.
Карл засмеялся и взял её на руки.
— Пошли, а то ты стала белая, как мел. А я не люблю мел. — он закружил чуть видно боязливо улыбающуюся девушку. Звезды, луна кружились над ее головой, водили свой безумный, таинственный и ночной хоровод под пение сверчков. Все перемешалось. Все слилось. Ретра оказалась у дверей своей квартиры с ослепительно красивым мужчиной, самым желанным и самым нежным на земле.

14

Oна будто спит.
Ветер обдувает ее красивое лицо, гладя волосы легкой рукой. Кожа так молода, что даже румянец тлеет на щеках и губах, как пепел тлеет, прогнав огонь. Огонь жизни. Молодость.
Она, словно сон.
Но сон иногда предстает невиданными образами, как огонек мерцает и блекнет в лесу, маня путника все дальше от дома. Мерцает и блекнет… и потухает…
Вспыхнет в новом месте.
Запутает, заворожит, заведет в трясину ночи. А к утру путника найдут бездыханного на опушке.
Оказалось, он плутал кругами всю ночь…
Светлячки играли.
Путник не понял игры…

Она будто спит.
Если бы не окровавленное горло и синяки на шее.
Если бы не страхом налитые голубые водянистые глаза, на которых лежала печать ужаса.
Если бы не эти отметины на шее…
Белокурые волосы падают на лоб. Руки безмятежно лежат вдоль тела девушки. Кажется, она не сопротивлялась…
В парк Hasenheide подтягиваются любопытные взгляды зевак.
В парке Hasenheide произошло еще одно убийство.
В парке Hasenheide орудует серийный маньяк.
Журналисты потно придумывают кличку психопату, обзывая парк "Последней станцией в Ад". Новости призывают девушек не гулять в парке ночью. А полицейские пытаются разогнать зевак с их любопытными хлопающими глазками.
Лучше бы им не приходить на "Последнюю станцию в Ад". Ну что уставились? Проваливайте! — хотелось крикнуть Байрону, тонувшему в этом море человеческих тел. Хотя для него это был скорее ручеек. Самые высокие доставали до груди. А вот Фрэнки пришлось нелегко. Закутавшись в плащ, как летучая мышка, он размахивал руками и показывал полицейский значок. С трудом добравшись до лежащей на траве девушки, они остановились.
"Богиня", — пронеслось в голове.
Он убивает красивых девушек. Значит, уродинам можно не волноваться.
Хайнц схватился за голову и чихнул. Утром было холодно и туманно.
"Черт! И почему этим любопытным рожам не спится в такой час?!" — подумалось полицейскому с недоверием окинувшего взглядом толпу.
— Итак, — появился Альфред Поплавски за спиной. — Убийство номер два, — как всегда радостный чех снова в работе. Согласитесь, желать людям с его профессией удачи в работе звучит, по крайней мере, зловеще. Все равно, в похоронном бюро "Ритуальные услуги" сказать: " побольше вам клиентов!"
— Красивая, — присел на корточки патологоанатом и закрыл ее голубые глаза. — Очень красивая, — осматривая шею, увидел две характерные пунктирные точки от зубов и печально опустил взгляд. — Девушку убили всего пару часов назад.
Детективы посмотрели на "спящую" красавицу. В тумане казалось, что она все еще дышит. Вот он – иллюзорный мир желаний. Время со свойственной ему жадностью сотрет молодость. Дотлевший румянец исчезнет, оставив мертвенно-белый пепел на лице. И кому, как не Альфреду это знать лучше всех:
— Да, все как и в прошлый раз – девушку обескровили, а затем задушили.
— Знать бы, что она видела в свой последний момент.
В воздухе все ещё витает запах страха.
— Кто же он…


15

— Кто это? — зашевелился голос под одеялом.
— Вставай! Сколько можно дрыхнуть?! Лентяй!
Из-под одеяла высунулась голова:
— Дай поспать!
— А ну быстро вставай! — разъяренная девушка ударила кулаком по одеялу.
Веки резко распахнулись, обнажив большие зеленые глаза:
— Ой! Больно! — завопил голос, — Ты что, Нэтт, с ума что ли сошла?
— Почему ты не сказал маме, что я ушла гулять? А? — начала девушка.
— Почему? Потому что она меня об этом не спрашивала! — голова вновь утонула под одеялом: — а теперь дай мне поспать.
— Я тебе это припомню, — закричала та и громко хлопнула дверью. Последняя спустилась по лестнице.


