Гордость

Гордость.
1945 год. Таню Савичеву вывозят из Ленинграда. Девочка погибает. Позднее выходит в свет знаменитый дневник Тани. Страшная история о том, как ребёнок пережил тех, что старше и сильнее. А причиной тому…
2007 год подходит к концу. Место у телевизора. По экрану прыгают яркие оболочки. У всех на лицах улыбки. Ах, как весело! Переходим дальше. В этот день одна российская семья спорила на две темы. Первая- кто будет наряжать ёлку, и вторая- когда старшая(а их было двое, но об этом позже) приберётся у себя. Если первый насущный был решён(жалкая попытка младшей поднять настроение себе и окружающим до уровня предпраздничного), то второй так и остался висеть в воздухе. Где-то там, под лампочкой…
Прошло два часа. Планета по-прежнему неустанно вертелась… ах да, забыла сказать. Мы имеем дело с семьёй, состоящей из трёх человек. Довольно посредственной, но невероятно одинокой, блуждающей в этом мире и обществе. Короче говоря- непонятой. Мать- неудовлетворённая женщина лет пятидесяти, желающая лишь одного- покоя на «старости лет». Кокетка на людях, но довольно открытый человек при «своих». Не знаю, как «свои» должны были воспринимать данную откровенность- уважение, или наоборот, но сомневаюсь, что беспардонные клизмы по вечерам, к которым «свои» так привыкли, можно назвать уважением. Итак «свои»: две закомплексованные девочки. В общем, довольно талантливые, но, как я уже сказала, закомплексованные. Первая, получившая в нашем кругу прозвище «старшей», и вторая, которую мы по принципу нам уже знакомому обзовём «младшей». Ну, что-то не о том. Пора и к делу.
Наградой за все подвиги(а они были невероятно геракакловскими: нарядить ёлку, да в комнате прибраться) служила шоколадка. Да-да, та, что стоит двадцать рублей и весит двести граммов. Она самая. Итак. Ёлка вследствие хронической продажности младшей сестроны была наряжена. Зелёная, искусственная, с кривыми ветками…этот стон у нас песней зовётся. Не успело зелёное чудо начать мешать нам просмотру телевизора своими гдененадолезущими отростками, как девочка, та, что младше, уже скакала навстречу своему счастью. Коричневое, великолепно пахнущее, то есть пахнущАЯ шоколадка. Она уже лежит перед нами на столе. Период шуршания фольгой завершён. У девочки дрожат руки. Как делить? С одной стороны надо на две, ведь старшая не выполнила своей миссии и не навела порядка…хотя нет- навела. Только на столе крошки, из-под батона…Мать деспотично, словно проигнорированный Жириновский, двигается к столу, тыкает пальцем и по-прежнему требует порядка. Глаза и руки младшей дёргаются в такт происходящему. Две-три, две- три, две…ТРИ. Ребёнок срывается, хватает свою долю и долю сестры, несётся к месту события, там вручает старшей вроде как незаслуженное угощение и убегает прочь. Старшая, уже сжимая в руке долю заветного, орёт, что не будет прибираться. Этот крик возвращается к ней совокупностью, состоящей из слюней и оскорблений. Сердце подростка не выдерживает столь явного презрения по тоношению к собственной особе. Шоколад на полу, Жириновский, уже за дверью, безрезультатно пытается попасть в комнату. По- прежнему доносятся оскорбления. Младшая рыдает…
Если бы шоколад, лежащий у неё в кармане, был живым, то сиюминутно бы пожаловался на сильную тряску. Но он живым не был …также, как и тот, что через час маленькая девочка подняла с пола. Подняла и, закрыв от удовольствия глаза, съела…