Каждый своему делу хозяин

1
 Поезд дернулся, тронулся и тихонько пополз. Последние нудные минуты ожидания кончились. Провожающие облегченно замахали руками снаружи, отъезжающие изнутри. В купе собралась линейная бригада, все старые друзья, не первый год ездили вместе на пуск новых заводов. «Ну, слава Богу, поехали, теперь можно и отдохнуть. Петя, пойди попроси стаканы, - сказал инженер-механик Слава, - ты проводницам нравишься». Появились стаканы, каждый выкладывал домашнюю закуску, которой жены или мамы щедро снабдили своих мужиков в дорогу. Заглянула соседка – немолодая дородная дама, руководитель бригады, старый инженер Повода, она недавно перешла на пусконаладку и с этой бригадой ехала впервые. «Мария Павловна, присядьте, пожалуйста, с нами, время отвальную пропустить!» – из чистой вежливости пригласил Виктор, хотя пожилая суровая и немногословная начальница при выпивке была совсем не нужна. Однако Мария Павловна не оправдала надежд компании и молча присела. Виктор взял бутылку водки, ибо других напитков общество не употребляло, и наклонил ее над стаканом дамы. По мере наполнения, он делал струйку все тоньше и тоньше, однако команда «стоп» так и не поступила и все участники чокнулись полными стаканами. Поздравили друг друга с отъездом, пожелали друг другу здоровья и общего успеха, но, прежде чем дружно опрокинуть свои стаканы, мужчины с интересом проследили, как Мария Павловна преспокойно выцедила до дна свой. Все стало на свои места – за столом лишних не оказалось! «Ребята, вот попробуйте грибов, у мамы они хорошо получаются!» - «А это мне Анька напекла, ешьте!» - «Мария Павловна, берите рыбки пожалуйста!» - «Спасибо, мальчики, очень вкусно…»
2
 Получили спецовки, познакомились с начальством, пошли на завод. Бродячее племя - строители, монтажники, наладчики, как запорожцы, с радостью встречаются на каждой стройке: «Слава, мать-перемать! Здравствуй, кореш, как жив?! А Мишка где? А еще у вас был, ну этот, ну с кем мы в Нижнем Тагиле были? Как это не помнишь, он еще у девочек наблевал! Ну вот, ну я же говорил, что помнишь! Елки-палки, надо же! А помнишь, как мы в Караганде припухали? А кто у вас тут еще? Ой, и Костя?! Это дело надо отметить, блин! Мы в общежитии, комната 12, заходи, браток! Мы вам расскажем, что тут где, уже месяц загораем, обжились!» Или: «Виктор Маркович! Ну, слава Богу! Я уж начальству всю плешь перегрыз, чтобы они тебя скорей звали! Тут новые немецкие приборы с магнитными усилителями, я их ни в жисть не включал, да еще немецкие инструкции ни хрена не понимаю, только тебя и ждал! А кто с тобой? И Наташа, и Слава? Ох, красота! Мы это дело отметим, вы где поселились?» А иногда и так: «Ого-го, привет, ленинградцы! Как дела? Что нового? А Саша с вами? А он баян захватил? А у нас новый парень, знаешь, как Визбора поет! Приходите, это надо отметить!» После работы состоялись неизбежные возлияния, но алкашей не было: они больше года в линейных бригадах не держались.
 Недели через две наладчики собрались на совещание. Все, по очереди, рассказывали Марии Павловне, как идут дела на разных участках и в цехах завода: завершение монтажа, проверка оборудования и коммуникаций. В общем все шло более или менее благополучно, как всегда, с разными затруднениями и происшествиями. Слава сказал, что в главном корпусе монтаж оборудования закончен, но пускать агрегаты нельзя, потому что строители ведут отделку, устанавливают переходы и ограждения. Там и монтажники и электрики и наладчики уже работают, но это опасно: «Вот вчера с 16-и метровой отметки ухнуло ведро с цементным раствором, так оно разошлось по швам и распласталось по полу. Этот бардак кончится, когда кого-нибудь пришибет» - с досадой закончил Слава. «Этот бардак называется «работы по совмещенному графику», сейчас так везде строят, но вы, Вячеслав Сергеевич, правы. На каждом заводе гибнут люди… - мрачно отозвалась Мария Павловна. – Виктор Маркович, а что в компрессорной?» - «Да вроде все нормально. Регуляторы я проверил, но без нагрузки. Компрессора неделю не включали. Была задержка: главный турбинист, союзная знаменитость, только сегодня из запоя вышел. Его начальник спрашивает, где был, отвечает – болел. «Отчего же вы, Иван Михалыч заболели?» - это начальник хочет его пристыдить. – «От систематического недопоя!» - пропитым голосом сипит умелец, начальник утерся и пошел, а что ему остается, оба же знают, что ближе 2000 километров другого мастера нет» - все посмеялись. «Ребята! Я прошу всех вас быть очень внимательными. – заговорила Мария Павловна – Руководство требует форсирования работ. Приближается круглая дата – Новый Год и у руководства есть сильное желание отчитаться к празднику досрочным пуском завода, которому в этом регионе придается исключительное значение.» - «Они что, спрыгнули? На заводе конь не валялся, технология не проверена, автоматика не налажена, только-только набросали оборудование на фундаменты, строители еще работают, подъездные пути не закончены, краны на складах не собраны! – загалдели инженеры, - по плану пуск в 1 квартале, но и это трудно загадывать!» - «Я тоже так думаю, – призналась Мария Павловна, - но обстановка сложная. Строительство здесь ведет Управление МВД, которое возглавляет генерал Горохов. В старые времена, когда строили «зека», они здесь были полными хозяевами, сейчас их монополия зашаталась и они хотят как-то подтвердить свою дееспособность. Директор парень слабохарактерный, а главный инженер в прошлом году из тюрьмы вышел, вы же знаете: «Пуганая корова на куст садится!» - «А за что он сидел?» - спросил Петя. «Он был директором в Краснорецке, там угольная пыль взорвалась, - пояснила Мария Павловна, - это там был в области третий взрыв, ну их с главным и посадили, значит, меры приняты! Здесь сейчас начнется спешка, и мы должны смотреть, чтобы в горячке не наломали дров, в смысле, не покалечили технологические аппараты. Задача ясна? - Все подтвердили свое согласие. – Скепсис свой держите при себе, - продолжала Мария Павловна, - а то нас же в саботаже обвинят, старайтесь!» - «Мария Павловна, мы же и так приходим с первой сменой, уходим со второй! Куда же еще?!» - «Я знаю, мальчики, вы молодцы! Держитесь!».
3
 Заводской дом приезжих был обиталищем всех временных работников, которые помогали пускать заводы. Здесь жили проектировщики, которые на ходу исправляли многочисленные ошибки в проектах и вносили изменения из-за того, что поставщик заменял агрегаты и они не лезли, куда положено. Жили наладчики – технологи, механики, электрики, которые проверяли и исправляли монтаж оборудования, кабелей и трубопроводов, соединения и исправность приборов, даже сантехники и железнодорожники – большое заводское хозяйство охватывало все виды техники, а при пуске она имела обыкновение вести себя непредсказуемо. Бригада занимала 2 комнаты по 4-5 кроватей, Мария Павловна жила отдельно, в другом доме. Невзирая на различие возрастов и характеров, жили дружно, по братски. Как-то вечером пожилой механик Петр Ефимович, по прозвищу «Дед» ворчал: «70 копеек ужин в столовой, что мы миллионеры, что ли? А выпить на что? Нет, надо переходить на частную квартиру. Мешок картошки да пару бутылок постного масла на месяц хватит – и как славно будет!» - все поддержали, миллионеров здесь не было.
 Отдыхали. Слава смотрел захваченную с работы техдокументацию, Виктор читал. Мастер-инструктор Толя Лапшин, который был убежден в своей неотразимости, лежа на койке, сосредоточенно рассматривал свое отражение в зеркале, которое механик Олег Николаевич, зная Толину слабость нарочно так повесил и теперь тихо веселился, глядя, как Толя отрабатывает мимику.
 В те времена во всех предприятиях и учреждениях Союза, особенно Москвы, все советские люди упорно повышали свой идейно-политический уровень: изучали историю партии, марксистско-ленинскую философию, основы научного коммунизма, материалы пленумов, съездов и конференций, выступления Генерального секретаря и прочую пустопорожнюю чепуху, все посещали занятия, писали конспекты и сдавали экзамены. Работники линейных бригад от этой мороки были освобождены полностью. Телевидения тогда на периферии не было, а газеты иногда покупались, но только по санитарной и хозяйственной надобности. Здесь обсуждались не политические, а насущные проблемы, например, загадочные свойства местного унитаза. После воздействия цепочкой, из бачка, установленного под потолком, с водопадным грохотом низвергался бурный поток, который, разделяясь на два рукава, омывал боковые стенки, а все, что лежало на донышке, нерушимо сохранялось в целости и сохранности, вынуждая постояльца прибегать к помощи поганой палки, вследствие чего из туалета регулярно доносился крутой мат. Интересно было, дураку-конструктору удалось создать такое чудо гидравлики или это хитрый заводской брак. Инженеры за неделю успели поискать разные способы пользования унитазом: один рекомендовал в традиционном положении совершать задницей подковообразные движения, а другой советовал устраиваться задом наперед, лицом к стене, а, чтобы не упасть, держаться за сливную трубу. Оба способа требовали высокоточной координации движений.
