Безделица

1.
Он сидел на скамейке и читал детектив.
Думал ли он о чем-то, прикрывшись книжкой?
Вряд ли. Просто читал. Хитросплетение сюжетных линий и кто убийца не понятно. Он заложил палец на прочитанной странице, закрыл книжку и оценил – сколько прочел. Половину. Странно, до сих пор ничего не понятно…
Она прошла мимо и села на другую скамейку, немного поодаль.
Детектив надоел. Он отложил книгу. Закурил. Посмотрел на девушку. Ничего.
Ничего…
Она сидела и ждала кого-то, или делала вид, что ждала, или просто сидела. Главное не это, главное, что недалеко от него.
Их разделяло восемь шагов. Эта близость ему нравилась даже больше, чем сама девушка. Она оглянулась и как бы только что заметила его. Поправила игривый локон. Но локон опять упал…
Он докурил, поднял книгу со скамейки. Встал…
Уходит…
Она приподняла бровь. Что ж…
Он медленно пошел по дорожке бульвара, вороша ногами желтые листья. Ведь была осень.
Или была весна. И он, огибая большую лужу, разделявшую их, пересек бульвар. Остановился около ее скамейки.
Разницы нет. Не важно, какое было время года и суток, даже не известно, какой был день недели.
Она посмотрела на него немного удивленно.
Он припомнил, что сейчас надо что-то сказать…
Она ждала…
Наконец-то:
- Девушка, можно…
Наверное, можно. А почему бы нет?

2.
Она посмотрела в окно. Лужи, лужи и лужи. С неба льет дождь. Зонт она где-то оставила, но где? Наверное, там, где была вчера. А где она была вчера?
Н-да, все-таки как интересно: она была где-то, и там тоже шел дождь. Не удивительно, осень ведь, а у осени так заведено, она очень любит воду. У этой дамы вообще странный вкус. Она любит желтый цвет, такой яркий, что можно ослепнуть. Сначала разложит свои отвратительные ковры, а потом поливает их, словно сама поняла - не то натворила. Осень - творец. Пускай не всегда хорошо, не всегда со вкусом, но она творит, она умеет творить в отличие от многих. Осень безвкусно гениальна, беспощадно проста. Она прекрасна в своем желтом убранстве, хотя Ей этот цвет не нравится. Но жаль бывает, когда эта красавица затевает мойку.
Зазвонил телефон. Какое-то восьмое чувство подсказало, что это звонят оттуда, где ее зонт. Она не будет подходить, тем более надо вспомнить, где это место на карте города. Зато к телефону подошла соседка. Ну, зачем она лезет не в свое дело? Нет ее, нет ее и все. Она исчезла, улетела. Ах, были бы у нее крылья... Сейчас бы она не сидела в этой огромной, сумрачной кухне и не слушала соседку. Она бы сейчас летела, летела над городом... Но нет, ничего не получится. Ведь дождь, крылья намокнут, станут тяжелыми, и ими уже не взмахнуть. Так что придется ехать за зонтом на метро. Но куда же ехать? Целое утро мучает вопрос: где это место? Как туда доехать или позвонить? Это где-то в центре, она помнит маленькие, трехэтажные домики, был еще бульвар. Они долго шли по темному бульвару...
Зашумел чайник. Она взяла его и пошла к себе в комнату. Потом она долго пила чай с печеньем. Думала о людях, живущих с ней в одной квартире, думала о зонте, думала о людях, что привели ее сюда, а еще думала о дожде. Ей было очень интересно, где осень берет столько воды, что можно затопить весь город. Есть, конечно, круговорот воды в природе, но разве это аргумент? Она посмотрела в окно. Дождь кончался, выглянуло солнце.
Вдруг какой-то туман рассеялся у нее в голове. Она неожиданно вспомнила все: и тот дом, где Она была, и людей, что провожали ее.
Вернулась на кухню. Пока мыла посуду, соседка еще долго Ее прорабатывала, но потом успокоилась, махнула рукой и ушла к себе.
А Она отправилась звонить туда, где был ее зонт, хотя теперь он ей не нужен.

3.
Оно пришло. Прошлось мимо, но затем вернулось. Оно было желтое, похожее на солнечный свет на картинах талантливых художников. Но оно было желтое... это счастье.
И ничего тут сделать было невозможно. Водолей забыл, когда это с ним случалось в последний раз. Это было даже не чувство, а желание кричать и ничего не говорить. Просто повторять нечленораздельные звуки.
Телефон молчал уже неделю. Неделю Водолей тупо, без понимания смотрел все художественные фильмы. Он чутко оценивал бездарность и фамильярность всех живущих вокруг него людей, а, прежде всего, свою.
Он остался один. Продолжал биться сам с собой в этом безвозмездном бытие. Водолей пробовал рисовать, нет. Писать, нет. Наконец, он решил прибить на кухне полку, нет.
Нет, лишь чай и телевизор. Сигареты. Они быстро кончались. Он бегал к табачному киоску, удивляясь, что все еще та же зима. Водолей уже стал подумывать, что она бесконечна, но тут грянула оттепель.
Что оттепель была лишь передышкой в стуже, Водолей понял потом. А до этого он начал думать о весне.
Желтое счастье ворвалось в его грязную квартиру на обрывке солнечного луча, в ломаном и искореженном занавеской свете кружились пылинки. Водолей оторвался от телевизора и посмотрел на свое счастье. Оно как раз падало в пыль под телевизором. Водолей еще подумал, что там, наверное, ему - счастью - грязно. Поднять, нет. Покорность моменту. Порыв к вечности. В этом луче? Лишь бездействие...
Желтое счастье, пошатываясь, перебралось на колени к Водолею. Он хотел погладить его, но обжегся, а улыбка луча исчезла. Водолей выглянул в окно - начиналась метель.

