Внутри...

Посвящается Марине :)
Действие рассказа основано на реальных событиях.

Внутри...

Девичьи крики резанули по слуху, заставили вздрогнуть мужчин, сидящих рядом с телевизором. Крик был настолько страшным, будто девушка увидела перед собой призрака, да не одного, и ощутила свою скорую смерть... Наверное, разрезаемый заживо человек кричал бы иначе - от боли, причиняемой острыми ножами, от мерзкой улыбки мучителя... Нет, все же от боли. А эта девушка кричала так, будто умирала от чего-то неведомого и непонятного. И ее крик действительно замораживал кровь в жилах, заставляя сердце биться медленней.
А потом крик прекратился. Она куклой осела в кресле и уставилась в одну точку.
- Мария? - из динамика раздался чуть хриплый голос мужчины, сидевшего за большим дубовым столом почти под камерой. На экране была видна лишь его спина, короткие светлые волосы, зачесанные назад, да руки, перебирающие четки на столе.
- Мария, ты с нами?
И тишина... Та самая тишина, которая извещает людей знающих о начале большой бури.
- Мария, скажи мне что-нибудь...
А вот молчание на третий раз, это не к добру, ой как не к добру. Мужчина встал, на мгновение заслонив спиной камеру, отошел в сторону, выходя из кадра, и через пару секунд появился около застывшей в кресле девушки. Он осторожно присел рядом с ней, нежно приподнял ее руку.
Девушка никак не отреагировала на это прикосновение, и когда мужчина отпустил руку, та безвольно упала вдоль тела. В руке мужчины появился маленький диодный фонарик, он посветил Марии в глаза, проверяя реакцию зрачков. Замер.
- Что за чертовщина...
- Стоп! - один из смотревших запись поставил на паузу, задумчиво поглядел на экран. - Ты понимаешь, что мы что-то упускаем?
Второй - совсем еще молодой паренек, небритый, с цепким взглядом серых глаз - задумчиво потеребил нижнюю губу и уставился на напарника.
- Он с ней говорил, вдруг ни с того ни с чего она заорала. Она была сумасшедшая, Антон, что-то переклинило, на какое-то слово такая реакция... Мало ли, ты что, психолог?
- Нет, он - психолог! - Антон постучал по экрану телевизора. - А еще психиатр и психоаналитик! Он гений в своем занятии, он может тебя уничтожить лишь словом, ты сам в себе замкнешься! И то, что произошло у него на сеансе, настораживает!
- Но ты слышал его слова! Он заставил эту девочку раскрыться, и это на четвертом сеансе!
- Тут не в словах дело, я это чувствую... Вот поверь мне, Ром, со словами-то как раз полный порядок...
И Антон отмотал пленку чуть-чуть назад. За пару-тройку секунд до леденящего кровь крика. Снял с паузы, и внимательно уставился на экран. Как уже несколько раз до этого, пытаясь увидеть ранее скрытое и недоступное.
Крик снова резанул по слуху. Антон скривился, отмотал назад и опять запустил проигрывание видео. До очередного крика. И опять отмотал, запустил.
- Вот! – он радостно ударил по экрану. – Смотри на него, внимательно смотри! Что он делает, черт побери, ты видишь?
Роман задумчиво потер переносицу, глядя на телевизор. Перевел удивленный взгляд на напарника и шумно выдохнул…
- Может стоит его еще раз допросить?

За одиннадцать дней до…

В дверь робко постучали, я отложил ручку, посмотрел на часы. Секундная стрелка пробегала последние деления, так что можно было считать, что посетитель пришел точно к назначенному времени.
- Войдите!
Я воткнул в специальное отверстие на столешнице ручку, привстал как раз вовремя, чтобы встретить вошедшую девушку. Она протянула мне руку, я слегка пожал ее и указал взглядом в сторону.
- Проходите, садитесь...
Она все еще молча прошла, осторожно переступив через спящего на полу пса, и в задумчивости остановилась около кушетки. С секунду подумала, будто решая, и осторожно присела в стоящее рядом кресло, на самый краешек. Мол, я еще не решила, нужен ли мне этот сеанс, или ну его к чертям. К слову, кресло, сделанное на заказ, чтобы в нем было удобно не то, что сидеть, даже жить: выпуклая спинка, обтянутая черной кожей, удобные подлокотники, механизм для легкого откидывания кресла назад.
