Вечный Свет

   ВЕЧНЫЙ  СВЕТ

   сказка


   Глава первая

   Деревня Медвежья Пустошь лежала где-то в центре России вдали от проезжих дорог в таком глухой месте, что нового человека здесь встречали примерно так, как космонавта, или заезжего принца. Новый человек был здесь в диковинку. Пустошь, на которой, собственно, и стояла деревня, была обширной и пользовалась дурной славой у местных жителей. Когда-то здесь водились медведи, но последнего из них убили лет сто назад, и теперь ничего, кроме дурной славы, за деревней этой не числилось. Слава же была вот какого свойства: говорили, что где-то в центре земли, как раз под самой деревней, зарыта в земле блестящая машина из железа и меди, вся сверкаю­щая, хромированная, пышущая паром и жаром, на своем гусе­ничном ходу, и исполняющая любое желание, какое бы у нее ни попросили. Так это, или не так, никто толком не знал, но называли нескольких смельчаков, которым определенно удалось пробиться сквозь землю к машине, и выпросить у нее то, чего желала их душа. Одним из таких смельчаков был местный мужик Федор Авдеев, которого все звали просто Авдей.
   Был Авдей женат на простой русской бабе Акулине Проскуриной, которая, естественно, была теперь Акулиной Авдеевой. Родом она была из соседнего, лежащего за пустошью села Тараканово, девки которого традиционно выходили замуж за парней из Медвежьей Пустоши. Существовало почему-то поверье, что медвежьепустошные мужики, благодаря чудесной блестящей маши­не, закопанной в центре земли, обладают особыми мужскими достоинствами, которых лишена мужская часть других деревень: Короткостенок, Хромой Пади, Пятиугловки, Лапотной и прочих, разбросанных в округе по бокам обширной и незаселенной пус­тоши. Странное это поверье не раз и не два уже опровергалось жизнью, и не одна уже девка горько плакала, польстив­шись на местного мужика, однако упорно, из века в век, девки из соседних селений поддавались на эту легенду. Поддалась на нее и Акулина Проскурина, очень быстро убедившись, что не только нет в Авдее каких-то особых мужских достоинств (был он мужик, как мужик, ничуть не лучше, но и не ху­же других), но, наоборот, обладал Авдей одним отрицательным качеством, которое было хуже, чем пьянство, или даже тюрь­ма. Мечтал Авдей о счастье всего человечества, и эта его мечта была настолько дикой для всех остальных местных жите­лей, бывших кто плотниками, кто рыбаками, кто охотниками, а то и просто горькими пьяницами, – мечта его была дикой настолько, что Авдея частенько били, и частенько он неделя­ми отлеживался в сарае, залечивая очередные ссадины и ушибы. Мечту Авдея связывали с влиянием чудесной машины, которая время от времени то наводила на жителей Медвежьей Пустоши странные цветные сны, то заставляла их искать вдоль дорог клады, а то и срывала с насиженного места, и гнала в город на поиски счастья, и после уже о таком человеке не было ни слуху, ни духу. Так что мечта Авдея о всеобщем счастье не была чем-то очень уж исключительным на фоне странных собы­тий, вызванных чудесной машиной. К тому же, как всем было известно, настырный Авдей докопался-таки с помощью лопаты и кирки до чудесной машины, и выпросил у нее для себя такое сокровище, которое до поры до времени никому не показывал.
   В то, что Федор-Авдей проник под землю к блестящей машине, и та по традиции выполнила его желание, верили, кажется, все, в том числе и он сам. Машина действительно вступила в контакт с Авдеем, но произошло это не совсем так, как описывала этот контакт местная традиция. Разумеется, с детства, как и все мужики Медвежьей Пустоши, Авдей старательно рыл землю у себя в огороде, пытаясь докопаться до чудесной машины, и попросить у нее вдосталь денег, славы, и такую невес­ту, при виде которой местные парни просто бы зеленели с до­сады. Однако он не докопался ни до чего, кроме каких-то корней, да костей доисторических чудовищ, при виде которых местные бабы падали в обморок, а малые дети плакали круглые су­тки, и их не останавливали ни леденцы на палочках, ни тугие, наполненные молоком материнские груди. Устав от бесплодных земляных работ, Авдей сначала отслужил в армии, а потом вообще женился, взяв себе супругу в лежащем на краю пустоши селе Тараканово. Звалась супруга его, как уже говорилось, Акулиной, это была ядреная местная девка, верившая, как и все ее подруги, в необыкновенные достоинства парней, живущих в Медвежьей Пустоши. К тому времени, когда она разобра­лась, что к чему, было уже поздно, ибо имела она на руках пятерых сопливых ребят, да мечтателя-мужа, лежащего целыми днями на печке, и мечтающего о счастье всех поголовно людей земли. Мечты эти, как уже говорилось, были типичны для всего мужского населения Медвежьей Пустоши, и сопровождались обыч­но пьянством и лежанием неделями в одной позе на хорошо натопленной печке. Нельзя сказать, что Авдей пил больше, чем остальные местные мужики, но мечтал он исправно, неделями напролет, и во время одного такого сеанса мечтаний съедал несколько пудовых краюх черного хлеба, которые поднимал к себе вверх на печку. Хлебными мякишами, кроме того, удобно было залепливать себе уши, спасаясь, как Одиссей от сирен, от непрестанного пиления жены Акулины. Вот во время одного такого сеанса мечтаний и докопался наконец-то Авдей до бле­стящей и пышущей жаром машины желаний.
