Марк

АЛЕКСЕЙ ГОЛОВКО - http://www.proza.ru/author.html?a_golovko

Этого человека я увидел впервые на чёрном от мазута дощатом настиле пирса в порту Хужир острова Ольхон на Байкале. Наш катер ткнулся бортом в ряж, от толчка мы с трудом удержались на ногах. С пирса послышались возгласы незнакомца, энергично помахивающего рукой:
- Ким, мы здесь! Так берёшь нас до Листвянки?
Последовал бодрый ответ руководителя нашей экспедиции Кима Цветкова, крепкого энергичного брюнета средних лет:
- Хорошо, Марк, беру! А Редько где?
- На подходе, сейчас будет. Так мы садимся?
- Давайте, лезьте… Алексей, придержи трап!
И на металлическую твердь палубы катера типа «Ярославец» ступил Марк, держащий меня на прицеле своих внимательных серо-голубых глаз. За ним ловко перешла его жена Анна, смуглая и крепко сбитая, а за ней – их сын Юрий, юноша лет двадцати, похожий лицом на мать. По пирсу уже шёл к нам всемирно известный профессор геологии Редько в тёмных солнцезащитных очках, в потёртой штормовке, с рюкзаком на плечах. На лице его была свойственная ему саркастическая гримаса, придававшая ему несколько отталкивающее выражение. Так казалось случайным прохожим; его знакомые привыкли к тому, что эта гримаса мигом исчезала, когда он начинал очередную лекцию и ощущал интерес слушателей.
Ким был заинтересован в двухдневном пребывании Редько на борту теплохода «Севан», где разместилась группа американских туристов – участников недельной образовательной экспедиции. Геолог был превосходным лектором, и мы на него рассчитывали, так как этот участок побережья озера от Ольхона до Листвянки чрезвычайно интересен в геологическом отношении. Одни только строматолиты – окаменевшие колонии водорослей с океанического дна, возрастом более миллиарда лет, чего стоили! Мы всегда нежно поглаживали эти камни рукой, как бы причащаясь вечностью.
Когда катер причалил к борту «Севана», Редько перешёл на теплоход, а я, напротив, забрал свои вещи и перебрался на катер.
И вот мы сидим в кают-компании катера: Марк с семьёй, выпускница университета ботаничка Юля и я. Марк достаёт солёный омуль, режет его на газете аппетитными кусками с нежной розоватой мякотью, там же режет мясистые помидоры и лук. Стоит июнь, и витаминов на столе нам обычно не хватает.
Я разглядываю Марка: мало примечательное простецкое лицо с правильными чертами, но что-то в нём… да, глаза! Они излучают.
Марк достал из рюкзака бутылку водки:
- Фирменная, «кедровская»! Подставляйте кружки!
Мы собираем кружки вместе, и Марк точно, «по три булька», делит жидкость поровну на всех. Правда, Юля тут же просит:
- Алексей, я вам отолью, а то мне много!
- «Да я не пью,… врёшь, пьёшь! Студентки пьют как лошади…» - парирую я словами известной студенческой песни.
- Я уже не студентка. А про аспирантов там ничего не говорится, - настаивает она и переливает-таки в мою кружку граммов пятьдесят.
Начинается обычный дорожный разговор о погоде, ценах на рыбу, перспективах на грибы и ягоды в это лето. Потом Юля с Юрой уходят на палубу любоваться проплывающим мимо пейзажем берега, Анна уходит в каюту, пожаловавшись на усталость.
Мы остаёмся с Марком вдвоём, и он спрашивает:
- Так ты астроном? – указывает на бэджик с моей фамилией и словами “Solar Astronomer”, который я забыл отцепить от рубашки.
- Да, вот только что прочитал американцам лекцию о солнечно-земных связях в ритмике природных процессов на Байкале. А вчера в ясную ночь мы смотрели звёздное небо в наш походный телескопчик.
- И как они, слушали хорошо?
- О, да! Я не в первый раз участвую с Кимом, мне как будто удаётся заинтересовать эту публику. Здесь, под нами, в донных отложениях озера записана история этой местности за всё время его существования, а это миллионы лет. Вся ритмика, частично обусловленная изменениями солнечной активности.
- А ты как, много времени проводишь на обсерватории, вдали от города?
- Конечно! Когда работал в Саянах – месяцами безвыездно.
- А там, неопознанные летающие объекты появлялись?
- Нет, я не видел. Но у нас работает один человек, он рассказывал – ехали они на лошадях вверх по Иркуту, и однажды над ними зависла «тарелка».
- И что?
- Да ничего. Радиоприёмник у них замолчал. Потом она улетела, и радио снова заработало.
- Так просто? И всё?
- И всё.
- А у меня вот, знаешь… - он полез в свой рюкзак, достал ещё одну бутылку водки, потом вытащил из пакета крупного омуля, взялся за нож:
- Продолжим?
В другой обстановке я мог бы и отказаться, как не особенный любитель спиртного, но в поведении Марка было нечто гипнотическое.