4.
Каждой весной Ита умирала по-новому. Возвращалась к животному покою, который достигал своего пика к началу цветения всего живого.
Ите многие пытались помочь, обычно, все усилия были тщетны. Нет, даже не силы, а умения вытянуть наружу то, что засело где-то глубоко, что мешает Ите занять свое место среди людей.
Время растягивается на много-много маленьких частей.
Они не вернутся, но уходят они слишком медленно. Именно поэтому их так жалко. Когда видишь, как умирает то, что могло еще жить, всегда немного жалко...
Но весной уже никто не видит, как Ита умирает. Летняя жара ее хоронит. Но прийдет осень, и она снова возродится из минут и молекул, чтобы весной рассыпаться на атомы и секунды.
Жизнь? Она не закончится, рано или поздно закончится Ита!

5.
Ита внимательно дослушала его до конца.
- И что время когда-нибудь вернется?
- Да, рано или поздно оно обязательно вернется! - закончил Водолей.
- Значит, снова боги и люди будут вместе пахать землю и водить хороводы на лесных полянах?
- Ита, ты мечтаешь? Но вернись домой: боги среди нас, они были без нас и будут после нас. Им нет дела до людей, как и людям друг до друга.
Ита ничего не ответила. Она подошла к окну. Шел дождь, как всегда этим летом - дождь. Через черную сетку ветвей блестели лужи. Капли медленно уходили в землю.
Да, все вернется. Дело совсем не в богах и не в людях: от них всех мало, что зависит. Дело в этом дожде, в этих деревьях: все умрет, все будет вечно. Повторяясь снова и снова, дождь много раз упадет на эту землю.
Никто не может говорить про одну каплю - лишь река имеет право существовать; никто никогда не скажет про одного человека - лишь вечность можно судить и благословлять. Бог не один - их много, каждый из них немощен - вместе они сила. Секунды ничего не значат, но из них сложится вечность. Все повторится, вечность всегда останется на пороге - у нее нет права войти в дом.
- Нет, - наконец, сказала Ита, - я не вернусь домой. Я - вечность.
Она, не спеша, одела на плечи давно приготовленный рюкзак и ... ушла, не закрыв двери.
Секунды ее догонят.

6.
Водолей жил на юге. Это не сторона света, просто ему так всегда казалось. Когда он еще жил на севере вместе с Итой, ему всегда хотелось уйти от нее на юг. А теперь она его догоняла.
В разных городах, на разных тусовках они сталкивались, но, как шары в бильярде лишь отскакивали белыми телами в разные углы.
В Туле он ее почти поймал:
- Ита? - спросил он тогда, как бы сомневаясь в ее заплаканном лице,
- Нет, - ответила она.
- Но... - хотел он продолжить.
-Уйди!
Этот извечный вопль отчаяния. Водолей много не понимал, еще больше не знал. Но почему-то заломило скулы, как от кислого, от этого крика.
Можно сойти с ума.
Ита куда-то рванулась. Постояв несколько секунд, он стал ее догонять.
Ита бежала по лужам, по мокрому асфальту, по росистой траве. Выбежала на широкую улицу. Застыла под фонарем. В этот момент Водолей отчетливо видел, как метнулись ее волосы, прямые и вязкие, как солома, как вскинулась голова, как растопыренные синие пальцы напряженно помолчали, а затем тень исчезла из-под фонаря, оставив на асфальте желтое пятно, и раздался звук торопливых шагов. Водолей все пытался ее догнать.

а.
Ита бежала из круга фонаря дальше. Двигаясь, она понимала насколько медленно уходит. Она чувствовала его дыхание спиной.
Слезы мешали ей смотреть вперед, а гордость не давала оглянуться. Ита закрыла глаза, чтобы не видеть своего изменения.
Вдруг асфальт бросил ей в лицо ее гордость, ноги не послушались, что-то липкое и теплое пристало к ее усталому телу.
Ита лежала на мокрой земле и плакала, когда Водолей, наконец, ее нашел: Водолей не любил Итиных слез. Но эти слезы были не по нему. Просто, Ита плакала от своей беспутности. Она быстро вспомнила, что лежит где-то на окраине Тулы, понятия не имея, где флэт, на котором остались ее вещи.
- Ну, может, хватит? - наконец спросил Водолей, - я тебя уже нашел.
Ита лишь закрыла лицо руками, ее волосы мокли в луже, и трава ей была рыжей кошкой.

