И всё же...

Самое печальное в этой жизни – наблюдать, как уходят люди, которых мы любили, видеть, как стареют близкие, сожалеть об упущенном, недоделанном, несказанном, и знать, что ничего нельзя исправить, и что ты уйдешь в другое пространство…
Если бы наша жизнь начиналась с нашего последнего дня, и память постепенно бы стиралась, мы бы ни о чем, никогда не сожалели… Если бы можно было просыпаться каждый день в предыдущем дне, а не в завтрашнем, не помнить о похоронах, разлуках, потерях.

Ему было 97 лет, и уже давно болело всё тело, но память не старела, не стирала ни лица, ни события. Одинокий, он сидел в кресле, и знал, что умрет сегодня ночью. Но время повернуло вспять и… Он уснул в пятницу, а проснулся в четверг. Проснулся, а не умер. За окном по-прежнему была весна, и поэтому он не сразу понял, что по телевизору показывали вчерашние новости, что на его стареньком мобильном телефоне, который подарил ему его сын за день до автомобильный катастрофы, стояло 6 марта, а не 8. Невестка не пришла его проведать, она же приходила только по субботам. Внук не позвонил, как обещал в субботу после полудня, и во дворе не играли дети. По четвергам они ходили в школу. Зато пришла домработница, она всегда приходила по четвергам, и что-то напевая, убирала и без того чистую квартиру. На следующий день зашел сосед-старик, рассказать о свадьбе своей дочери, а потом он же зашел во вторник, чтобы одолжить парадный галстук на свадьбу. Галстук он никогда не вернул, потому что та суббота на той самой неделе никогда не наступила.

Через два года праздновали его 95-летие, и невестка подарила шелковый галстук. Сосед ему завидовал. Всё шло своим чередом, и никто не замечал, что он не жалуется на боль в теле…Он уже понял, что завтра ему не надо будет думать, как рассадить всех родственников, потому что празднуют они сегодня, а завтра будет день накануне, но про сегодня он уже забудет…

На кладбище, когда произносили пафосные речи в память о его сыне, он уже понимал, что завтра увидит сына и сын подарит ему мобильный телефон, а послезавтра у него телефона не будет. Но сожалеть об этом он не будет, потому что послезавтра он забудет этот страшный сегодняшний день и завтрашний морозный и трагичный. Ему был уже 94-ый год, но он мечтал о своём 80-летии. На следующий день забежал сын, извинился, что задержался в командировке и не успел прилететь к Новому году, подарил новенький мобильный телефон, объяснил, как отвечать и как записать в память нужные номера, и заспешил на деловое свидание. Под окном стоял новый автомобиль сына. Когда он отъезжая развернулся, то было видно, что в машине сидит женщина, незнакомая, в шубе. Вечером позвонила невестка, и, рыдая, поведала трагическую новость о гибели сына. Она уверяла, что катастрофа произошла из-за молодой любовницы, которая чудом уцелела, но лучше бы… Он знал, что завтра он уже не будет помнить ни о словах невестки, ни о силуэте незнакомой женщины в машине сына.

Он тосковал о дочери, которая уехала к своим детям в далекую страну, но знал, что через пару лет они опять будут вместе, и что придут внуки, и сын с невесткой вернется из дальней командировки, точнее просто еще никто никуда не уедет. Каждую субботу к нему заходил сосед и всё жаловался на свою непутевую дочь, которая никак не хочет выходить замуж. Они играли в карты или шахматы, пили наливку и листали старые альбомы с фотографиями, любуясь своими же молодыми лицами, вспоминая своих покойных жен.

В понедельник в дверь позвонили, накануне во вторник он был опечален новостью, которую принесли дети, но в понедельник он уже не помнил о встрече, и радостно зашаркал тапочками к двери. На пороге стояли сын с невесткой, любимый внук, дочь с мужем и внучка с младенцем на руках. За столом ему сообщили, что внучка улетает в Америку, а сын открыл новый бизнес за границей и тоже улетает с семьей на пару месяцев. На 82-ом году жизни он оставался совсем один, вот разве что сестра приедет, чтобы развеять его одиночество.
В воскресенье он, наконец-то, дозвонился до внучки и поздравил её с рождением сына. Жаль, что прабабушка не дожила, посетовал он, и упросил внучку зайти к нему завтра.