4
 «Промплощадка!» - провозгласила кондуктор. Городской автобус высадил наладчиков и покатил дальше. Короткой аллеей подошли к проходной, дальше простиралась развороченная, вздыбленная земля. Кое-где были набросаны досчатые мостки, которые очередной самосвал или бульдозер обращал в щепу. Идущие, матерясь на каждом шагу, с трудом вытягивали из вязкой глины резиновые сапоги. «Не дай Бог тут до весны дожить, – вздохнул Ефимыч, - сейчас-то не ходьба, а весной и вообще утонешь!» - «Каждый новый завод в грязи тонет, нет бы сначала территорию благоустроить, - поддержал Толя, сколько бы сил и механизмов сберегли! Вот, говорят, на Западе…» - «На Запад нечего смотреть, - строго перебил Миша-экономист, он был дураком и членом партбюро и считал своим долгом поддерживать идейность, - из-за НАТО и вынуждены спешить. Новый завод укрепит обороноспособность страны, значит, надо скорее пускать, неужели грязи испугаемся?» - «Тебе-то чего бояться, добрался до заводоуправления и сиди за столом» - проворчал кто-то. «А на Севере, около обогатительных фабрик, вы бы посмотрели, ребята, там бассейны, куда флотационные хвосты сливают, прямо «лунный ландшафт», смотреть страшно» - сказал Володя. «Чего же у нас так землю мордуют?» - спросил самый юный Петя, - «Потому что ничья, нет у нее хозяина – некому беречь» - хмуро пояснил «Дед». «Там один владелец, а здесь – все хозяева, и ты и я, - авторитетно пояснил Миша, - просто у народа еще сознательности не хватает!» - «Как же так неудачно получилось, что нашему народу достался такой строй, что требует сознательности, а ее у русских никогда не было?!» - с искренним удивлением заметил Петя. «Устами младенцев глаголет истина!» - сказал Олег Николаевич.
5
 В цехе потихоньку собирался народ. Готовился пробный пуск шаровой мельницы. Рабочие установили ограждения, пришли технологи, маялся начальник цеха, подождали, наконец появилось начальство: Начальник механомонтажа и Главный инженер завода, но оказалось, что отлучился механик цеха. Покричали, поругались, подождали. «А где акт о проведении скрытых работ?» - вспомнил Главный инженер, - «У сантехников» - «Покажите!» - послали, принесли. «Пускать, что ли?» - крикнул бригадир монтажников – «Пускай!» - скомандовал начальник цеха. – «Бойся!!» - гаркнул бригадир и нажал кнопку. Тишина. «Где дежурный электрик?» - завопил начальник цеха. Поискали - нашли. «Почему агрегат не пускается?!» - «И не должен – блокировка.» - «Так сними, мать твою…!» - «Ага! Вы запорете, а я в тюрьму? Не имею права. Пускай Главный энергетик предписание даст!» Еще полчаса крика и мата. «Ну что, можно пускать?» - «А теперь чего пускать – время обедать», сказало начальство и удалилось. «Вот теперь самое время работать, никто мешать не будет – облегченно сказал начальник цеха – наладчики не разбежались? Ну и слава Богу, включай Сергеич!» - Цех наполнился грохотом, инженеры забегали между агрегатом и приборами на щите управления, смотрели нагрузку на привод, газовые потоки, работа закипела. «Почему она воет нечеловеческим голосом?» - прокричала технолог Наташа не ухо Петру Ефимовичу – «Редуктор установлен с перекосом, венцовая шестерня и орет! Придется переставлять.» - также криком ответил «Дед».
6
 Начальник областного Управления МВД Горохов – хозяин Генерального подрядчика проводил «планёрку» - оперативное совещание. Он предлагал каждому подрядчику поочередно докладывать о ходе и состоянии работ и видах на их окончание, особенно настойчиво спрашивал выполнения плана. Как и большинство советских бюрократов, недалекий и неумный, он был искренно убежден, что всякий, свыше утвержденный план может и должен быть выполнен и перевыполнен. Мысль, что изменившиеся условия могут сделать выполнение запланированных работ невыгодным или ненужным, была для него кощунственной. Крупный, с широким невыразительным лицом, в штатском костюме, он с нескрываемой досадой слушал доклады, обрывал и поучал докладчиков, а большинство их не могло освободиться от въевшегося, нутряного страха перед МВД, поэтому они суетились, заискивали и, обращаясь к Начальнику называли его не иначе, как «Товарищ генерал», потому как было известно, что ему это нравится. Все, даже те, что находились в полном провале, заверяли, что дела у них идут вполне благополучно, с опережением сроков, но объективные трудности таковы…(следовало перечисление реальных и выдуманных осложнений и недостач), что, конечно, добра ждать не приходится. Горохов не прислушивался к объяснениям, потому что понять их суть был не в состоянии: не хватало ни знаний, ни опыта, ни памяти. Как только докладчик закрывал рот, следовала отповедь: «Что ты мне твердишь о трудностях, это твои трудности и ты обязан их преодолевать! Что значит, «не хватает того, другого, третьего», а ты сделай, чтобы хватало! Сигнализируй в Главк, своему Министру, наконец, в Центральный Комитет! Тебе предоставлены все права – только пользуйся ими. Или обходись тем, что есть. Государственный план – святой закон для коммуниста! Тебе партия доверила работу и ты обязан выполнить ее в срок, установленный не мной, ты слышишь, не мной! А Государством! Не можешь – значит не оправдываешь доверия. Партия найдет более сознательного руководителя! Незаменимых людей у нас нет! Мы, большевики, умеем преодолевать трудности, вот основа наших всемирно-исторических побед! Наша сила – в массах, подними людей, поведи их за собой! Наши героические советские люди, вооруженные марксистско-ленинским учением, горами двигают!»… и далее, в том же духе. Главный инженер стройуправления Канаян жаловался, что траншея вдоль главного корпуса мешает подавать цементный раствор для покрытия шлака на крыше: «Здание длинное, а у меня один подъемник стоит, больше не поставишь – траншея не дает, рабочие на крыше туда-сюда по 200 метров тачки по мосткам катают, так я месяц там загорать буду!» - «Что за траншея?» - «Ливневая канализация, товарищ генерал» - отозвался начальник Дорстроя, - «Засыпать!» - «Будет исполнено, товарищ генерал!» - «Вот, как надо работать, Канаян, учись! Теперь послушаем руководителя наладки. Товарищ Повода, доложите, как идет подготовка к пуску завода» - Мария Павловна, сухо и коротко сказала, что работа идет нормально, но реальное состояние технологического оборудования не позволяет надеяться на пуск завода в намеченные сроки, она кратко перечислила главные недоделки и дефекты монтажа. «Значит, вся рота не в ногу идет, одна Повода в ногу идет, так, что ли?» - еле сдерживаясь, спросил Горохов. «Я отвечаю только за свои слова, Иван Сидорович» - непреклонно ответила Мария Павловна. «А я отвечаю за свои! – с яростью воскликнул генерал, - Нам партия поручила пустить завод и мы пустим в Правительственный срок, умрем, но пустим! А за деморализацию строителей коммунист Повода тогда положит на стол свой партийный билет! Поручаю Главному инженеру немедленно составить и подать мне на утверждение график устранения дефектов. Все свободны!»
 По дороге домой Мария Павловна отозвала Виктора. «Что вы об этом думаете, Виктор Маркович?» - спросила она. «Ерунда, слушать противно, ну ладно, генерал дурак, не понимает, что делается, а что начальники–то, дурака валяют? Зачем они все врут?» - «Каждый знает, что у смежников дела тоже плохи и надеется, что не ему первому придется признать, что он сорвал срок, а на того, кто крайним окажется - все и спишут» - «Ну и черт с ними. Не переживайте!» - «Легко сказать, я же в партии с 30 года – старая коммунистка, вдруг исключат?» - «Да что вы, Мария Павловна, пустить завод никак невозможно!» - «По делу – никак, но вы не знаете эту публику из МВД, они же на любую пакость способны: пригласят киношников, заставят включить пару агрегатов, зажгут мусор в трубе, чтобы дым шел, и устроят банкет по случаю пуска, а мы с заводским персоналом потом будем год все достраивать и налаживать. Скажу вам откровенно, я боюсь, Виктор Маркович»
7
 Специфика выездных работ – неустроенность и дискомфорт, отрыв от семьи, отсутствие технической помощи, личная ответственность – обуславливали жесткий профессиональный отбор: в бригадах удерживались только сильные работники и притом порядочные люди. Прочие быстро отсеивались: одни не справлялись с работой («не тянули»), другие не выдерживали тягот бродячей жизни, третьих – руководители бригад не брали. Повода была очень крепким инженером: с широким кругозором, хорошей технической интуицией, большим опытом и здравым смыслом, да еще кристалльно честным человеком, из-за чего, видимо, и не удержалась в больших начальниках, но сохранила глубочайшее уважение всех, кто ее знал, независимо от чина и звания. А ее заместитель, технолог Зиновий Чернов был вообще человеком исключительной одаренности. Могучий интеллект и энциклопедическая эрудиция во всех областях естествознания позволяли ему без малейшего труда решать технические задачи любой сложности – он их, как орехи щелкал. Очень добрый и общительный, он помогал всем, кто нуждался в его помощи. Необыкновенно быстро находил доверие и взаимопонимание с каждым человеком, любого пола, возраста и образования. По редкостному таланту, работоспособности и коммуникабельности его, конечно, следовало бы привлечь к решению стратегических вопросов развития отрасли. Но тут существовал удивительный парадокс: планирование и проектирование промышленности было жестко централизовано, а привлекать к этой работе умных людей никому было не надо. Начальники Зиновия любили и уважали, когда было трудно – спрашивали, но должности, соответствующей его потенциалу никто не предлагал. И Повода и Чернов могли приносить гораздо больше пользы и промышленности и науке, но в Союзе не было человека, который был бы в этом заинтересован.