7.
Сквозь стекло трамвая, покрытое инеем, не трудно увидеть свое давно. Ита смотрит и водит замерзшими пальцами по стеклу.
Зима пришла, как вечность - неожиданно. Из-за этого холода замерзло все. Может, не надо было ждать во времени.
Неожиданность тем приятнее, что не умеет представить себя, а как дикарка, захлестывает с ног до головы в удушливый момент ожидания следующего шага. А вечность тем неожиданней, что не предупреждает, что лишь гулкие шаги в коридоре могут приблизиться и удалиться равномерно, но не вечность. Ее не ждешь, ее не предчувствуешь, да и невозможно это сделать. Знать бы где упасть, так обошел бы это место.
Ита не боялась своих падений. Небо под ногами, земля во рту - вот и все. Нет, это не страшно.
Страшно, Когда за заиндевелым окном лишь темное небо цвета вечности. Оно страшно серебрится в окне, смешиваясь с хрипом в горле, от которого спасение только в песне. Ите хочется петь. Она начинает что-то мурлыкать, покачивая головой. Песня.
Непонятные английские слова выплывают сами, как непрощенные гости. Ита их не договаривает, бросает, и они застывают кусочками льда на стекле. Песня искриться в небе вечности.
Ита выходит из трамвая, и он уплывает в ночное небо, чтобы никогда больше оттуда не вернуться. Ита идет дальше одна.
Но оклики сзади. Она останавливается.
- Ты же на юге?! - удивляется Ита.
Водолей смотрит на нее тепло и нежно. Ита не в силах устоять: уж слишком она замерзла. Она делает шаг ему навстречу.
- А на юге тепло?
- Не знаю...
-А где тепло?
-У меня дома.
- Я приеду, - обещает Ита очень искренне и спускается в метро.
Дома у Водолея замерзший круг чая в чашке. На грязном полу окурки и следы приходившего за солью соседа. Но здесь, действительно, тепло. Водолей забирается под кровать, чтобы найти единственную початую банку варенья.
Пыльная и несчастная, она в самом углу, спрятанная ото всех: от друзей, от собаки, а, главное, от Водолея, ведь он знает, чего хочет Водолей.
Мир перевернулся. Под ногами небо, а на зубах вязкая мякоть обещания. Ита еще не долго гуляла по Москве, а Водолей ее ждал.
Звонок. Или просто в ушах от ожидания звенит пустота. Водолей на свой страх и риск открывает дверь.
- Ита? - он всегда спрашивал себя, видя ее.
- Да, - это неожиданный ответ, а, значит, он уходит в вечность.
- У тебя есть чай?
- У меня есть даже варенье.
Они все еще по разные стороны порога. Ита, как бы удивляясь, приподнимает одну бровь. А Водолей думает о том, что будет дальше. Но порог все еще их разделяет.
-Проходи...
-Ах, да...
Ита прошла осторожно, но все равно наследила. Водолей пригласил ее в комнату. Там все по-старому. Окурки на полу. Окна блестят серой пылью. Но на столе чайник и две чашки с отбитыми ручками, а еще початая банка варенья.
- Чай...
- Я очень ждал тебя...
- Мне некуда больше идти...
- Значит, ты останешься...
-Водолей...
- Ита...
- Вспоминай меня...
Ита села в кресло. Продавленные пружины привычно впились ей в спину. Она начала непрошенный рассказ о своих похождениях.
- Ты останешься? - еще раз спросил Водолей. Он честно не слушал ее, он все это уже знал.
- Сегодня холодно...
- Ты согреешься. Там ветер.
Не надо на улицу. Это уже никому не поможет ни убежать, ни выжить.
Декабрьская стужа. Через нее можно увидеть свое давно, но лучше сидеть где-то не в своем доме, куда вернулся случайно и неожиданно, будто упал в вечность.
Ите холодно. Она дышит на красные руки и печальным голосом рассказывает о себе. Ей нет конца, этой жизни. Есть лишь продолжение, а холод - он уйдет, следом Ита...
- Вспоминай меня...