Я сидел также молча, положив голову на сплетенные пальцы. Изучал гостью.
Молодая, лет двадцати, прямые русые волосы водопадом падают на плечи, струятся по спине. Худенькая, с точеной фигуркой, маленькой грудью, пожалуй, ее можно было бы назвать красивой, ну если вам нравятся девушки из той породы, которую хочется защищать от всего. Лицо требовало особого изучения: маленький ротик, не замазанный помадой, нос, чуточку более длинный, чем следовало, с маленькой точкой родинки справа над ноздрей. Большие серо-голубые глаза, подведенные черной тушью, подчеркивающие их размер и почти идеально круглую форму.
- У вас теплый взгляд, - улыбнулась девушка, чуть наклоняясь вперед. - В ваших глазах живет солнце.
Я улыбнулся. О моей работе много что говорят – что к пациентам надо относиться по шаблонам, что нельзя привыкать к ним, нельзя показывать свои эмоции. Я же отношусь к тому числу врачей, которые прекрасно понимают: если ты не откроешься пациенту, то как же он откроется тебе, чувствуя эту фальшь.
- У вас действительно три высших образования?
Я кивнул, вспоминая, что знаю о ней. Мария Викторовна Волоснякова, студентка МЭСИ, живет в среднестатистической семье. Ее мать – Лидия Александровна – в свое время в этом самом кресле избавилась от курения, помнится, ей не помогали никакие средства, хоть и перепробовала все, что возможно: пластырь, жвачка, травяные сигареты. После всего трех сеансов она навсегда избавилась от дурацкой привычки, и уверилась в моем профессионализме. После нее ко мне косяками повалили друзья семьи, с разными проблемами, в которых они боялись признаться родным, но выкладывали все как на духу мне.
А теперь настала очередь ее собственной дочки. По словам матери, у дочки обнаружились проблемы совершенно разного характера. Лидию Александровну беспокоило общее поведении, и какая-то непонятная скрытность, не свойственная ранее общительному и веселому ребенку. Будто ребенка подменили. Будто появилась какая-то вторая Маша, ничем не отличимая от первой, но при этом новая. Чужая.
- Я так понимаю, что вы не хотели сюда идти? – я подхватил со стола четки, аккуратно перебросил костяшку сквозь пальцы. – На сколько я знаю, ваша матушка…
- Ну что вы все на «вы»! – обозлилась она. – Давайте уж нормально, а то чувствую себя старухой какой-то.
- Хорошо, - я перебросил еще одну костяшку. – Итак, твоя матушка очень сильно боится за твое поведение. Посему она попросила тебя придти ко мне, поговорить, может быть это общение поможет… В результате, мы получаем девушку, которая не может противиться воле мамы, вот и пришла сюда, - следующая четка с тихим стуком завершила свое скольжение. – А такое вот общение нам обоим не нужно – ни я от него ничего получу, ни ты.
Я снова замолчал, медленно перебирая четки. Мария сидела в кресле неуверенно, не понимая, что я от нее пытаюсь добиться. Я же просто изучал ее.
Пес, почувствовал слишком затянувшуюся паузу, приподнял голову, внимательно поглядел на меня. Перевел взгляд на девушку. Встал, и потянувшись, направился в мою сторону.
- У меня есть предложение, - я опустил руку вдоль тела, псина обнюхала ее, облизнула. – Ты приходишь ко мне когда захочешь, мы можем общаться, можем просто сидеть молча, но главное – бывай здесь. Я не могу обманывать твою матушку, но при этом и идти против твоей воли я не должен.
Она вздохнула с заметным облегчением, сдвинулась на кресле, облокачиваясь на спинку, улыбнулась. Первый шок прошел, появилось вполне естественное желание общаться, и благодарность за мой поступок.
- Спасибо вам, Сергей, я дико обязана…
Лайка легла у моих ног, я осторожно пошевелил пальцами по ее загривку.
- А эта собака, это какой-то… - Маша замялась, подбирая слова. – Трюк? Ну, чтобы разговорить пациента?
- Нет, - я искренне улыбнулся, глядя в ее серо-голубые глаза. – Я живу тут же, в офисе, и где, как не дома держать пса?
- Как его зовут?