- Я тебе расскажу, - сказал он доверительно, разливая водку.
Мы выпили, и я услышал одну из самых невероятных историй.
- Мы были в Хуторуке на Ольхоне два года назад в июне. Там находится священная гора «Ёрд», больше ста метров в диаметре, где каждый пять лет собираются буряты, якуты, монголы на спортивный фестиваль. Они берутся за руки, как в танце «ёхоре», и составляют цепочки вокруг этой странной конической горы - Ёрд. В тот год набралось шесть полных кругов. Мы снимали праздник на кинокамеру. Я оператор, и у нас вся семья, Аня и Юра снимают, мы все уже мастера, выходим на международный уровень.
После фестиваля мы тогда двинулись пешком на север, в самую чащобу реликтового леса. Там я хотел снять рассвет с берега. Поставили палатку, мои легли и уснули, а мне почему-то не спалось. Тревожное состояние. Не могу – и всё! Будто что-то ждёт меня ночью. У тебя так бывало?
- Бывало, но по явным причинам: перед свадьбой, или в Новый Год…
- Какое там! У меня тогда было сильнее! Я вышел из палатки и осмотрелся. Закат на море уже догорел, становилось темно. Потом оглянулся на распадок и вижу: какое-то сияние сиреневое чуть брезжит. Думаю: что такое? Вроде бы днём в той стороне ничего не было слышно. И вот… понимаешь, меня так и тянет пойти посмотреть ближе, что там. Пошёл, - обреченно сказал он, махнув рукой, - на тропе сучья, отбрасываю их ногой, чтоб не запнуться. Прошёл пару километров и вижу: свет стал сильнее, между сосен показалась поляна, и на ней…
Мой собеседник разлил оставшуюся водку и внимательно посмотрел мне в глаза. Мы выпили, и он продолжал:
- На поляне стола Она. Метров двадцать в диаметре, круглая, и от неё вверх – пучок света.
- Что – «она» – тарелка, диск?
- Да. На возвышении, и вход туда внутрь, освещён. И меня как бы втянуло туда зайти.
- Зашёл?
- Да. Но дальнейшее помню смутно. Там были какие-то, похожие на людей, и что-то со мной делали. Помню, что лежал, а надо мной были какие-то приборы. Потом почувствовал как бы приказ: иди!
- И вышел оттуда?
- Ну, да, вышел, направление к морю нашёл, так как взошла луна. Иду сам не свой. Нашёл палатку, лёг. Такая усталость в голове, как никогда не было. Закрыл глаза – и как провалился в сон. Но, вместе с тем, у меня было ощущение, что я как-то ещё остаюсь связан с Ними, теми, которые в диске. Проснулся утром.
- И что? Изменилось что-нибудь?
- Ничего не изменилось внешне. Я вроде бы тот же, но чуть-чуть не тот.
- Как именно?
- Понимаешь, Алексей, я и раньше много путешествовал, старался отснять интересные сюжеты, но после этого случая эта моя тяга выросла, и я чувствую, что как бы должен. Будто через меня кто-то должен всё это видеть. Подключил Аню, Юру, чтобы больше отснять, весь летний сезон на озере. Да зачастую и зимой тоже.
- Повреждений головы не было? – спросил я шёпотом. Он и не думал обижаться, ответил тихо:
- Нет, я ходил в поликлинику, и меня просвечивали. Я сказал тогда, что у меня голова болит, и что подозреваю гайморит. Нарочно так сказал. Но всё оказалось чисто, ничего нет.
- Да, было бы наивно думать, чтобы Они могли хирургически что-то… - поддержал я его, стараясь вместе с тем успокоить, видя выражение его глаз.
Я задумался. Ценю всегда «презумпцию естественности» - возможность наиболее простого объяснения узнанного, в данном случае - рассказа Марка. Иногда встречается стремление местных жителей побережья озера в беседе придать своей речи некое фантастическое направление, чтобы укрепить свой авторитет среди случайных собеседников. Но не похоже было, чтобы Марк повторил этот приём. Хорошо: пусть его действительно завлекли инопланетяне в свою «тарелку». Введя его в гипнотическое состояние, может быть, они могли обследовать его, так сказать, оперативную память – о чём он думает – и его способности. Но как они могли бы настроить его рассудок на накопление нужной им информации?
Тем более непонятно, как бы «они» могли считать информацию из долговременной памяти Марка – того моря образов, фактов, знаний, чисел, которые откладываются годами и могут припоминаться в каких-то случаях. Какие творческие возможности таятся в использовании этих сокровищ!
Я вспомнил свои встречи с американским астронавтом Оуэном Гэрриоттом, который приезжал на Байкал год назад. Я спросил Оуэна: правда ли, что американские астронавты много раз встречались с НЛО, в том числе и при посадке на Луну, но что им строго-настрого приказано не распространяться об этом? Я отлично помню твёрдое «нет», прозвучавшее в ответ. И пояснение, что если бы это действительно произошло, событие было бы зафиксировано мониторинговыми камерами и стало бы предметом изучения. Я очень хорошо понимаю суть этого ответа, так как наука работает с объективными данными.