8.
Решение было принято. Значит, изменить ничего нельзя? Можно остановиться, еще раз подумать, но изменить уже ничего нельзя. Ита повернулась спиной к нему. Он посмотрел на нее, такую хрупкую. Коса метнулась через спину. Водолей знает - Ита злится. Но решение принято.
- Ты меня всегда бросаешь...
- Ты не одна...
- Нет, одна, - упреком упали слова на грязный пол.
Зачем она уходит? Зачем всегда оставляет Водолея? Это просто. Она не хочет надоесть первой. Лучше уйти самой.
Ита аккуратно вылезла из-под одеяла, стараясь не потревожить спящую любовь. Водолей улыбается во сне, как счастье, как ее невысокое детство.
И снова куда-то. Как без конца. Это лишь безделица, но и она имеет свою цену. Ита снова вырывается из одного пространства, попадая в другое. Нет, это просто безделица. Это тормозит автобус, теплом вылетает вперед.
И снова куда-то. Бег по кругу. От одной ночи в другую. Из одного города в другой. Из одной кровати - вспомнить невысокое детство.
Но это лишь безделица.
Ита шла, разгребая ворохи опустошенности. Ей не хотелось ни конца, ни начала, ни середины. Продолжать так она больше не могла. Решение принято.
- Ласковый, - говорила она и улыбалась дворнику. Тот тоже отвечал ей улыбкой. Она проходила, не зная, что есть снег, который морозит лицо и руки. Ита была потеряна еще во времена своего невысокого детства, а теперь ей вспоминался ее детский снег.
И снова куда-то. Она поворачивала в какие-то переулки. Перебегала дорогу перед мчащимися автомобилями. Еще не все понимая, она осознала, что трясется на полу прокуренного тамбура пригородной электрички.
Ей холодно и хочется есть.
Она нашла в кармане сигареты и спички. Закурила. Сознание возвращалось медленно, как бы огибая выпирающие углы вчерашнего портвейна.
Поезд подъехал к станции. Ита почему-то очень испугалась, что не успеет выйти. Метнулась. Вот уже и мерзлый лед платформы под ногами. Она опустилась на скамейку. Поезд медленно, будто уплыл, отъехал по своим рельсам. Показалось название станции. Ита изумилась. Это подмосковный город, но она здесь впервые.
- Что ж, когда-то надо начинать...
Белое солнце уже взошло, и повисло над домами. Ита окунулась в жизнь провинции. Аскать здесь было легко. Люди добрые, спокойные, занятые больше собой, чем международными проблемами.
Поела. Погуляла. Поспала в зале ожиданий на вокзале. Мысль о вписке показалось Ите смешной и глупой.
Все-таки, это безделица. Вся ее жизнь глупая безделица, не приносящая пользы, не дарующая ума. С этой штукой не о чем разговаривать. Ита помнила, что в детстве играла сама с собой. У нее тогда не было друзей. И вот все вернулось. Ей не было печально, обидно. У нее не было желания плакать и жалеть себя. Просто она стояла перед расписанием на Москву и думала об отсутствии смысла. О глупом движении, желании избежать своих ошибок. Наконец, она высмотрела поезд. Надо возвращаться. Ита поежилась: намерзлась же она сегодня.
- Эй, сестренка, - спросил ее кто-то. Ита обернулась.
Чьи-то глаза подхватили ее взгляд. Добрые, чистые, голубые глаза и золотой нимб волос над ними. Лицо было серьезное, но морщинки вокруг глаз смеялись.
- Ты что, потерялась? - наконец, продолжил он.
- По-моему, да, - рассеяно ответила Ита.
И они молча стояли напротив друг друга. Но это лишь безделица.
Еще не все пропало…
Значит снова куда-то? Наверное, это и есть жизнь.


9.
Черное открытое окно. Сижу, ничего не вижу. Мне пусто. Отсутствие места. Скользкий потолок, грязные обои, немытый пол, желтый свет льется из-под белого бумажного абажура.
Музыка, играет маленькая девочка. Уже темно, наверное, она хочет спать. Я закрываю глаза, музыка звучит, я открываю глаза - нет ни девочки, ни сна, ни комнаты. Лишь ты сидишь напротив. Тихо смотришь на противоположную стену, но ты не замечаешь меня, я как кусок мяса на мебели.

а.
Она всегда боялась Водолея, Он был той сказкой, которая быстро кончается. - Ты сегодня молчишь?
- Я всегда молчу, - огрызнулась Ита.
- Нет, ты говоришь неправду.
- Да, я лгу... Я всегда лгу.
Ита встала с грязного дивана и выбежала из комнаты.
На кухне она опять плакала. Снова она бежит от Водолея.
А потом всегда звонит ему и просит, просит и кричит: "Прости!"
Водолей подошел к ней.
- Ну зачем? - он затушил почти целую сигарету.
- Уйди, - попросила Ита, а по полу раскидались руки, волосы, слезы, мысли. Она вгрызалась в свое горе, просто ей так хотелось. Она не знала о чем это горе. Может о том, что ей пора уходить отсюда. Сейчас вернется хозяин квартиры.
Да, сейчас она пересилит себя. Надо просто встать, идти. Это хорошо, что в метро им в разные стороны, это хорошо, что целые сутки она будет помнить лишь его волосы до плеч и голос. Хорошо, что она забудет его слова и глухие глаза, когда он смотрит мимо нее.
- Давай простынь - я ее постираю...
- Нет, я сам.
- Как хочешь. Пора?
-Да.
Водолей протянул ей руку, но не получив ответа, лишь отвернулся.