- Менш… - я снова кончиками пальцев почесал голову лайке. – Очень умный пес, Мария, ты бы знала.
Она очень серьезно поглядела на меня, ища подвох в словах, но его не была, я откровенен, и на секунду набежавшая тень сомнения тут же отступила. Маша заговорила о своих животных – двух котах и двух псах, долго рассказывала об этом зверинце, я же долго слушал, теребя Менша за ухом. Невооруженным взглядом было видно, что в ней произошел надлом, причем не совсем недавно, как предполагала мать, а гораздо раньше, возможно во время становления ее личности. Что-то было не так с самого начала, но для матерей мы все идеальны, хотя хотелось бы чуть лучше, и вообще будем самыми-самыми, но тут Марию явно любили, баловали, видели какая она хорошая и умная, но не замечали главного.
Того, что ей плохо… Что общительное и веселое дитя, улыбающееся снежинкам, умиляющееся от одного вида маленьких котят, на самом деле ужасно несчастное, неприспособленное к жизни существо. Сейчас, сидя в кресле напротив меня, Маша излучала уверенность, присмотревшись, можно определить, и чуть надменный взгляд, гримасы прожженной стервы, редко мелькавшие на ее милом, еще совсем детском личике, все то, что не свойственно тому ребенку, о котором мне рассказывала Лидия Александровна.
Маша говорила много, видно было, как ей не хватало этого общения, простого и одновременно всепоглощающего, когда ты точно знаешь, что тебя слушают, а не просто кивают в ответ, моля всех богов – хоть бы она заткнулась! Несколько раз она начинала расспрашивать меня, потом сбивалась, говорила о своей жизни, и снова спрашивала о том, кто я, почему я тут живу, почему у пса такое странное имя, почему пес такой спокойный…
Наконец, я не выдержал, осторожно прервал ее.
- Мария, прости, давай условимся – я не давлю на тебя, а ты не говоришь о Менше…
Она удивленно посмотрела на меня, не понимая, в чем дело, я тут же объяснил:
- Слишком много внимания, он же все понимает.
Она улыбнулась, принимая мои слова за шутку, понизила и без того тихий голос, прошептала:
- Да, я понимаю… Животные они такие…
Вскочила с кресла, слишком резко, будто испугавшись чего, сделала пару быстрых шагов к двери.
- Заходи, когда захочешь поговорить, Мария.
Но она, казалось, не слышала. Распахнув дверь, девушка выбежала в коридор, и какое-то время до меня доносился лишь стук ее каблучков. Менш удивленно посмотрел на меня, я же, не понимая, чем вызвана столь странная реакция лишь присвистнул.
- Да, псинка, - прошептал я, все еще глядя на дверь. – Тут действительно работы непочатый край…
Медленно потянулся к ручке и, вытянув ее из столешницы, я устало прикрыл глаза.
Пациенты выматывают. Очень сильно. Главное, не признаваться об этом никому, кроме себя…

Второй раз Мария пришла ко мне через четыре дня. Не записавшись на прием, не позвонив, никак не известив о таком намеренье. Просто пришла. Дождалась, когда от меня выйдет бывший офицер, по ночам переживающий прошедшие битвы, ввалилась в кабинет и молча уставилась на меня.
Менш с тихим скулежом развернул голову к незваной гостье, оглядывая ее большими голубыми глазами и нерешительно вильнул хвостом.
- Я хочу с тобой поговорить!
Сохраняя напускное равнодушие, я привычном жестом защелкнул ручку в отверстие на столе, указал девушке на кресло.
- Сереж, я не знаю, что делать?
- А что уже сделано? - интонацией я придал фразе давления, уже понимая, что с Машей нельзя действовать по шаблонам. Надо ориентироваться по тем данным, что имею, доверяясь лишь интуиции.
- А что надо сделать, чтобы не ошибиться?
Она подошла ко мне, присела на край стола. На ласково тявкнущего Менша не обратила внимания.
- Смотря что ты желаешь добиться...
Диалог, состоящий из одних расплывчатых фраз, начинал мне надоедать - так не докопаться ни до какой сути, будем переливать из пустого в порожнее, наговорим много слов, а в результате не сдвинемся с мертвой точки. Разумеется, я этого не показал, продолжая так же равнодушно смотреть на Марию.
- Я не хочу умирать!