 Вообще, бюрократические методы поиска и выдвижения руководящих кадров, были абсолютно контрпродуктивны: поскольку, после Сталина, власти начисто утратили и политическую и экономическую перспективу (или отрешились от нее?), главным критерием отбора стало угождение и послушание, поэтому уровень руководства непрерывно снижался. Технократию в послевоенные времена заметно облагораживала еврейская прослойка, но, по мере разгула государственного антисемитизма и эмиграции евреев, она истончала и стала несущественной. К 1991 году доля добросовестных и компетентных работников в муниципальной и промышленной администрации была ничтожной, а, в том числе, энергичных, инициативных и честных, не осталось вовсе. Сама система отторгала умных и порядочных людей
 Когда настала перестройка, именно из этой славной когорты и сформировалось новое постсоциалистическое руководство страной: политикой, экономикой, обществом, именно в их руки перешли средства производства. Как пелось в песенке: «Я его слепила из того, что было…»
8
 Мечта «Деда» сбылась. Нашли частную квартиру и переехали в большую уютную комнату в теплом рубленом доме. Вокруг природа – сад, огород и сортир на дворе. До завода 10 минут ходьбы и никаких автобусов. Хозяин – заводской мастер, хозяйка и старик-сосед на втором этаже. Он привлек внимание Пети своей непривычной любезностью. При встрече неизменно кланялся, приветствовал и ронял ласковое слово. Хозяйка рассказала, что он ученый, долго сидел, а после освобождения не вернулся в Москву, а остался здесь. «Хороший, добрый человек, - говорила хозяйка, - Часто помогает детям в учебе, иногда – взрослым, бумагу написать, или еще как, но чужой. Ну не нужны мы ему, и никто ему не нужен. Чужой». Петя разговорился с ним, когда сосед грелся на лавочке в лучах осеннего нежаркого солнца. Он не «темнил», но и не стремился открыться, однако Петя был настойчив и вызнал всю подноготную. Сосед был полковником, профессором и преподавал в Военной Академии стратегию, когда его, уже в 40-м году, посадили таки. Он вынес пытки, но не подписал обвинительного заключения, поэтому его осудили на 15 лет и отправили на каторгу. От изнурения и плохой еды у него началась пеллагра, он понимал, что жить ему осталось недолго, и готовился покинуть этот мир, как мужчина и офицер, но вдруг судьба ему улыбнулась. В геологоразведочной партии, которая работала неподалеку, утонул геодезист. Замена была нужна дозарезу, а бывший стратег, естественно, геодезию и картографию знал отлично. Когда о нем прослышал начальник партии, он захватил выпивку местного производства и встретился с начальником лагеря, так что в отличие от пушкинского «черного деда Ганнибала», геодезист был куплен не за «бутылку рома», а за флягу свекольного самогона. Оценив по достоинству высочайшие деловые качества и квалификацию нового геодезиста, начальник партии создал ему «щадящий режим» и условия «максимального благоприятствования». Стратег выздоровел, отъелся и окреп, но до самого 1955 года, до реабилитации, официально оставался расконвоированным «зеком», то есть белым рабом. Возвращаться в Москву он не пожелал, чтобы не иметь никакого отношения к Советской Армии и военному делу. Он знал, что его супруга удачно вышла замуж, дочь выросла, тоже замужем и обе без него не скучают. Он поработал еще 8 лет в Областном Картографическом Центре, купил в поселке комнату недалеко от реки и «удалился на заслуженный отдых». Свел знакомство с местной библиотекаршей, которая, признав в нем истого библиомана, снабжала его избранными книгами и периодикой и проводил время в размышлении и созерцании. Он уже однажды простился с жизнью и теперь от нее ничего не ждал, но мизантропом не стал и от контактов и разговоров не уклонялся. Петя нашел в нем кладезь премудрости и пользовался каждой минутой, чтобы поговорить со стариком. Однажды вечером, во время тихой беседы Петя задал вопрос: «Георгий Сергеевич, а почему наш завод имеет важное стратегическое значение?» - «Не знаю, милый мальчик!» - безмятежно ответил старик. Потом взглянул на Петино обиженное лицо и добавил: «Мне кажется, его стратегическое значение не выходит за рамки экономики: чем выше хозяйственный потенциал, тем государство крепче, конечно» - «А укрепление обороноспособности этого края важно?» - «Мир развивается совсем не так, как представляют себе люди, которые занимаются нашим экономическим планированием. Их представления о том, кто и как будет нам угрожать явно ошибочны, следовательно, неверны и их действия по укреплению обороноспособности.» - «Но это значит, что вся промышленность, которая сейчас развивается по этим планам окажется ненужной или убыточной…» - «Ты лучше меня знаешь технику. Можно перековать мечи на орала?» - «Можно, но очень дорого, потому что современные технологии жестко специализированы» - «А за глупость всегда дорого и расплачиваются» После долгого размышления Петя сказал: «По-моему, у нас глупости совершают одни, а расплачиваются за них – другие» - «Пока «другие» согласны, ничего не изменится»
 От разговоров с «ученым соседом» у Пети оставалось ощущение зыбкости и неустойчивости мира. В другой раз Петя спросил о наболевшем: «Георгий Сергеевич, а что такое сознательность?» - «Нет такого понятия, голубчик, хотя я, конечно, понимаю, что ты имеешь в виду: на политическом жаргоне так называют способность жертвовать личными интересами во имя общественной пользы» - «Значит, есть понятие?» - «Есть явление, эта способность называется альтруизм и она проявляется только у добрых, благородных, высоконравственных людей, а наши идеологи надеются, что так будут вести себя все советские люди – и глупые и злые и жадные, поэтому придумали термин «сознательность». Но такое поведение нормальному человеку несвойственно» - «Почему?» - «За миллионы лет в процессе эволюции или Божиим промыслом, что одно и то же, человек сформировался таким, какого ты видишь, значит, именно такие качества и способности обеспечивают выживание и стойкость вида» - «А зачем идеологам нужно наводить тень на плетень?» - «Силу и прочность государства создают его граждане, которые для него трудятся и его защищают, когда они в этом заинтересованы. На альтруизме никакое государство не построишь, идеологи полагают, что от замены термина изменится и суть, массовая сознательность граждан образует опору общества» - «Они дураки?» - «Во всяком случае, люди невежественные, даже с Библией незнакомы» - «А ее знать обязательно?» - «Культурному человеку – конечно!» - «А почему эволюция и Божий промысел одно и то же?» - «В XVII веке знаменитый философ Спиноза нашел, что законы природы и управление Божие – одно и то же. Эйнштейн это мнение разделял»
9
 Зима началась рано. Вслед за обильными снегопадами ударили сильные морозы. Утренние вылазки в туалет требовали известного мужества, и Толя говорил, что, когда он возвращается, у него яйца тарахтят, как грецкие орехи.
 В цехах стало холодно, как в леднике, но на площадке теперь было сухо и чисто. За проходной поставили огромный щит с надписью: «До пуска завода осталось (здесь было окошко) дней!» и каждый день меняли цифру. Работа кипела днем и ночью и наладчики не успевали отдыхать. Механики исправляли недостатки в установке агрегатов, электрики проверяли измерительные приборы и автоматику, причем в спешке разные службы мешали друг другу и вместо одних неполадок возникали новые.
 Чудные технологи, Наташа и Таня, тоже уходили поспать поздним вечером или глубокой ночью. Они осунулись, из платков, в которые они закутались поверх телогреек, выглядывали серые чумазые лица. Весь день они неутомимо мотались по цехам, проверяя установку технологических аппаратов и их режимы при пробных включениях. Молодые интеллигентные девушки, они были прекрасными инженерами, притом не чурались никакой работы и бесстрашно лазили по недостроенным площадкам на высоте 5-10 этажей и лестницам, на которые еще не были установлены ограждения. За знания и трудолюбие мастера и рабочие им прямо в рот глядели, их любили, уважали и слушались лучше любого начальства.
 Однажды Виктор пошел проводить Наташу в 2 часа ночи. Тихонько, чтобы не будить спящих, по длинному коридору дошли до комнаты, где жили девочки и увидели в углу огромную крысу, деловито возившуюся над рабочей обувью, которую постояльцы оставляли за дверьми. И тут отважная Наташа, задрожала и жалобно пролепетала: «Витя, я ее боюсь!». Виктор, который втайне восхищался ее смелостью, от радости, что можно, наконец, себя показать, немедленно схватил чей-то башмак и запустил в крысу. Как сейчас же выяснилось - сдуру, потому что крыса, которой сами же ребята отрезали путь к отступлению, с визгом кинулась на них - на прорыв! Тихий коридор огласился Наташиным истошным воплем, а крыса благополучно исчезла. Удивительно было то, что ни одна дверь не открылась, и ни один человек не высунулся посмотреть, что случилось. Не дома! Твердая уверенность, что его это не касается, защищала каждого, лучше всякой охраны.
