Парижский дневник 1994 г

05 марта 1994
… самоутверждение. Когда снова оказываюсь, даже на короткий миг, в том состоянии, у меня сворачивает скулы, как от оскомины или кислого. Ненавижу самоутверждение. 10 лет, лучшие годы. Они вывели меня за скобки жизни, быта, любви, чувств. Дальше - только сопротивление. Настроение утраты, тоски, краха, ожидания развода как последней точки падения. Я плАчу, но ничего не могу поделать с собой. Не хочу возвращаться, и ничего не смогу уже вернуть. Любовь бывает разрушительной. Живу, как зомби, как загипнотизированная.

Не сплю ночами. Зависимость дочери от новой семьи, в которую вошла, выйдя замуж, нарастает. Начинает принимать их ценности.

12 марта 1994
6 марта умерла мама. 10 марта были похороны. Внутри пустота. Уезжаю от дочери 15 марта. Она сделала свой выбор. Это ее право, только здесь я ей не помощница. Не хочу быть инструментом наращивания благополучия. Это не по моей части. Они с мужем и его мамой справятся с этим гораздо лучше. Осталось мое будущее. Все надо строить заново. Дочь духовно отказалась от нас. Значит, жили мы не так. Надо закрыть эту страницу и признать свое поражение.

06 мая 1994
Работа – спасительница моя. Тысячу раз поклонюсь ей в ножки. Давно забытое чувство преодоления. Усталость, соединенная с умиротворением, спокойствием, радостью и самоуважением. Сопротивление материала очень сильное, но то, что могу его преодолеть – дает возможность двигаться. Но прошлое постоянно тянет назад и так болит, что, кажется, убежала бы хоть куда, лишь бы заглушить эту боль.

Все, кого люблю, разлетаются, как осколки от ударов. Все в разных местах, не со мной и одновременно вместе, во мне, как в гробнице Хеопса. Париж становится фантомом, был и не был.

13 мая 1994
Приехали 10.05.94 с проверкой французы. Не хочу Парижа, все кажется пошлым и грязным. Выбилась из рабочего графика и душевного равновесия.

23 мая 1994
Утром рано звонок зятя «Погибла Ольга». Дочь сестры. Трое девчонок поехали кататься на машине и все трое разбились. Через 5 дней она заканчивала школу и ее брат забирал в Волгоград поступать на юридический факультет. Уже все было решено. Нелепая смерть. Три могилы рядом. Три невесты лежали в гробах в белых платьях. Сестра вне себя. Отец и брат после поминок, когда все ушли, выли в один голос, заливая горе водкой. Сколько же еще несчастий предстоит вынести. Развод, отъезд дочери, ее неудачное замужество, смерть мамы, и новое несчастье - смерть племянницы. В стране кошмар, цены растут не по дням, а по часам, войны в Карабахе, Чечне. В Казахстане осталась третья сестра, даже не смогла выехать на похороны матери.

30 июня 1994
Париж оказался слишком тяжелым. Таким, что под его влиянием в том пространстве пересеклись параллельные линии. Муж говорит, что предала. А он говорит о кровосмешении и избавлении от меня как аномалии в его жизни. («Читаю я в глазах твоих: «Дурная страсть!»). Моральная калека, моральный урод. Этого до Парижа я о себе не знала.

09 ноября 1994
19 октября уехал муж, насовсем, навсегда. Сделала ремонт квартиры, впервые с тех пор, как заехали сюда, с 1981 год. Живу без денег, голодная, очень хочу есть, зарплату перестали давать. Но приходят спокойствие и уверенность в себе. Начала две недели назад заниматься английским. 28 ноября должны приехать французы, возможно, Фусурье и Спиндлер. Впервые мне сделан заказ на «Анализ финансового состояния фирмы». Мой новый предмет преподавания.

13 ноября 1994
Вчера начала медитацию (ТМ). Процедура посвящения в ТМ: Сильвия что-то говорила, пела, брызгала водой, потом встала на колени и поцеловала пол. В общем, как в церкви. Ритуал. Во время медитаций, начинаю анализировать. Ппоняла, что в Париже было хорошо, потому что к середине мая освободилась от социальности. Она подавляет, убивает, разлагает. А у меня нет другой формы защиты от нее, как только кусаться, бороться, проявлять агрессию. Эта форма выработалась с детских лет.

Вспомнила сегодня утренние часы блаженства в парке Со: солнце, деревья, чистота, резвящиеся на выгуле собаки, музыка, Цветаева и возможность быть одной, совершенно одной. Это была моя медитация там, мое лечение, которое длилось всего месяц.

Освобождение от социальных отношений снимало агрессию и желание бороться, я переставала самоутверждаться. Обнаружила это с удивлением и радостью. Всё в группе стало безразличным: их дрязги, отношения любви и лидерства, борьбы за власть, сплетни, раздоры. Я стала улыбаться, радоваться жизни, расцветать. Меня не узнавали, и я себя не узнавала. Я слушала музыку, наслаждалась искусством, воздухом свободы, любви, счастья. Это было блаженство. Месяц, только месяц! Механизм счастья, оказывается, так прост: выйти из социальных отношений. Но в состоянии счастья совершенно не могла работать, а мне надо работать, без этого не могу.

24 ноября 1994
Чувствую в себе приближение мрака, жестокости, желания сделать больно, задеть за живое. Это началось еще вчера. Уже могу отличить это состояние надвигающейся злобы, во мне просыпается животное, и я не могу с ним справиться. Карнеги говорит, что усталость «разряжает» аккумуляторы защиты от беспокойства, поэтому надо чаще отдыхать, рекомендует медитацию, а у меня медитация сильную усталость не снимает.

