Обида

Яркий свет ослеплял сквозь неплотно сомкнутые ресницы. Катюша сидела на холодной лавке и внимательно рассматривала окружающий мир. Вернее сказать, не рассматривала, а подсматривала - глаза ее были полуприкрыты. Белый снег блестел под январским солнцем миллионами разбросанных бриллиантов, на заснеженных ветках огнем горели гроздья рябины, а небо разливалось чистейшей лазурью. В стороне, сбившись в стайку, словно воробьи, стояли воспитательницы в сереньких пальто с поднятыми воротниками чебурашкового меха. Видно было, что им холодно – головы они глубоко втянули в плечи, руки спрятали подмышки, отчего стали какими-то нахохлившимися, а ногами отбивали чечетку, пританцовывая на месте.

Катюша тоже чувствовала, что начинает замерзать, но встать и пойти она не могла. Она была ранена и истекала кровью, возможно, даже умирала. Она ждала кого-нибудь, кто вынес бы ее с поля боя. Ждала уже давно, хотя понимала, что никто за ней не придет и спасть не будет. Она незаметно повернула голову чуть в сторону и все также, не открывая глаз, посмотрела, что твориться на детской площадке. Те, кого она еще недавно считала друзьями, беззаботно играли в снежки, не обращая на нее никакого внимания. Сегодня все шло не по плану. Она вспоминала, как предложила играть в войну, и как все с энтузиазмом подхватили эту идею, и как потом Надька Тюлягина закричала «Я ранена!» и бухнулась в сугроб. К ней подбежал Виталик Быков, помог подняться, а Надька закинула свою руку ему на шею, отчего Катюшкино сердце на миг остановилось. Виталик был самым красивым мальчиком в их группе, и Кате очень хотелось, чтоб он спас именно ее, а не какую-то там Надьку. Выждав немного, Катя тоже крикнула «Я ранена!» и села на лавку. Но именно в этот момент коварная Надька нанесла свой подлый удар в спину, громко заявив капризным голоском, что ей надоело играть в войну. Как ни странно, все сразу согласились с ней, и только Катюшке хотелось продолжать игру.

И вот она сидит на ледяной лавке, а мороз сквозь сапоги больно кусает за пальчики. Обида душит ее и уже готова вырваться изнутри, разлиться горькими слезами по замерзшим щечкам. Ей хочется умереть по-настоящему, чтобы все, кто сейчас не обращает на нее внимание, вдруг поняли, какой она была замечательной девочкой, и какими дураками были они, не замечавшие этого. Она представляет, как им будет стыдно за то, что так несправедливо поступили с ней, как они будут плакать и просить прощения, но будет поздно.

Вдруг с площадки доносится громкий смех, и она понимает, что ничего такого не будет. А будет все, как сейчас, что и Виталик, и Надька, и все остальные будут точно также играть и смеяться, и только она, Катя, уже больше никогда не сможет сделать этого. И вот передумав уже умирать, Катюшка встает с лавки и робко идет к другим детям. Радостное солнце расползается в довольной улыбке и весело подмигивает ей.