Кузнецы своих несчастий

Каждый сам кузнец своего счастья. Придумавший это, был неисправимым оптимистом. Когда-то я тоже так думала. Но теперь у меня не осталось больше оснований в это верить. Теперь я думаю, что каждый сам кузнец своего несчастья. И это не потому, что мы стремимся быть несчастными, совсем нет. Каждому из нас хочется быть счастливым, но видимо, хреновые мы кузнецы – собираемся выковать счастье, а получается то, что получается, и это получившееся так далеко от задуманного, что даже страшно становится.

Мне очень страшно, страшно уйти и ничего не оставить после себя. Мне хочется, чтобы обо мне знали, помнили. Сейчас, когда я знаю, что совсем скоро меня здесь уже не станет, я боюсь, что даже близкие мне люди постараются побыстрее забыть меня и вместе со мной забыть этот кошмар, в котором мне приходится доживать. Наверное, у них не получится забыть меня совсем, но они засунут эти свои воспоминания далеко-далеко, и уж, конечно, не станут делиться ими с другими. Я этого боюсь. Получается, что меня и не было вовсе. Но ведь это не так. Я была. Я ходила, дышала, смеялась… В общем, я жила. Понимаете, любая вещь, исчезая, оставляет память о себе. Вспомните, у вас наверняка были такие вещи, которые вы любили, а потом их не стало, но вы все же время от времени вспоминаете о них с грустью, нежностью или с любовью. Вспомнит ли обо мне кто-нибудь с любовью?
Или вот еще, мыльный пузырь. Его жизнь продолжается всего несколько секунд, он отрывается от палочки и медленно начинает двигаться, переливаясь всеми цветами радуги, а потом, бац, он лопнул, его больше нет, но он продолжает жить в памяти ребенка, выдувшего его из мыльной пены. И возможно даже, через много лет этот ребенок, став уже взрослым, наблюдая, как его ребенок дует мыльные пузыри, вспомнит свое детство и свои мыльные пузыри. И станет ему в тот момент так легко и радостно. Вспомнит ли обо мне кто-нибудь с радостью?

Вы помните, как вы родились? Нет? Та же фигня. И никто, у кого я спрашивала, не помнит. А почему? И почему я не помню, как я жила до моего рождения? Я ведь уже была, плавала себе эмбрионом в теплой, темной воде, проделывая за 9 месяцев эволюционный путь от головастика до венца природы – человека. Почему я этого не помню? Мне очень интересно, что я тогда чувствовала, как и кем себя ощущала, как я воспринимала мир и себя в этом мире. Мне кажется, что тогда я была абсолютно счастлива. Мне не надо было ни о чем заботиться, думать. Все, что мне было нужно, у меня было. Да мне и не нужно было ничего. Все меня любили, просто так, даже не зная еще, кто я мальчик или девочка.
Моя мамочка, она всегда была рядом. Даже нет, слово «рядом» здесь не подходит. Мы были с ней единым целым, были взаимосвязаны и взаимозависимы, но эта зависимость не была тягостной. Я просто хочу сказать, что позже, уже во взрослой жизни, зависимость меня от другого человека, равно как и другого человека от меня, напрягала. Хотелось вырваться, почувствовать себя свободной. А тогда ведь этого не было.

И папа, он тоже был рядом. Конечно, не так близко, как мама, но все же. Если мне нужно было его внимание, я просто брыкалась в животе у мамочки, и он прикладывал свою руку оттуда, извне. Наверное, они радовались, смеялись и говорили: «Футболистом будет», они же не знали, что я девочка. И мне кажется, что они гордились мной. Хотя чем они гордились? Меня же еще не было? Я даже не успела сделать ничего, за что мной следовало бы гордиться. А они гордились. Просто так.

Только не подумайте, что я идиотка. Рассказываю все так, будто видела это своими глазами. В том-то и дело, что я не знаю, как это было, но мне кажется (или хочется?) чтобы это было именно так.