Дело происходило следующим образом: однажды во сне, ког­да задремал он на печи, убаюканный мечтами и непрерывными попреками Акулины, пришла к нему невысокая, но необыкновен­но красивая женщина, и, взяв за руку, отвела вниз под землю к блестящей машине.
   – Это, Авдеюшка, та самая машина счастья, что исполняет любое желание, – сказала ему невысокая женщина, – а я ее хранитель на протяжении долгого времени; от меня, Авдеюшка, зависит, кого привести к этой машине, а кого на печи навечно оставить; ты мне, Авдеюшка, приглянулся, проси теперь у машины все, что пожелаешь, ничего не таи. Все, о чем мечталось тебе на печи, о том и проси!
   – Неужто обо всем? – испугался Федор-Авдей. – И про счастье всех людей на земле можно теперь попросить, и про общую справедливость, чтобы, значит, все были сыты и одинаково бо­гаты, и никого за бедность не пилила жена?
   – Вот дурачок! – засмеялась невысокая женщина. – Сказано же тебе, что обо всем, значит, что обо всем. Хоть о счастье всего человечества, хоть о том, чтобы не пилила жена, хоть обо всем вместе. Проси по полной мере, а то машина уже дав­но не работала, и от простоя вынужденного порядком проржаве­ла и застоялась. Ей теперь, чтобы в норму прийти, такое гло­бальное желание требуется, чтобы от него весь мир ахнул, и долгое время в себя не пришел.
   – Хорошо, – ответил Федор-Авдей, – раз так, то пусть, пер­во-наперво, откроется мне такая истина, чтобы осчастливила она всех на земле, и сделала голодных сытыми, а несчастных счастливыми! Пусть наступят изобилие и процветание, и всего будет вдоволь настолько, чтобы его некуда было ставить. И чтобы такую истину преподнес людям я, Авдей, ну и, разуме­ется, чтобы Акулина больше не пилила меня.
   – Хорошо, Авдеюшка, – сказала ему невысокая женщина, – все, как ты пожелал, исполнится в точности: получишь ты свою сияющую истину, будешь ты, Авдей, избавителем всего челове­чества. А сейчас ступай на печь спать, а то машине не терпится поскорее твою просьбу исполнить.
   Авдей отправился наверх на свою печь, а чудесная маши­на у него за спиной зашумела, запыхала жаром, замахала коло­сниками и рычагами, и стала исполнять его просьбу. Проснув­шись поутру на печи, Авдей первым делом разлепил уши, которые были залеплены хлебным мякишем, и тут же услышал плач своих пятерых детей, а также голос попрекавшей его Акулины:
   – Волк ты лесной, бродяга пропойный, черт непричесанный, чтобы ты вовсе угорел у себя на печи! – ругала его Акулина. – У всех мужья, как мужья, хоть и пьют, да зато копейку приносят в избу, а ты только хлеб на печи переводишь, да хлебными мякишами мышей кормишь! Чтоб ты пропал совсем со своими хлебными мякишами!
   – Погоди, Акулина, погоди, – резонно сказал ей Авдей, слезая поспешно с печи, ибо помнил он весь свой разговор с ма­ленькой женщиной, пообещавшей ему помощь от чудесной машины, и ожидал явление чуда. – Погоди, Акулина, не бранись, и приготовься к сюрпризу. Скоро, Акулина, ты будешь одета, как и царицы не одевались, а дом твой будет, как президентский дворец!
   – Совсем спятил дурак от своих мечтаний на печке! – сказала в сердцах Акулина, и запустила в него горячей сковородой.
Авдей ловко увернулся от летящей сковороды, ибо имел бо­гатый опыт общения не только со сковородами, но и с кастрю­лями, запускаемыми в него мускулистой рукой Акулины, и наполненными горячим варом, чайниками с кипятком, кочергами, прихватами и пудовыми утюгами; увернувшись от горячей сковоро­ды, он, против правил, не стал учить Акулину уму-разуму, а, наскоро одевшись, отправился на улицу подышать свежим возду­хом. До вечера дышал Авдей свежим воздухом и гулял по боло­тистой пустоши, перепрыгивая с кочки на кочку, а к вечеру изобрел вечный двигатель.