б.
А что было делать? Это без толку...
Снег, лишь один снег, и кто-то бежит, чеканит мелкие шажки по грубому, неровному льду.
Снова грязная комната, скользкий потолок, грязные обои, немытый пол, тот же желтый свет и белый абажур.
Девочка, музыка и красота...
Ты сидишь и смотришь на меня, а я смотрю на стену позади тебя. Я лишь кусок ничего невидящего мяса...

в.
Автобусы уже не ходили. Дома была тишина и чистота белой подушки.
Ита разделась и присела на край кровати, взяла подушку, обняла ее:
- Любимый... Может, снова.
Ита не любила просыпаться по утрам. Ее раздражали холод вне одеяла, тихий разговор на кухне, суматоха сборов. Зачем все это? Ите страшно по утрам.
Пурпуровый круг кофе в кружке лечит ее...
Ита спешит куда-то...

г.
Просто ты так сидел, как кусок мяса на хорошей мебели. Ты был там не на месте. Ты смотришь мимо меня, а маленькая девочка играет, музыка льется, а потом все пропадает... Желтый свет, грязный обои.

д.
Водолей понял, что устал от тихого пустого времени. Водолей не видел Иту уже месяц, он ударился в познание мира.
Почему она плачет?
Из чего ее слезы?
Правда ли они соленые?
Каждую ночь ему снятся сны, он ждет каждой ночи, как очередного откровения, как очередной женщины.
Именно ночью Водолей ощущает огромную силу в умении остановиться, вовремя проснуться. Водолей верил в подсознание и астральную связь, ничего не понимая в этом.
Водолей слишком верил своим снам.
Он снова видел грязную комнату во сне. Водолею было скучно, он не знал, что это страх, он ощущал себя куском мяса на мебели.

е.
Я видел черное открытое окно и скользкий потолок. Музыка маленькой девочки такая же сонная, как и она сама. Ты сидишь и вокруг лишь грязные обои, а потом закрываешь глаза…

ж.
Они встретились через месяц у кого-то в гостях, где был маленький домашний концерт. Кто пел, кто слушал, а кто-то мешал. Все как всегда. Ита сидела у стены на стуле, а Водолей сидел напротив. Маленькая девочка играла, музыка лилась в черное открытое окно, ударялась о скользкий потолок, о грязные стены, о немытый пол, превращалась в желтый свет и вытекала из белого абажура. Девочка медленно засыпает, музыка начинает замирать, уже темно. Ита закрывает глаза, а музыка все стекленеет и леденеет, затем открывает глаза - девочки нет, а лишь Водолей сидит на немытом полу и смотрит мимо Иты.
- Кусок мяса,- говорит Ита в никуда. Слова тихо уходят в черное открытое окно.
- Ты мне нужна...

10.
И Ита возвращается. Обращается в то место, где еще недавно находилась ее луноподобная волчица. Она проходит мимо, оборачиваясь на ходу, чтобы ничего не пропустить, чутко впитать все, что было, не оставить это без воспоминания.
Ита возвращается.
Это так бывает. Тебя понимает лишь тот, кто не любит.
Завывает что-то на улице. Что-то держит в душной комнате. Не по-доброму сгустились сумерки за окном. Но следы будущего ведут все ближе к двери. И надо уходить, что-то намекает на это вздохами.
Ита хочет уйти, Ита хочет остаться. Она может сделать и то, и другое. Никто не поможет. Со стен разорванными ртами кричат лица славы.
Ита хочет уйти, но может и остаться. Не верится, что в этой комнате могут жить: слишком уютно. Это, как комната из кино, где все подчинено законам сюжета и дизайна.
Улица и грязный снег. Больше ничего. Нет, еще гнетущая густота сумерек. Ита где-то на этой улице, отыскать бы себя глазами. Нет сил. Сядет ли она в сугроб, ляжет ли на снег, вернется ли в душную комнату. Нет сил.
И снова Ита возвращается к нему, пронизанному обещаниями…
А может, у нее тоже когда-то были крылья, она летала в солнечной беседе с деревьями. Не верит... Учись, как оборвать полет, потерять все, но оставить себе имя. Как ее назвать? Это-то Ита и спросила у себя в пору большой любви, а услышала от других...
Пустота?
Ита перестала искать то, что увидела во время полета. Уже нет сил.
Надоело?
Она скоро уйдет еще одной тропой. Ее дороги разгаданы луноподобной волчицей, что плетется по следам декабрьского вечера.
Светлоликий январь откроет глаза Водолею, он расправит крылья, и рассыплются в разные стороны его смешные слова. Глаза лукавят, а слова всегда так просты.
Он не спасется от боли, которая настигнет его в потоке власти над пространством, над пустотой.
Солнце мое, ласковый крылатый ребенок, не жмись к теплу, бойся огня, сердись на жару. Двуликий январь вернулся, чтобы открыть двери светлому и холодному новому смеху.
Смейся, летай - но вернись хоть на миг в свое прошлое. Уроки потерь спасут от грядущих обретений.