16

— Шестеро зверски убитых и один раненный. Близ Трептов-парка – кровавая бойня, — прочитала Зозо вслух.
В её глазах отразился страх, пахнущий так терпко. На её губах замерли слова: шестеро зверски разорваны на части в прошлую пятницу… Скандальное происшествие в Берлине. Преступник не найден…
Её лицо побледнело.
Всё как в том сне… ужасном страшном сне… в котором я бежала, не понимая куда, — просвистело в голове сквозной пулей мысль, не дающая ей покоя.
— Привет, Карл, — она подняла глаза. — Слышал о деле нового Потрошителя? Все с катушек съехали – теребят эту тему, — покачала Зозо головой.
— Нет.
Ты, действительно, ничего не помнишь??
Карл положил пиджак на стул и поправил белоснежные манжеты.
Нет, ты помнишь глаза, пожирающие твоё сознание. Взгляд, обручённый со смертью, надевающий кандалы на твой разум.
— Слушай, — продолжает Зозо, отведя взгляд от его глаз. — Так кто же этот монстр? Это жуткое чудовище, способное разорвать человека на части? Единственный выживший находится в больнице Моабит и с тех пор не произнёс ни слова… — отложила газету на стол.
— Не знаю, — улыбнулся Карл.

Улыбка жемчужно-белым оскалом блеснула во мраке ночи.
 Эта улыбка, словно сон, впускает в глаза ночь.
Иллюзией растворяется в воздухе.
Иллюзией…
Весь мир – это…
Что же сказал тот голос?
Не помню.
Зозо очнулась от жалящего глаза света.
Воспоминания развеялись.
— Выпьем, — сказал Карл, слегка коснувшись кончика носа.

17

— Так, мне Марко звонил?
— Что? Ничего не слышу, повтори еще раз.
— Признавайся, звонил? Ведь звонил же!
— Что? — вновь донеслось из комнаты.
— Так, Жерро, не выводи меня из себя. Вырубай музыку и иди сюда.
Воцарилась тишина…
— Марко? Какой Марко? — недовольный парень появился в дверях.
Рядом стоящая девушка строго посмотрела на него:
— Не прикидывайся дебилом.
— Нэтт, но я же все-таки иногда говорю правду, — произнес он невинным тоном, при этом сделав такое лицо, будто его незаслуженно обвинила в самых добрых намерениях.
В дверь позвонили.
— Вот и твой итальяшка звонит. Беги, открывай.
Нэтт поправила свои светлые волосы и пошла открывать.
Парень спустился на лестницу, ожидая скандала.
Дверь распахнулась…
Удивлённый взгляд каре-зелёных глаз…
— Криминальная полиция…

18

По окрашенному тенями полу раздавались шаги. Они шли по длинному коридору напоминающему бесконечный туннель. Стены. Стены. Стены. А ещё этот невыносимый запах, застывающий в жилах. Этот коридор казался вечностью, в которой есть время только на раздумья, терзающие твой ум. Словно вороны, кружащие над умирающим и пронзающие небеса заунывным карканьем. Это словно проклятие…

Жерро не отпускали эти чёрные вороны смерти, летавшие в его голове. Белые туннели стен навевали странные думы о Жизни и Смерти. Это всё казалось таким странным…
Это всё как будто не с тобой. А что ещё может чувствовать человек, в дом к которому ворвались полицейские и сообщили, что его мать умерла.

