Зато честно

Декабрь 2003 г.
Зато честно
Рассказ-быль

1.

Я пришёл с шоколадкой и бутылкой шампанского. Она показала мне свою коллекцию вышивки на носовых платочках. Забавные зайчики. Бутылка вздохнула и опрокинулась в кружки. За знакомство. «Ой, я же не пью». – Опомнилась Алёнка. «А мы и не пьём, только пробуем» – успокоил я. В двадцать лет уже регулярно похмеляться пора, а не святую невинность изображать. Какая-то недалёкая, ей Богу. Ещё шампанского. Я сижу, она рядом топчётся. Стесняется, наверное, рукодельница ты моя отсталая. Сказочного прынца что ли ждала? Считай, дождалась, прынцесса ты моя конопатая. Пей, пей – догоняйся. Сажаю её себе на колени. Её колотит – обычное дело. Убираю волосы за плечи, чтобы в рот не лезли. Бздынь. Это надо же, так зубами удариться. Аж верхняя губа лопнула, закровоточила. Чего же так навстречу кидаться. Она мне так все дёсны расшибёт и язык откусит. Решила реабилитироваться: «А у мамы настойка есть, на золотом корне». Пьём настойку, корешки, ясен перец, выплёвываем. Когда оплевали весь буфет, стали из кухни в зал перебираться. Она промахнулась мимо кресла и упала на пол. Тут я её и подобрал. «Я ещё не готова. Извини» – бормочет она. «Куда же ещё готовее?!» – возмущаюсь я: «Самое нормально!» Тут в дверь позвонили. Я спрятался в её комнате. Она скоренько умывшись, побежала, от стенки к стенке, открывать. Мама прошла в кухню, я просачиваюсь на выход. Не готова, так не готова. Не платочки же твои разглядывать.
Наутро, как и договаривались, мы взяли её у подъезда. Поехали в горы, на Яванский перевал, на снег посмотреть, покататься. «У меня что-то голова болит» – жалуется она. «На» – говорю, протягивая ей бутылочку пива: «Полегчает».
- Горькое.
- А что, настойка вчера сладкая была.
Друзья заржали. Они в курсе. Я им такого понарассказал, так всё смачно дофантазировал, что впору очередь на неё занимать.
На лыжах не катаюсь. Один раз, в Хорангоне, со стойкой подъёмника на разъехался. Этого хватило. Хотя, обычно, с первого раза никогда не доходит. Мы с Алёнкой на целлофане катаемся. Но душа просит героизма. Накатанного места метров сто, с уклоном градусов в сорок пять. Мало. Пошли Алёнка повыше, ещё метров на двести. Уклон, правда, покруче. Раскладываю целлофан – три на четыре метра. «Смотри». – говорит она: «Они там все что-то кричат, руками машут».
- Наши что ли?
- Да не только наши, вообще все. Как с ума посходили.
- Это нас так приветствуют. И мы им помашем. Садись.
Она садится в центр целлофана. Я позади пристраиваюсь. Упаковываемся – все края подгибаем к себе. Поехали. Почти с первых же метров ощущение полёта – пошли в отрыв от земли. «Взлетаем!» – закричал я. «Мама!» – зачем-то вспомнила Аленка. А я забыл, что под рыхлым снегом притаились кочки и своеобразные ступеньки.
Если бы мы просто летели, то это было бы ещё полбеды. Мы лежали на целлофане, как на большой сковородке, содержимое которой всё время встряхивают. Только одна мысль сумела задержаться в уже порядком отбитой голове: «Когда же всё это кончится?!»
Слышу голоса: «Мы же кричали: «Опасно! Убьётесь!» Вот дураки». Открываю глаза. Меня поднимаю на ноги и держат. Что-то меня мутит. Не иначе, Алёнкина мать в эти корешки ещё чего-то подмешала, зараза. А Алёнка лежит ещё, отдыхает. Вот, зашевелилась. Встанет на колени, упадёт. Встанет, упадёт. Нас смех разбирает. А её всю трясёт, как бешеную корову. Ты смотри – на ноги умудрилась встать. Ненадолго. Опять завалилась. Ну я больше не могу, у меня от смеха сейчас рот порвётся. Ладно, кидайте её в машину. Про таких, наверное, и говорят – падшая. На дороге у меня у самого голова кругом пошла, ноги подкосились и хрясь башкой об капот. Чего ругаться-то? Ну помял немного. Железка, она и есть железка.

