Новый Амстердам глава вторая

комедия из нашей с ними жизни.

Глава вторая.

Наша страна. Горюхино.


Все европейские города счастливы по-своему, каждое отечественное село в своем несчастье похоже друг на друга. Так что, подробно описывать знакомые грязные улицы, покосившиеся домики, облупившийся клуб мы не будем. Село как село. Хозяйство такое же, как все другие. Если бы не одно но. Вожжа! Вожжа, попавшая под хвост председателю хозяйства, всеми любимому Степану Григорьевичу Мисаренко. Не узнала его жена Люся после зарубежной командировки. Говорила ей кума, что поездка за рубеж кого угодно может поломать. Кума знает что говорит - она с конца восьмидесятых не вылезает из загранпоездок. Живет в райцентре, работает в профсоюзах, а полюбовник её наверху, в области путевки распределяет по этой же линии.
С тяжелым сердцем отпускала Люся своего красавца в страну разврата и - тьфу на это - либерализма. Первая загранкомандировка и сразу в логово. И вот теперь, печальные последствия. Вернулся сам не свой. Три дня дома. Не ест, не пьет, не спит. Ку-у-у-урит! Двадцать лет не курил, а вот опять взялся. Стоит у окна и со стеклом говорит. Пальцем грозит и шепчет что-то. Сын Петька ничего не рассказывает, подарками завалил мать и к Светке убег. Люся к бухгалтерше, а та печенюшками голландскими угостила, чаю налила. А на вопросы не отвечает. Все нормально, ничего такого не заметила в поездке. Директор клуба в запое. Хорошо хоть Степа не видит, как бродит по клубу призрак Уткина, ковыряет пальцем облупившиеся стены и орет на всех. Заманила Люся к себе Светку, невестку будущую. Так хоть та успокоила. Зародилась, мол, у Степана Григорьевича мысль тяжелая. Хочет цивилизацию в селе проложить. А подробностей не знает.
На четвертый день пребывания на родной земле отправился Мисаренко в сельсовет. Сел за председательский стол и кликнул всех замов, бухгалтера и директора клуба.

- Господа! – сказал Степан и удивленно прислушался к своему словарному запасу, – господа колхозники. Доколе жить мы будем в дерьме? Доколе мочиться будем, где ни попадя, и даже ни грамма цивилизации в мозгах и домах своих иметь не хотим?

Уткин икнул и стыдливо спрятал глаза. Бой-бухгалтер-баба внимательно посмотрела окружающих с высоты своего положения и роста. Замерли замы, заметалась мысль в голове. Непривычно стало, волнительно. Слух о председательском странном поведении уже несся по селу. Но в чем именно странность до сей секунды не знали они. И вот…

- Будем строить на месте нашего колхоза Новый Амстердам. Цивилизацию. Почему вшивые голландцы на месте вечной мерзлоты прорыли каналы и построили целую Европу. А мы, тут, на нашей земле ничего сделать не можем! Почему, я вас спрашиваю?

Присутствующие втянули голову в плечи. Эка, как батю то понесло. Не ожидали замы от кавалера ордена за какие-то заслуги такого. Он конечно горяч. Всегда был таким. И с подчиненными и с начальством. Всегда все в лицо скажет, невзирая на то самое лицо. Но такое вот впервые. Торкнуло батю серьезно.

- А почему я вас вообще спрашиваю? Беру на себя ответственность. Объявляю с этой секунды начало большого капиталистического строительства цивилизации в Горюхино. Юрист здесь?
- Здесь! – пискнул худой молодой очкарик в костюме и косоворотке.
- Ты семечки не лузгай, чай не в клубе сидишь. Подготовь мне документы о местном самоуправлении, налоги, законы там. В общем, на что мы имеем право тут сами, а на что надо разрешение области.
- Миша, - директор клуба дернулся и еще громче захрустел пальцами, - на завтра готовь сход селян в клубе. Лида, мне все предложения по бюджету, дебет с кредитом прикинь.
- Ты Степан все подробно нам расскажи, что ты задания кинулся раздавать? Начни с самого начала, что задумал. В чем фикус-пикус. А потом громада решит, поддержать тебя или нет, - прокашлял председатель ревизионной комиссии, видный общественный деятель времен перестройки Прохор Васильевич Грозов по прозвищу «борода». – Мы уже революций на свой век навидались. Надо ли нам еще одна, это большой вопрос.
- Ну что ж, правда твоя,- Степан встал во весь свой могучий рост, - Соотечественники, земляки, односельчане.

И вот уже полный зал дом культуры слушает вдохновенную речь председателя. В первом ряду старики и дети. Старшее поколение при полном параде. На мужчинах награды, на бабах яркие платки. Остро пахнет нафталином. На сцене президиум за длинным, как щука, столом. У трибуны Степан. Обшарпанная сцена украшена гирляндой из надувных шаров.