Ирония. Невыносимая ирония. Ведь совсем недавно Ты посмел над Смертью пошутить…
Полный мужчина в белом халате приветствует детективов. Его руки приподнимают белое покрывало, чтобы обнажить тайну…
— АААА.! — ты слышишь голос сестры, которая роняет сумочку.
Сестра роняет сумочку, а ты смотришь на застывшее лицо твоей матери и ощущаешь себя в бредовом сне…
Её лицо умиротворенное, взгляд скользит по его поверхности… щёки, словно серые равнины, ты летишь в непонятный мир и видишь то, что другие не увидели бы при свете фонарей…


Таким и осталось её лицо. Смерть запечатлела его именно таким. Удивительно, какими разными бывают лица убитых. Они остаются такими навсегда…
 

И эта тьма, отравленная лунным светом.
И эта ночь, упокоенная зловещим стоном листвы.
И этот стон, притаившийся на сухих губах, искарёженных страхом, придавали ей сил.
Сил бежать по изогнутым узким дорожкам. Сил видеть бесконечные стены живой изгороди. Бежать, подстрекаемой треском сверчков. Они, как ночные болельщики, наблюдали как она борется за свою жизнь и наперебой кричали: "беги беги беги беги, куда глядят глаза, и не дай бог, не упади".
И стон, и лепет, и вой, и треск, упавших под ноги веток, и верещание задетых её плечом зеленых лиственных стен, изваяющих из себя последний ядовитый каменный смех. Отзываясь этому проклятому дождю, натиравшему землю под её ногами. Да ещё эти каблуки, впивавшиеся в эту мокрую почву, которая мстительно подкладывала эти колкие ветки.
"Замолчите вы! Заткнитесь!" — пробивались мысли сквозь крик. — "Зачем ты кричишь? Ведь он же услышит. Ведь он же догонит".
Он уже на подходе. Лабиринт замыкает и смыкает свои двери, свои входы и выходы. А как же иначе, ведь он тоже хочет поиграть!
Тсс. Пропадает реальность на миг…
Становится тихо… На миг задыхается ветер, пригоняя его воздушные поцелуи, его страстные послания смерти:
— Вернись! Хозяин твой жаждет тебя!
Но не спереди ни сзади, ни вперёд ни назад.
— Помогите!
Агония, Amen, закончила молитву, трепещущую в её груди, которая снова и снова проносится в её голове.
Темнота затопила дорогу. А что, если он прячется за поворотом? … Вдруг выскочит прямо из-за поворота? Или выцарапает своими острыми когтями твои груди, когда ты захочешь передохнуть у этой зелёной ловушки?
— От меня бесполезно бежать, — красные сумасшедшие глаза… — ты агнец мой. Отдай свою кровь и душу во имя вечной жизни Твоего Господина! Открой глаза и ты увидишь мир во всех чёрных красках, впусти тьму в свое сердце, и она заполнит самые потаённые уголки твоей души, ибо я Смерть твоя.
Безумие…
Белое лезвие клыков…
Её отчаянный крик, отчаянный оттого, что она вдруг понимает, что, несмотря на широко раскрытый искорёженный ужасом рот, она не издает ни звука. "Ты рыба!.."
— Живительный поток твоей крови наполнит меня жизнью! Кровь есть жизнь! И эта кровь будет моей жизнью!
Она бежит лишь в своём воображении, стоя на месте, потому что тело не слушается её. Оно слушается лишь страх, отравивший её кровь.