Изобразив удивление, я внимательно пригляделся к девушке. Несколько еле заметных шрамов на запястье, на ладонях, один - самый длинный, извилистый - шел через ладонь вдоль вен почти до локтя. Интересно... То, что она резала себя, это понятно, а что еще? Таблетки? Наркота? Удушение?
- Если она обретет силу, то я исчезну! А если я исчезну, то ее уничтожит тяжесть этого мира!
На мгновение мне показалось, что в ее глазах блестят слезы, но она моргнула, и наваждение рассеялось - всего лишь отражение настольной лампы в зрачках...
- Мария, кто же она такая?
- Она мной управляет, Сереж... Второй день управляет, и я этого не вынесу!
Маша также быстро, как появилась в моем кабинете, вскочила и выбежала в коридор. Что творилось в голове этой девочки пока для меня оставалось загадкой, но еще пару-тройку таких "забеганий" ко мне, и я смогу поставить ей диагноз...
Только вот зачем? Девочка нормально живет своей жизнью, радуется, веселится, иногда у нее срывает крышу, но ведь дожила до двадцати лет! Также справит тридцатый и сороковой день рождения, если не вмешиваться в ее жизнь.
Вытянув ручку из столешницы, я медленно, будто раздумывая над каждой буквой, написал на попавшемся кусочке бумажки всего два слова...
"Кто ОНА?"
Откинувшись на спинку кресла, я прикрыл глаза. У девушки вся жизнь - проблема, причем такого типа, что сразу и не раскусить, когда родные и друзья видят, что все в полном порядке, а на самом деле... На самом деле появляется какое-то отклонение, вроде второй личности, которая настоящая, но запрятана глубоко-глубоко. И первая личность, прожженная, измученная жизнью, считает своим долгом оберегать вторую...
- Вот такая получается сказка, - прошептал я, глядя на Менша. Огромные голубые глаза с нежностью посмотрели на меня, волчья морда оскалилась в каком-то подобии улыбки. Лайки - они те же волки, только главное отличие - эти самые глаза. Всегда и все понимающие... - Если ее вторая личность ведомая, то сама Маша не может позволить внутреннему Я одержать верх.
Пес удивленно зевнул, гавкнул.
- Ну смотри, это все равно, что тебе, изнеженному домом и семьей, дать полную свободу воли и отпустить куда глаза глядят. Да, ты можешь освоиться, но скорее всего на улице ты погибнешь...
Менш оскалился, словно на самом деле понимал, о чем я ему говорю.
- Ну факторов много: идиоты за рулем, санитарные службы, другие собаки - более злые и жестокие, чем ты, - я погладил пса, глядя ему в глаза. - А квартира и я, это твоя защита, твоя... - я замер, боясь отогнать пришедшую мысль. Конечно, та спокойная Мария, которую видят окружающие, с которой они общаются, эта всего лишь защита, всего лишь бездушная оболочка. А душа досталась тому внутреннему Я, которое почему-то вдруг стало поднимать голову и пытаться почувствовать всю радость жизни.
Менш обиженно тявкнул, я очнулся от нахлынувших мыслей, бросил взгляд на настенные часы.
- Пора с тобой гулять? - псина завиляла хвостом, с нежностью уставилась на меня. - Ну пошли...
Я пропустил собаку вперед, закрыл дверь и медленно направился к лифту, уже не думая про Машу. Слишком мало информации, чтобы ставить диагноз, я и так уже сделал кучу допущений. Так нельзя - иначе на следующем сеансе я не буду слушать, пытаясь понять ее. Буду лишь выискивать кусочки мозаики, что должны подтвердить мою теорию.
А это просто непрофессионально...

Еще три дня от Марии не было вестей, но я прекрасно помнил, что эта девочка любит выжидать. И я ждал, точно уверенный, что скоро она придет... Но и на четвертый день она не пришла, не ворвалась подобно разъяренной гарпии, расталкивая посетителей, в общем, просто не появилась.
Тот день вообще не задался: с утра случился приступ у контуженного мужчины, еле его откачали, пришлось даже вызывать скорую. Из-за этого приступа я отменил несколько сеансов, и одна из пациенток озлобилась, не принимая никаких доводов, считая, что я отказываюсь ее лечить. В общем, именно в таких вспышках ярости и паранойи и состояла ее главная проблема...