Но однажды… однажды все закончилось. Или началось? Я не знаю. В жизни всегда так – конец чего-то одного одновременно является началом чего-то другого. Просто однажды какая-то сила внушила мне, что пора выбираться. А почему пора, не объяснила. И никто не спросил меня, хочу ли я уходить оттуда, где мне было так хорошо! Зачем меня заставили покинуть это убежище? Кто знает, может, я продолжала бы эволюционировать и дальше и в конце-концов стала бы сверхчеловеком, или еще кем-нибудь. Кто так устроил, что, повинуясь какой-то неизвестной силе каждый из нас в строго определенное время начинает свое движение во вне?

Я пытаюсь представить себе (потому что вспомнить не получается), что я испытывала в тот момент. Этот яркий, ядовитый свет ламп в операционной, он, должно быть, ослепил меня. Этот воздух, которого оказалось так много. Наверное, я чувствовала себя, как рыба, попавшая на сушу. Я вздохнула, и кислород наполнил мои легкие. Мне почему-то кажется, что это было не очень приятно, он будто разрывал меня изнутри. И я закричала. Закричала, что есть мочи. Я кричала, потому что просила: «Верните меня обратно!» И еще эти звуки, они были такие звонкие. Отскакивали от кафельных стен и пола, проникали прямо в мозг. Понимала ли я что этот крик - это мой крик? Боже, как должно быть было страшно! Страшно и холодно.

Я только одного не понимаю, почему я этого не помню? Я отчетливо помню свои ночные кошмары, даже те, которые приснились мне очень-очень давно, а того, что случилось со мной на самом деле, не помню. То есть, абсолютно. И поэтому у меня большие сомнения в том, что это со мной случилось. Хотя, что уж сомневаться, мама часто мне рассказывала о моем рождении. И еще все эти официальные документы, в которых черным по белому написано, что такого-то числа, месяца и года родилась я. А я не помню, но всегда с уверенностью и без запинки отвечаю, когда у меня день рождения. И может сложиться впечатление, что я знаю это наверняка, но это не так. То есть, я хочу сказать, что если я не помню, как и когда это произошло, почему я говорю об этом с такой уверенностью?

А еще я совершено не помню первые несколько лет своей жизни. Для меня моя жизнь началась в тот момент, когда я четырех лет от роду бегу домой по лестнице на восьмой этаж, зажимая рукой рассеченную бровь, а сквозь пальцы струится моя кровь. Она заливает мне глаз, я уже не открываю его, стекает по щеке и капает на бетонные ступени, оставляя после меня след. Именно в тот момент я родилась для себя. И вот это свое рождение я помню очень хорошо. И у меня даже есть свидетельство – шрам на брови. А что было до этого? Почему я начала осознавать себя именно в тот момент?

Иногда, когда я смотрю на маленьких детей, на тех, которые еще совсем малыши, лежат в коляске, тихо посапывая, я пытаюсь представить себя в их возрасте. И мне становится так грустно и одновременно, я испытываю чувство досады. Я злюсь, что у меня не осталось никаких воспоминаний о том времени. В такие минуты мне представляется, что какой-то злобный карлик похищает у людей их память, память о том, как они были всеми любимы. Понимаете, мне кажется, что это очень важно, чтобы тебя любили ни за что. Просто за то, что ты есть и таким, какой ты есть. Но в жизни все по-другому. Необходимо что-то делать и как-то правильно себя вести, чтобы добиться от окружающих если не любви, то, по крайней мере, одобрения. Понимаете, это такие правила игры, ты – мне, я – тебе. Правила игры под названием «жизнь». Но иногда кто-то нарушает эти правила и тогда все летит кувырком.