- Чистые тротуары, бесплатные общественные туалеты, вымощенная мостовая, музеи, магазины, экономика, транспорт, который ходит по секундам! Все для людей. Море спиртного и ни одного пьяного. Да, конечно, есть там и нелицеприятные стороны – проституция, наркомания, иной разврат. Но даже эти родимые пятна капитализма поставлены на службу простому человеку. Со всей подобной мерзости собираются налоги в казну. Что скажете, у нас нет такой беды? Есть! Так давайте ее налогами обложим, пусть развратничает на общую пользу. Не только себе в карман.
- Эй, председатель, так теперь, чтобы пойти налево надо будет налоги платить? – зал заржал, – и кто платить будет? Тот, кто идет или тот к кому идут?
- Тихо, дело говорит председатель!
- Ой, как в области узнают, не сносить головы ему.
- И когда я все это увидел, - разносился голос Мисаренко, - я понял, что и мы можем. И я предлагаю переименовать Горюхино в Новый Амстердам и на месте нашей деревни построить цивилизованный центр настоящей европейской культуры. Света, давай справку!
- В 1626 году переселенцы из Голландии нарекли поселок в Америке Новым Амстердамом, - затараторила Светка, - через 40 лет он был переименован в Нью-Йорк, который является сегодня настоящей столицей мира. Сегодня там проживет 18 миллионов человек.
- Во-о-от! – протянул Степан, - слыхали, во-первых, имя свободно, во-вторых, уже люди путь прошли от маленькой деревни к центру мира. Хорошая историческая параллель.
- У меня вопрос, а где мы тут 18 миллионов расселим?
- Но самое главное, товарищи, господа, в либерализме, который я предлагаю у нас создать.
- Расшифруй, председатель! Что это значит.
- Светка, давай справку.
- Либерализм, с французского, значит что человек свободен распоряжаться собой и своей собственностью как ему захочется.
- То есть, все можно делать, что ли?
- С собой и со своей собственностью, - еще раз подчеркнула Света.
- Все что хочу? – опять крикнули из зала.
- Да, - выдохнул Степан и сел.

В зале повисла тишина. Никто не знал что и спросить. Степан гордо смотрел поверх голов. Скрипнуло деревянное кресло первого ряда. Старый дед в зеленом ватнике поднялся и повернулся спиной к президиуму.

- Что же это значит, получается, люди? Вот я, 80 лет жил, мне все было нельзя! То нельзя, это нельзя. А сейчас что? Мне скоро умирать, а вам все можно? Накося, выкуси! – и показал фигу в строну президиума, - живите, гады, как отцы и деды ваши жили! Нам нельзя было, и вам пусть нельзя будет. А то что ж, мы жизнь свою, получается, зря прожили, а?

Зашумел народ, заспорил. Вскочила молодежь со своих мест, заверещали бабы. Индюками загалдели старики в первых рядах. Вряд ли кто-то понял всю глубину взлета председательской мысли, но слова «можно все» задели всех за живое.
Президиум безмолвствовал. Лидия Васильевна внешне была хладнокровна, но под вязаной кофтой громко билось сердце, слегка тронутое невралгией. Петька с гордостью смотрел на батю и гладил под столом Светку. Председатель ревизионной комиссии чертил квадратики в блокноте и думал о том, что когда снимут председателя за такие чудачества, самое время будет ему занять руководящую должность. В страхе за кулисами млел директор клуба. Ему было физически плохо. Он ощущал неминуемую расплату за эти события. Его слегка тошнило после нескольких дней алкогольного безумства, во время которого он так и не успел отдать кому надо тайный отчет о командировке. Теперь Уткин осознал, что «недоносительство» будет расценено как его соучастие в ужасном преступлении. В газах загорелись кровавые буквы и цифры. Это были цитаты из уголовного кодекса: «… насильственный захват вла… мятеж… насильственное изменение конститу… от 12 до 20…».
Бык судьбы ударил мощными копытами в родную землю. Степан встал и глянул в налитые вековой ненавистью к свободе глаза. Сейчас или никогда. Быть свободе на горюхинской земле или не быть. Кулаки председателя сжались помимо его воли.

- Ставлю на голосование всего колхоза. Итак, кто за то, что я сказал.
- За что именно? – крикнули из зала.
- За свободу, либерализм и Новый Амстердам! Кто за?

Бык нагнул голову и показал Степану рога. Ноздри раздулись и задрожали. Степан закатал рукава. Мощные волосатые руки приготовились к драке.

- Кто против?

Животное сорвалось с места и понеслось на Степана. Грязь, жирная горюхинская грязь, фонтанами полетела из-под копыт. Мисаренко дрогнул.

- Большинство… за, - тихо сказала ревизионная комиссия и вытерла пот рукавом.

Бык остановился в полуметре от Степана. Мисаренко твердо глянул в черные глаза животного. Передние ноги быка подкосились, он упал на колени и лизнул хромовые сапоги председателя.

- Ну, вот и славно. Прошу президиум пройти ко мне в кабинет, где мы, согласно хартии европейских государств, немедленно начнем работы по строительству цивилизации, - Степан удивлялся от собственных слов, но сделать ничего не мог. Ему начало казаться, что кто-то иной говорит его устами. - Поздравляю вас, дорогие мои односельчане, с тем, что с этой минуты вы живете в абсолютно свободном городе Новый Амстердам. А если ты Ванякин, сегодня ночью опять хулиганить будешь, - ткнул пальцем Мисаренко в известного всему селу домашнего дебошира, - я тебя депортирую из цивилизации навсегда! Нам хулиганы ни к чему.

Собрание закончилось ночью. Жители свободного города расходились в полной темноте. То тут, то там возникали стихийные мини-митинги. Посудачив о насущном вопросе, демократические сельчане продолжали путь домой. Тоталитарная грязь чавкала под ногами либерального населения.