История майора Девяткина

   ИСТОРИЯ  МАЙОРА  ДЕВЯТКИНА

   сказка


   Если вы еще не слышали историю про майора Девяткина, то вот она, без всяких прикрас и лоска, какие обычно делают современные литераторы, желая угодить разборчивому читателю. Одним словом, господа, за что купил, за то и продал.
   После первой чеченской компании вышел в отставку среди прочих и майор Девяткин, которому фугасным снарядом оторвало руку и ногу. Тогда, господа, не было сделано никаких конкретных распоряжений насчет того, куда помещают таких горемык, и следует ли им выдавать сверх общей пенсии какие-нибудь наличные. Да и сама пенсия у майора задержива­лась, как это принято вообще у нас в государстве, ибо зап­латили ему почему-то всего лишь за одну оторванную ногу, забыв о том, что исчезла еще и рука. Помыкался наш майор, помыкался, побегал по разным войсковым инстанциям на своей деревяшке, доказывая, что исчезла у него еще и рука, да все напрасно: “Нет, – говорят ему, – у нас денег на вашу якобы оторванную руку, а есть лишь на потерянную в сраже­нии ногу; берите, что есть, и идите себе с миром, не мешай­те работать; у нас таких, как вы, инвалидов, уже не один полк, а может, и дивизия целая, набралось; нам недосуг подсчитывать, сколько рук и ног у вас оторвало!” Видит майор Девяткин, что толку от армейских крыс ему никакого, плюнул он на них, и подался к отцу, в Саратовскую губернию; да и здесь ничего хорошего не получилось, говорит майору отец: “Я, можно считать, сам инвалид, хоть и не оторвало у меня ни руки, ни ноги, а переехало меня государство всего поперек, словно тяжелым грузовиком, места на мне не оставив живого; я сам, можно сказать, еле-еле на хлеб зарабатываю!” Стыдно было майору Девяткину сидеть на шее у инвалида-отца, и решил он от отчаяния ехать в Москву, и там добиваться по­ложенной справедливости. “Если нет справедливости здесь, – думает он, – то поеду в Москву, поскольку, мол, так и так, нет на Руси правды, кроме как у нее!” Сказано – сделано. Добрался он кое-как на попутках да автостопом до первопресто­льной, не раз добрым словом поблагодарив простых русских людей, которые, как оказалось, не перевелись еще у нас в государстве. Дотащился он, одним словом, до Москвы нашей-матушки, да и оробел сразу, не понимая, куда же он, бедолага, попал. Можете себе вообразить, господа, каково чело­веку, к тому же лишенному руки и ноги, прямиком из чеченс­ких аулов, из грязи, можно сказать, и из крови, из разного рода военных ужасов попасть прямиком в восточную сказку; в “Тысячу и одну ночь”, или даже во что-то гораздо лучшее. Тут, можете себе представить, шумит себе днем и ночью Твер­ская, переливается огнями и веселым народом, там какие-ни­будь казино ворочают миллионами с утра и до вечера, роскош­ные лимузины снуют по всем направлениям, прохаживаются рос­кошные женщины, а то и какие-нибудь иностранные актрисочки, прогуливающие на поводке лохматого мопса, так что даже дух захватывает от его веселой нахальной мордочки. Фантастика, одним словом, господа, сплошная фантастика, и непонятно вообще, зачем воевать где-то в далекой Чечне, если во всей стране можно сделать такую роскошную жизнь? Впрочем, до таких крамольных вопросов наш бравый майор додумываться не стал, ибо дело у него было сугубо конкретное, и надо было майору лишь доказать, что оторвало ему не только ногу, но и правую руку. Немного придя в себя от лоска и блеска сто­личной жизни, от разного рода запахов, доносившихся из окон бесчисленных ресторанов, от всей этой Персии и сказок Шахерезады, он попытался было снять номер в гостинице – да куда там! не по его жалким деньгам было остановиться в московском отеле, ибо, да будет вам, господа, известно, всех капиталов у майора Девяткина было всего лишь десять тысяч рублей. Потолкался он, бедолага, помыкался, да и приютился в углу у одной московской старушки, которая кроме него сдавала жилплощадь семерым молдаванам и двум девицам подозрительного поведения. А надо сказать, что майор Девяткин был в некото­ром роде еще молодой человек, можно сказать, кровь с молоком, и соседство рядом с ним двух девиц сомнительного поведения было делом поистине непереносимым. Поэтому, расспросив у ста­рушки, что, где, и как, он на следующее утро поскорее поко­вылял на своей деревяшке в нужное учреждение, которое как раз и занималось такими бедолагами, как он сам. Записавшись на прием в означенном учреждении, от одного вида которого, надо сказать, майор Девяткин слегка оробел, ибо было оно необъятных размеров, и столько в нем сновало чиновников, что, отправь их всех наводить порядок в Чечне, порядок этот, вне всяких сомнений, был бы уже давно наведен, – потолкавшись в приемной очень важного ответственного лица, прождав часов пять или шесть в компании чуть ли не одних полковников и генералов, он дождался-таки своей очереди, и, робея, зашел в кабинет к большому начальнику. Ах, Боже мой, господа, что это был за сказочный кабинет, и что это был за начальник! Да, впрочем, вы и сами знаете, как важно выглядят все эти присутственные кабинеты, и все те начальники, которые в них заседают.   “Так и так, – говорит он хозяину кабинета, на плечах которого, разумеется, блестели золотом генеральс­кие звезды, – так и так, пострадал, как сами видите, в че­ченской войне, и лишился, как тоже видите, левой ноги и правой руки; пенсию, однако, получаю лишь за левую ногу, а за правую руку никаких денег, извините, мне платить не хотят; так и так, господин генерал, исправьте побыстрее сложившую­ся несправедливость, и прикажите платить пенсию еще и за правую руку!” Видит министр – а был это действительно, ибо нет больше у нас сил скрывать правду, ни кто иной, как сам военный министр, – что инвалид на деревяшке ничего не выду­мывает, и кроме левой ноги нет у него еще и правой руки. “Хо­рошо, бравый майор, – отвечает министр, – хорошо, что ты при­шел ко мне на прием; восстановим мы тебя во всех твоих необ­ходимых правах, заплатим за правую руку, и еще, может быть, Героя России дадим, чтобы другим было понятно, как государство к таким пострадавшим героям относится. Иди себе пока, подожди несколько дней, а потом приходи, и мы все ула­дим!” Выходит Девяткин от министра словно и не на деревяшке, а на огромных крыльях, в восторге от того, что удостоился уже чести лицезреть такого благородного человека, ковыляет прямиком на Тверскую, и заказывает в ресторане приличный обед. Ну, водочка там, балычок, пивка пару кружек, антрекотики всякие, салатик столичный, пару-другую рюмок мадеры, да еще и чаевые швейцару в руки, чтобы видел, толстобрюхий урод, как офицер русский может платить. А на остальные день­ги, чего уж греха таить, погулял немного и с двумя девицами, своими соседками, ибо, сами понимаете, молодая кровь с моло­ком, и не только ей требуется еды и питья, но и женского ласкового отношения. Осталось у него от десяти тысяч всего ничего, ну да раз министр обещал, то не имело для майора Девя­ткина это никакого значения. Подождав несколько дней, поскреб он кое-как щетину левой рукой, почистил мундир, повесил на грудь ордена, и отправился опять на прием к министру. Однако секретари ему говорят: “Нет сейчас министра в Москве, делает он пуски ракет с подводных лодок в Северном море, и вернется не раньше, чем к концу месяца!” Погрустнел немного майор Де­вяткин, ибо надеялся он уже и на деньги, и на звезду Героя России, а тут получилось, что и своих денег почти что лишил­ся; кое-как дожил он в долг у старушки до конца месяца, питаясь черствым хлебом и солеными огурцами, и пришел опять на прием в военное министерство. Да не тут-то было, отвечают ему адъютанты: “Нет министра на месте, совершает он важ­ный вояж в соседнее государство, а потом отправится на ма­невры в глухую тайгу, где будет самолично командовать бо­льшими учениями. Раньше чем через полгода вы его не увиди­те, так что лучше езжайте к себе домой, и ждите там нужных распоряжений!”    Неизвестно, одним словом, где и как про­жил наш Девяткин эти полгода, и что он за это время уви­дел и перенес, но спустя шесть месяцев добился-таки настырный майор обещанного приема, и предстал пред глазами минис­тра. “Что это вы все ходите, – досадливо морщась, сказал министр, – и мешаете проведению важных маневров? Из-за ваших хождений, можно сказать, одни неприятности: пули летят не в ту сторону, самолеты сбиваются с курса, и даже стрельбы ракет в Северном море срываются, чего быть не должно. Сказано ведь вам русским языком: ждите, быть может чего и дождетесь. А не хотите, так идите куда хотите, я и так на вас слишком много потратил времени!” – “Нет, – отвечает ему Девяткин, который решил, что не гоже ему, герою Чечни, отступать, пусть и перед министром, – нет, я никуда не пойду; не надо мне никаких звезд Героя, я, может быть, и без них трижды герой, но если не дадите пенсии за мою правую руку, я здесь в кабинете буду жить вместо вас!” – “Ах, вот оно как, – отвечает ему министр, – ты, значит, выгоняешь из кабинета своего самого главного командира? Бунтуешь, значит, против начальства? Ну что же, позвать сюда главного адъютанта! Выслать его из Москвы по месту жительства сию же секунду!” Тут и сам адъютант появляется, здоровенный такой детина, до потолка, дантист, можно сказать, эдакой, хватает майора Девяткина за шиворот, и тащит его за собой. “Ну, – думает наш бравый майор, – по крайней мере, не нужно платить за транспорт, спасибо, господа, и за это, а видеть ваши сытые рожи нет у меня больше сил; пусть лучше опять в Чечню, или к отцу в Саратовскую губернию, где кое-как, но все же можно прожить честному человеку!” Так и доставили его до нужного места, и на время затихли слухи о майоре Девяткине, словно канули, как выражаются некоторые, в далекую реку печали. Однако вот тут-то, господа, и начинается самое важное, ибо через какое-то время объявился вдруг в Москве народный герой, борец с привилегиями, бюрократами и олигархами, с честным и пристальным взглядом стальных серых глаз, истинный, можно сказать, народный кумир, которым, как думали некоторые, был вернувшийся в столицу майор Девяткин. Впрочем, так это, или не так, не нам, господа, судить, ибо наше дело всего лишь пересказать услышанное, а ваше – всему сказанному поверить.
   Прощайте пока, и до новой истории.