по-семейному

*
 Вот уже несколько недель кряду еда была горячей и вкусной. Не то, что прежнее, теплое серое пойло. Степанида, видимо, усовестилась и, наконец, осознала, какой должна быть настоящая, рачительная хозяйка. В эти последние несколько недель она будто вспомнила, что я не сама к ней пришла, а она меня выбрала.
 Придирчиво рассматривая меня и моих сестер, она трогала каждую за спинку и ножки, поднимала к своему лицу, отчего было немного страшно, и мерз живот. Сестры остались, а меня Степанида увезла. Я немного повизжала для приличия, но быстро успокоилась.
 У матери нас было шестеро, и всем еды не хватало. А Степанида и какой-то небритый мужик были мне рады, потому что я была у них единственной. Обильно и часто кормили, следили за чистотой моей постели и уютного теплого уголка, в котором я жила и росла.

 Этим летом я подолгу гуляла в их поросшем травой дворике, или лежала в тени поленницы, иронично и отстраненно наблюдая за глупыми курами, бегающими поодаль. Те бестолково квохтали, роясь в земле или где-нибудь тут же снеся яйцо. Иногда Степанида отлавливала какую-нибудь хохлатку и ловко отрубала ей голову на ступеньке крыльца.

 Лето прошло. Во дворе стало холодно. Прогулки закончились. Да мне и самой не хотелось, как прежде, выходить под уже не жаркое солнце. Я подросла и поправилась.

 Однажды я увидела снег. Он был ослепительным, как свет июльского солнца в зените, и холодным. Я решила, что никогда не стану валяться на снегу, как это делала летом на травке у поленницы.

 Сейчас поем и прилягу. И подумаю о чем-нибудь хорошем.
Что-то тревожит меня в последнее время. Ноет и ноет.
Может быть, оттого, что тот самый мужик стал чаще ко мне заглядывать. К Степаниде я привыкла, а он меня смущает. И – его нарочитое внимание.
Снова шаги. Снова он. И не один. Еще двое, таких же небритых и пахнущих горьким.
Идут прямо ко мне. Что они собираются делать?...

- Стеш, неси-тко шустрей тазик! Кровь сливать будем. Да в дом только не неси, оставь на снегу. А то свернется, и кровяной колбасы в этом году снова не видать.
Вымытая и вспоротая от шеи по всему брюху туша свиньи лежала на чистой соломе, постеленной на снег, кое-где окропленный кровью, подняв растопыренные копытца и зияя маленьким коричневым от спекшейся крови отверстием там, где сердце. Зашумела паяльная лампа. Сейчас опалят уши, отрежут их, соскребут острым ножом копоть, и Стешины дети получат традиционный для каждой деревенской зимы гостинец….