Я вспоминаю выпускной вечер в школе. Вечер, когда я впервые почувствовала перемены в себе и в своей жизни. В те времена школьники ходили все в одинаковой форме и представляли собой коричнево-синюю безликую массу. Мы все были одинаковые. Единственным способом выделиться было синее школьное платье. Но синяя форма для девочек была редкой, и обладательницы такой формы автоматически переходили на какой-то более высокий уровень. Нет, вслух этого никто не говорил, но это чувствовалось. Тогда у нас было мало способов быть не такими, как все – какие-то необычные, не как у всех, воротнички, фартуки, банты или заколки. Но синее платье, это было то, что говорило об избранности. И не потому, что девочка была лучше, красивее или умнее, а просто потому, что ее родители смогли достать такое платье. Просто повезло. У меня никогда не было синего платья, но если честно, это никогда меня особо не расстраивало. Тогда я не задумывалась об этом, да и никто не задумывался. В те времена было мало зависти, потому что все были одинаковые, одного уровня. Нам практически не чем было хвастаться друг перед другом, разве что так, по мелочам.

Но на выпускном вечере все было по-другому. Почти по-взрослому. Каждой хотелось быть лучшей. Я вспоминаю наши наряды, которыми мы так гордились, со смешанным чувством - мне смешно и одновременно грустно. Это были простенькие платьица в лучшем случае из шелка, купленного с большим трудом в магазине «Ткани», и сшитые вечерами мамой или бабушкой. Это сейчас смотришь на выпускниц и, кажется, что попал на бал во дворец. Все эти вечерние туалеты, оголенные спины и плечи, декольтированные груди, высокие прически, длинные перчатки, все это так непохоже на мои воспоминания. Сейчас даже у маленьких девочек есть платье принцессы. И они, эти маленькие инфанты, с младых ногтей учатся носить этот наряд с достоинством, присущим царственным особам. А мы? Наверное, мы были смешны в своем желании казаться взрослыми и сексуальными. «Сексуальными», тогда мы даже слова такого не знали, но как-то интуитивно его ощущали. И вот это неосознанное желание быть сексуальными, не подкрепленное практическими навыками, делало нас немного смешными и очень трогательными. Еще не женщины, но уже не девочки, мы робели в своих платьицах, словно монашки, сменившие свои монашеские одежды на светские наряды. Мы до конца еще не осознавали, но уже смутно чувствовали, что начинается новая жизнь. И теперь будет все по-другому.

Институт… Институт – это такое место, где нас, зашуганных советской системой среднего образования, пытались научить быть самостоятельными. Заметьте, еще не СВОБОДНЫМИ, но уже самостоятельными. Хотя, как одно может существовать без другого? Как несвободный человек может быть самостоятельным? Но нам давали совсем небольшое пространство для маневров, создавали видимость самостоятельного принятия решений. Там все было иначе, чем в школе. Никто не заставлял посещать занятия, не ругался за прогулы и не требовал никаких объяснений. Единственным условием была успешная сдача сессии. Конечно, никто не задумывался над этим в самом начале года. Я окунулась в эту новую для себя жизнь, старалась наслаждаться ею, и получать все и по максимуму. Я с недоумением смотрела на «ботаников», посещавших все лекции и семинары, и не могла понять, действительно ли им все это нравиться, или они по инерции продолжают жить так, как привыкли. Первая сессия стала для многих из нас словно ушат холодной воды, которым тебя обдают после бани. Мы вдруг поняли, что все это лишь игра, игра в мнимую свободу, что все наши попытки обрести ее, это погоня за призраками. Призрак свободы бродит по планете, будоражит умы людей и сбивает с пути истинного, и нет никакой возможности противиться этой тяге, будто желание почувствовать свободу заложено где-то глубоко, на генном уровне. Но вся беда в том, что свободы не существует, она всегда кем-то или чем-то ограничена. За каждую порцию полученной свободы назначена своя цена. За свободу нужно бороться. Я знаю, что об этом много писали люди и поумнее меня, но мне хочется рассказать вам это своими словами, мне кажется, что так вы лучше поймете меня и мои тогдашние мысли. Ведь человеку необходимо иметь возможность поделиться с кем-то своими догадками. Понимаете, я пытаюсь рассказать вам о своих мыслях, которые были у меня тогда, мне хочется, чтоб вы поняли меня тогдашнюю... И знаете еще, что интересно? Если получить какую-то идею извне в «готовом виде», к примеру, прочесть в какой-нибудь книжке, то вполне возможно, что она и не произведет никакого впечатления и не изменит ничего в человеке, возможно, он даже не заметит ее. А вот если придти к этому самостоятельно, своим умом, делая свои выводы, то в этом случае все сразу становится иначе. Я думаю, это потому, что любая идея, которая зарождается и созревает где-то внутри человека, в которую он вкладывает кусочек своей души, в конечном итоге становиться его частью и тем самым изменяет его. И мне почему-то очень хочется поделиться этим с вами. Поэтому я так подробно описываю все свои мысли и все эти банальности о свободе.

