Жаднаядевочкаи

Мы прошли мимо кондитерской. Она взглядом скользнула по витрине и облизнулась. Я с надеждой спросил: «Может угостить тебя шоколадкой?» Надежды не оправдались: «Угости» - охотно соглашается она. «На тебе», - говорю: денежку. Ни в чём себе не отказывай». И протягиваю десятку. Мало? Ну на ещё десятку. А я пока покурю, свыкнусь с потерями.
Она скрылась за стеклянной дверью. Я специально не пошёл. А то ещё на чего-нибудь разохотится. И буду я стоять как нувориш с красивой подружкою и деньгами сорить.
Чего она там так долго? Какая, однако, жадная девочка. Никак, наверное, себе шоколадку выбрать не может – побольше ищет, побольше. Понятное дело, тут и растеряешься, когда такое счастье на голову свалилось. Ни каждый же день так сказочно везёт, халявные шоколадки трескать.
Выходит. Почём она, говоришь? Дороже не было? Шучу, шучу. Пересчитываю сдачу. Не понял… где ещё тридцать копеек, а-а, всё правильно. Поднимаю глаза. А где она, с шоколадкой? Прямо растаяла, с дорогой шоколадкой.
Вот такие они современные девушки, меркантильные. Хвать дорогущую шоколадку и больше ничего не нужно. Это надо же, такие деньги выбросил. Своей собственной рукой, ой!













Март 2004 г.





















































Февраль 2004 г.
Л – 3.
Она сидит у меня между ног, прижимаясь своей тёплой спиной к моей костлявой груди. «Я знаю, ты пишешь всякие истории, про девушек всяких. Я тебя умоляю, про меня не пиши, пожалуйста!» - просит она. Поражаюсь подобным диким предположениям. Искренне возмущаюсь: «Да как ты могла про меня такое подумать! По-твоему, у меня нет ничего святого. Ну я не знаю – это просто подлость какая-то», - слегка прикусываю её за ухо.
- Не обижайся, извини, ради Бога, извини!
- Ладно, прощаю. И откуда такие мысли безумные?
- Меня неприятно удивило, когда ты при мне кому-то говорил, что почти всё из жизни своей берёшь. Оттого, типа того что, и правдоподобно получается.
- Не надо понимать всё так конкретно. Это самореклама, не более того. Именно правдоподобно, а не правдиво. Тебя-то я туманить не стану – выдумываю я всё, выдумываю – воображение тренирую.
- Это у тебя такие фантазии?
Она, немного отстранившись, повернулась и играючи потрепала меня по щеке; если этот провал под глазами можно назвать щекой. Только что молила о пощаде, а сама не унимается: «Я у тебя дома целую стопку папок видела. Одну помню, верхнюю, со странной надписью – «Личное дело Т – 4». Что это значит?
- В сами папки не заглядывала?
- Нет.
- И алфавитную книгу не видела?
- Нет. Что за книга?
- Обыкновенная. В алфавитной книге имена девушек по алфавиту и по очереди. Т – 4 – это значит Татьяна на страничке «Т» уже четвёртая.
- Зачем это тебе?
- Образы коллекционирую, упорядочиваю. Ведь каждая, даже одноимённая героиня, должна иметь свои индивидуальные отличия.
- Нет, а по большому счёту, зачем?
- Точно и не скажу, сам не знаю. Какая-то потребность, наверное.
Она стала тереться об мой нос своим горбатым носиком и щекотить языком нижнюю губу. Ещё и разговаривать умудряется: «Я тоже для тебя потребность какая-то?»
- Более чем.
- Более чем что?
- Более чем…, ну ты понимаешь…
- Как приятно это слышать!
- А уж как мне приятно.
И я нисколько не лукавил. Она действительно, для меня более чем… Открываю алфавитную книгу на странице «Л» - добавляю. Завожу «Личное дело Л – 3». Записываю: «Я знаю, ты пишешь всякие истории, про девушек всяких. Я тебя умоляю, про меня не пиши, пожалуйста!»
- Да как ты могла про меня такое подумать!
Февраль 2004 г.
ПРОМАХНУЛАСЬ.