Медики увезли пациента намного быстрее, чем я предполагал, но время было освобождено, и я понятия не имел, чем заняться. Спас положение Менш, чувствующий, что у него есть прекрасный шанс выбить себе лишнюю гулянку...
Я быстро оделся, запер кабинет и вышел на улицу, собираясь сходить в ближайший парк и очистить мозг от проблем. Чужих проблем абсолютно чужих людей...
- Сереж!
Ее крик застал меня как раз возле подземного перехода. Я остановился, медленно развернулся и с удовольствием увидел приближавшуюся ко мне девушку. Легкий ветерок играл ее волосами, бросая пряди на лицо, но, казалось, Машу это совсем не раздражает. Наоборот, ей доставляло удовольствие - вся она буквально светилась от счастья, на губах играла искренняя улыбка, глядя на которую самому захотелось радоваться этой жизни. Белая маечка плавно переходила в такие же белые джинсы, в этом цвете девушка казалась невесомой, как облако. Вот такие образы всегда вызывают неконтролируемое желание заботиться, оберегать, делать что-то хорошее. Счастливая и беззащитная. И не понятно что защищать: счастье от неё, или её от счастья?
Я с усилием подавил в себе эти мысли, оставив лишь напускную улыбку. Впрочем, вряд ли ее можно было назвать напускной...
- Привет, Сереж! - ее позитив лился через край, даже пес заметил, завилял хвостом, как помелом, предатель чертов. - И тебе привет, Менш.
Пес радостно гавкнул, но тут же поглядел на меня грустным взглядом. Мол, ну что, возвращаемся домой, или поговоришь с девушкой по дороге в парк?
- Я только вышел, собачку выгуливаю...
- Так я не против, пойдем?
И не дожидаясь ответа она подхватила меня под руку, потащила в переход. Две с половиной минутой до парка Маша молчала, я воспользовавшись моментом отключил звук на коммуникаторе, чтобы никто не попытался сорвать мой импровизированный сеанс. И как только пес, получив команду, умчался в кусты, девушка произнесла:
- Сереж, мне хорошо!
- Что-то разительно изменилось?
Она помедлила прежде чем ответить, и когда заговорила - голос ее стал серьезным, спокойным, немного задумчивым.
- Да. Многое. Я прекрасно понимаю, что это - твоя работа, но мне с тобой хорошо. Ты понимаешь меня, тебе можно довериться. Остальным - нельзя, им плевать, что у меня внутри, а ты слушаешь, как я уже сказала - понимаешь.
Я молчал, стараясь не спугнуть решившую выговориться девушку, возможно, даже не ее, а как раз некое второе Я. Она же на какое-то время тоже притихла, наблюдая за веселившимся в кустах Меншем. Когда пауза затянулась до всех мыслимых пределов, я хотел было произнести что-нибудь умное, но Маша улыбнулась, прошептала:
- Я расскажу тебе про Нее. Не сейчас, Она еще боится, но в скором времени... Ты ведь поймешь меня, я знаю. Ты увидишь нас, и все твои вопросы отпадут сами собой.
- Думаешь, у меня есть вопросы? - я улыбнулся, поглядев в светлые глаза девушки.
- Разумеется. Ты хочешь знать, кто Она.
Мария осторожно взяла меня за руку, ее тоненькие пальцы сплелись с моими, на лице появилась блаженная улыбка. Мы молча прошлись по парку, изредка на дорогу выскакивал Менш, словно проверяя, все ли в порядке, и так же быстро снова прятался в кусты.
Мысли в моей голове бились как биллиардные шары, рикошетили, под невообразимыми углами отскакивались друг от друга. Я ничего не делал, действовал по принципу "чем меньше женщину мы любим...", старался говорить по минимуму, предоставляя инициативу Маше. И при этом, я затронул главные струнки ее души, она мне теперь доверяет больше, чем матери, готова раскрыться и рассказать о своих проблемах. Что я сделал, а точнее - не сделал? Ну, перво-наперво, я ее не жалел, не сочувствовал, не успокаивал. Я ее принимал такой, какая есть - со всеми ее закидонами, внутренними личностями, со всеми ее проблемами. Я не пошел на поводу у ее матушки, которая мне платит за сеансы с Машей, и не нарушил врачебную этику - все, что сказал пациент, остается между мной и ним.