В общем, за первым опьянением свободой, буквально обрушившейся на меня и чуть не раздавившей своей тяжестью, пришло осознание, что все это лишь игра. Нам просто дают попробовать на вкус чуть-чуть свободы, а потом требуют платы. С каждым разом порции свободы все увеличивают, соответственно увеличивается и стоимость. Но сразу же никто не говорит о цене. Да никто и не спрашивает, если уж на то пошло. А стоило бы поинтересоваться… Как драгдиллеры сажают наркоманов на иглу, так нас приучали к иллюзии свободы.

В те времена очень много говорили о свободе, боролись за нее, шли на баррикады и проливали кровь… В итоге получили вакханалию безответственности и похуизма. С одной стороны, свобода вроде бы и была, но что с ней делать и как ею пользоваться никто не знал, и каждый сам для себя решал, как ею распоряжаться. Было модно отрекаться от своей истории, от своего прошлого, отрицать традиции. Целая страна будто обрывала пуповину, рождалась заново, начиная очередную реинкарнацию. И целая страна, как и я когда-то, заходилась криком и просилась обратно, туда, где было спокойно. И ее, как и меня, какая-то невидимая сила толкала вперед, не давая даже крошечной возможности остаться. И вместе со страной эта сила толкала и нас куда-то. Я не могла понять, куда, и что мне там делать, и как это делать, и зачем… Я ничего не понимала, просто поняла, что вся моя жизнь теперь – это протест. А против чего я протестовала? Я даже не понимала тогда. Я просто не задумывалась об этом. В этом протесте я видела свою свободу.

Драгдиллеры… Я не случайно вспомнила о них. Это модное сегодня словечко тогда нам было неизвестно. Были просто приятели и знакомые, достававшие дурь, и сначала угощавшие бесплатно, а потом, по мере привыкания, начинавшие требовать денег. Я вспоминаю. Что заставило меня бузануться в первый раз? Что это было? Любопытство? Протест? Желание показать, что я свободна и могу делать со своей жизнью все, что захочу? Желание казаться сильной? Можно назвать еще тысячу причин, и каждая будет правильной. Это был какой-то взрывоопасный коктейль причин, подталкивающих к пропасти. Но я не знала про пропасть, я думала, что с каждым шагом приближаюсь к Свободе…

С тех пор прошло почти десять лет. Пришло время платить по когда-то отложенным счетам. Как и все, я надеялась, что с меня не потребуют платы, но Жизнь, словно еврей-ростовщик требует оплаты с процентами. А проценты ой как высоки… Скоро у меня день рождения. Мне будет тридцать – юбилей. Беда в том, что это будет мой последний юбилей и последний день рождения. Хотя, какая уж это беда? Для меня это избавление. Наркоманы редко доживают до тридцати. Мне повезло, я почти дожила. Интересно, можно ли на этом основании считать меня счастливым человеком? Последнее время мне почему-то хочется шутить, только шутки получаются грустные какие-то. С каждым днем сил становится все меньше, я уже не встаю, и понимая, что скоро все закончится, я спешу сделать то, на что у меня никогда не хватало времени раньше – я спешу оставить свой след. Для этого я пишу. К каждому из вас, читающих эти строки, у меня лишь одна просьба – вспоминайте обо мне хоть иногда… пожалуйста….