Ленчик изменилась. Стала такой раскрепощённой. Меня, как одеяло, всё на себя затягивает. Да подожди ты. Дай «Кеберне» распробовать. Всё-таки неясно, что же мы отмечаем – моё возвращение из армии или позавчерашнюю удачную сделку с мумиём. Две тысячи по сравнению со стипендией в семьдесят пять рублей очень даже неплохо. Сидим на роскошном диване. Ленчик интересуется: «А мог бы ты ради меня, например, магазин подломить?» Я опешил. Не знаю чего и сказать. Часто от неожиданностей теряюсь. Оттого-то и за рулём не езжу. Вот так кинет машину на тротуар. Пока соображу – сколько пешеходов не убежит. «Вот видишь», - продолжает она: «Обломись. А один парень смог».
- Может тебе ещё и луну с небес? – спрашивая.
- А что, не помешало бы. Смог бы достать?
- Достать я могу всё что угодно. Хочешь вертолёт Ми-6, правда, списанный? А что касается луны… В космонавты запишусь.
Тут Ленчик, наконец, кинула меня на себя и к щеке губной помадой приклеилась. Промахнулась что ли. И кто-то невероятно сильный потянул меня за волосы со словами: «… космонавт…!» Это незнакомый мордоворот, весь синий от наколок, вылез из-за дивана и меня за волосы держит. Я же, как болерон, весь в струнку, на цыпочках стою и даже сопротивляться не думаю – тли наколки впечатлили, толи «Кеберне» в магазине настоящее подсунули. В каком-то дремотном оцепенении.
- Ты кто? – спрашивает верзила.
- Я с ней учусь. – Отвечаю.
- А я с ней живу. Врубаешься?
Тащит меня на балкон: «Сейчас полетишь, космонавт. Прямо на небо».
Ленчик расстроилась, кричит ему: «Тебя же забрали?» Он подтягивает меня к перилам и ей угрожает: «С тобой, …, я потом разберусь». Она выбегает следом и хватает его за ноги. Опять промахнулась. Меня, меня за ноги держи. «Делай со мной всё, что хочешь, а его не убивай, пожалуйста» - просит она. Муж посмотрел на меня задумчиво. Спрашивает: «Может откупишься?» Ленчик мне кивает энергично, мол, спасайся, это твой шанс выжить. Я молчу, недовъезжаю. Детина сам всё решает: «Короче. Завтра притаранишь пять кусков. Если не принесёшь, я сначала эту… порежу, а потом и тебя достану. … Отсюда».
Выхожу в коридор. Сажусь в лифт. В полной прострации. Где же взять ещё три. Я не понял, себя что ли откупать буду? И отчего собственно? А Ленчик как же. Что он с ней сейчас будет делать? На улице окончательно прихожу в себя. Нет, Ленчика не брошу. Причём тут деньги. Вытягиваю из чьей-то загородки кусок трубы. Подъезд. Лифт. Дверь злополучной квартиры. Тяну палец к звонку. Да, Ленчик, да, я всё ради тебя смогу. И магазин, и вертолёт, и луну и этому габону черепушку снести. За дверью кто-то весело хохочет. Ленчик? Не может быть!!! Опять цепенею. Да что же со мной сегодня твориться то. Звук выпавшей из рук трубы приводит в себя. Опять ты промахнулась, теперь уже нешуточно. Ну что ж, заплачу.
Пять тысяч я достал вовремя. Сказал же, всё смогу достать. Реально мне это стоило пятьсот рублей. Им это стоило свободы. Их повязали на распространении фальшивок.
В космонавты я так и не записался. Кому нужна луна. Все такие приземлённые.














Март 2004 г.









































Апрель 2004 г.
З О Н Т И К.
(Этюд)

