пастораль

*
- Айда, Тань. Не ссы. Там не страшно!.. Мы быстро-быстро.. Смотри – вот так… – Дети побежали на подвесной мост и, рассыпавшись горохом по редким, полусгнившим доскам, ловко цепляясь грязными, в заусеницах, пальцами за канаты, которые были вместо перил, с ясным, беззаботным гоготом стали бегать взад-вперед от одного берега к другому.
Речушка была узкая, полувысохшая, ее легко можно было перейти вброд, что – собственно – все и делали. И люди, и животные. Вот и сейчас половина ленивого стада разбрелась по вялому теченью мутной узкой речки. Другая половина щипала редкую, в кругленьких листочках, траву на месте высохшего русла или валялась в сумеречной дреме неподалеку от страдающего похмельем пастуха. Мост простирался высоко над землей, соединяя два краснеющих глиной обрыва – прежних берегов угасшей некогда полноводной реки.
Таня, ласково подталкиваемая сопливыми товарищами, ступила на сухое тепло досок и ухватилась за канаты.
- Иди, не бойся, - сзади уговаривали ее близнецы Борька и Лёшка, а впереди, приплясывая босыми ногами, обеими руками манила ее к себе чернявая Ритка, самая старшая из всей ватаги, 13-летняя дочка пасечника.
- Глянь, - говорила она, - я, видишь, не держусь. Да ты не бойся, иди сюда, я тебе помогу.
Таня медленно двинулась ей навстречу, еле передвигая вдоль стальных тросов крепко сжатые ладони, на которых сразу же ободралась кожа, и стало сильно саднить.. Она двигалась медленно к центру моста, который оживал под ней и то вырывался из-под ног, то подбрасывал ее вверх, сбивая и без того неровный шаг.
- Я боюсь, - тихонько пискнула она.
Но Борька сзади больно толкнул ее между лопаток и прокричал:
- Иди, корова, мы что – ждать тебя будем что ли?!..
Танькино лицо страдальчески обвисло углами рта, а глаза, намокшие слезами внезапного ужаса, устремились к Ритке - к единственной надежде на спасение. А та отбегала все дальше и дальше, крича нараспев Борькин призыв:
- Иди-иди, корооова.. Иди-иди, корооова…
Когда стало ясно, что Ритка не поможет, Таня повернула голову на занемевшей шее в сторону братьев. Те отбежали от нее и приплясывали, совсем как Ритка, на другом конце моста. Мост гудел и колыхался. Он подчинялся этим троим маленьким извергам и ненавидел Таню, приготовившись избавиться от нее.
- Даваааай! - заорала Ритка. И дети, как опытные циркачи, ухватившись за поручни и уверенно упершись расставленными ногами на знакомые им надежные доски, стали раскачивать мост.
- Боженька… Боженька – шепотом закричала Таня. Ноги ее подбрасывало и больно колотило голыми пятками о трухлявый край рассыпающейся доски. В уши влетал, то в одно, то в другое, шершавый ветер с обрывками счастливого детского смеха. Большое, подсвеченное красным от закатного солнца, облако ударило ее под вздох, и она отпустила руки…

- Вы что делаете, вы****ки?? – сиплым голосом закричал ангел.
Мост снова стал раскачиваться под девочкой, но она уже срослась с ним, его доски стали ее ребрами, частью ее плоти… Ангел простучал старыми кирзачами по мосту… каждый его шаг – казалось – шелестел по ее телу, не больно, настойчиво приближаясь к голове… Вот ангел наклонился над Таней и, дыхнув чесноком и перегаром, сказал:
- Поднимайся, девонька. Ну? Отпускай ручки. Не бойся. - Потом поднял ее обмякшее тело, и она, укачиваемая на его крыльях, растущих из пропахшего овчиной ватника, поплыла к зеленому берегу, а вечерний ветер с реки холодил ее ноги, облепленные мокрым от мочи веселеньким, в цветочек, ситцем платья…