а.
Дома звонили друзья. Она хмуро отвечала им. Они злились. Сухие цветы облетели звоном медных колокольчиков.
Ита упала в колючий покой кровати. Хотела уснуть, но улыбнулась на то, что покинула свою пытку в ожидании.
Нет сил. Пустота не прощает неодиночества.
Ита не предает свое одиночество.
Ита боготворит его, иначе ей нечем будет жить, ведь сил нет уже.
Нет сил.
Водолей вспомнит ее, когда страсть внесет его в новую ипостась домашнего, тихого, пронизанного потерями, награжденного обещаниями.
Ну так пускай же он летит сейчас навстречу луноликому январю, не ждет...
Вспомнит пустоту...

11.
Ите теперь трудно. Ей тяжело и просто одновременно. Она потеряла Водолея, ей больше не с кем бороться за свое право жить. Ита начинает просто быть. От этого существования, больше напоминающего жизнь растения, ей легче.
И лишь одна проблема: трудно снять телефонную трубку и набрать номер, хотя в принципе, что особенного - это действие знакомо всем с детства.
Когда Ита была маленькая (а ей уже кажется, что этого никогда не было, что это чья-то злая выдумка), она боялась подходить к телефону. Она боялась, что ей скажут что-нибудь злое, неприятное. В то время Ита вообще боялась слов: нет таких слов, которые не могли бы обидеть, но для каждого это свои слова.
Потом стало понятно, чтобы не обижаться на слова, надо самой научиться говорить их. Причем так, чтобы это было естественно, без напряжения. Много красивых и правильных слов.
Нет, это не боль. Это желание, очередное желание понять, найти ответ на банальный вопрос - почему? Почему так? Как так все получилось? А главное зачем? Ну, и конечно, кому это было нужно?
Вопросы... Ответы остались у Водолея, но он уже далеко. На юге...
Ита вернулась домой, как ей казалось - навсегда. Дома поворчали, но потом простили: посуда, стирка, уборка, собака... Она молча опускала глаза, не смотрела фильмы про любовь и не читала книг о добрых рыцарях. Иногда она злилась, колдовала - пусть ему сейчас тоже будет плохо! Ей становилось легче, но надолго; от этого колдовства она еще больше уставала, и все шло снова, но на другом круге. Сколько ей еще кружиться?
Комната в коммуналке теперь была забыта и заброшена. Иногда, правда, звонила соседка и недовольным тоном просила, иногда и требовала избавить ее от ночных гостей, пытавшихся вписаться у Иты.
Ита устала быть хозяйкой.
Ита устала быть богиней.
Ита устала жить как Ита.
Ита забыла, как ее зовут
Ита забыла; что такое жизнь.
Ита устала жить.
Ита устала.
Просто устала.
Но она все еще ждет Водолея, хотя уже не верит в его существование.
Дома все то же.
И она возвращается к грязному окну в комнате с желтыми обоями. Назад, к своей боли. Так проще, не надо думать, можно просто страдать…

12.
Трубка обмякла и повисла, а дальше пошли короткие гудки: ту-ту-ту. Свидание по телефону. Любовь, наверное, больше, чем смерть, но порой очень хочется умереть. Я люблю тебя! Все слова - как неправда. Телефон - большая ложь. Ты там, а я здесь: ты в Киеве, Новосибирске, Саратове или Костроме, я - здесь - не помню, как это место называется. Может, рай, небо, любовь, смерть. Нет, не помню. Было название, большое, как мир, как солнце. Ушло.
Ах да, гудки: ту-ту-ту.
Ита любила, в очередной раз, как говорили друзья. В первый - так говорила она сама. Водолей - он был рядом, а теперь только телефон. Набрать десять заветных цифр. Как десять стрел, они пронзят небосвод и уйдут далеко к центру Вселенной.
Ите теперь не страшно - линия не занята, можно поговорить. Разговоры с ним были коротки - по делу. Как приятно, что еще есть общее дело. А может все это ее выдумка и его доброта. Зимний Киев, ветер, ветер, вьюга... Нет, это где-то уже было. Летний город – это не интересно: пыль, грязь, жара. Осенью, лишь осенью в старом парке листья скажут: не уходи от него, будь с ним, любовь еще придет сама. Что будешь делать, когда придет любовь, а ты уже не сможешь полюбить. Что тогда будет? Обида, злость. Кулаком о кирпич... Это больно.
Боль умирает последней - не бывает так, что живешь, а уже не больно. Они врут - так не бывает. По-другому все. Ита знает. Она умеет по-другому, она просто забыла, как это.
- Привет!
- Здравствуй!
- У нас нет еще снега!
- Я знаю...
- Приедешь в наш город?
- Да, скоро. Жди.
- Добрый, я устала ждать...
- Все еще будет, я привезу тебе яблок.
- Приезжай...
- Ладно, пока. Иди спать.
- Да-да, спокойной ночи...
И снова трубка обмякла и повисла, а дальше пошли короткие гудки: ту-ту-ту. Свидание по телефону. Любовь, наверное, больше, чем смерть, но порой очень хочется умереть. Я люблю тебя! Все слова - как неправда. Телефон - большая ложь. Ты там, а я здесь...
Завтра все снова.
Ты приезжай в наш город, он так красив, когда ты рядом со мной.
Ите звонили другие мальчики. Наверное, они ее любили, а она их лишь жалела. Ита любит Водолея, сейчас это проще, чем тогда, много лет назад. Сколько нужно было времени, чтобы разобраться в себе. Сколько понадобиться лет, чтобы они снова встретились, а потом расстались, уже навсегда. Телефон - большая ложь. Любовь - маленькая правда. Их правда: Иты и Водолея.

