Подарок на день рождения

Сегодня ему исполнилось тридцать пять.
Что-то жутковато-симметричное было в этом сочетании тройки и пятерки, что-то до боли неправильное и бестолковое. Тридцать пять.
В этот вечер он был один. Пил хороший коньяк из граненого стакана и жалел себя.
Давным-давно, когда он первый раз поймал себя на мысли, что он сам вызывает у себя громадное сострадание, ему стало от этого хорошо и одновременно противно, потому что ему казалось унизительным это чувство. Потом он снова жалел и жалел - и постепенно избавился от брезгливости. Он стал ловить от этого кайф, который и не снился впервые попробовавшему кокаин... Ему это нравилось - до безумия...
Он хотел подарка на день рождения. И не все эти бесконечные одеколоны и дезодоранты, которые, казалось, сами собой клонируются в руках бесконечных поздравляющих, а чего-то большего.
Он сделал еще один глоток коньяка, скользнувшего горячим языком по гортани, и еще раз выглянул в окно. Нет, ему не померещилось. Напротив на красочном рекламном щите было ЕЕ лицо.
Алена.
Такое простое русское имя, которое он ненавидел уже много лет.
Алена. Алена. Алена.
Ее имя билось в его сердце.
Какой он был дурак!
Какой был идиот, что когда-то подпал под влияние ее ведьмовских зеленых глаз!
"Я не люблю тебя. Давно не люблю".
И улыбается, сучка, так торжествующе улыбается, как будто понимает, что сейчас он даже не может втолкнуть в легкие ставший почти свинцовым воздух. Или ему это показалось? Но нет, она все-таки смеялась над ним! Ведьма!
Ох, как ему было больно. Как он ненавидел себя. Как себя жалел - сначала осторожно, потом с лихим удовольствием. Он хотел ее вернуть. Хотел, чтобы она сказал "Прости меня, не знаю, что на меня нашло...", а он бы великодушно прощал - снова и снова.
И он все еще хотел ее тела. Ее роскошного тела, которое до сих пор снилось ему ночами.
Он звонил ей, и она, смеясь, рассказывала ему о своей жизни. Он видел ее лицо среди знакомых, и она говорила ему "здравствуй" с такой интонацией, как другие говорят "прощай навсегда". Время шло, и однажды он ее возненавидел - за то, что она была счастлива без него. Так сильно возненавидел, что сначала сам испугался.
Он хотел причинить ей боль - физическую или моральную, ему было все равно. Растоптать, лишить всего, что у нее есть. Заставить страдать так, как когда-то страдал он. Хотел ее ударить. Он так явственно представлял себе эту картину - он дает ей пощечину, она отшатывается и прячет лицо в ладонях, и по нему текут слезы. А он хватает ее за волосы и снова бьет по ее красивому, идеальному лицу. Тушь, смешавшись со слезами, стекает по щекам, и она умоляет его остановиться. Она была бы такая жалкая, такая беспомощная. Как ему нравилось этот ощущение...
А потом он опрокидывал ее на кровать, рвал на ней ее любимое красное вечернее платье и жестоко насиловал, заглушая ее крики новыми пощечинами.
И она снова просила у него прощения, но на этот раз он отвечал ей "Пошла к черту, тварь!".
Он сделал еще один глоток. Алена улыбалась ему с рекламного щита какой-то косметической фирмы, и его пальцы побелели, сжимая стакан.
Черт возьми, он хотел подарок! Он хотел ее!
Он хотел ее смерти...
Сначала осознание этого напугало его. Смерти... Убить... Он не убийца. В убийстве есть что-то отвратительно-грязное, не достойное его. Но и в жалости к себе все то же самое.
Если она умрет, у него будет шанс освободиться от ее власти над ним.
И он одним глотком допил коньяк, взял на кухне нож и сделал всего один звонок.
- Алена? Здравствуй... Да, давно не созванивались. Ты не могла бы со мной встретиться?

***

Она стояла перед ним, зябко кутаясь в тренч. Осень в этом году наступила как-то очень резко...
- Привет, - сказали ее идеально накрашенные губы.
Он не хотел с ней говорить. Знал, что стоит ему сказать ей хоть слово - и он уже будет сомневаться, стоит ли... Поэтому он шагнул к ней, на ходу вытаскивая из кармана огромный кухонный нож для разделки мяса.
Алена даже не отшатнулась. Она равнодушно смотрела на него. Казалось, что сейчас она улыбнется.
На секунду его рука дрогнула. Потом он вспомнил, как она улыбалась, глядя на его потерянное от осознания того, что она его не любит, лицо, и занес над ней нож .
- Люблю... иль ненавижу... Не все ли равно... Это две стороны совершенно одной медали... - ее колдовские глаза смотрели на него отрешенно. - Не так ли, Леня?
Она отвернулась и пошла прочь. Алена уходила вдаль по вечерней улице, цокая шпильками по мокрому от дождя асфальту.
А он так и остался стоять с занесенным ножом и перекошенным от ярости ртом.
Лишь спустя долгие минуты он выронил оружие и грузно осел на землю. Ненавижу, ненавижу, ненавижу... И так - целую вечность... И жалеть себя без конца и края, и винить других в своих неудачах... И видеть вокруг лишь зло и подлость, ехидную усмешку в теплой улыбке...
Как ничтожна жизнь, когда в ней есть те, кого мы ненавидим. И нам кажется, что стоит убить их, стереть их файлы с жесткого диска этой планеты - и все наши проблемы закончатся. Мы такие наивные, хотя так отчаянно хотим казаться умными.
- Я прощаю тебя, Алена... - прошептал он. - Живи... будь счастлива, тварь недоделанная...
Почему-то ему стало смешно от этих слов. Он расхохотался, заставив редких прохожих отшатнуться от этого сидящего прямо в луже мужчины, который зашелся насквозь истеричным смехом.
Но потом он поднялся и пошел домой.
И он вошел в свою квартиру, и допил коньяк из бутылки, и лег спать, задернув шторы, за которыми все еще улыбалось ему ее лицо.
А утром, попивая кофе, он смотрел на ее фотографию, и ничего не чувствовал. Ни любви, ни ненависти.
Кажется, он получил свой подарок на день рождения.