Конец

Когда вечер склоняется над городом словно верный родитель над колыбелью ребенка, и тьма окутывает улицы словно одеяло, тогда наступает самое хорошее время – конец работы. Я вышел на улицу, и пошел прочь от шумного торгового центра, подняв выше воротник и не оборачиваясь.
 В кармане лежала пачка Мальборо Красная пачка с белыми полосками. Мои любимые сигареты. Как выражался один из драматургов «Трубочки великих наслаждений». Ночной город – это каждодневный обряд, или даже таинство. В темноте город преображается и выглядит совсем не так как днем. Люди тоже меняются. Они больше не бегут от остановки во дворы или наоборот. Люди идут спокойно, опустив головы. Рабочий день вроде и закончился, но дома их опять ждут дела…
 Выходят девушки со своими молодыми людьми. Родительские спиногрызы. Они выходят чтобы просадить деньги, которые успели выклянчить за день, а потом уединиться где-нибудь в темной беседке и залезть друг другу в такие места, которые редко видит солнце.
 Я иду один. Молча и не спеша. Спешить мне больше некуда. Но я не похож ни на первых ни на вторых. Я иду не домой, и я иду не в беседку. Я иду отдыхать душой. Иду в то место где никогда не бывает громкой музыки. И чем ближе я подхожу к этому место, тем больше ностальгия охватывает меня.
 Осень – это само по себе красивое явление, А вечерняя осень красивей вдвойне. Листья тихо падают в лужи, пахнет дымом, сигарета греет сильнее чем когда либо. Просто хорошо. Не надо думать о том, что через минуту тебя могут сбить на переходе, или к тебе подойдут ночные жители и отнимут у тебя деньги. Просто, ни о чем не думая, я иду вперед.

 Подъезд встречал меня своим обновлением – дверью с домофоном. Я называю такие изобретения – «смерть влюбленным», потому что раньше влюбленные парочки прятались в подъездах, и это было романтично, а сейчас все вдруг стали бояться за свое имущество и потому наставили везде железных дверей. Что же они прячут за этими дверьми? Чего они боятся? Что они могли накопить, чтобы бояться? Как будто железная дверь убережет их от беды… Вечный человеческий бич – искать решение проблемы не в том месте.
 Дверь конечно выглядит угрожающе, но не сегодня. Я знаю номер нужной мне квартиры, и знаю хозяйку квартиры, точнее ее дочь. После нажатия несколько кнопок, дверь с недовольно запищала, и пропустила меня на охраняемую территорию. Темно. Трудно понять тех люде, которые смогли в складчину купить дверь с домофоном, но не смогли собрать деньги на рублевую лампочку в подъезд. Вот вам и загадка великой русской души. Только бы не упасть. Не хочется погибнуть, сломав шею в подъезде. И все-таки спотыкаюсь, тихо ругаюсь матом, и иду выше. Третий этаж, дверь справа. Один звонок. Она открывает сразу.
 
 Я всегда любил, когда она была одета в халат. Почему-то сразу возникает ощущение уюта и домовитости. Она без макияжа, и прически. Она знает, что я не люблю эти понты, и потому не старается показаться красивей чем она есть на самом деле…
- Привет! – она улыбается
- Здравствуй! – неуверенно улыбаюсь в ответ и топчусь на пороге.
- Ну проходи не бойся, я не кусаюсь. – она отходит от двери и пропускает меня внутрь квартиры.
 Я зашел в квартиру и огляделся. За четыре года здесь ничего не изменилось. Они с матерью всегда были чистюлями, и потому в коридоре не было старых шкафов, пустых коробок, и не закрывающихся антресоль. Все было ухожено и выглажено, но даже с порога чувствовалось, что в доме нет мужчины. Нет уже давно.
- Ну, чего ты встал? Разувайся и проходи, я сейчас ужин подогрею. – Она разворачивается и уходит. Полы ее шелкового халата колышутся в такт шагам. Остается только разуться и снять куртку. Все. Я пришел.
- Ну как дела на работе? – спрашивает она, когда я помыв руки сажусь за стол.
- Через два дня увольняют. Куда идти, че делать? – я кручу в руке пачку сигарет.
- Ничего страшного. Все будет хорошо. Ты не дурак, и не лентяй. Ты просто измотанный человек, который много на себя берет. – она наложила в тарелку картошки с грибами. Свое фирменное блюдо.
 Потом она открыла холодильника и достала оттуда бутылку красного вина. Она знала, что я люблю красное вино.
- Ты Саш хоть до весны дома посиди. Деньги, насколько я знаю, у тебя есть, да и не нужны они тебе, ты же не один живешь. – она говорила, а сама тем временем налила вино в бокалы, и поставила на стол рядом с тарелками.
- Лера – позвал я тихо – скажи, хоть ты меня любишь?
 Ее лицо озарила та самая очаровательная улыбка, которая когда-то заставила меня изменить свое представление о девушках.
 Она села на корточки возле меня, и придерживалась руками за мои колени.
- А ты сам как думаешь? – спросила она меня глядя в глаза и улыбаясь – но по моему я люблю полного дурака. Давай есть, а то остынет.
 Она встала и вернулась на свое место. Какое-то время мы молча ели. Потом она решила нарушить молчание.
- А что, к тебе подходило много людей и все говорили, что они тебя не любят?
- Да нет. Просто в свете этих неприятностей мои друзья, вернее те люди, которых я считал друзьями… В общем мне кажется что они от меня отвернулись.
- И Таня?
- И Таня. У нас с ней последнее время вообще отношения не ладятся. То ли она изменилась, то ли я.
- Наверное вы изменились оба. Она повзрослела, и ей больше не нужны ни твоя помощь, ни твои наставления. Она больше не воспринимает тебя как старшего, ей начинает казаться, что ты хочешь жить ее жизнью, и честно говоря ты действительно слишком часто вмешиваешься.
- То есть ты хочешь сказать, что я должен отвернуться от нее?
- Ну по крайней мере ты должен прекратить эту опеку. Она чувствует себя марионеткой, которою постоянно дергают за ниточки.
- Но тогда получается, что она мне звонит только тогда, когда у нее проблемы.
- Значит ты больше не для чего ей не нужен.
- Ну, может быть.
- А Сашка? Он чем подставил?
- Не хочу я больше о них говорить. – Я отвернулся к окну.
 Она встала и подошла ко мне.
- Ты устал Саша – сказала она очень тихим голосом почти шепотом – пойдем спать.
Я на миг представил себя больным, а ее санитаркой, которая таким вот тоном заставляет больных успокоиться и уснуть.
 В спальне было темно. Я не любил свет, и она не настаивала. Когда я лег на кровать, она еще стояла в дверном проеме, и хоть я не видел ее лица, я знал, что она улыбалась.
 Она подошла к кровати, развязала пояс и сняла халат. И ее теплая бархатная кожа коснулась моей груди.
 Ночь была звездной.