2.

На следующий день звонит. Скулит в трубку: «У меня правое ухо кривое». «Не волнуйся», - говорю: «это опухоль. Она скоро пройдёт. А вот я даже хожу с трудом – бедро отшиб, прямо чёрное».
Через неделю встречаемся в фойе универа. «Как я соскучилась» – радуется она и добавляет: «А вот ухо так и осталось немного вкривь». А сама ко мне жмётся и шепчет: «Я тебя люблю». Во долбанутая! «Ладно». – говорю: «Докажи».
- Как?
- У меня нога всё ещё побаливает…
- Говори-говори.
- Отнеси меня на наш третий этаж. На руках.
Сильно, видать, башкой чухнулась. Вокруг все хихикают. Мне уже как мужику неудобно стало за то, что моя подруга такая слабая – только до второго этажа дотянула.
На переменах заколебала – не даёт с подружками поговорить, всё вокруг вьётся, клеится. Не выдержал: «Да пошла ты отсюда, коза».
После занятий опять в фойе дожидается. Отдаю ей свою сумку: «На, неси». Несёт. Не готова, не готова. Теперь-то ты точно на всё готова. А нам, мужикам, чего надо-то – только одного. Мы, мужики, народ неприхотливый. Ну можем, так, для затравки, и о любви поговорить. Почему бы и нет.
Отпускаю её домой, а сам в «Универмаг».
Я пришёл с сырком «Лакомка» и бутылкой водки. Она показала мне свою коллекцию вышивки на носовых платочках. Ой, как все серьёзно. Забавные зайчики. Открываю «Лакомку» и наливаю водку в бокалы. «Это что – водка?» – немного удивилась она. «Да» – говорю: «Самая настоящая. Попробуем».
- Наверное, крепкая.
- Зато не придётся твои золотые корешки обсасывать.
Выпили. Вздрогнули, аж перхоть посыпалась. Пробило на ха-ха. Ещё… Не понял… а меня ласкать кто будет? Чё, я один что ли должен. Как как. Это ты у мамы спроси. Чё, в волосы-то вцепилась. Ну, по спине погладь. Мешает, сними. Мне что, больше всех надо…
Её комната выходит на балкон. Подташнивает. Как не вовремя. Мы тоже выходим на балкон. Стул, ведро – очень кстати. Я на стуле. Алёнка на вед… на мне. Успела мою рубашку накинуть. Не забрызгай только, кривоухая. Я наклоняюсь и, поехали, аж в носоглотке жжёт. Теперь она перегнулась ве-е-е. Хорошо удержал, а то бы в ведро съярашилась. Сидим, значит, так мирно, как дети, по очереди ведро наполняем. Уже всё успокоилось и мне пошутить вздумалось. Спрашиваю, показывая на ведро: «А отхлебнуть слабо?» Отвечает: «Ну ты и дур… ве-е-е…» «Ой», - говорит: «как мне стыдно, что я так напилась». Нашла о чём горевать, бесстыжая. А на голом мужике, извините, без трусов сидеть не стыдно? Молчи уж лучше.
Зашла в комнату и упала на кровать. Я попытался следом. Не получается – отказали ноги. Стекаю со стула и пробую передвигаться на четвереньках. Порог. Высокий. Справился. Какой я молодец! Нет предела совершенству. Ползём дальше. Упираюсь во что-то. Кровать, видимо. Заползаю. Уф, как развезло. Не отключиться б только. А то ради чего и напивался-то. Лежит на спине. Пристраиваюсь. Она приподнимается на локти, пытается открыть глаза. Срыгнула себе на грудь и вырубилась. Непослушными руками хватаю горсть коллекционных носовых платочков, что лежали в изголовье, и пытаюсь собрать с неё это всё. Забавные зайчики – символы «Плейбоя». Вот оно – потаённое желание. А самого шатает. Упираюсь для устойчивости коленом, в её живот. Глаза предательски прикрылись. Эх, соскользнул. Падаю на пол. Зря что ли травился. Опять лезу. Надо её перевернуть на живот, пусть рыгает в подушку…
Так нас её мама и нашла, лежащих друг на друге крест на крест.
Мама её потом мне звонила и уговаривала: «Молодой человек, вы были с ней близки. Некрасиво теперь отказываться от неё» Говорю: «Да отвяжитесь вы от меня со своей алкашкой».


Декабрь 2003 г.