19
;


За 2 года до этого

Безлунный вечер. В тусклом свете свечей металлический блеск серьги.
— Смотри на меня, тварь, когда я разговариваю с тобой. Хочу видеть в твоих налитых кровью красных глазах отчаяние. Хочу видеть тебя сломившимся. Пусть я буду твоим ангелом смерти, — с грубой нежностью он схватил лицо жертвы и поднял так, что красные глаза оказались на уровне серых.
— Красив, как ангел… — злорадная ухмылка.
— Я знаю… тебе больно. Я могу подарить тебе вечные страдания. Но это лишь прелюдия к тому, что я собираюсь с тобой сделать, тварь, — он почти касался губами губ жертвы, все ближе и ближе приближаясь к нему: — Когда ее дыхание касается кожи, они умирают, они все умирают. И она забирает их с собой туда, откуда не возвращаются. Но они-то не ты, и даже если она схватит тебя за твое нежное горлышко, ты не захочешь пойти с ней. Почему ты не сдохнешь?! — он схватил жертву за воротник, чувствуя запах крови. Ядовитый блеск смертельно опасных пронзительных глаз…
Пламя в красных глазах потухло, впуская в себя приливы тьмы. Закрылись…
Взгляд хищника сверкнул в полутьме:
— Секрет, — острая усмешка, издеваясь, резанула самолюбие палача…
— Никто не смеет обращаться небрежно со своей собственной Смертью, ты Тварь, —
Рука, облаченная в белую перчатку, мелькнула в воздухе, хлестнув по лицу врага, нарушившего Его идиллию власти. Плотоядный взгляд серых глаз теперь ублаготворён.
Да наступило царствие Его…
Во веки веков…
Ангел успокоился, небрежно поправив белоснежные лацканы плаща, и удовлетворенно продолжил:
— Наверное, Она просто не знает твой секрет, а Я знаю.
Образ креста, разбрасывающий свет, сверкнул в темноте, заворожённый предвкушением смерти. Он обернулся, обращаясь к публике:
— Он кажется таким беспомощным, правда? Но стоит мне промахнуться, и он покажет свои острые, как лезвие, клыки. Они притаились за невинно сжатыми губками и ждут.
Ах, и когда же им дадут насытиться вволю, - думают они.
Займёмся расправой…
— Все готово, братишка, — женщина в предвкушении мести протянула серебряный клинок с рукояткой в виде креста.
Белая перчатка скользнула по щеке.
Мужчина в чёрном ощутил холодную сталь на своей груди.
— Как удобно иметь послушную шестерку под рукой. Она всегда покажет и расскажет, где можно найти нужного человека.
В красных глазах скользнул интерес.
— Шестерка?
— Да. А ты не знал? В каждом обществе найдется порядочный предатель, который за грош родную мать продаст. Ты уже знаешь, о ком я говорю? А если не знаешь, могу дать маленькую подсказку: вставные клыки, черный плащ.
— Руфи?
— Верно, Руфи. Наш маленький общий знакомый.
В кровавом отблеске глаз блеснула ненависть, а на губах появился оскал. Рука сжалась в кулак. Боль, пронзавшая все тело, захлебнулась в более сильном чувстве — жажде отомстить:
— Я убью его, — прорычал сквозь зубы. — И тебя убью, ангел… падший ангел.
Губы Ангела растянулись в сладкой мстительной улыбке.
Улыбка? Что ж, наверно это была улыбка, а не оскал хищника перед трапезой.
Он улыбнулся лишь уголками губ, безупречной покровительственной ухмылкой палача.
Пристально посмотрел в темные от ярости глаза жертвы, и тот увидел Этот лихорадочный блеск в глазах Ангела, напоминающих неогранённый тантал.
Он лукаво покачал указательным пальцем под сопровождение такого хитрого цыкающего звука опровержения, и чуть ближе наклонившись к своей безупречной жертве, сказал:
— Если я упаду, я утащу тебя с собой, — "падший ангел" замахнулся, чтобы нанести свой последний удар в сердце.
— Тогда я заберу с собой твою красоту, — рука освободилась от оков, в мгновение ока раскроив острыми, как лезвие, когтями лицо ангела. Оставив след, который останется с ним навсегда.
Оба подарка были преподнесены одновременно: один подарок был смерть, а другой — вечное уродство.
***

