О Маме

О маме.

Перед тем, как рассказать о жизни на Колыме, я хотел бы рассказать о человеке, который, где бы мы ни жили, какие бы трудности нас не преследовали, незаметно для меня делала так, что в любом месте я чувствовал себя как дома. Она создавала в любом жилище домашний уют, успокаивала моего горячего отца, если я совершал какую-нибудь очередную глупость, создавала в доме атмосферу любви, незаметно направляла мои чувства к доброте и сочувствию даже к тем людям, которые мне казались нехорошими.


В нашем доме любили гостить различные люди, потому что мама принимала всех, как родных. Звали ее Клавдия Алексеевна Кузнецова, как говорила мама, когда-то при Петре I, ее предки удрали в Эстонию, и с тех пор Кузнецовы жили в Таллинне. Она рассказывала, что одна из ее прабабок вышла замуж за пленного француза, в роду было много немцев, евреев, латышей и эстонцев. Перед самой войной они переехали жить в Ригу. Один из ее дядей по фамилии Пертельсон в Риге даже был владельцем знаменитого пивного завода, и поставлял пиво самому царю.


Она часто рассказывала мне историю ее любви к моему отцу. Интересно, что она родилась в Латвии, и если меня воспитывала мама, то ее воспитывал отец, мой дедушка, сразу же скажу, я никогда не видел бабушек и дедушек с обеих сторон, отца и матери.


Мама рассказывала, что ее мама, моя бабушка была из очень богатой семьи и очень красивой, я ее видел на фотографии, она действительно была красавицей в своем длинном белом платье. По иронии судьбы она была революционеркой, и не простой, а большевичкой, ей не было времени заниматься своими двумя дочерьми, она всегда была либо на каком-то собрании, либо в отъезде, и поэтому всем в доме занимался ее муж, он был из семьи простого рабочего, и сам был столяром-краснодеревщиком. Мама говорила, что матери никогда не было на руках денег, она их все отдавала на дело революции, и поэтому весь дом держался на заработках отца.


Так продолжалось до 1917 года. Я понял из ее слов, что, когда немцы стали подходить к Таллинну, их семья побежала вглубь России, и где-то к 1919 году они очутились в Сибири, недалеко от Иркутска, в типичном сибирском поселке Каргат, где проживала большая семья Блажеевых. Я так толком не понял, где проживали моя мама со своей сестрой Марусей, в доме отца, или где-нибудь другом месте. Отца звали Дмитрий Михайлович Блажеев, ему тогда было 18 лет, и он слыл первым парнем на деревне. Во всяком случае, мой отец стал ухаживать за старшей сестрой мамы Марусей, которая к нему была равнодушна, потому что полюбила, как я понял, бывшего ссыльного Армянина, она вышла за него замуж. В Армении Марусин муж был каким-то крупным деятелем, но потом стал врагом народа и исчез, Маруся не выдержала и умерла, и их дочь Люся приехала к нам и отец с мамой ее удочерили.

Это был, как я понял хороший щелчок поносу отца. Мама говорит, что он долго не замечал ее, да и было ей тогда всего 14 лет. И все-таки ее преданность ему, веселый, шаловливый характер, можно сказать, заставил его посмотреть на нее ни как на девочку, а как на довольно симпатичную девушку. Он стал ухаживать за ней, и в том же в девятнадцатом году они поженились и года два прожили в семье отца. Мама рассказывала, что ее свекровь, чистокровная монголка отнеслась к ней необычайно радушно, может быть потому, что у отца было трое братьев, и не одной дочки. Мама многому у нее научилась, шить, готовить практически любые блюда, борщи, супы, блины, оладьи, и мои любимые пельмени. Потом они уехали в Киев, где отец поступил в горный институт, а мама окончила педагогический институт, в 1925 году у них родился мой старший брат Жора, тогда же отец учился в Артиллерийском училище, где учились многие будущие полководцы.
Еще у них родился сын Слава, но почему-то ни отец, ни мама никогда о нем не говорили, что-то он, когда подрос, сделал плохое, и бесследно исчез из дома.
Отца послали на Дальний Восток, где он стал командовать Артиллерийским взводом, а мама преподавала в школе. В городе, к сожалению, я не помню в каком, где жили семьи офицеров, у отца были аж две лошади, артиллерийская шашка, и орудие с упряжкой. Летом, их полк выезжал на учение, и мама оставалась дома одна. Мамам рассказывала, что однажды она не выдержала одиночества и поехала к ним в какую-то деревню, где он прятал ее от начальства, и все солдаты оберегали ее. Отец поучаствовал и в конфликте с Китайцами, так называемом КВЖД, и в боях на Халхин Голе.


Как они оказались с моим братом в поселке Заветы Ильича, я не знаю, но там, в 1941 году я родился совершенно мертвым. Первое же мое столкновение с чиновничеством чуть было не окончилось для меня трагически. Дело в том, что наш поселок находился между поселком Правдой и городом Пушкиным, а я решил на месяц раньше выйти на волю, и мама стала рожать. Моему брату пришлось побегать между этими двумя населенными пунктами, так как Пушкинская больница перекладывала ответственность на Правдинскую больницу, так как обе считали, что Заветы Ильича территориально подведомственны той или иной больнице. Не знаю как, но мой отец добрался до Москвы, и оттуда прислали какого-то знаменитого профессора, когда он приехал, моя мать уже родила меня с помощью брата, но я молчал, и глаза мои были закрыты. Профессор сходу включился в мое воскрешение, и через некоторое время я уже кричал благим матом, недовольный вмешательством в мою внутреннюю жизнь.


С тех пор, как я себя помню, не было мне ближе человека, чем моя мама, даже, когда я был уже взрослым. Она сумела собрать всю папину родню, и они к нам заезжали со всех сторон нашей страны. Мама умела меня поддержать в трудную минуту, прощать мои ошибки, я всегда чувствовал ее присутствие, даже когда ее не было. Я всегда, даже сейчас, как бы советуюсь с нею, когда мне приходится совершать какие-нибудь сложные действия.


Последние годы перед ее смертью, я, пожалуй, больше огорчал ее, чем приносил радость. Я стал выпивать, а пьяным я становился не только дураком, но еще и занудой, и своими дурацкими вопросами доводил ее до слез. Правда, это было очень редко, и я старался, как мог ей помогать. Несмотря ни на что, она никогда не теряла присутствие духа, и чувство юмора, которое никогда ее не подводило, хотя последнее время ей было очень тяжело и больно от гипертонии, которой она страдала много лет, даже умирая, она думала обо мне, и просила отца не очень злиться на меня. После ее смерти через год я бросил пить, и вот уже тридцать лет не беру даже капли в рот.


Почему мы понимаем и ценим своих близких только тогда, когда теряем их? Без мамы я бы точно не выжал, особенно там, на Колыме, когда все смешалось, предательство, стукачество там поощрялось, сильные морозы, поголовное пьянство, угрозы жизни и многое еще чего. Я этого даже не замечал, жил своей мальчишеской жизнью, со своими огорчениями и радостями, не замечая, как мама оберегала меня и отца от многих неприятностей своим веселым и доброжелательным характером.
 
Б.Г.