10
 Горохов теперь приходил на завод в генеральской форме. Как перед атакой: «раздайте патроны, надеть ордена!» На каждой планерке он поручал Главному инженеру проверять, как идет устранение недоделок и дефектов. Доведенные страхом до помрачения рассудка, как кролики перед удавом, руководители цехов и участков признавали все грехи и клялись все сделать в абсурдные сроки: управиться, как приказано, в неделю с работой, на которую и месяца мало. Невозможно было понять, чем этот бред кончится.
 Надо сказать, что советско-российская деловая мораль к вранью весьма снисходительна и все начальники сверху донизу врали и врут постоянно, притом без всякого ущерба для своей репутации, только стараются не попадаться и не подводить («не подставлять») друг друга. Может быть, с вечного вранья и начинаются все российские бедствия и неустройство?
 Наконец, подали тепло. В помещениях ускоренно вели отделочные работы. Вдоль торцевой глухой стены главного корпуса поставили 8-и ярусные леса и около 40 женщин ее штукатурили и белили. Подали гудок на обед и леса ожили: все женщины, вместо того, чтобы дойти до конца лесов и там спуститься по лестнице, для экономии времени лезли вниз прямо с рабочего места, с яруса на ярус, цепляясь, как обезьяны, за подкосы и ограждения. Было страшно смотреть, хотя техника безопасности в советской промышленности всегда была не в почете, отчасти потому, что мешала деньги зарабатывать (надо же время тратить на защиту и страховку), а отчасти потому, что сами работники на нее плевали. На каждой стройке калечились и разбивались люди и потому, что условия работы были ужасными и потому, что никто не требовал и не добивался наведения порядка и безопасности. Отчаянные монтажники и на высоте не страховались и ходили по фермам, как по паркету, инженеры и начальники не хотели перед рабочими срамиться, поэтому тоже надо-не надо бравировали и лазили везде. Конечно, сказывались и особенности русской психики: лихость, беспечность, но больше – другое: дело было в том, что забота о людях в Союзе существовала только на словах. Все расходы, связанные с потерей трудоспособности: лечение, содержание и прочее производил соцстрах (госбюджет) и администрация ни на грош не была заинтересована в сохранении жизни и здоровья работника. Если из-за плохих условий люди болели, тут и разговоров не было, а если человек калечился, то это всегда и непременно оформляли, как несчастный случай по его же вине. Скажут: «Да, начальник цеха, конечно, виноват, но неужели сажать его в тюрьму, у него же дети? Нет же? А мы тебе на лечение и премию подкинем, и путевочку организуем, так что ты распишись вот здесь, под актом, и все будет хорошо». И попробуй, не распишись, если другой работы нет, и не предвидится. Когда человек погибал, иногда случалось кому-то и отвечать, но в 9 случаях из 10 все замазывали, чтобы людей не обижать («его уж все равно не вернешь») и показателей не портить. Но, в любом случае, деньги шли не из кассы предприятия и ничьи интересы не затрагивали. Да и деньги-то были грошовые. По правилам немецкого химического страхового общества BG Chemie, при гибели молодого рабочего в 24 года, если осталась вдова и двое сирот, выплаты достигают 570 000 долларов, у нас же, в советское время, эти расходы, со всеми «вспомоществованиями» (200 р на похороны), не превысили бы 20 000 долларов.
 Без заводской лаборатории невозможно выпустить ни грамма продукции, а она была, конечно, неготова. Ее возглавляла милая и толковая женщина, Галина Семченко, которая из-за жилья согласилась переехать с Украины, но от неустройства и с перепугу, находилась на грани нервного срыва и Мария Павловна не уходила с завода, помогая приготовить приборы и реактивы, на ходу обучая лаборанток и ободряя заведующую. Она сама с трудом скрывала тревогу. Кавалерийский план Горохова был близок к выполнению. Конечно, завод через неделю встанет на достройку и доработку, но за это время строители успеют отчитаться в сдаче объекта и отрасли придется выпускать плановую продукцию на других заводах. Если ее и не выгонят из партии, то во всяком случае все они, старые работники, окажутся козлами отпущения. Она представляла себе с каким выражением Замминистра, ее старый однокашник, где-то наедине скажет ей: «Уж от кого-кого, но от тебя-то, Маша, такой подлости никак не ожидал! Остальные – рабы Божии, что с них взять, а ты от Бога инженер! Как же ты молчала?» Надо бы позвонить ему, а что сказать, опять она одна не в ногу идет? Председатель пусковой комиссии отсиживается в Москве, а у заводского начальства штаны не просыхают…
11
 Оставалось 12 дней, когда Виктор, придя в помещение электромонтажников, заметил некоторое беспокойство. Начальник участка, неунывающий Саша был непривычно озабочен: «Вить, я тебя жду. Понимаешь, что-то в главном корпусе стены трещат, а у меня там 5 человек работают. Начальники, аккурат, сегодня к вечеру собрались печь включать, и я людей снимать боюсь, потом скажут, суки – саботаж! Пойдем, вместе поглядим, мне полегче будет». Проходя мимо щита управления Саша позвал монтажников, которые там работали, и они подошли к колонне, которая приходилась, примерно, в середине длиннющего фасада. Там уже собрались заводские: начальник смены и два мастера. Кирпичная кладка явно отошла от колонны и метрах в двух от пола появился и уходил вверх неширокий просвет. Изредка где-то похрустывало. Начальник смены отошел на 2-3 пролета вдоль стены, подумал, потом, что-то сообразив, поднялся на площадку на 10-метровой отметке, внимательно посмотрел вверх и поспешно спустился к ним. «Ребята, я понял, что происходит, - волнуясь, заговорил он, - стена на месте стоит, а колонна выгибается, потому что проседает ферма! Это рушится кровля». Виктор еще помнил «термех», как на студенческом жаргоне называлась теоретическая механика, и знал, что при начавшейся деформации ферма очень быстро потеряет прочность. «Немедленно выводите своих людей, - распорядился начальник смены, - Саша, скажи сантехникам, они там рядом с тобой, и всем, кому сможете, чтобы убирали людей. Боря, - сказал он одному мастеру, - беги в насосную, - гони слесарей, а ты, Сергей - в контору цеха, поставь девочек – бухгалтеров, нормировщиц, у входов, не пускать никого в цех. Живо, мужики, а то она, того гляди, завалится, сейчас главное – людей уберечь».
 Саша быстренько сам собрал и увел своих рабочих, написал распоряжение о запрете работ в главном корпусе и успокоился: народ в безопасности, а больше он ни за что не отвечает. Виктор поспешил к своим, но все уже знали. До обеда ничего не случилось, в столовой услышали какой-то глухой шум, а когда вернулись на завод – главного корпуса не было.
 Вдоль проезда стояли группы людей и остолбенело смотрели на место, где час назад стоял главный корпус. Фермы не выдержали. Они прогнулись и, будучи связаны воедино кровлей и балками, рухнули, как домино, одна за другой по всей длине здания, обрушивая стены, выворачивая и подминая под себя колонны. Теперь все металлоконструкции лежали на технологическом оборудовании, прикрытые кровлей и полуметровым слоем снега. Легкий ветер унес пыль и он сверкал девственной белизной. Слава Богу, авария развивалась несколько часов, поэтому никто не пострадал. Экономист Миша сказал драматическим тоном: «Страшно представить себе, сколько человеко-часов на это ушло» - «Надо же, - мрачно иронизировал Петр Ефимович, - а я думал, что нисколько, ни хрена не ушло – сама завалилась…» - «Наконец, в баню сходим, а то три недели не были, запаршивели совсем» - заключил Толя.
12
 Когда генералу доложили об аварии, он уверенно сказал: «Вот товарища Сталина ругают, а он виноват только в том, что не всех вредителей извел! Вон, что делают, гады! Что же вы думаете, крыши сами собой падают?! Но они, падлы, ошибаются, крепка советская власть!» - и поехал в областной центр, в обком партии. О чем он там разговаривал – точно никто не знает, но, кажется, просил и не получил санкции на большой детектив с вредителями, шпионами и бдительными разоблачителями. В поселок он не вернулся и больше на заводе никто его не видел.