20

— Сегодня мы провожаем рабу божью Рахиль в последний путь к господу нашему, и да обретёт её душа покой в его обители, ибо тело наше тленно. Прах к праху, ибо все мы будет прахом, ибо прах возвращают к земле. Аминь, — дрожит голос священника, пробиваясь сквозь завесу дождя, расстелившему свои мокрые занавески, бьющие по стенкам зонтов. Шум дождя, словно прибой, бьющийся о скалы, дрейфующий остров.
…Её душа придёт к богу…
Застыли в глазницах глаза, прозрачные, дрожащие от слёз, нестерпимых, вырывающихся из-под контроля эмоций. И ещё этот дождь…
У Жерро глаза твёрдые, заперевшие в себе эту боль, ненавидящие эту боль, разрываемые этой болью.
Боже, когда же кончится этот дождь. Неужели и без него не было плохо?
Плачь сестры, облачённой в чёрный корсет боли; чёрные пятна людей, ещё немного и дождь смешает их в один сплошной коктейль.
Траур, траур, траур.
Всё, он не мог больше этого выносить! Его бесили все эти люди: подруга его сестры, нарушавшая эту чёрную гамму своими ярко-красными волосами, Марко Тотти, сдерживающий свой итальянский темперамент, Нэтт, не умеющая сдержать слёзы. Всё!
Заученные наизусть слова долбанного священника…
Парень вырвался из-под крыш зонтов и побежал. Ему претила эта безнадёга. Где чёрное – это смерть, а белое – это жизнь! Бред! Разве смерть имеет не белый цвет кожи, цвет белого мрамора. Вот она настоящая. А чёрный балахон – это лишь маска!
Жерро остановился. Бег совсем измотал его, а дождь догнал, с какой бы скоростью он не бежал; догнал, взял своими холодными мокрыми руками и облил.
Со лба стекают дождевые капли, протаптывая дорогу к носу, зависая на губах. Удивительно, эти капли рождаются в серой кузнице небес, затянутых тучами, чтобы никто не видел их секрет! Небо просто белее этого пронзительного серебра. Оно создаёт фон, на котором вырисовывается приклонённая грустная фигура тополя. В кронах его листвы отбрасывает свою тень образ мальчика, прислонившегося к стволу…
Глаза без слёз…
Но всё же плачут...
Невидимо, не слышно.
Звучит заунывное пение его души…
Мир рушится в воспоминаниях. Мир, в котором перебираются картинки из прошлого. Одна такая картина не даёт ему покоя, ведь она была для него такой роковой.
Картина, не написанная маслом, картина, где не слышен дым тумана. На ней изображён юный парень, прислонившийся к стволу дерева, под шумящей листьями его кроны. Они лишь покачиваются под напором дождя.
Упрямые…
Картина, выполненная в серо-чёрных тонах, залитых водными узорами слёз.
Кто-то плачет…
Это дождь…
Карл часто вспоминал эту старую картину.
Ты стоишь над пропастью, в неё падают дни, в неё падают ночи, и пропасть проглатывает их.
Но она как река, без берегов и без дна, в ней плавает всё, что упало когда-то.
Но она как зеркало, ты можешь увидеть себя прошлого.
Потому что эта пропасть зеркальной реки – твоя жизнь.
В ней плавают чьи-то глаза, в ней плавится чей-то смех, в ней тонут твои слёзы, в ней топчется жар огней, в ней корчатся холодные страсти. И всё, что ты видел когда-то в ней, всё, что бросил в её пасть, как в чулане хранится. На поверхность всплывают образы, имена, события. Когда настоящее попадает туда, оно становится прошлым.
Только не смей упасть туда сам.
Только не пытайся достать оттуда что-нибудь.
В ней проплывают картины, которые больше никогда не оживут, и люди, которые больше не говорят, и смех застывает только на одной ноте, взгляд смотрит куда-то, только не на тебя.
Ты понял?
Надеюсь, ты всё понял, иначе…
Картины не возвращаются.
Прошлое не повторяется.
Его не коснуться и не исправить.
Не сорвешь ветку с того дерева, оно уже другое, его больше нет, и тот мальчишка там. больше не стоит и не ждет тебя, и дождь больше не идёт….
Пойми, это всё твои сны, открой глаза, и всё исчезнет, это образ из той реки, на него можно только смотреть.
Ты идешь и думаешь о нем.
Ты идешь и дремлешь в своем собственном воспоминании.
Очнись же! Эта река опасна, в неё нельзя долго смотреть.
Она может затянуть.
Она затягивает.
Она заставляет тебя прыгнуть.
Очнись!