Я стал тем, кем никогда не станет ее мать, ее друзья и ее парень. Я стал тем, кого полюбило внутреннее, глубоко запрятанное Я.
У Маши ко мне возникло нечто большее, чем просто любовь.
И теперь она готова раскрыться мне. Возможно, первому человеку в ее жизни.
Мы обошли парк по кругу, возвращаясь к чернеющему зеву подземного перехода, который должен перекинуть нас из мира спокойствия в мир спешащих, занятых мелочными делами людей. Менш, прекрасно понимая, что его прогулке пришел конец, подскочил ко мне, лизнул руку. Мол, я тут, все в порядке, жизнь прекрасна, не куксись.
- Знаешь, Сереж, твоя профессия тому виной или ты сам такой, но с тобой хорошо...
Она обняла меня за шею, нежно поцеловала в губы. Определить, длился поцелуй мгновение или вечность, я не мог, да и просто не хотел погрязать в таких мелочных материях, полностью отдавшись этому поцелую...
Когда она отстранилась, в душе накатила такая обида и тоска, что я замер, глупо улыбаясь, стараясь прогнать из себя все мысли и чувства.
- Скоро увидимся, жди меня!
Она потрепала Менша по загривку, первой сбежала по ступенькам в переход и уже через мгновение пропала в сомкнувшейся темноте.
- Все чудесатее и чудесатее... - протянул я, вытягивая коммуникатор. Вроде никто не звонил, это значит, время еще есть, но гулять не хотелось. Включив звук на телефоне, я медленно направился к офису, снова погружаясь в череду мыслей об этой девушке.
То, что следующий сеанс будет последний, я прекрасно понимал без всяких предсказаний. А во что перерастут эти сеансы - было непонятно...

Через двое суток Маша переступила порог моего кабинета, подошла вплотную ко мне и поцеловала. Нежно, но одновременно и горячо, будто на эталонную страсть набросили полупрозрачную белую шаль. Отвечая на ее поцелуй, я прекрасно понимал, что этот сеанс действительно последний - ибо такие отношения между врачом и пациентом категорически запрещены. И не негласным кодексом, черт с ним, а мной, моими принципами и моей жизнью. По-хорошему, уже сегодняшний сеанс проводить было нельзя, но мне не давала покоя всего лишь одна мысль.
Кто ОНА.
Смогу ли я понять... Раскроется ли Маша? Или снова убежит, едва лишь затронет эту тему.
Она наконец оторвалась от меня, медленно, будто искала пути отступления, дошла до кресла. Удобно в него уселась и поглядела мне в глаза.
Я воткнул ручку в столешницу, кивнул. Все происходило в тишине, даже Менша проняло, он не ворочался, не пыхтел, кажется, даже не дышал.
- Сереж. У меня есть белка.
Я готов был услышать все, что угодно, начиная от воспоминаний о тяжелом детстве и заканчивая повинной в убийстве человека. Но это... Да и сама фраза, она звучала как издевательство или шутка, но не как признание в самой великой проблеме жизни.
- Эта белка живет во мне, я ее видела с самого детства. Она помогала мне, когда мне было три года, она не оставила меня и в семь лет. Она была со мной до пятнадцати, и она со мной сейчас.
Маша замолчала, я же откинулся на спинку кресла, опустил руку болтаться вдоль тела... Говорить сейчас нельзя - неизвестно, как мои слова подействуют на девушку.
- За всю жизнь белка стала мною, а я стала этой белкой, - после паузы продолжила Маша. - Когда я веселюсь по пустякам, улыбаюсь солнцу, воздуху, падающим на лицо каплям дождя - это она. Это я даю ей поуправлять своим телом, чтобы она жила, питалась эмоциями, не чахла.
Мария прикусила губу, снова замолчала на какое-то время. Я же сидел тихо, стараясь не шевелиться, не спугнуть открывающуюся мне правду.
- Но есть и проблема. Белка может неделями плакать над выпавшими из гнезда птенцами или раздавленными на дорогах кошках. Ей плевать на бытовуху - работа, учеба, все это идет к черту, если дать волю белке. Ей нельзя дать власть над нашим с ней телом, но и загонять в норку, чтобы не видела белого света нельзя.