Свадьбу внучки праздновали дома, у него дома, квартира была большая, профессорская. Дочь и невестка готовили, он с сыном расставлял столы, двигали кресло и диван. Он вспомнил свою свадьбу, 51 год прошел, как вчера. День был летний солнечный. Луч солнца упал на портрет жены в его кабинете. Ровно год назад она ушла из жизни. Невозможно поверить. Из кухни доносился аромат пирогов, горячего. Также вкусно пахло на его день рождения год назад, но на кухне тогда хозяйничала жена. Он посмотрел на себя в зеркало. Ещё год, целый год до её возвращения.

Памятник устанавливали в сентябре через месяц после похорон. Он заплатил за два места. На красном мраморном камне пустовало место для его собственного имени. Целых семнадцать лет он хранил молчание, не в силах кому-либо признаться, что он понимает, что завтра это – вчера. Он не знал, замечает ли кто-нибудь из близких, что время движется в обратную сторону. Он мечтал о встрече с женой, и совершенно не помнил, как он прожил без неё все эти годы. После открытия памятника заехали к нему, и дочь хотела забрать украшения и некоторую одежду матери, но он запретил ей, зная, что через месяц, уже через месяц, его статус вдовца изменится, и он опять будет счастливым мужем, отцом, профессором. Дочь приняла его упрямство за старческую сентиментальность и не настаивала.

Она умерла в воскресенье около полуночи, просто упала на кухне, разбила кучу тарелок, которые убирала со стола. Гостей было много. Племянница, которая приехала издалека и ночевала у них, у него в кабинете, на диване, над которым еще не весел портрет жены. Вызвала скорую. Жену увезли прямо в морг. Поздно, сказали. Счастливый он пошел спать.

В субботу он проснулся рано. Через щелку в шторах пробивалось августовское солнце. Рядом спокойно спала жена.

На похороны они не успели. В Париже, где они были так счастливы, их застигла новость о смерти его отца. Выпустили, учли его заслуги в науке, безупречное прошлое. На её пятидесятилетие, как раз на майские праздники, они впервые поехали заграницу.

Сын пошел в школу, в ту же школу, что ходил он еще до войны. Он гордо держал семилетнего сына за руку. Жена осталась дома, в любую минуту могли начаться роды. У ворот школы ждал дед, его отец, в руках большой букет белых астр. В пять часов обедали вместе с сестрой и её мужем, у них дома, когда жене стало дурно.
В роддоме нянечка с тонкими морщинками на добром лице, улыбнувшись и подмигнув, сообщила ему о рождении дочери.

О рождении сына он узнал в лаборатории, где проводил опыты. Позвонил друг.
Сын, строго сказал друг. А у меня девка, печально добавил он.

Слякоть была непроходимая. Он шел, задумавшись над сложной задачей, которую поставил перед ним его профессор в Университете. От голода соображалось плохо. Старые брюки туго затянутые военным ремнем, довоенное пальто спадало с худых плеч, в кармане тетрадь. Замерзшими пальцами он нервно теребил огрызок карандаша. Она поскользнулась и наткнулась на него. Её красота, огромные глаза на худом лице поразили его. В этот день начался их роман.

Он пришел в Университет на второй день после возвращения с фронта.
Отец сообщил ему о смерти матери в эвакуации, когда встретил его на вокзале. Сестра крепко держало его за руку, пока они ехали на метро. Он не помнил её маленькую ладошку.

В этот июньский день у них должен был быть выпускной вечер. Воскресенье, 22 июня. Вечер отменили. Мама плакала на платформе, держа на руках маленькую сестричку. Он уходил на фронт добровольцем.

Бабушка приехала на его день рождения. Привезла оловянных солдатиков, огромный арбуз, и запах незнакомых духов. Мамины пахли мягче. Бабушка называла его «сыночка». Он дулся, но терпел.

С мамой он ехал в поезде к её родителям. За окном мелькали домики. Он водил красным карандашом по белому листу бумаги. Рисовал маму.

Девочка с рыжими волосами отобрала лопатку в песочнице. Он плакал. Что-то кололо в глазах.

Крепкие руки тянули его за голову. Свет.

В субботу его не стало.