 Зато понаехало множество милицейских чинов, а районный прокурор приехал с помощником-следователем, причем оба с женами, как на курорт! В гостинице они заняли двухкомнатный номер, попросили, для форсирования умственного процесса, ящик водки, каковой был немедленно доставлен. Все понимали, что самое главное – расследовать. Приехали проектировщики и эксперты-строители и через неделю причины аварии лежали, как на блюдечке. Оказалось, что снеговая нагрузка в справочниках вдвое занижена, так как между областным центром, где мерилась нагрузка и заводом, где падает снег – горы, там не больше 100 кг на квадратный метр, а здесь – все 200. Но главное – цементная стяжка, она изменялась от 2-х сантиметров, сколько положено, до 16-и ! Где стоял подъемник, раствор проливали и на крыше получился бетонный холм, потом еще ящик-другой подняли и, для красоты, заровняли. Ферма, которая под холмом стояла и надорвалась, а остальные за собой потянула. Опытные эксперты написали акт, из которого вытекало, что виноватых не было, вот что хорошо-то! Средняя толщина стяжки, как средняя температура больных в палате, была допустимой. Главный инженер строителей Канаян, и не напоминал никому, что он хотел еще подъемники поставить, а ему траншея мешала и никто ее засыпать и не думал: не посадят и слава Богу! Его, как бы в наказание, перевели в том же чине на другой объект, тем дело и кончилось. На радостях, что все открылось и виноватых нет, прокурор со следователем малость перебрали и вышла у них некоторая путаница с женами, так что дело закончилось большой потасовкой, но уж на них никто не был в обиде, должны же люди расслабиться после таких-то переживаний!
 Надо отметить, что виноватых в Союзе не бывало никогда, просто не было такого феномена. В личной жизни понятие вины, конечно, сохранилось. Например, пропил мужик получку – виноват. А в общественной - понятие виновности, вследствие неисполнения служебных обязанностей – напрочь пропало. Падал ли самолет, рушился ли недостроенный дом, обваливался ли кинотеатр в Брянске, где задавило около 300 человек – все было тихо-спокойно, шито-крыто, виновных нет, а на нет и суда нет. В исключительном случае, на Чернобыльской АЭС, когда был дан строгий приказ: «сажать!» - приказ исполнили, но посадили, безусловно, невиновных. Эта гуманная традиция продолжается и в свободной России: виноватых на этой земле не было и нет. Разница в том, что тогда эти случаи держали в строжайшем секрете (вон до сих пор неизвестно, что там в Кыштыме жахнуло и как в Свердловске сибирскую язву выпустили), поэтому Брянские жертвы хоронили ночью, тайно, а сейчас у нас свобода печати, сообщается, например, что сгорела Самарская милиция, а в ней - 70 человек, так их теперь хоронят открыто и с почестями, но виноватых по прежнему нет. Или упал самолет, причина неизвестна – виноватых нет. Или сгорела телебашня, вообще без причины, виноватых, тем более нет. У этого очень важного социального явления есть две причины: видимая и тайная. Первая гуманная, но больше показная – сострадание к виновнику (об этом было написано раньше). Вторая – шкурная, она же главная: никто из властей не может допустить открытого расследования, ибо выясниться жутчайшая несостоятельность всей государственной экономики, окажется, что авария и должна была произойти, потому что ничего не делали, чтобы ее не случилось, и удивительно, что ее раньше не было. Не ремонтировали самолеты, не работали средства пожаровзрывопредупреждения – денег не было. Потому же проектно-конструкторские работы были халтурными, и не гарантировали защиту от катастроф, как в истории с подлодкой. И у каждого причастного к аварии на руках куча оправдательных документов: он же сигнализировал, предупреждал, а мер не приняли, не обеспечили, не профинансировали и т.д. Не сажать же их всех, от Министра и директора проектного института до прораба или дежурного электрика? Поскольку наши тюрьмы – ад кромешный, сажать в них нельзя никого вообще, но, надо ясно понимать, что, пока не будет виновников – самолеты будут падать, лодки - тонуть и дома – гореть, потому что иначе быть не может. Больше того, с какой стати Минатом будет напрягаться, ради безопасной переработки радиоактивных отходов? Виноватых ведь все равно не будет, поэтому единственный способ избежать угрозы для жизни и здоровья населения – не использовать опасные технологии, пока не созреют условия для отыскания и наказания виновных в авариях и гибели людей, независимо от ранга, ведь всем известно, что главным виновником Чернобыльской катастрофы был Президент АН СССР.
 И не русско-славянская разгульная ментальность в основе этого явления, а только природа социализма или госкапитализма, кому как больше нравится, потому что государственные планы изначально и никогда не имели необходимого материально-технического обеспечения: вожди требовали, а холуи-исполнители брались построить и произвести столько всего, на что не хватало ни ума, ни сил, ни ресурсов и, со временем, разрыв между размахом, «планов громадьем» и реальностью, превратился в «волчью яму». Кроме того, игнорировалась психика человека: ему свойственно совершать обдуманные, осмотрительные действия, которые не вредят и не мешают другим людям, только при достаточно сильной мотивации, например, когда он хочет заработать или боится тюрьмы, а если нет ни того, ни другого – получается Средмаш или Минатом или Минприроды или Минводхоз или другие губители природы и человека. А Россия живет по социалистическим законам, слегка загаженным олигархией. Если построить социализм в Австралии или Антарктиде – будет то же самое.
13
 Между тем, снег лежал не только на главном корпусе, поэтому строители принялись счищать снег, а заодно и срубать стяжку над всеми цехами, может и другие кровли перегружены? Как говорится, «обжегшись на молоке, дуют водку». Отбойный молоток – не скальпель, много шифера продырявили. Начальник стройуправления Бахер невысокий, плотный, в прекрасном черном кожаном пальто, со свитой лично лазил по крышам и осматривал сам. Когда ходили по крыше сырьевого отделения, один из сопровождающих обеими ногами провалился в дыру. Она была небольшой, он повис на локтях, но очень испугался и со страху закричал. Кто-то крикнул: «Кровля рушится!» Бахер скомандовал: «За мной!» - и, подбежав к наклонному лотку, по которому спускали сбитый бетон и снег, обеими руками высоко задрал полы своего чудного пальто, отчего стал похож на Мефистофеля, и отважно прыгнул в лоток. За ним попрыгала свита, когда вываливались из лотка, немного побились, но все отделались синяками. Внутри цеха тоже напугались, когда, вместе с криком, под потолком показались две отчаянно двигающиеся ноги - их владелец тщетно искал точку опоры, а до нее было метров пять. Ему пришлось орать довольно долго, пока аппаратчики не залезли на крышу и не вытащили его.
14
 Разобрали обвал. Как ни странно, оказалось, что оборудование пострадало меньше, чем ожидалось, но все равно, работы было очень много: заменить часть разбитых аппаратов, автоматики и двигателей, все трубопроводы и кабели, кроме тех, что лежали в траншеях, были побиты и порваны.
 Вернулся на завод и возглавил работы Председатель пусковой комиссии, строгий и требовательный Шейнкер. Блестящий инженер и организатор, он пользовался великим уважением, тогда такие руководители еще изредка встречались. Его приказания исполнялись безоговорочно, потому что, зная все строительные технологии, он лучше всех оценивал истинный объем работы и всегда мог сам предложить рациональное техническое решение. Когда он назначал срок выполнения – прорабы или сразу соглашались или приводили серьезные возражения – тогда, подумав, соглашался Шейнкер.
 Полегче на душе стало у Марии Павловны, хотя она все аварии и разрушения переживала, как свой личный недосмотр и свою вину, но работа снова обрела цель и значение, а это для Марии Павловны было самое главное. К ней на помощь приехала дочь Люда, тоже инженер-технолог, такая же умница, труженица и чистая душа, как мать, да еще и очень хорошенькая.
 Щит «До пуска…» стоял с пустым окошком, как напоминание о суетности людских планов. Опять работали помногу, хотя бессмысленная спешка прекратилась. Опытные инженеры знали цену оставленным дефектам и добивались полного устранения недоделок и халтуры. Олег Николаевич заставляет монтажников третий раз передвигать неточно установленный редуктор. Флегматичный и бестолковый бригадир вяло отбивается: «Да хрен бы с ним. И так будет крутиться» - «Он покрутится месяц, потом накроется. Делать надо так, чтобы была вещь!» - «Мать-перемать! Кому надо-то? Вот кому надо – тот пускай и делает, мне не надо» - «Ты делаешь – тебе и надо! Каждый должен быть своему делу хозяином!» Бригадир рассчитывает, что народ его поддержит, но монтажники согласны переделывать и кроют в хвост и в гриву своего же бригадира: «Надоел, мать твою! Тебе не надо – иди на … и не мешай работать. Показывай сам, как делать, Олег Николаич».
 Официальная пропаганда воспела невиданные трудовые подвиги советского человека, стахановцев, гагановцев и прочих ударников, а в жизни утвердились обратные представления, что русские работники – сплошь лентяи, разгильдяи да пьянь подзаборная. «Вот немцы или американцы – те работают, а наши – нет, ничего не умеют!» На самом деле, русские рабочие и инженеры так же уважают добротную работу и презирают халтуру, как немцы, датчане и «разные прочие шведы», и в мастерстве им не уступают, но русских три четверти века вынуждали делать черт знает что. Их заработок не зависел ни от квалификации, ни от конечного результата и они постепенно привыкли валять дурака: «если считают, что нам платят – пусть думают, что мы работаем», а старательные люди трудились себе в ущерб. Все дело только в организации: на Западе честно работать было выгодно, в Союзе - невыгодно, а «что посеешь, то и пожнешь». В тех редких случаях, когда стимулы не действуют, западная работа бывает и похуже отечественной, а наши, когда нужно сделать хорошо – в лепешку разобьются, а сделают.