Этот крик заставил Карла раскрыть глаза, чужой незнакомый голос или гром сверкнувшей молнии в его глаза.
Лил дождь.
Льет дождь, но это не важно…
Ведь ту картину омывал точно такой же дождь.
Прошлое не возвращается? Ха!
Почему тогда каждые 19 лет можно увидеть точно такой же кусочек луны?
Почему комета встречается с землей каждые 100 лет?
Почему этот образ не смыть?
Почему, когда он открывает глаза, он не исчезает?
Неужели он слишком долго смотрел в эту пропасть забвения, она засосала его и теперь пытается свести с ума?
Да нет же! Все наяву!

Карл остановился не в силах оторвать взгляд.
Эта картина, не дававшая ему покоя все эти годы вдруг ожила. Тот мальчик задышал, дождь зашелестел по асфальту, ветер закачал листву грустного тополя.
Всё как наяву! Но как?
Вдруг всё сейчас исчезнет?
Карл не даст этого сделать, он заберет с собой эту картину, она теперь его навсегда.
Всё когда-то повторяется, вот закон.
Фотоаппарат вспыхнул и забрал то, что принадлежало ему по праву.
Теперь она будет всегда с тобой.
Всё в точности как тогда!
Мальчик чуть видно наклонился:
— Эй! — кричит он недовольно,— я не люблю, когда меня фотографируют!
Его голова наклонена и мокрые белокурые волосы челкой обрамляют лицо, оно строжилось, это было заметно даже в тени…
Но вот парень медленно приподнимает голову и направляет взгляд своих лучезарных глаз на Карла…
Тень спала, обнажив истину.
Карл застыл. Он был взволнован до глубины души. Он узнал его. Этот мальчик…
— Герхард…

…Призрак прошлого поднялся со дна колодца твоей памяти. Больше ты не можешь утверждать, что не сумасшедший, потому сам в это уже не веришь…

Эмоции сводили с ума, подступая все сразу, толпясь и подкатывая комом к горлу, обрывая слова и фразы, ещё не родившиеся и не успевшие сойти с губ.
Ты! Это ты!! – неслось по волнам, кружащим в бешеной воронке, утягивающим за собой в пропасть. – Ты вернулся?! – хотелось крикнуть.
Хотелось подбежать и прижать его к себе, крепко-крепко. Упасть перед ним на колени и умолять: Прости. Прости меня!..
Но Карл стоял, он не шевелился, как во сне, когда не можешь двинуться с места и наблюдаешь себя со стороны. Он смотрел на этого мальчика с зелёными глазами, затаив дыхание. Возможно ли?..

— Мы знакомы? — удивлённый голос прервал натянутое молчание, сыграв на струнах тишины знакомую мелодию.
— Карл. Карл Понеттер, — слетела заученная фраза. Он не помнил, как оказался рядом, сократив расстояние между ними двумя плавными шагами, не помнил, как протянул руку.
Всё как во сне…
— Жерар Вали, — звучит в ответ. Их руки сплелись. Рукопожатие скреплено.