Я ждал. Смотрел на нее и ждал.
- Ведь, Сереж, если умрет она - умру и я! - Мария грустно улыбнулась, я увидел как слезы прорвали невидимую запруду, потекли по щекам. - Я действительно сумасшедшая, я ее вижу, я знаю, как ее позвать. И она знает, что выходить можно, ведь ее никто никогда не увидит... Это мой секрет, и я с ним живу...
- Позвать? - выдавил я сквозь пересохшее горло.
- Ну да, позвать. Легко, вот так...
Она дотронулась ладонями до груди, провела ниже, и на уровне живота составила руки лодочкой. Я ожидал чего угодно - всхлипов, судорог, да хоть бы и грома с молнией, но совсем не того, что произошло дальше.

- ... Она посидела так с секунд двадцать, а потом закричала. Вы видели все в записи, господа. И я это уже рассказывал раза три точно.
- Надо будет, расскажете и еще раз пять, - прорычал старший дознаватель. Кажется, его звали Антон.
Второй - помоложе - цепко изучал меня: когда моргаю, когда задумываюсь, когда шевелю пальцами... И я прекрасно понимал, что он от меня ждет.
- Сергей. Вот сейчас вы пошевелили пальцами. Почему?
Я бросил безразличный взгляд на свою руку, висящую вдоль тела, улыбнулся.
- Она затекает... - я демонстративно положил обе руки на стол, крепко сплел пальцы. - У меня лет пять назад был сильнейший перелом плечевой кости. Я не могу долго сидеть, держа руку в напряжении - кость ломит, болит. А когда даешь ей расслабиться - прекращается приток крови, пальцы затекают, начинают щепать. Потому и приходится ими иногда шевелить, - я изумленно уставился на молодого дознавателя. - А это как-то относится к делу?
В камере для допросов, где мы находились, воцарилась тишина. Я нал, о чем они думают - найти мою медкарту, сравнить записи с тем, что я сказал. И все... Никаких зацепок. Ничего.
- Что теперь будет с девушкой? - спокойно спросил Антон, будто не он пару минут назад брызгал слюнями, готовый удушить меня, если я стану врать.
- Я не знаю... - я медленно потер переносицу, посмотрел на стол перед собой. - Она жива, и одновременно нет. У нее чуть замедленный пульс, апатия, она не реагирует на внешние раздражители. Ее сейчас кормят внутривенно, питательные растворы и все такое. Возможно, она выкарабкается. Возможно - кома, а потом и смерть. Я не знаю... - повторил я и поднял взгляд на дознавателей. Взгляд сожалеющего человека, с вкраплениями потери. Чуть-чуть потери, все же я ее почти не знаю, но это не важно - она в меня поверила, раскрылась, почувствовала любовь.
Больше, чем любовь...
- У нас нет оснований вас задерживать, - проговорил наконец Роман, - но все же, до завершения следствия, оставайтесь в городе.
Я молча кивнул, мол, все понимаю, все бывает, и надо разобраться...
Уже на ступеньках около выхода я поглядел на плетущегося рядом Менша, подмигнул.
- Что, Бобик, провели мы их... - прошептал я, вспоминая старый анекдот.
Пес радостно тявкнул, с места ринулся вперед, в сторону зеленеющего на другой стороне улицы парка. Я вытянул из кармана пакетик с арахисом, надорвал его и закинул пару орешков в рот.
Проблему Марии я определил с первой минуты знакомства, в тот самый момент, когда она перешагнула через несуществующего Менша. Все козыри были у нее на руках, достаточно было поинтересоваться, почему собаку зовут именно так. С немецкого Mensch переводится как "Человек", в спец литературе допускается перевод «душа, дух», намек простой и прозрачный как стекло, что-то бесплотное, невесомое, невидимое… Или же второе Я человека, то есть меня, но для Маши пес был таким же реальным, как и она сама…
После этого эпизода – оставалось немногое, заставить ей поверить мне, заставить раскрыться, заставить ее внутреннее животное вылезти из укрытия. И когда белка показалось на свет божий, выползла из тела девушки и, щурясь в лучах солнца, поглядела на меня, я пошевелил пальцами, отдавая команду псу. Он стрелой проскочил сквозь стол, набросился на воображаемого грызуна Маши, смыкая челюсти на маленьком, легко ломающемся тельце белки. Именно поэтому девушка закричала, не в силах смотреть на смерть своего внутреннего Я, на смерть того, кем она стала за свои двадцать лет жизни… Она видела, как Менш грызет умирающее тельце белочки, разрывает его на кусочки, исчезающие в воздухе подобно мыльным пузырям. И это видение было куда страшнее собственной смерти.