Сегодня во время вечерней медитации что-то со мной произошло. Я задала себе вопрос: «За что мне все это?» И вдруг в истерике и слезах стала непроизвольно каяться. Я поняла за что: за сына, за дочь, за мужа, за все зло, которое сделала им и другим.

Господи, как я от него устала. Отпусти меня, уйди от меня, я не хочу тебя! Это ты меня держишь! Это он меня держит, он, а не я. Я устала! Я ухожу, я оставляю это поле битвы. Я проиграла!

25 ноября 1994
Достигла нулевой отметки. Я устала, устала, устала. Устала быть такой, какой меня хотят видеть другие. Будь проклят Париж, ничего не хочу!

28 ноября 1994
Живя в социальности, я разбивАла стекла, то, что мне мешало реализоваться, ранилась в кровь об эти осколки, но вся была в борьбе с миром: кто кого. Это культивировало во мне жесткость, злость, ненависть, удар. Цена самоутверждения оказалась равна разрушению «Я». В этой борьбе я надорвалась. Диссертация была моим последним надрывом и концом счетов с социальностью, в конце концов, с мужем.

Он насиловал меня социальностью, уродовал, давил, переделывал. Я пыталась говорить, что больше не могу, что мне нужен разворот в другую сторону. Он не понимал ни меня, ни того, что происходит со мной, что социальность делает со мной, что делает она с ним. После защиты кандидатской он настаивал, чтобы начала делать докторскую. Меня он воспринимал как кусок мрамора, из которого можно высекать то, что ему кажется нужным и угодным. Он ошибся. Нельзя с живым обращаться как с вещью. Живое этого не прощает. Но он не понял этого и не простил.

Жалея себя, писал стихи, которые все делали понятным в наших отношениях даже постороннему.

Когда Галатея открыла глаза,
Она ужаснулась: - Какая берлога!
И этот урод – мне завещанный Богом
Супруг? Лучше в камень вернуться назад…
Нет, нет! Я же помню – он гладил меня.
Терпеть не могу этой каменной пытки!
Живой или мертвой, но здесь я и дня
Уже не останусь. А он – не в убытке.
Пусть камень, но я же дарила ему
Надежду и негу. Отныне – довольно.
Я в сердце живое иного приму!
И все ж, расставаться немножечко больно…
Он долгие дни надо мной колдовал,
Он долгие ночи молился и верил.
Но поздно! Противен мне темный подвал.
К свободе и солнцу распахнуты двери!
Впредь будет умнее в своем ремесле.
Богинь оживлять, это - дело пустое.
Он – смертный и смертного только достоин,
Особенно, если – и болен, и сед!
Подумала так и ушла навсегда.
А мастер, весь белый от мраморной пыли,
Ей вслед прошептал: - Мы друг друга любили!
И ты еще снова вернешься сюда.

Париж стал взрывом, лопнувшим нарывом и прорвавшимся гноем. Взрыв произошел помимо моей воли. Я не хотела, но он случился.

Мой пунктирный мир так слаб, хил, нежен, часто редуцируются старые стереотипы. Новые закрепляются с трудом. Весы слишком не равновесны, перекос в старое слишком силен. А мне нужны только мир и покой внутри себя.

Он пришел на другое утро после отъезда мужа. Я лежала. Обошел все углы квартиры: мне было стыдно, противно, обидно, нагрубила: «Все обсмотрел? Неужели не понимаешь, что это неприлично?! Как на Ольгиных похоронах: люди приходили смотреть на горе других». Ушел. Он тогда видел возможность рождения нового, я - смерть старого, хотя все было одновременно.

08 января 1995
Все праздники читала «Игру в бисер». Весь смысл ее, в самом конце, где жизнь показана игрой в бисер: красивая, чудная, чарующая, но игра. А есть настоящее - дух, и вся книга как бы переворачивается, как песочные часы. Истина, наверное, посередине: пока есть перетекание из одного в другое, человек остается существенным. Как только локализуется только в одном пространстве (неважно – только в духе или только в мире) происходит его зависание, т.к. нет второго полюса. Взаимодействие полюсов дает полноту существования, напряжение, одно питает другое. Эта тема с множеством вариаций встречается постоянно (а может быть, мое состояние видит эту тему везде, даже там, где ее нет). И Набоков, и Хайдеггер, и Гессе. А может быть, и не только они, а все, кто вынужден жить и там и тут, и искать меру того и другого.

В книге много интересного: «ступени» в жизни, переход из одной точки мира и жизни – в другую, выход за пределы, сопряженные с особым состоянием – пробуждением. Внутреннее ощущение начала конца. Не один раз переживала это состояние: чувствуешь его сначала только по мелким приметам. Но особенно ясно это становится видно, когда находишься на самой, казалось бы, вершине.

Первый муж и предчувствие развода: впервые, когда лежала с маленьким сыном в больнице. Он сильно болел. Потом уже яснее, когда ему было 8 месяцев (под Новый 1973 год). Остальные три года были только годами доживания. Второй муж – даже не помню, когда это началось, пожалуй, с момента моей защиты. Часто в голову приходили и ужасали мысли, что жить с ним придется до конца жизни. В Париже поняла, что развод стал неотвратим.

Предощущение разрыва с ним впервые появилось в Венеции, когда он был на вершине счастья и любви, а я ощущала конец. Сейчас идет доживание. Пока не изживешь, не пройдешь до конца, не уйдешь. Но уход начинается тогда, когда ты – на вершине, когда все уже свершилось.
(Продолжение следует)