Кто ты? Почему мне кажется, что я знаю тебя давно? Кто ты?.. Я пересёк пространство и время. Я жил лишь для этого момента, для этой встречи. Ради этих синих глаз, холодных, как сталь… Ты знаешь меня. Но я тебя не помню. Кто ты…

— Жерро! Вот ты где, твою мать! — задребезжал голос сестры сквозь шум дождя, бьющегося о её старомодный зонт. Сестра вышла из машины и направилась к Жерро. Она была накрашена а-ля Рахиль в ее годы и одета в стиле 40-х, просто Ева Браун на задании. Распугивая дождь своей внешностью, она подбежала к брату.
Нет, она не была страшная, она была прекрасна под черной тенью зонта, в черном костюме и перчатках по локоть, с ее белокурыми волосами, поднятыми наверх.
Карл улыбнулся…
Когда губы сплетаются в поцелуе,
Руки тоже сплетаются в поцелуе.
И это особый поцелуй, невинный поцелуй, он может быть даже крепче, чем настоящий.
Иногда…
Их руки разъединились…
И Нэтт уже его уводила, того мальчика со старой ожившей картины.
Брат с сестрой под тенью чёрного старомодного зонта.
Картина вновь рассыпалась в воспоминания…
Теперь уже навсегда…
Миг растянулся в одуряющую средневековую шарманку, режущую слух. Она крутила не музыку, а время, искажая его, как только могла.
Дождинки тяжелыми увесистыми каплями били по лицу…
И как бы занавес дождя ни пытался скрыть уходящую пару, Карл всё равно видел их.
Но, чем дальше они удалялись, тем плотнее становился завеса дождя.
Жерро обернулся на мгновение и посмотрел завороженно в даль…

Но Карла там уже не было…

...

Оно как мёртвая петля на шее
Это чувство…
Оно душит тебя
Не упади!
Не смейся!
Это я смеюсь!
А что ещё остается делать?
Плакать?
Чушь!
Я смеюсь!
И смех этот покрыт чёрной краской,
И смех этот не смыть с моих губ!
Он такой сумасшедший!
Мой смех!
Почему вы думаете, что когда плохо, нужно плакать?
Нет! Когда невыносимо, и слез больше нет, остаётся только смеяться!
Смеяться! Бешенным, неукротимым, сумасшедшим смехом!
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хаха-ха!
Вот так, как я смеюсь!
Ведь люди же плачут от счастья?
Почему бы не смеяться от горя?
Он такой терпко-сладкий
Мой смех.
Но я не могу остановиться!
Больше не могу…

Что делать, когда эмоции разрывают тебя на части? Пожирают тебя изнутри? Жалят невидимым жалом? Губят твою душу, которой и так уже не помочь?
Они выворачивают тебя наизнанку и дают сделать из твоих внутренностей коктейль.
Надеюсь, вы наслаждаетесь мною?
Потому что мне уже всё равно!
Это чувство как паук
Изящный, с изысканными тонкими ножками, с завораживающим блеском свадебного платья из чёрного тончайшего волокна, с фатой плачущей невесты.
Ведь она – чёрная вдова!

— Проклятье! — закричал Жерро.
Чёртов дом, чёртов город, испаряющий смертоносный запах дождя!
Ты душишь меня, проклятое место!
Стрелка часов передвинулась, ровно рассекая циферблат пополам. И это волшебное время заставило его побежать, перепрыгивая через ступеньки, скатываясь по периллам с дорожной сумкой на плече.
Всё! Жерро больше не мог этого выносить! Этот дом один сплошной капкан …
Он собрал чемоданы: побросал туда свои вещи.
Он уезжает отсюда!
Он не узник …
Он больше здесь не жилец!
Он сядет на свой мотоцикл, уедет в Лейпциг, и больше никогда не возвратится сюда.
Щелкнул замок на куртке…
Время лишь немного искривило часы, и ты можешь ещё убежать.
Жерро стиснул зубы и с ненавистью оглядел гостиную.
Когда сестра вернется домой, он устроит ей большой сюрприз!
Парень решительно направился к выходу…
Но в самый последний момент остановился.
Из-за внезапного звонка, пронзившего его своей неожиданностью.
Из-за резкого телефонного звонка…
Он ставит чемоданы на пол и берет трубку…

;;;
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
;;;
© Gunne &Jan
© 2007