Я не соврал дознавателям – у Марии есть шанс выжить, выбраться из той ямы, куда она попала на моем сеансе, но куда больший шанс – умереть. Ведь воображаемые звери – это костыли, к которым привыкаешь с самого рождения, и без которых так тяжело, так непривычно, так невозможно обходиться…
Менш гавкнул, посмотрел на ближайшее к себе дерево. На высоте моего лица на ветке сидела толстенькая белка, живая, настоящая, привыкшая к людям и обнаглевшая от их внимания. Я достал несколько орешков, присел около дерева, протягивая руку вперед. Рыжее существо с секунду назад было на ветвях, и уже спустилось на землю, осторожно приблизилось ко мне, обнюхивая руку.
- Ешь, глупая…
После смерти внутреннего Я Марии оставалось самое малое – выдать улики, которые покажут все, как было, без утайки. Но, при этом не раскроют и мой маленький секрет – Менша.
На самом первом сеансе Маша спросила меня, правда ли, что я имею три высших образования, и да, я не соврал, это была чистая правда. Но вот, в каких областях – ее уже не интересовало. Первый диплом – психолога, второй – института психиатрии. А вот третий – инженер и специалист по компьютерному обеспечению. В кабинете была установлена простейшая система аудио и видео наблюдения, дорогущий «Паркер», перед каждым сеансом втыкающийся в столешницу, замыкал цепь. Тут же срабатывала камера, установленная на полке позади меня, включались микрофоны, вмонтированные в подлокотники кресла, в фигурки на моем столе и в подушку кушетки. Запись шла в реальном времени, складировалась на компьютер с жесткими дисками в сумме на десять терабайт. По мере необходимости старые записи удалялись, поверх них записывались новые.
В первый же сеанс я удалил звуковую дорожку файла, ибо слишком много упоминаний о собаке, которой просто нет. Записав поверх нее помехи, подправив атрибуты файла и время последнего изменения, я привел все к такому виду, будто при записи отказали микрофоны.
Бывает.
Третий сеанс – переломный – прошел на улице, и дознаватели могли надолго придраться ко мне: что я говорил, что делал, что позволил себе, что девушка через каких-то пару дней превратилась в Марью Искусницу из одноименного фильма, которой «что воля, что неволя – все равно». Поэтому пришлось пойти на хитрость – встроенный диктофон в коммуникаторе не дает конечно стерео режима воспроизведения, но слышно все сносно, и дознаватели хоть и хмыкали, но приняли эту запись как улику…
Бельчонок наконец осмелился на столько, что схватил первый орешек и с остервенением принялся его грызть.
- Мама, мама! Смотри, дядя белку кормит! – донеслось до моего уха радостное детское восклицание.
- Какой дядя?
- Ну вон тот! С песиком рядом!
Менш оскалился, я же, чувствуя, как потеют ладони, медленно повернул голову к ребенку. Маленький, пухленький карапуз, во все глаза смотрел на меня, а у его ног терся огромные серый кот. Менш зарычал, припал к земле, готовясь напасть, но я тихо цыкнул, успокаивая пса…
- Спокойно, Менш, спокойно… Он еще маленький, у нас у всех в детстве есть воображаемые друзья, которые помогают нам освоиться с окружающим миром. Кто-то живет с детьми до пяти лет, и тогда такого друга помнят до смерти. У кого-то они пропадают почти сразу после рождения – в полгода, год, когда наш мозг не способен запоминать все события. Но они есть у всех… И это нормально…
Я бросил оставшиеся орешки бельчонку, поднялся. Менш внимательно слушал меня, копируя выражение моего лица. Ведь он – это я, а я – это он. Мы похожи. Мы единое целое.
- А вот если этот кошак будет с ребенком и в десять лет, и в пятнадцать – вот тогда нужно будет хирургическое вмешательство… - я потрепал пса по загривку, внимательно оглядывая ребенка. – Мы ведь подождем, Менш. Мы подождем…