 Мужчины домой возвращались поздно. Переодевались, умывались и садились к столу. Хозяйка ставила кастрюлю с картошкой в мундире, тарелку с кислой капустой или солеными огурцами, чистили картошку, поливали маслом и принимались за трапезу. «Дедушка, совсем ты зажадничал, добавь масла!» - просил кто-нибудь, Петр Ефимович неохотно брал бутыль и наклонял ее. Струйка была видна, но вкус не менялся и масла в бутылке не убывало, это было, как фокус.
 Однажды вечером долго не было технолога Володи Гирина. «Что-то Вова запаздывает, а уже спать пора, - заметил Виктор, - что там у них делается, Олег Николаевич?» - «Вы кого имеете в виду, Виктор Маркович, кто это «они», сырьевой цех или очаровательный мастер Катя? – иронически спросил Олег Николаевич, - Владимир Михайлович покинул цех еще в пятом часу, пожаловался, что нездоров, и пошел лечиться, я думаю к Кате. Она о его здоровье, как вам известно, месяца три печется, так надо надеяться, что у них ничего плохого не делается». Только затихли и потушили свет, пришел Володя, умеренно пьяный и веселый: «Не взыщите, мужики, вот до сих пор со слесарями вкалывали, никак не получалось! Сейчас, братцы, сейчас разденусь и свет погашу.» - тихо бормотал он снимая брезентовую спецовку и вдруг изумленно воскликнул: «Твою мать, а брюки-то где же?!» - Все встрепенулись: действительно, на Володе, под спецовкой оказались сорочка, галстук, пиджак и трусы – брюк не было… Сквозь общий взрыв гомерического хохота, Олег, с хорошо наигранным простодушием, спросил: «Как интересно, Владимир Михайлович, а вы, когда в гости ходите, только галстук не снимаете?» Наконец, отсмеялись. «Дед» ворчал: «Спать-то будем сегодня, или как?»
15
 Как-то в воскресенье с утречка, чтобы без очереди, пошли в баню. Основательно помылись, попарились, не спеша пошли в столовую. Выпили по 150 граммов под закуску-винегрет и еще по 150 под котлеты. Стало совсем хорошо. Решили до обеда сходить на завод, взглянуть, как там дела идут. По свежему морозцу потихоньку пришли на завод, не разбредаясь обошли цеха, все посмотрели, кому что надо сказали и с чистой совестью отправились отдыхать. Навстречу шла группа начальства и проектировщиков во главе с Шейнкером, но никого это не смутило. Он тепло поздоровался с наладчиками, что они «под градусом» его нимало не трогало, а что идут с завода – это хорошо, значит, люди помнят о своем деле. Спросил, как идет работа и каждый коротко ответил. Оконфузился только Виктор: на вопрос: «Вы успеете?» он хотел пышно ответить, мол, «буду в срок рапортовать об окончании!», но никак не мог выговорить слово «рапортовать». Талантливый проектировщик Саша Гольдин, общий любимец, весело смеялся и советовал выбирать слова, какие попроще. Шейнкер сочувственно улыбался.
 В те далеко доперестроечные времена безалкогольного ханжества было меньше. И советские, и партийные, и хозяйственные руководители пьянствовали всегда, а пьянство «без отрыва от производства» хотя и не поощрялось, но и не осуждалось: делает работник свое дело – все в порядке. «Пьян, да умен – два угодья в нем». Олег Николаевич до наладки руководил монтажным участком. Однажды приезжий начальник строго заметил: «Товарищ Писарев, от вас пахнет водкой!» - Олег Николаевич изобразил крайнее удивление: «А чем от меня должно пахнуть? - сердито спросил он, - Лориганом, что ли?» Приезжий не стал продолжать разговор.
 Вечерами иногда собирались в общежитии, немножко выпивали, пели песни, особенно любили Городницкого и Визбора, песню геологов «Я не знаю, где встретиться / нам придется с тобой,/ глобус крутится, вертится,/ словно шар голубой…» , веселую псевдоукраинскую «Маруся раз,два,три / дивчина чорнявая / в саду зеленом / ягоды брала…» и т.п., Саша Гольдин восхитительно играл на баяне. Когда он исполнял «Караван», казалось, что слышен джаз Рознера.
16
 Вдруг пропала водка. В советские времена регулярно что-то пропадало и тогда возникали какие-то временные грузопотоки: куда-то везли чай, масло, курево, выпивку, а уж московский хлеб и колбасу - всегда и во все стороны. Сначала исчезла водка в одном магазине, потом в другом, потом в самых отдаленных. Несколько пивных (тогда было только разливное пиво) работали с великой перегрузкой, кружек не хватало, и мужики носили с собой стеклянные банки. Чтобы малость развеяться, требовалось не менее 3, а то и 5 кружек, а пузырь не резиновый, поэтому вокруг пивных метров на 300 белого снега не было. Посылали добровольцев на машинах за 80 км в ближний город, осаждали проходящие поезда, заказывали приезжающим командированным, начинались народные волнения. Так прошла неделя, и вот разнесся долгожданный слух – прибыл вагон, стоит на путях, завтра будут разгружать и вывозить в магазины. Легко сказать «завтра»! А как дожить? Группы энтузиастов потянулись на станцию. Когда толпа приняла опасные размеры, сопровождающие груз согласились продавать водку ящиками, только без сдачи. Это конструктивное предложение было принято, и народ быстро сорганизовался «по ящикам». Процесс пошел. Ящики тут же «разукомплектовывались», драгоценный продукт перекладывался по карманам и поспешно уносился в места употребления. К вечеру весь поселок перепился. В ТЭЦ на щит управления прибежала вахтерша и крикнула, что пьяные кочегары дерутся железными шуровками, и, того гляди, друг друга поубивают. Оператор соединился с милицией и вахтерша потребовала немедленно прислать наряд: «У нас дерутся!» На что спокойный голос ответил: «Ну и что, сейчас везде дерутся». - «Но у нас хуже всех дерутся! Шуровками!» – настаивала вахтерша. – «А вы откуда?» - «С такого-то завода!» - «А-а-а, тогда пришлите машину…»
 Вообще, во всех заводских поселках, было много пьянства и поножовщины. Крепкий парень, монтажник Женя, как-то возвращался в с работы мимо клуба, когда оттуда прямо на него выкатилась пьяная драка. Он хорошенько наподдал первому же, на него налетевшему, и в ответ получил удар финкой в живот. Он почувствовал, что живот распорот, и пошел прочь, драчуны, было устремились за ним, но Женя остановился у железнодорожной насыпи и, удерживая левой рукой вываливающиеся кишки, стал правой кидать по пьяным щебенку так сильно и метко, что они разбежались. Женя добрел полкилометра до общежития и свалился. Ребята подогнали свою машину (самосвал, конечно!) и отвезли раненого за 15 км, ночью, зимой, по российской дороге, в поселок горняков, в больницу. Нашли и подняли хирурга. Не оказалось кислорода, так пока готовилась операция, на том же самосвале смотались к себе и привезли баллон кислорода, естественно, технического, а не медицинского, врач упирался, но не очень – он понимал, что его, в случае чего, лечить будет некому. Не нашли хирургическую сестру - ассистировал пожилой бригадир, он на фронте был военфельдшером. Поразительно, но Женя выжил, выздоровел и, через 2 недели вышел на работу. На линейных участках мужская дружба очень уважалась и высоко котировалась. Особенно у монтажников-верхолазов, они часто под Богом ходят.
 Пока Женя лежал, выздоравливал, его навестили участники драки и сам злодей. Просил прощения, объяснял, что был пьяный, не соображал. Очень переживал. И друг его просил: «Ты уж не серчай, ведь такое-то по пьянке любой и каждый может учудить, хоть ты, хоть я». Жене объяснения показались вполне убедительными и он сказал милиции, что не разглядел, кто его резал, темно было.
17
 Дорога на завод пролегала по узкому переулочку между двумя хозяйствами, обнесенными жидкими заборчиками из штакетника. За одним таился большущий пес-хулиган. Когда он вставал на задние лапы, его черная морда возвышалась на полметра над забором. Если прохожие смотрели на него или заговаривали с ним, он с сожалением, но молча пропускал их. Если же он замечал, что люди увлеклись разговором и потеряли бдительность, он свешивался через забор и оглушительно гавкал прямо в ухо ближайшему пешеходу. Эффект был безотказным, путники, чтобы восстановить душевное равновесие, матерились не меньше 15 минут, а пес улыбался и не отвечал на оскорбления. Иногда выходили послушать и хозяева – в заводских поселках мало развлечений. Однажды наладчики набрали в карманы стальных шаров и обстреляли зловредную скотину, с тех пор, при их приближении пес прятался в конуре, а хозяева удивлялись, что с ним случилось. Теплые шары утонули под снег, но весной их найдут на огороде и поймут, почему у собаки изменился характер.
 На дворе было холодно и теперь Петя иногда наведывался в гости к ученому соседу. «Георгий Сергеевич, а когда мы придем к коммунизму?» - однажды отважился он. – «Это когда будет всем по потребностям?» - «Ну, конечно» - «Не знаю, Петенька. Ты же в Институте Основы Марксизма-Ленинизма изучал, а во Французской Военной Академии, где я учился, этот предмет не проходили...» - улыбнулся старик. – «А все таки?» - настаивал Петя. Старик питал к нему слабость: «Ведь это зависит от двух условий: чтобы всего, чего людям хочется, было много, и чтобы граждане не брали лишнего. Так что главное?» - Петя долго думал: «Все-таки второе» - с трудом решил он – «Молодец, очень видный французский философ XVIII века, Монтескье, тоже так считал. Он писал: «При демократии все должны пользоваться одинаковым благополучием, а это возможно только при общей умеренности и воздержанности». Но я думаю, что для этого сам род человеческий должен усовершенствоваться, нужны изменения не в привычках и традициях, а в психике, а эти сроки измеряются временем эволюции. Наверное, тысячелетия…» - «Да нет, что вы, Георгий Сергеевич, скорее новые прогрессивные технологии завалят общество предметами потребления!» - «Ты инженер, тебе виднее» - уклончиво ответил старый стратег.