Тогда с Оуэном мы много обсуждали своё участие в программе «Скайлэб» - и он, и я участвовали в ней в 1973 году. Он – полтора месяца работал на орбитальной обсерватории «Скайлэб», делая снимки Солнца в рентгене, а я в Саянах вёл наземные наблюдения солнечных магнитных полей. В тот раз на Байкале Оуэн подарил мне медаль, сделанную из металла кассеты, побывавшей в космосе. Я рассказал об этом Марку и видел, как горели его глаза. Я достал из бумажника медаль Оуэна, мой амулет, и дал в руки Марку. Он долго разглядывал её под разными углами, поднося ближе к яркому свету из иллюминатора, и сказал, наконец, мне:
- Смотри! Видишь, движется?
Я присмотрелся: вибрация света – пляшущего отсвета от поверхности моря – придавала рельефной картинке на медали – изображению станции «Скайлэб» - некое кажущееся движение. Марк добавил:
- Я видел Оуэна. Тогда в Хужире, возле музея Ревякина. Не помнишь меня там?
Я задумался. Когда мы были возле музея, на завалинке сидел мужчина в штормовке… похоже, это и был Марк! Мы ждали тогда экскурсовода, и один американец развлекал местных ребятишек тем, что надувал продолговатые шарики и делал из них то собачку, то кролика. Оуэн тогда стоял возле избушки музея и разглядывал наружный экспонат – глыбу песчаника с выбитыми на нём непонятными письменами. И Марк сидел рядом.
- Вы общались с Оуэном? – спросил я.
Марк чуть расширил глаза:
- Словами – нет. Но я его видел. Я знал тогда от Кима Цветкова, что вы там будете в тот день, и астронавт с вами.
Марк повёл головой вправо и влево, не отводя глаз, и чуть подмигнул мне. Ох, этот Ким! Он всегда знает, кто, где находится, стремится использовать технические новинки. Лазерные диски только появились – а у него уже записаны на них подводные погружения, и он раздаёт их ошеломлённым японцам. Они обещают ему дорогущие стёкла для большого аквариума – а он уже растравил душу авиаторам, которые нашли для него такие же акриловые стёкла, но вдесятеро дешевле…
В каюту вошли Юрий и Юлия, рыженькая и хорошенькая, порозовевшая от свежего ветра:
- Да что вы тут сидите, там так хорошо! Пойдёмте, я вам свой гербарий покажу!
Мы прошли в другую каюту, и Юлия, развязав ботанический пресс, показала нам свои сокровища, озаряя в особенности Юру ласковым взглядом.
Под вечер мы достигли скалы Саган-Заба, где находятся петроглифы – рисунки древних людей. Разрушаемые ветром и водой – а после заполнения Иркутского водохранилища уровень воды поднялся на полтора метра, и волны достигают петроглифов – они год от года деградируют. Однако у Кима есть копии первоначальных изображений на бумаге, и он раздал американцам ксерокопии. Когда Редько начал свою лекцию, Ким оттащил меня за рукав в сторону и сказал:
- Знаешь, Алексей, давай переиграем. Ты снова переходи на «Севан», я там освободил одно место в каюте второго помощника на нижней палубе. Нам с Редько постоянно нужен переводчик. Ты знаешь, они набрали в карманы камней и пристают с вопросами по определению минералов. Так что, давай подключайся. И здесь не отходи никуда.
Далее я стал постоянно занят переводом. К тому времени я уже хорошо знал геологическую терминологию, все эти сбросовые структуры – фоулты, разновидности базальтов и гранитов, и в каких случаях важно произнести то или иное слово с его шармом – например, «граниты рапакиви». Я терял из виду Марка с его командой, вооруженных кинокамерой «Панасоник» и фотоаппаратами «Никон», хотя видел их изредка и на вершине Саган-Заба, и во время следующих вылазок на берег. Иногда я ловил на себе выстрел взгляда Марка, видел его напряжённое лицо с поджатыми губами.
Судьба развела меня с ним тогда в Листвянке, но иногда по телевидению я видел его фамилию в титрах фильмов о Байкале. Был ли это лыжный переход поперёк Байкала в марте или дерзкий марш-бросок на снегоходах в верховья реки Китой в январе – снято это было Марком, преодолевающим все физические тяготы походов наравне с остальными, специально тренированными участниками. Потом он исчез из вида, и от знакомых я услышал, что он поселился на время на Ушканьих островах, где на прибрежных камнях есть лёжбища нерпы. Была ли эта неуёмная жажда приключений и съёмок потребностью натуры Марка, или действительно он выполнял некую миссию, внушённую ему инопланетянами, я не знаю. Но мне навсегда запомнилась та наша беседа в каюте катера, доносящиеся из иллюминатора плаксивые крики чаек и плеск волн, особенный блеск серо-голубых глаз Марка и его тихий завораживающий доверительными интонациями голос.