Память

Пот заливает глаза. Тяжело идти, ох, тяжело… Вынести ногу вперед, перенести на нее вес тела, опереться… И все заново.
Солнце слепит глаза, и ей думается, чего же хочется больше – пить или упасть навзничь. Нет, скорее упасть. А потом – пить. Но она идет вперед, а рука, сведенная судорогой, давно вцепилась в бок, пытаясь как-то сдержать сочащуюся кровь. Кровь неестественно быстро стекает между пальцами, капая на землю, и позади нее остаются кровавые следы, по которым ее найдут. Но ей давно все равно. У нее одна цель – не упасть.
И еще один шаг – словно в бездну, словно в пропасть… Нужно идти вперед, вытирая с глаз пот, нужно смотреть вперед, даже если ничего не видно. Позади остались чужие жизни, прерванные ею, чужие глаза, умоляющие о пощаде, крики чужих людей, которые просили остановиться. Нет, не стоит вспоминать то, о чем не жалеешь. Все сделано, и ничего не вернуть.
Ей было так легко войти внутрь и сделать то, ради чего она жила долгие годы. Месть. Просто месть тем, кто убил ее мир, кто уничтожил ее будущее, кто покрыл мраком ее прошлое. Все это не потребовало ни капли жалости, ни крупицы страха, ни малой толики нерешительности. Пришла – и сделала. И больше ничего.
Даже выйдя на разящие наповал солнечные лучи, она не чувствовала ничего. Лишь спустя десять шагов она почувствовала, что истекает кровью. За все нужно платить – и за месть тоже. Пусть. Ей бы только уйти прочь, убежать от жужжания мух в лужах крови, от багровых потеков на стенах, от чьих-то рук и ног, неестественно вывернутых и бледно-синеватых. От прошлого, от будущего.
Еще один шаг – не падать. Нога вперед, тело идет за ней. В ушах давно стоит могильный звон погребальных колоколов, и не нужно быть провидцем, чтобы знать, что колокола звонят по ней.
Давным-давно, когда в ее вселенной еще был мир, ей нравилось ощущать на лице солнечные лучи. Ей казалось, что кто-то гладит ее ласковой рукой, что ее касается вся нежность этого мира. И в воздухе не было звона – только пение весенних соловьев в зеленом лесу.
Руки в крови… И она знала, что ее кровь сейчас мешается с кровью тех, кто встретил сегодня последний рассвет. Руки в крови по локоть… Кровь везде – и в душе тоже. А ей хотелось спокойствия. Ей хотелось упасть в эту зеленую траву и остаться в ней навсегда, навеки. Она знала, что за гранью – покой. За жизнью – смерть. За смертью – вечность.
Когда она почувствовала, что больше нет солнца, ей не стало страшно. Когда тело сковал холод, она не задрожала. Когда смолк гул в ушах – она улыбнулась. Все. Вот теперь можно и упасть.

Спустя несколько минут ее нашли. Двое мужчин среднего возраста неожиданно наткнулись на ее тело, почти утонувшее в небывало высокой траве.
- Она? – спросил один другого.
Тот зло кивнул. Так не должно было произойти. Они двое должны были успеть, должны были сами найти мстительницу, почти полностью перебившую всю их семью. Но они опоздали. Она уже давно была мертва.
- Куда она так остервенело шла? – снова подал голос первый. – С ее-то раной она бы все равно рано или поздно подохла…
Тот, что все время молчал, и сейчас просто пожал плечами. Они оба спустя минуту пошли обратно.
А она осталась лежать в траве, и одна рука ее покоилась на едва различимой могильной плите, чьи очертания можно было различить, лишь подойдя вплотную. И уж подавно никто бы не смог прочитать надписи на ней – сначала имя, а потом всего три слова – «я не забуду».
Память не выжечь ни огнем, ни льдом. Память вечна. Она не забыла. И сейчас ее холодная рука лежала на таком же холодном камне, и глаза ее, навеки оставшиеся смотреть на полуденное солнце, не были пустыми. Они были счастливыми.