   Собственно говоря, он не совсем его изобрел, ибо вечный двигатель появился у него как бы сам собой, спрятанный внут­ри черного ящика, похожего на такой же ящик из популярной телевизионной программы. Стоял этот ящик в дальнем углу дровяного сарая, куда вечером, нагулявшись по пустоши, случайно зашел Авдей. Открыв дверцу черного ящика, он чуть не ослеп от нестерпимого яркого света, который ударил ему в глаза. Внутри ящика пылало целое солнце, засунутое внутрь неизвест­ной силой. Оно освещало и согревало все вокруг не хуже рус­ской печи, и Авдей сразу понял, что это не что иное, как вечный двигатель.    Двигатель этот работал сам по себе, он не требовал ни батареек, как карманный фонарик, ни дров, как русская печь. Кроме того, он поднимал в воздух любые предметы, независимо от их размеров и веса, стоило лишь открыть его дверцу, и направить свет из ящика на то, что требовалось поднять. Так, чудесный свет поднял в воздух и унес в неиз­вестные дали избу Авдея вместе с Акулиной и пятерыми чумазы­ми ребятишками, и Авдей сразу же понял, что сбылось одно из главных его желаний – Акулина перестала его пилить. Авдей остался жить в дровяном сарае один на один с чудесным све­том, заключенным внутри черного ящика, и стал раздумывать, как применить его к счастью всего человечества.
   Было очевидно, что чудесная энергия, хранимая внутри чер­ного ящика, практически неисчерпаема, что она может заменить и энергию дров, которыми кормится русская печь, и ту энер­гию, которая питает трактор, пашущий поле, и ту, что выво­дит в космос стремительные ракеты. Бесконечная энергия черного ящика, тот вечный и чудесный свет, который хранился в нем, мог сделать счастливым все человечество, накормив го­лодных и обогрев замерзших, и автором этого благоденствия был он, Федор-Авдей. Чувство гордости переполняло Авдея, ма­ленькая женщина, обслуживающая машину счастья, не обманула его. Он решил ехать в Москву, и представить свой вечный свет на общее обозрение.


   Глава вторая

   Авдей приехал в Москву на электричке. Он сидел в уголке вагона, прижимая к себе черный ящик, и с гордостью думал о тех почестях, которыми окружат его в Москве, как только лишь покажет он всем свое знаменитое изобретение. Не зная, куда конкретно идти, и кому показывать черный ящик с чудесным светом, он решил посоветоваться с представительным человеком интеллигентной внешности, которого звали Иваном Петровичем, и который вот уже несколько месяцев жил на вокзале, приехав в Москву по аналогичному делу. Вечного двигателя, правда, Иван Петрович не изобретал, но зато представил проект совершенно иного свойства: речь шла о переселении в Россию из Африки крокодилов, которым путем генной инженерии прида­валась особая морозоустойчивость. Иван Петрович, недавно еще интеллигентный человек, и даже биолог по образованию, предлагал свой проект разным ведомствам, но никто почему-то не интересовался ни крокодиловыми фермами, ни дешевыми сумочками из крокодиловой кожи; истратив все свои деньги и весь свой энтузиазм, Иван Петрович стал жить на вокзале, ибо возвращаться домой ему было, во-первых, не на что, а, во-вторых, очень стыдно. Он был теперь знатоком хождения по разным инстанциям, и поэтому сразу предложил Федору-Авдею идти в Совмин.
   – Иди в Совмин, если уж бить, так бить из главного калибра; если в Совмине не захотят облагодетельствовать все че­ловечество, то уж нигде не захотят, можешь мне в этом поверить, я на этих чиновниках съел не одну собаку.
   – А президент? – наивно спросил Федор-Авдей. – Неужто президент не выше Совмина? Если мне откажут в Совмине, то я пойду прямиком к президенту!
   – Ты что, дурак? – удивленно спросил у Авдея Иван Петро­вич. – Кто ходит к президенту с проектом вмиг облагоде­тельствовать и осчастливить все человечество? Президент сам для всех благодетель и кузнец всеобщего счастья, ему такие конкуренты, как ты, не нужны!
   – А, ну раз так, тогда нечего делать, понесу я свой веч­ный двигатель прямиком в Совмин, – ответил Авдей, и понес туда свой вечный свет.
В Совмине, куда его поначалу не хотели пускать, принял Авдея-Федора один важный чиновник, сразу же поинтересовавшийся, с каким вопросом он сюда обратился.
   – Вот, – сказал, немного смущаясь, и переминаясь с ноги на ногу, а также прижимая к груди свой ящик, Авдей, – вот, принес вам вечный двигатель. Источник, значит, безграничной энергии, обнаруженный мной недавно в дровяном сарае, но на самом деле подаренный чудной женщиной невысокого роста; веч­ный двигатель этот есть не что иное, как свет вечной исти­ны, и может осчастливить все человечество.