Это был неудачный месяц. Неприятности сыпались как звёзды с неба. Только успевай загадывать желания.
Желание только одно – не видеть и не слышать тебя. А ещё: не знать и не верить.
* * *
Осень. Ты плачешь. Я стою рядом. В руках зонтик. Старый. Любое дуновение ветра его выворачивает наизнанку. Потому, что часть спиц выломана. Но те, что остались, будут стоять до конца. Даже когда его повесят и забудут. В тёмном душном шкафу он будет вспоминать о капельках, что катились по его ладоням. И одолеет тоска. И посыплется зонтик. Это будет его последний листопад.
Облако. Серое. Ты уже смеёшься. Рассказываешь какую-то дрянь. Хочу дождя. Пусть грязного. Клин клином. Сигарету. Облако в твоих глазах – серых. Значит, ты смотришь на меня. Спрашиваешь в чём дело?! Что у меня с лицом. Поломалась последняя спица по внутреннему диаметру. В середине провал. Стал почти негоден. В шкаф?!
Ты встала и ухмыльнулась. Нет, у тебя точно что-то с лицом. Нигде не ударился? Случилось что? А случилась осень. Она каждый год случается. И каждый раз по-разному. Большие глаза это красиво. Серые с зеленцой. Они могут вместить и меня и кого-то ещё.
Какое презрение. Даже не скрываешь. За что? А за что людям даётся осень с сыростью и грязью. С телами листьев под ногами.
Моросит. Лучше б ты плакала. Похоже на дождь. Он смывает лишнее с тротуаров и совести… Теперь ищешь у меня поддержку. Ждёшь успокоения. Прикрытия на время непогоды. Ты сладко потянулась. Нет, у тебя точно что-то с лицом. Сходи к врачу. Ты была у врача. Хватит.
Странно! Ты извиняешься?! Больше не повториться?! Какие пустяки. Мол, могла и не говорить?! Можно подумать, что я потрясён? Не хочу говорить?! Я не могу говорить. Слов нет. Даже на подходе. Полное опустошение. Как будто выпотрошили меня, а не тебя. А ты всё говоришь. Какие я сам пишу гадости? Я их оставляю на бумаге. Мол, я тоже хорош. Уехал на целые полгода. Так это месть?! Я тебе писал. Не любишь письма? Вот это новость! А что ты любишь? А кого? Себя! А кроме? Себя! А я? Слова пошли – мешают дышать. Ты зонтик. Я! Почему? Ты опять будешь гулять со мной под каштанами по ночному городу. Мы станем целоваться в пустом парке. И будешь падать с качелей, как всегда, от первого поцелуя. Вспомни, как ты не решался взять меня за руку. Пришлось гадать тебе по руке. Я в этом ничего не смыслю. Ты это понял… Всё будет как прежде. Ничего не будет! Да-а! Знаешь, ничего серьёзного у нас бы не получилось. Почему? Ты зонтик. Ты примитивен. Необходим только во время дождя. Как сейчас. Ты абсолютно предсказуем. Нажмёшь кнопку и ты раскрываешься. Всегда в тот момент когда этого и не ждёшь. А не нажмёшь… Это неинтересно. Я тебя не обидела?
Вот и солнце. Водяная пыль осаживается в радугу. Один край её примкнул к балкончику, на котором мы стоим. Твои глаза. В них испуг. Куда? На свалку. И пошёл по яркой цветной, единственно светлой дорожке.
Осень. Дни стали суше. Не нужен зонтик. Но он появится снова – один, второй… И кто-то, с поломанными спицами по внутреннему диаметру будет медленно осыпаться в душном шкафу. Или тоже пойдёт по радуге, превращаясь в дождь или солнце. В материи, свободные от человеческих ощущений.






1993 г.

З








К О Т Ё Н О К.

Вижу сон. Мне показалось, будто в дверь кто-то скребётся. Открываю. Во дворе котят немерено. И чёрненькие, и рыженькие бегают. А один котёнок, серенький, к двери моей жмётся, хочет зайти, но не решается. Мордочка умная. А спинка подранена…
* * *
Зачем ты мне это рассказываешь? Как познакомилась с помощником депутата. Как он тебе заявил, что в следующий раз встречаетесь либо у него в квартире, либо никак. Хорошо, бабушка твоя засомневалась: «А может он и не помощник вовсе?» Ты её убеждала: «Я и документы видела – правда, помощник». А в это время, где-то в округе, бродил «твой парень», выслеживал и периодически читал мораль. Даже плакать пробовал для пущей убедительности. А на самом подружки гроздьями висят. Его заедает. Как же так – такой ликвидный, а тебя никак не покорит. Если бы покорил, то давно бы наплевал. Я обычно в таких соревнованиях не участвую. Если не занимаю всецело – извините. Но твоя стойкость, в пределах моей осведомлённости, вызывает моё уважение, и я всё ещё в интересе. Хотя и держусь поодаль. Даю возможность разобраться, прежде всего, в себе. Даже на свидание не зову – вдруг согласишься. Я ведь тоже быстро надоем, как и «твой парень». Всегда нужно двигаться вперёд, а не топтаться на месте. Может, это даже и к лучшему, что пока живёшь не своим умом, а бабушкиным. Меньше глупостей понаделаешь. И почему нужно обязательно пройти через какие-то испытания, чтобы понять – это твой «аэродром» - единственный, основной, а не запасной. Научись слушать своё сердце. Оно уже моё. Не заметила? А сны обо мне. И знакомых своих невольно со мной сравниваешь. Разве нет?! Я стал твоим эталоном. А могу стать талисманом. Нормально кодирую?
Поскреби в мою дверь, котёночек, поскреби. Открою дверь и возьму тебя на руки.
А может, я просто тебя придумал. Взял за основу реального человека и сочинил красивую сказку. Пусть так. Подождём концовки.
Возможно, тебя и раздражает моя ненавязчивая привязанность, возможно. Даже бабушка твоя терпенье потеряла – столько лет как ястреб вокруг кружу, но никак с небес не упаду. Упаду, упаду, только наверняка. Уж столько раз о землю бился. Бывало складываешь крылышки и – шлёп. Уже и перьев-то почти не осталось. Захожу на цель… Очень решительно… Или как?
Поскреби, поскреби, котёночек. Мои сны всегда сбываются.