 Часом позже, когда плотские утехи остались позади. Я стоял возле открытой форточки в спальне и курил. Она неслышно подошла сзади и положила мне руки на плечи.
- Давай уедем. Давай навсегда оставим этот город. Мы слишком много в нем потеряли. – она говорила шепотом, но я слышал каждое ее слово. – Мама говорит, что поможет нам с работой в Москве. Ты ей нравишься, и она согласна, чтобы я уехала с тобой.
- Обязательно уедем. – я глубоко затянулся и выдохнул дым в форточку – сейчас зиму переждем и уедем. Я заберу тебя с собой.
- И мы будем скитаться на вольных лошадях по бескрайним просторам свободного мира. – все тем же шепотом говорила она – а как же твои друзья?
- Мои друзья отвернулись от меня в самый тяжелый для меня момент, поэтому я не думаю, что они сильно расстроятся, узнав о том, что я уехал. – окурок упал в пепельницу.
- И все бы было хорошо, если бы ты меня любил. – она убрала руки с плеч и вернулась в постель.
 Я знал, что она хорошо представляет мое отношение к ней. И все же ощущение было такое, будто я ее предал.
- Лер, ты знаешь…
- Да не извиняйся. Я знаю, что ты неприкаянный по жизни. Ты будешь убиваться за НЕЁ, и если надо будет, то убьешься совсем. Или уедешь из-за нее. Кто-то же должен уехать. В этом трагедия нашей жизни. Несвоевременность это вечная драма, где есть он и она.
 
Тихо тикали часы. Нервное напряжение давило на глаза, но спать не хотелось. Я лежал и думал о том, что уже когда-то было так, что я терял все, но я выживал. Я прикинул, сколько я узнал за девятнадцать лет. И решил, что не так уж и мало. Лера спала. Она никогда не пилила меня за то, что приходил когда мне вздумается, не ругала меня, за то, что я часто выпивал, она просто меня любила. Любила таким, какой я есть. Она не звонила мне и не надоедала. Просто каждый вечер она ждала, что я приду. Ее мама частенько летала и в Москву и в Питер, и в ближнее зарубежье. И раз Лера говорила, что мать может помочь, значит оно так и есть. Но я не любил ее, какой бы хорошей она не была. Я не собирался тащить ее за собой в темноту неизвестности. Не хотел отвечать за чужую жизнь. Я лежал и слушал ее спокойное дыхание. Три года назад мы начали встречаться, потом она бросила меня, и мне было больно. Потом она одумалась, но я сжег все мосты и больно стало ей. А потом, около месяца назад, совершенно случайно мы столкнулись на улице. И завертелся мой очередной осенний роман. И самое погано то, что она это понимала. Понимала и ничего не делала. Просто любила.
 Около семи начало светать. Заря резала черноту и ползла все ближе к нашему окну. Лера проснулась, когда я уже оделся.
- Ты вернешься сегодня? – спросила она протирая глаза.
- Не знаю. Как получится. – соврал я, потому что знал.
- Ты хоть поспал?
- Немного.
- Я буду ждать.
- Я постараюсь.
 Я вышел на улицу. Никогда больше я не приду к ней. Надо жечь мосты. Проверенный способ уходить от всех и вся.
 Уже на остановке я вспомнил, что забыл сигареты на подоконнике. Жалеть было не о чем, там осталось только две штуки. Но я точно знал, что эти две штуки будут ждать меня столько, сколько я этого захочу. А может вернуться?