Последний караван. Собрание, Сотник

СОБРАНИЕ.

Ребята! - начал Шага. – С математической точки зрения собрание проводится второй раз, но хронологически получается, что сегодняшняя встреча первая. На дворе 1210 год от Рождества Христова, и мы находимся в городе-крепости Амгата.

Теперь и Совет старейшин выбирать не надо! - не удержался Андрей. - Мы самые старые будем! Если вернемся.
Что за хрень! – не остался в долгу Фельд. – Кто-нибудь может связно объяснить, что с нами происходит?

Стоп, стоп, стоп, никакой самодеятельности, давайте по порядку! – Шага сделал останавливающий жест рукой. – Нам удалось убедить Правителя в необходимости карантинной обработки каравана из Магаса. Всеми работами руководил Маззи, ему и слово.

Маззи приподнялся и, откашлявшись, произнес: Не скоро дело делается! Через каких-нибудь 774 года, я получу диплом фершала, в котором будет единственная пятерка как раз по эпидемиологическим заболеваниям.
Кане-е-е-шна, все беды у людей от насекомых, - и он воздел свой согнутый палец в потолок. А осо-о-о-бую опасность представляют блохи, - согнутый палец опустился в земляной пол. Они-то, блохи эти, и являются единственными переносчиками чумы, патамушта грызунов сейчас не найти, - палец прочертил несколько горизонтальных движений влево-вправо.
Ну, какие грызуны зимой?! Вот летом, - это да-а-а! А зимой – нет!
А поэтому, блохи …

Короче, Склихасовский! – вклинился Саяр, - не тяни резину!

Притворяшка сдался и рассказал, что Правитель оказался просвещенным человеком. Что собак и кошек истребили и закопали в могильнике в одно мгновение и занялись обработкой одежды. Что, учитывая инкубационный период чумы, ждали с гарантией еще 6 дней. И что, слава Богу, никто больше не заболел!
Таким образом, наша миссия выполнена, - подытожил Маззи, - караван Давида смог войти в Амгату без риска для жителей.

Все так, - подтвердил Шага, - но мы по-прежнему находимся здесь, а значит, дела наши еще не закончены. Выслушайте Панаева.

Ребята, - начал Дмитрий, - нападение Золотой Орды ожидается в ближайшие дни. Как доносит разведка, передовой отряд Бату-хана, численностью до десяти тысяч сабель, находится в трех днях пути от нас. Караваны беженцев идут до Клухорского перевала, но старики, женщины и дети не в силах перейти зимой Кавказский хребет. Я уверен, что мы в силах им помочь.

А что, люди, выстроившие такую крепость, не смогут защититься от десяти тысяч монголов? – резонно спросила Данила.

Десять тысяч сабель крепость, может, и удержит, но за спиной Бату-хана идут войска Менгу и Гуюка. Поэтому принято решение оставить город, как только все жители его покинут. На это отводится шесть дней.
Арифметика простая: крепость должна выстоять хотя бы четверо суток.

А как быть с людьми в ущелье, ведь враг пойдет по следам каравана?

Верно! - подтвердил Дмитрий, и с методичностью начальника Генштаба продолжил доклад. – Вход в долину Гоначхира в настоящее время представляет собой длинную узкую тропу между отвесными скалами. Трое всадников рядом вряд ли проедут одновременно. На высоте восьмисот метров над тропой нависает огромная гранитная скала, и держится она на честном слове. Только тронь и все обрушится. После взрыва войти в ущелье смогут только альпинисты.
Это самое подходящее место, чтобы остановить чингизидов навсегда.

После взрыва? А чем взрывать?

Порохом!

Да где ж его взять! - засомневался Фельд. – То, что у китайца в ракетах, взорваться не может в принципе. Так, вяло-горящая смесь в лучшем случае. Я пробовал!
А взрывчатого пороха еще не изобрели, время не пришло.

Я с китайцем уже говорил. У него весь шатер забит мешками с калийной селитрой. Сера есть в горах - Лейла подскажет. А древесного угля быстро наготовим, если привлечем всех горожан.

Откуда у тебя знания такие? – заинтересовался Шага, - ты ж, вроде, особо не занимался такими проектами!?

Да была кое - какая практика, - долго рассказывать!

А как же река, ведь ее тоже завалит?

Гоначхир за километр до выхода из ущелья уходит под землю, так что водохранилища не получится. Для минирования скалы мне нужен помощник с навыками альпиниста, надежные крючья и несколько прочных веревок.

Вроде все порешали? – подвел черту Шага.


СОТНИК.

Младенец родился поздней осенью во время вечерней зари в одном из дальних улусов на берегу реки Онон, что в урочище Делюн-Болдох. Сразу же после первого крика повитуха, не мешкая, перевязала пуповину, запеленала розовое тельце в тряпки и приложила к груди роженицы.
Джебе! - Нежно произнесла искусанными в кровь губами мать.