НА ИЗЛОМЕ.

Травушка-муравушка, зелёная дубравушка. В дупле старом чёрный кот мерзкой жабой запоёт. Дух нечистый, в две тропины, в земли-пустоши обретясь, помоги моей кручине, огради от горючей страсти-напасти заклятой.
Я сидел у телефоны и ждал звонка. Должна же она позвонить. Не может такого быть, чтобы не позвонила. Снова её голос, словно радуга, будет переливаться всеми оттенками эмоций.
Зорюшка, опрокинь воду Иорданову на душу незваную, маятную, пьяную. С головы, да с буйной, с огненного сердца, белым лебедем разбиться в дым с осиновых поленцев, прямо в небеса.
Кушать? Нет, спасибо, не хочется. А есть ли у неё, что покушать? Я тут буду манты со сметаной наворачивать, а она, может, с хлеба на картошку перебивается. Как-то рассказывала, что и макароны прямо невареными грызёт, бедняжка.
Красно полюшко, разверзнись. Кровь не кровь. Вода не пламя: аки молния небесныя, приложи к моим устам. И тринадцать вражьих пасынков от перва Змея скусителя разорвали душу лунную, тело бренное моё. И пошто мне страхи адовы в исполнении желания. И ключи от Врат Небесныя за оклад твой отдено.
Ты как бы укоряла себя. Говорила, что тебе нравятся всякие уроды, а нормальные люди не особенно заводят. Это я-то нормальный? А ты знаешь какой я урод! Всем уродам урод, даже не сомневайся: я тоже могу что-нибудь этакое выкинуть, уж постараюсь, не разочарую.
Ты отринь мои печали, месяц нарождённый; шабаш в круг печи нетленной, Ирода печать: духом тьмы благословленный, стану отвечать. Мхом болото зарастает, птицы не певучие, глазом тёмным не моргают гады ползучие.
И ведь странное дело – с нею рядом тоскливо делается. Вдалеке ещё хуже. Я и не заметил, когда начал поклоняться, словно иконе; и чисто человеческие порывы считать поруганием святости.
С тучи-кручи не умыться, от земли не есть; ворон крылья расправляет; ни звала, ни честь.
Ветры белы, заберите маяту-металицу; ветры чёрны унесите мя за крест святой.
Позвонишь ты или не позвонишь – в принципе, и не важно. Ты есть, и это уже наполняет мир гармонией и смыслом.







В ночь на рождество.
П О Л Ё Т.

Сегодня я не покусал только нашу кошку. Всем досталось. Я понимаю, что это не правильно, в день своего рождения портить всем настроение. Мои домашние так старались угодить, порадовать. Даже домовой не кряхтел над ухом и не буравил взглядом затылок. Обернёшься бывало – никого. А ведь полное ощущение чьего-то присутствия.

* * *
Понимать-то понимаю, а вот поделать с собой ничего не могу. Ты и в прошлый мой день рождения не приходила, не звонила – забыла. Почему же сейчас, почти через два года, я опять жду тебя. Почему?
Отвяжитесь вы от меня со своими поздравлениями. Никогда не думал, что один вечно насмешливы2й голосок станет для меня важнее всего на свете. Закрываюсь у себя в комнате. Сажусь за письменный стол. Включаю радио, но его не слышу. Бумага и шариковая ручка – ухожу в полёт.
Было довольно холодно. А ты одета в лёгкую летнюю курточку, цвета твоих глаз. Есть мутно-голубые, а есть небесные, чистые, ангельские глаза. Ты наивно спрашивала: «Какие девушки тебе нравятся?» Мы были знакомы уже полгода. Можно было понять, что множественное число неуместно. И ответ предсказуем. Это не говорит о всеядности. Просто каждая по своему изумительное создание природы. И никакие Адамовы рёбра не при делах. Да и красота понятие абстрактное, многоплановое. Я ответил коротко: «Моя».
Комната наполнилась моим любимым «Маршем цветов». Я взял тебя за руку, и ноги оторвались от пола. Мы зависли над столом. Ты весело хохочешь. Окно распахнулось, и нас вытянуло в сад. И здесь глубоко, полно, радостно звучал Чайковствий, рассыпаю мелодию на миллиард горящих песчинок-звёзд. Мы обнялись и закружились вокруг луны, полной, яркой, счастливой. Волосы развевались. Ты закрыла глаза и подалась ко мне…