   – Что есть истина, – скривил в улыбке свои узкие губы чиновник, – а тем более, что есть счастье? Истина и счастье, мой дорогой, не могут быть конвертированы ни в одну самую плохонькую валюту. И, кроме того, мы здесь не занимаемся проектами всеобщего счастья, хотя, возможно, в теоретическом плане этот вопрос и представляет из себя значительный инте­рес. Ничем не можем, поэтому, помочь ни вам, ни вашему важному изобретению. Впрочем, если хотите, изложите все на бумаге и зайдите примерно через недельку, возможно, мы и сможем выбить вам грант, как автору талантливого проекта!
   Тут Авдею пожали руку и вежливо выпроводили за дверь. Секретарша, которая его выпроваживала, была необыкновенно предупредительна, и от нее восхитительно пахло духами. “Ког­да меня признают, и заплатят за мой вечный свет, я и своей Акулине куплю такие духи,    – неожиданно подумал Авдей. – Неп­ременно разыщу ее вместе с ребятами, и куплю столько духов, чтобы она в них купалась по вечерам!”
   Он прожил неделю в обществе Ивана Петровича, и потом снова явился в Совмин. Его встретил тот же самый чиновник, который опять жал ему руку, правда, не так крепко, и не так радушно, как в первый раз, и который опять с ним разговари­вал, но уже не таким ласковым тоном.
   – Мы, голубчик, рассмотрели ваше прошение об использо­ва­нии той безграничной энергии, которую вы, якобы, имеете в некоем черном ящике, и которую называете не то вечным светом, не то вечным двигателем; наш вердикт, голубчик, таков: веч­ных двигателей в природе не существует, об этот еще в восемнадцатом веке заявила французская Академия, перестав при­нимать заявки от изобретателей. Так что, голубчик, придет­ся вам ехать назад, в свое родное село, с наукой ведь не поспоришь, не так ли?
   – А как же страждущие и голодные, как же счастье всего человечества? – воскликнул Федор-Авдей. – Неужели же это никогда не случится?
   – Ах, страждущие и голодные! – воскликнул высокий чиновник. – Ах, счастье всего человечества! Вашими бы устами, го­лубчик, мед пить, а не вечные двигатели изобретать!
   После чего знакомая уже ему секретарша опять вывела Фе­дора вон, и была при этом не столь любезна, как раньше.
   Федор опять прожил неделю в обществе бывшего интеллигента Ивана Петровича, ночуя с ним на вокзале в старых вагонах, а потом, набравшись смелости, и даже на последнюю мелочь выпив в буфете стакан водки, решился на отчаянный шаг, и, прижимая к груди свой черный ящик, с боем пробился в кабинет к боль­шому чиновнику. Испуганная секретарша грудью встала на за­щиту начальства, но Федор был мужик рослый, косая сажень в плечах, и поэтому он, легонько отставив в сторону секретаршу, вошел-таки в кабинет. Увидев его, чиновник от злости по­зеленел, и несколько минут даже не мог ничего говорить. На­конец, отдышавшись, и придя в себя, он гневно протянул впе­ред руки, и приказал.
   – Вон отсюда, негодный мужик, вон к себе в глухое село, в свой дровяной сарай, к своей невысокой женщине и машине из железа и меди, про которую ты так сладко рассказывал здесь! Не может быть счастья для всего человечества, и нель­зя накормить всех голодных! А твой вечный свет вообще не существует в природе, это все сказки для неграмотных мужи­ков!
   – Но как же не существует вечного света, если он здесь, в черном ящике, спрятан до времени, и только лишь ждет заветного часа? – удивился Федор-Авдей, и приоткрыл дверцу ящика.
   В ту же секунду нестерпимо яркий свет ударил в лицо большому чиновнику, и стал заполнять его кабинет, постепенно пе­реливаясь из него в коридор, и растекаясь дальше по всему зданию, заполняя все его этажи. Здание плавно закачалось на волнах вечного света, как корабль на невысокой волне, и, оторвавшись от земли, поплыло по воздуху над Москвой.
   – Не может быть, – шептал, закрывшись от света руками, большой чиновник, – этого не может быть, ведь не может же ошибаться наука! Скажите, по крайней мере, куда мы летим?
   – Я так думаю, что в новую жизнь, – отвечал на это Авдей, продолжая прижимать к себе черный ящик, из открытой дверцы которого по-прежнему лились волны вечного блестящего све­та. – В новую жизнь и новую справедливость, которые все же существуют на свете!
   Здание Совмина поднималось все выше и выше, оставляя внизу набережную и ленту извилистой реки, пока совсем не растаяло в небе, и только лишь волны вечного света лились све­рху на город, как струи теплого утреннего дождя.