а.
Прошло немного времени, они встретились. Ита бессонными ночами не так представляла их встречу. Они сидели в прокуренном баре. Ите было неуютно и хотелось плакать. А Водолей все прятал глаза. Разговор не клеился.
- Давай вернемся в твою коммуналку.
- Там уже живут люди.
- Мы их выгоним.
- Нельзя, они платят деньги.
…
- Я люблю тебя.
- Я знаю. Я уезжаю.
- Подожди.
Ита остановила его уже на улице.
Подожди же, Водолей.
Рука легла на лоб.
- Поехали со мной.
- Нет.
Нет, теперь слишком много условностей: работа, общее дело - он там, а она уже не помнит где. Жизнь - она продолжается, не остановить время, но где-то там в другом мире - в мире цифр-стрел и больших солнечных фонарей - Ита и Водолей так и будут стоять на улице, его рука будет лежать на ее лбу. Глаза в глаза. Сердце в сердце.
Все-таки любовь живет дольше, чем смерть. Нет такой жизни, чтобы она закончилась.
А сейчас, во время этой встречи, Водолей не уедет. Они будут гулять и Ита снова полюбит свой город, потому что рядом он, потому что нет такой силы, чтобы разлучила их.
Я люблю тебя! Трубка опять упала гудками: ту-ту-ту.
Ита проснулась.
Опять сон.
Она посмотрела в окно: в свете фонарей, больших, как солнце, кружились двое. Время застыло - это другой мир, сюда вернется ее Водолей.


Эпилог.

