Колотун

С утра еле брезжил рассвет. “Еще не вечер”, устало подумал Иван Петрович. В сознании неровно ходили серые блики. Да и само оно съежилось до размеров навозной мухи, а может и меньше. “Что есть сознание?”, еще более устало подумал Иван Петрович. Но никто ему не ответил. Никого не было. Хотя был он сам – Иван Петрович, слесарь пятого разряда метрополитена и где-то в комнате был Колотун.
 Хотя и этого Иван Петрович наверняка сказать не мог. Но чувствовал – притаился где-то в пыльном углу, невидимый и хитрющий. Затаился и затевает какую-нибудь пакость. Иногда Ивану Петровичу казалось, что именно с появлением Колотуна жизнь его резко стала меняться. Катиться под откос. Сначала ушла жена, потом запил, или наоборот?... А затем и с работы уволили. И теперь уже не было ничего впереди.
 Примерно тогда Колотун стал появляться в сознании Ивана Петровича. Шурша в темных углах и колотя по вискам раскатами эха и пучины завтрашнего дня, да и жизни вообще.
 Колотуна Иван Петрович в живую никогда не видел, но твердо знал, что он есть, и все время где-то рядом. Чувствовал.
 Это было скорее аморфная сущность, другого порядка. Где-то на грани реальности. Но, несомненно слишком вошедшее в жизнь слесаря 5-го разряда и оказывающее на него самое непосредственное влияние. Почему так случилось, Иван Петрович конечно же не знал. И ему было мучительно тоскливо, потому что в завтрашнем дне уже ничего не видел.
 Вот и сейчас, в едва заметном рассвете послышалось отчетливое шуршание. “Ну вот”, уныло подумал Иван Петрович,“снова началось”. Колотун колобродил в голове. В пыльных темных углах, казалось, мелькали какие-то тени. Колотун шептался разными голосами. Перед глазами вились мошки. В изнеможении Иван Петрович откинулся на подушку и положил руку на мокрый холодный лоб. Лихорадило. Что-то мерзкое шевелилось внутри. Иван Петрович подумал, что как было бы хорошо, если бы его сейчас вырвало. Рвало долго и с наслаждением. А подом начался бы отходняк. И Колотун бы отступил на второй план, а то и вовсе исчез, хотя бы на время. Но нет, он здесь.
 К середине дня, Иван Петрович наконец смог встать с железной, еще советской, казенной кровати, другой мебели не осталось, и подойти к окну. За окном шел снег, маленькие, но частые снежинки кружили в воздухе. И уже белый покров укрыл всю улицу. “Зима”, радостно подумал Иван Петрович, и слезы умиления катились по его грубым слесарским щекам. И вот так он стоял и стоял, пока не стало смеркаться, а снег все шел и шел, погружая все сущее в вечную белизну. Белизну ночи…
 Неизвестно сколько он так еще стоял, пока сквозь потемневшее стекло, не стало видны лишь смутные очертания чего большого и белого. За спиной сгустилась темнота, электричества в доме давно не было. Иван Петрович очень боялся этой тьмы. Она поглощала его, заставляла чувствовать маленьким и ничтожным. Там за окном, может что-то еще и было, большое и светлое. Но оно уже почти исчезло в нем. Шею сдавило и спазм не давал дышать. Колотун уже здесь. Он согнул и поставил на колени. Горло душил крик, но его никто не услышит. Он, бывший слесарь 5-го разряда, уже кому не нужен. Последние мысли мельтешили в угасающем сознании, остались только я и он. Колотун.
 А снег все шел и шел, покрывая все белой россыпью Надежд. Надежд во что-то лучшее и светлое. Заметая дома, деревья, пустынные тротуары… То окно, за которым еще еле шевелилась слабое тщедушное дело слесаря 5-го разряда. Он верил, что укроет его душу до весны, и быть может она еще оживет…