А через несколько недель из дальнего похода вернулся Бурундуй. Его отряд доставил хану Узбеку тридцать две тысячи туменов яокотов – дань с покоренных северных земель. Сотник привязал коня, откинул в сторону массивный войлочный полог и вошел в свое жилище. В юрте было тепло и уютно. На стене висел бурдюк с кумысом, из котла в очаге доносился запах бараньего жаркого. Хозяина ждали.
Бурундуй приблизился к колыбели, склонился над ней и увидел безмятежно спящего сына. Сзади тотчас подошла жена, обняла мужа и прислонилась щекой к его покрытому заскорузлой кольчугой плечу. Так они стояли и любовались своим первенцем.
Почувствовав взгляд, малыш проснулся, увидел рядом с мамой незнакомого человека и стал его разглядывать. Знакомство длилось недолго, лицо Джебе расцвело радостной улыбкой, и он доверчиво потянулся ручонками к отцу. Бурундуй бережно взял крошечного наследника на руки, уткнулся лицом в его теплый животик и медленно вдохнул сладкий запах грудного молока и младенческого тела.

С первых дней между отцом и сыном установилась та связь, которая даруется лишь сердцам избранных. Но счастье длилось недолго. Через несколько лет храбрый сотник погиб от шальной стрелы в бескрайних кипчакских степях. И остался Джебе старшим в семье мужчиной над двумя младшими братьями. К тому времени ему вместе со сверстниками уже доверяли пасти лошадей. Носясь верхом по степи, он быстро научился оставаться в седле по нескольку дней кряду, а при необходимости ночевать в снегу без огня.
Этот единственный в семье заработок был небольшим, поэтому жили впроголодь. Иногда Джебе удавалось поймать сурка или барсука, но случалось и так, что сидели на одной растительной пище, а это у монголов считалось крайней бедностью.
Вот тогда мать сняла с себя и повесила на шею старшего сына медный медальон, - все, что осталось у нее от Бурундуя. Медальон часто напоминал Джебе, как восторженно замирало маленькое сердце, когда сильные руки отца подбрасывали сына к прокопченному потолку просторной, как тогда казалось, юрты.

В один из голодных вечеров в их старую юрту зашел Джарчиудэй. Из рассказов матери Джебе знал, что тысячник и его отец в юности были друзьями.
Всадник прискакал на вороном жеребце, который, пока хозяин привязывал его к почерневшей от времени коновязи, - косил на выбежавшего из юрты подростка своим гневным глазом, нетерпеливо перебирал копытами и теребил зубами железные удила.
 Джарчиудэй знакомым жестом отца поправил ворот съехавшей на бок кольчуги, взял Джебе за плечо и кивнул в сторону юрты. Мать сидела у очага и привычно латала изношенную одежду сыновей.

Джарчиудэй рассказал, что на главном Курултае после смерти Узбека вождем монгольских племен избран Темучин, который увеличивает войско для набегов на соседей и набирает в отряды молодежь. А Джебе тогда минуло 12 зим. Он был рослым мальчиком, разве что худым, но задохликом его назвать было нельзя. В любой потасовке он почти всегда выходил победителем.

Так сын сотника Бурундуя стал нукером Тимучина, которого за холодный ум, змеиную изворотливость и беспощадную решительность скоро стали называть Чингизхан. К шестнадцати годам Джебе стал бакаулом, в семнадцать - сотником.
В этот памятный день Джебе получил от Джарчиудэя в подарок стальной шлем и латы, которые ослепительно блестели на солнце. Во всем остальном его вооружение осталось прежним и состояло из лука и стрел, секиры и копья, кривой сабли и щита. Как и каждый рядовой воин, он должен был иметь при себе пилку для острения стрел и копья, шило, иглы и нитки из жил животных, кожаный мешок-турсук и веревку.
Джебе умел скрыто вести протяженные подкопы под крепостными стенами, быстро выстроить на реке дамбу и затопить осаждаемую крепость или наоборот – лишить жителей города и его защитников воды. Отвагой и смекалкой Джебе не уступал опытным сотникам. В его характере уже тогда было глубоко заложено великодушие и чувство благодарности к тем, кто ему верно служит.

В каждом тумене при командире постоянно находился мулла, который внушал молодым воинам: «Аллах знает нас намного лучше, чем мы знаем себя. Он знает болезни, которыми больны наши сердца». Но степной воин больше полагался на собственные силы и сабли своих нукеров

Странно, но смерть отца не смогла разорвать заложенную когда-то кровную связь. С детских лет в так и не огрубевшей душе воина продолжала жить уверенность, что отец жив и что они когда-нибудь, хоть на краю Земли, но встретятся.

Джебе был в передовой сотне, которая настигла последний аланский караван. Он первым бесстрашно врезался в круг оборонявшихся, но судьба уже выпустила из вражеского лука меткую стрелу, которая с сухим треском пронзила навылет юношескую шею. Сквозь застилавшую глаза кровавую пелену Джебе увидел отца.
Бурундуй внимательно смотрел на сына своими умными карими раскосыми глазами, как в день их самой первой встречи.
Запекшиеся губы умирающего разошлись в улыбке.

Вот я тебя и нашел, отец!
Не уходи больше …