Ита ходила из угла к окну. Она дома, в коридоре назойливо шаркает и ворчит соседка. За окном ездят машины, и Ита вспоминает, как свет этих фар
сводил и разводил их тени на стене. Повернувшись профилем, он не смотрит на многообразие мелочей. Он думает. Его профиль, крылья сложены. Серый ангел, ее серый ангел. Этот готический мальчик отнял у нее все, что было еще пока свое. Отнял голос - сложно ей теперь петь. Отнял глаза - она видит лишь его тонкие серые руки и волосы до плеч, У нее не было ничего, с чем она могла бы уйти от него, некуда было идти - апрельский снег сравнял все дороги. Теперь уже все равно: все двери закрыты. А она снова опускает глаза, ей нечего сказать, а он ничего не хочет отвечать. Сколько можно молчать? Нет, времени у нее тоже нет. Нет, ничего... Любовь все забирает себе. Ите ничего не жалко, но оставьте чуть-чуть воздуха для разлуки. Ничего, кроме расставания впереди, ничего, кроме новой встречи в конце. По какому-то, только им известному закону, они встретятся где-то посредине, когда назад уже не повернуть, но еще не видно конца. Они сойдутся где-то на большой улице, и каждый будет спешить по своим делам, но не оторваться друг от друга. Глаза будут смотреть в глаза, а руки будут жать руки. Нельзя будет что-нибудь сказать, а потом кто-то из них первым пойдет дальше. Они расстанутся. Навсегда. Умрут: один в своей постели, а другой под забором. А перед смертью прилетит серый ангел, у него будут глаза, как при встрече на улице...
Но сейчас она снимает с него крылья. Он обнимает ее, а у нее дрогнет что-то внутри: начинаются записи воспоминаний - пленка включена. Поцелуй. Ответ?
Еще одна ночь - вместе, ради сотни дней по одиночке.
Тишина? Просто кончалась одна сторона кассеты...
Сегодня пленка с записью Итиной любимой группы как-то странно осыпалась. Наверное, пленке тоже больно, когда по ней что-то лязгает в магнитофоне, заставляя ее петь. Еще Ита очень испугалась, что запись Водолея, та единственная нить, что вяжет ее по рукам и ногам, тоже рассыплется или оборвется, или замолчит тишиной, внезапно окончившись. Ита слушала ее, неспециально, каждый день перед сном, а потом музыка будила воспоминания, они врывались в Итины сны, не желая оставаться тишиной и пустотой.
Ей снилась угрюмая Лиговка, перекопанный двор, забельменный подъезд, душная квартира. Лето. Нет, не лето. Лето таким не бывает. Это бессезонье: оно всегда начинается в конце апреля и кончается в середине августа. В этом городе совсем незаметно, как появляются листья - мало деревьев, не вырастает на глазах трава. Осенью листья упадут с деревьев, и только, когда они прошуршат под ногами, вспоминается, что лето прошло.
Сюда каждый день в один и тот же час приходит девушка. У нее рыжие волосы и синие пальцы. Серая юбка обогнет подъездную дверь. Она поднимется по запачканной лестнице вверх, почти на чердак. Позвонит в знакомую дверь. Мятый юноша откроет дверь. Посмотрит ей в глаза, тяжелая рука погладит волосы, они все такие же мягкие и рыжие... Нет, Ита знает, это не она, но и он - не Водолей. Просто двое.
Из-за них Ита просыпалась посередине ночи. Она садилась на кровать, дрожа и заламывая руки, не понятно из-за чего, ведь это были лишь сны. Сны о сладком и о прошлом, иногда о будущем, но, скорее всего, о настоящем. Когда Ита была маленькая, она боялась будущего, а сейчас она боится прошлого. Оно ушло, и нет ничего, что может его изменить. Снова она унимала дрожь и шла пить кофе. Она уже готова не уснуть до утра. Готова бороться с новым утром за кусок электрического света в своем окне. Еще одна сигарета погаснет от долгих раздумий. Но утро кончалось. И снова завертелось все, что ночью Ита назовет суетой, тщетой и безделицей. Когда солнце уйдет, придти назад домой с порабощенной весенней толпой улицы, назад в свое бессезонье. Из окна вид на стену соседнего дома, который одного цвета и зимой, и летом. Раз в пять лет стена созревает румяными штукатурами, и снова она прежняя. Ита не раззанавешивает окно. Оно живет своей, понятной только ему жизнью, аккуратно поглощая и Итину депрессию, и редкие лучи уже теплого солнца.
Ита все больше удивлялась, что вокруг все не зависит от нее, и в то же время не будь ее, все было бы совсем другим, не имеющим своих субъективных имен...
Господи, как все сложно! Опять хочется есть.
Самостоятельность, с которой зиму сменила весна, перетекла в невыносимость прямых солнечных лучей. Теперь, как кошка, Ита выходила на прогулки ночью, когда фонари желтели, и свет летел мало и бестолково.
А на ночь, после прогулки, Ита снова ставила на магнитофон запись Водолея и плакала, легко и самодовольно, себе в кайф, себе в сон, где снова прилетит серый ангел, и девушка с синими пальцами поднимется по слепой лестнице в грязную квартиру. И они будут вдвоем. Сладкие сны, сладкие, как переспелые сливы в октябре на голом колючем дереве... Сладкие, как запах свежеспиленного дерева. Пора увядания, пора последнего цветения.
Но крики за окном. Неужели уже прошло пять лет. Снова стена напротив плодоносит... Румяные от розовой краски штукатуры весело матерятся и халявят работу. Закрасьте окна розовым, матовым. Окно закрыто.
Никто не слышит.
Глухо. Глупо. Гулко где-то в глубине гудит гитара, и Водолей. Водолей поет. Что-то поет. И вдруг Ите показалось, что поет вживую, где-то здесь, совсем рядом. Достаточно открыть это проклятое окно, и она услышит Водолея, увидит Водолея, прикоснется к нему.
Ита бросилась к окну, дернула раму, обламывая ногти. Но оно не открывалось. Вредное. Проклятое, Ненавистное. Ита схватила стоящую на столе сахарницу и со всей злости запустила в него, но сахарница отскочила и рассыпалась по полу. Окно осталось непоколебимо. Нет, не может быть, нет. Волна находила за волной - музыка. Она кончалась каждый раз, но пока звучала, казалась долгой и протяжной. Каждая песня – жизнь. Чтобы потом возродиться в новой песне, лишь сменив тональность и ноты. Но ведь это так незначительно по сравнению с жизнью.
И что было до музыки и будет после, конечно, известно - будет музыка. Она не может закончиться, даже если музыканты уже ушли, и все свои инструменты забрали с собой, музыка будет летать. Музыка все льется. Тише: она все сильнее и сильнее. Она огибает острые углы дождя и догоняет солнечный луч, если ей по пути с ветром. Она живет, кормит с руки луну и прячет в дома все обрывки дня. Там, каждый под своей лампой, люди восстанавливают по кускам прошедшего день. Все хорошо, она есть. Она живая - эта музыка.
А звук все сильнее и сильнее. Он нарастал, и Ита была рада ему помочь, но ее охватила какая-то оторопь, и уже было трудно сделать хотя бы жест, изменить выражение лица. Она застыла на полу: скрюченная и неправильная. Лишь перед глазами плыли персонажи ее снов.
Нет, это не ее жизнь. Она так не живет,
И почему-то она успокоилась, решилась и уснула.