 Славу и Виктора знакомый мастер давно приглашал на пельмени. Пошли, как положено, со своей выпивкой и конфетами для детей. Пельмени были чудные, дом большой, благоустроенный, что называется, зажиточный. Семья крепкая: супруги, родители, трое детей. Все работают не разгибаясь, у них большой огород, куры, коза, полдюжины овец. Глава семьи – уважаемый на заводе человек, высококвалифицированный мастер, не может прокормить семью, это общероссийская реальность: чтобы хорошо жить, надо работать до седьмого пота всем членам семьи. Хозяин придет со смены и вкалывает до полного опупения. Конечно, наши климатические условия по сравнению с какой-нибудь Италией сильно осложняют жизнь: урожайность ниже, а расходы на отопление выше и т.п., но главное – низкая производительность труда. Во всей северной Европе, даже в Финляндии народ живет гораздо богаче, работает меньше. А низкая производительность труда (в машиностроении была в 4 раза меньше американской) из-за бардака, жуткой организации производства и всей безалаберной затратной экономики.
18
 Семен Мышенков после 10-летки служил в авиации, там кончил школу прибористов, освоил ремесло и отлично работал. У него была прекрасная память, и что он знал – то крепко знал и хорошо делал. При всем том он оставался удивительно темным, неотесанным и грубым парнем, но имел большой успех у женщин. Не надо искать тут логических ошибок: такова жизнь. Он подружился с очень милой дамой – депутатом райсовета Машей Скворцовой и жил у нее. Однажды, проходя по цеху, он наступил одной ногой на вечно разлохмаченный кабель от сварочного аппарата, а другой – на железную ступень лестничного марша. Из-за хорошего контакта его ощутимо ударило током и Семен, от неожиданности, заорал дурным голосом. Работавший там же Олег Николаевич обожал розыгрыши. «Как ударило, - очень серьезно спросил он, - ток протек из одной ноги в другую?» - «Еще как протек-то, мать-перемать!», - отвечал Семен. «О-о, это очень опасно, - озабоченно покачал головой Олег, - значит, через яйца!» - «Ну и что?» - «А то, что после этого потенция нарушается» - «Что за потенция, это когда не стоит, что ли?» - «Это самое» - «Кончай врать-то!» Олег Николаевич остановил идущего куда-то Славу, рассказал ему, тот мгновенно «врубился», и с удовольствием подтвердил мрачный прогноз. «Да идите вы, сволочи, туда-то и туда-то, - рассвирепел Семен, - разыгрываете, гады!» - «Как хочешь, мы тебе же добра желаем, сходил бы в поликлинику, может и не опасное поражение!» - «Опять же, чем раньше обратишься за помощью, тем лучше лечение!» - «Отстаньте, паразиты, мать бы вашу!!…» На следующий день Семен с утра не вышел на работу. В поселке было неспокойно, то драки, то убийства… Обеспокоенный Виктор попросил секретаря директора позвонить в райсовет, поискать Скворцову, но оказалось, что и ее нет на месте. Виктор наметил уйти пораньше с работы и ехать искать Семена, однако тот сам появился на работе перед обедом. «Где ты пропадаешь, - накинулся на него Виктор, - ни тебя, ни Маши, я уж не знал, что и думать!» - «Да вот, эти суки, Олег со Славкой, голову заморочили, - смущенно улыбаясь, сказал Семен. - Я и правда, подумал, может, заболел» - «Ну, и что оказалось?» - «Врут, сволочи» - «Так ты проверял?!» – в полном восторге воскликнул Олег Николаевич, случившийся поблизости, это для него был светлый праздник.
19
 Назначили день пуска. Все знали, что работа часто затягивается на несколько дней, поэтому в заводоуправлении поставили топчаны, чтобы можно было недолго отдохнуть, в дежурках припасли сменные приборы и запчасти, расписали по сменам персонал. Строители и заводской народ собрались толпой в главном корпусе, начальство поздравило друг друга, забегали репортеры из областной газеты, начали включать оборудование. Саша Гольдин и Виктор сидели у щита управления, в ожидании, когда понадобится их помощь. Во время пуска постоянно случались сбои: чаще всего – то, что нужно не включается, а иногда бывает и закрутится совсем не то, что нужно, а найти и устранить причину отказа быстрее Гольдина никто не мог, поэтому его правительственными телеграммами на пуск вызывали. А то откажут приборы, причем из множества именно тот, без которого, в этот момент, никак нельзя обойтись. Однажды испортился такой датчик в загазованной зоне, тогда менять его пошел с Виктором начальник монтажного управления Абрамов, он был хороший мужик, понимал, что Виктор не может послать слесаря, легче идти самому…Технологи разошлись по цехам. Главным наладчиком углеприготовительного отделения был экономист Ефим Куцман. Давным-давно, когда осваивали первые заводы этого типа, обнаружили, что примененная пылеугольная технология очень строга и опасна при запуске и требует тонкой координации действий аппаратчиков и машинистов. Там руководил опытный и талантливый инженер Лукацкий, он понял, что здесь сообразительность важнее технических знаний и привлек к этой работе Ефима. Тот был необыкновенно умный и обаятельный человек, и у него, действительно, все заладилось, и с тех пор его приглашали на пусковые заводы для составления техпромфинплана, а, когда доходило до пуска – он одевал спецовочку и шел в цех. Расставлял и инструктировал людей, просил проверить приборы, и все получалось отлично.
 К ночи кое-что заработало, а зрители разошлись. Началась главная работа. В составе технологических линий были аппараты, которые ранее в Союзе не использовались и не пускались, опыта у технологов никакого не было. «Кто ездил принимать этот гранулятор?» - спросила Мария Павловна у Шейнкера, - «Начальник технического управления» - с досадливой усмешкой ответил тот, то есть, в Германию, на фирму-изготовитель, по славной отечественной традиции ездил «на стажировку», конечно, чиновник из министерства. Такие командировки в Союзе считались Божьим даром и к этой благодати приобщались руководители ведомств или поручали особо заслуженным, а чаще - особо послушным подчиненным. Все к этому безобразию привыкли и не обсуждали, хотя это было глупостью и подлостью, и технологи готовились к решению трудной задачи, чтобы не повредить или поломать незнакомый аппарат, хотя по всем законам Божеским и человеческим, отвечать за это должен был бы чиновный «стажер».
 Вообще, по советско-российскому обычаю, все особые выгоды и преференции распределяют, а чаще всего присваивают себе чиновники, так принято – и все. Вся администрация, от завхоза до премьера, всегда извлекала личную выгоду из своего служебного положения и присваивала все, что удавалось: целевые деньги (премиальные, представительские и проч.), товаро-материальные ценности со складов, путевки, курсовки и выгодные командировки, очереди на «отоваривание» и т. п. И это при том, что невиданная система привилегий предоставляла начальству-чиновничеству спецбольницы и санатории для лечения, кормушки - спецмагазины «для лечебного питания», спецквартиры и дачи для проживания и даже абонементы на покупку художественных книг! Ничего не поделаешь - так устроен мир: «Аллах дал кому аппетит - кому плов». Известно, что на Западе начальный капитал наживался грязными путями но строгие каноны протестантской религии все-таки накладывали морально-этические ограничения, здесь же не было никаких тормозов, поэтому «новые русские», которые выросли из номенклатуры и впитали ее традиции, естественно оказались наглыми, «отвязанными» мошенниками.
 Работа продолжалась. Подключались новые аппараты и контура, технологи регулировали режимы. Временами возникали осложнения. Прибегает к Чернову мастер: «Евсеич, начальник смены послал, включили такой-то вентилятор, а разрежение за циклонами не повышается, никак не поймем! Пойди, глянь!» - Зиновий задумывается ровно на секунду: «И ходить нечего, там у вас на 12-ой отметке ремонтная заслонка осталась открытой, вот закройте и будет порядок» - «Не должно быть, - возражает мастер, - по предпусковой программе все позакрывали. Что-то другое» - «Ничего другого, - с полной уверенностью говорит Чернов, в его светлой голове умещаются все технологические схемы и режимы, - закрой поддувало!» и добавляет веселую, но совершенно нецензурную прибаутку. Окружающие валятся со смеху, а мастер, тоже хохочет и удаляется, бормоча; «Вроде все закрывали…» Он тоже верит Чернову безоговорочно.
 Технологи нет-нет разыскивают Виктора, чтобы выяснить, что показывают приборы и почему они показывают не то, что нужно. Виктор каждый раз безотказно проверяет приборы, он знает, что опытный технолог довольно хорошо оценивает режим. Тем не менее, чаще всего оказывается, что прибор исправен. «А почему же он, холера, это показывает?» - полчаса мучается Наташа, потом радостно объясняет Виктору, почему именно так и должно быть…
 В течках и приемниках появились продукты и начальник лаборатории поспешила брать пробы на анализ, она еще чувствовала «синдром новенькой» и старалась показать себя.
 Пошел второй день. Наладчики успели обежать все цеха и отделения, пару раз перекусить и поспать по часику, отказы возникали и устранялись, но аварий и тяжелых накладок пока не было. Марию Павловну, однако, беспокойство не покидало, она задумчиво сказала Виктору: «Не нравится мне, когда все спокойно идет, будто слабые места затаились, обычно после этого аврал наступает» К вечеру позвали в столовую. Начальство поздравило, поблагодарило и предложило выпить по стаканчику за новую трудовую победу. Все поблагодарили, выпили по три, пошумели и «веселыми ногами» побрели домой.
20
 Утречком, однако, встали рано и с тяжелыми головами поспешили на завод, как там? По дороге догнали Наташу с Таней, пошли вместе. Навстречу, со смены, молча, без обычных шуток шли рабочие. «Ребята, что случилось?» - «Семченко, начальник лаборатории, погибла» - «Господи, - ахнула Наташа, - да как же?!» - «Ну, потянулась взять пробу с цепного транспортера, рукав ватника и затянуло, ее, бедную, затащило между цепью и шкивом и всю грудь раздавило…» Подошел подвыпивший мастер дядя Костя: «Я за шумом крик всеж-ки услыхал, но не понял, что случилось, кинулся на голос в приямок и только тут увидел! Сей же секунд аварийный выключатель вырубил, а она уже готова. А я, главное, на тебя подумал, ты все там лазила, ну, думаю, Наташка, .. твою в душу мать!» - дядя Костя разволновался и незаметно перешел на свой обычный лексикон, но потрясенная Наташа не замечала. Да и мужчины переживали страшную кончину тихой женщины. «Бедная, бедная, за смертью сюда приехала! Двое сирот остались. Вот уж горе, так горе!» - плакали девочки.
 А завод работал. Хорошо подготовленные люди сами находили свои роли, уже кто-то веничком подметал площадку, кто-то скамеечку приладил, чтобы можно было покурить с удобством. Весело рассказывали, что ночью на одном агрегате случилось сложное механическое повреждение, цеховым слесарям не по силам, а все монтажники перепились «вусмерть», они пуск отмечали «Северным сиянием» - спирт разводили шампанским, пришлось посылать целую команду, которая погрузила двух мертвецки пьяных умельцев на машину и привезла на завод. Поднесенные к месту аварии, мастера ненадолго пришли в чувство и довольно быстро устранили дефект, хотя не могли выговорить ни слова. Агрегат заработал, а мужики тут же снова отключились и их унесли в бытовку, где они и досыпают.
 В лаборатории хозяйничала Мария Павловна, Она глядела в петрографический микроскоп и давала четкие распоряжения по корректировке химического состава сырья. Петрографический анализ в те годы был гораздо ближе к искусству, чем к точной науке. Картина в поле микроскопа была точь в точь, как в детском калейдоскопе, но корректировка получалась безошибочно, значит, Мария Павловна ее правильно понимала. Она была тяжко озабочена: нужно было немедленно подготовить замену покойной, и она перебирала в голове возможные варианты. Непрерывное производство – как корабль в океане, что бы на борту ни случилось, судно должно плыть вперед…
21
 Через неделю на очередном совещании Мария Павловна сурово, как обычно, сказала: «Ребята, завод, как вы заметили, работает. Мы свое дело сделали, теперь можно выпить. В субботу все ко мне. К трем часам, не опаздывать»
 Никто и не опоздал. Чистенькие, как новорожденные, наладчики чинно расселись за столом, уставленным выпивкой и закусками. Отмытые и до невозможности красивые Наташа и Таня помогали хозяйке. Напитки были трех видов: водка и спирт для мужчин и шампанское для девочек. «А что-то воды нету, чем спирт разводить?» - спросил Слава. – «А вы водочкой разводите, Вячеслав Сергеевич, очень хорошо получается» - хладнокровно посоветовала Мария Павловна. Она встала с рюмкой: «Всех благодарю. Вы - настоящие инженеры и честно потрудились для блага нашей страны. Я не уверена, что родина будет помнить ваши труды и успехи, она у нас забывчивая, но каждый из вас доказал свое мастерство. Память о преодоленных трудностях будет всю жизнь укреплять ваши силы и самоуважение. Вы – молодцы! За ваше здоровье и успехи!» Выпили, закусили, поговорили. Помянули несчастную Галю Семченко. Люда торжественно подала горячее: это был петух, запеченный в глиняном горшке – объедение, которое участники трапезы запомнили на всю жизнь. Пошли «байки» Скоро уезжать – вспомнили, как в 53 году уезжали во время амнистии из Нижнего Тагила. Там освобождали из десятка лагерей каждый день по несколько тысяч человек. Поезда их не успевали вывозить, и на каждый отходящий поезд кидалась толпа освобожденных. Милиция их жестоко лупила и сбрасывала на тихом ходу с поезда, но кое-кто успевал запрыгнуть на лесенки и подняться на крышу. Они бежали вперед и в вагоне казалось, что по крыше гонят стадо коров. А самые ловкие дождались, пока милиционеры не попрыгали с поезда, набравшего опасную скорость и успели-таки вскочить на подножки. Вагон до упора набился «блатными», которые вежливо просили не беспокоится и действительно, никого из пассажиров не обидели. Потом вспомнили, как в Ангарске и Семипалатинске работали в «зонах» с заключенными. Надо было ходить с опаской, запросто могли какую нибудь тяжесть скинуть на «вольную» телогрейку. У Гольдина постоянно таскали то приборы, то перчатки, то еще что-нибудь, но он чем-то понравился главному пахану и тот всякий раз с извинениями возвращал Саше украденные вещи. Вспоминали всякие смешные случаи. В Кривом Роге в столовой висел плакатик: «Ответственная за санитарное состояние зала – старшая официантка Неумывако». Там еще на стене красовалась большая картина: сознательный рабочий гневно отстранял рюмку, которую ему подавала коварная рука, Внизу было написано «Нет!!!». Особенно художественно была изображена водка: в запотевшей рюмке она сверкала и искрилась. Олег Николаевич уверял, что художник сам пьяница, а смысл картины такой: «Что ты меня рюмкой соблазняешь, ты мне стакан поднеси!» По аналогии вспомнили, какая жуткая водка в Литве, недаром она называлась «Дегтине», и какое чудное вино продавал инвалид в Тоннельной, какие там бывают шторма и какая жара была в Актау под Карагандой. Вспомнили несчастных ссыльных, которыми держались все советские окраины: один край того поселка назывался «Кавказ» - там жили ингуши, другой – «Берлин», там жили немцы Поволжья, а посередке – ссыльные русские, но везде обида и горькая нужда.
22
 Петя догадывался, что они с соседом расстаются навсегда. На пуске не было свободного времени и теперь Петя пользовался последними часами экзотической дружбы, как будто хотел впрок запастись мудростью старого «зека». «Никак не пойму, Георгий Сергеевич, - спросил он, - прогресс человечества идет, или нет? До нашего знакомства я в этом не сомневался, а сейчас уже и не знаю. Когда вижу машины или радио – кажется, что идет, а когда смотрю, как люди живут – кажется, что нет» - «Это не страшно, сыночек, - серьезно ответил сосед, - когда человек что-то услышит или увидит, ему кажется, что он узнал. Но это не так. Вот когда он сам поразмыслит, обдумает и поймет – только тогда появляется знание. У тебя в голове были чужие стереотипы, навязанные извне, а сейчас рождается знание, твое собственное. И это зрелость, но не радость, ибо, говорит Экклезиаст: «Во многая мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» А прогресс идет. Не быстро и не медленно. Как созревают условия, «не как ты хочешь, а как Бог».
23
 Закончили все дела, собрали приборы и инструмент, распрощались с народом, уже, вроде, своими и близкими. Технологи простились с мастерами и начальниками цехов, механики с механиками, электрики с электриками. Как обычно, похвалили и поблагодарили друг друга, звали в гости и обещали писать. Мария Павловна еще оставалась поддерживать аналитическую службу. Простились с дамами сердца, кто успел обзавестись. Петя всю ночь гулял с милой девушкой Тоней из технического отдела. Они друг другу очень нравились, хотя ничего у них не было и не предвиделось. Но было хорошо и грустно. Полчаса целовались и с трудом расстались.
 Московский поезд останавливался на 3 минуты. Билетов в кассе, как обычно не было. Вообще билетный бардак на Руси – самое постоянное явление. Очень много народа кормится около билетных касс. Полупустые вагоны – правило. Опытные наладчики стали вдоль поезда. «Изюминка, не возьмешь ли к себе?» – ласково запел Олег Николаевич. Проводница окинула его наметанным глазом. Положительный человек. Такой и не поскандалит и при расчете не обидит – «Сколько вас?» - «Восемь мальчиков» - «Давайте» - Олег махнул, Виктор передал отмашку дальше, мужики с чемоданами, набирая скорость, понеслись вдоль поезда. Добежали, ввалились. Свисток. Поезд дернулся, тронулся и потихоньку поехал…
Э.Алкснис 27.10.02.