Философия rulezzz!

Не сказать, чтобы я, подобно Марку Твену в бытность его кандидатом на пост губернатора, при погружении руки в недра почтового ящика испытывал те же чувства, что человек, опасающийся найти под своим одеялом гремучую змею. Но тем не менее, я чуть вздрогнул от неожиданности, когда моя бестрепетная длань коснулась конверта.

Признаться, я и проверяю-то свой железный ящик разве лишь в силу привычки. Распространителей спама к нам на территорию не пускают; коммунальные поборы выдираются прямиком из зарплаты; и уж точно – мало кому из моих знакомых стукнет в голову фантазия сообщаться со мной по почте. По старомодной, конверто-марочной почте. Зачем нам почтальоны, когда есть электроны? Однако ж, сыскался один вот такой стукнутый фантазёр.

В большом «манильском» конверте оказались брошюра и письмо. Со свойственной мне силой логики я заключил, что сначала следует прочесть письмо. Потому что оно меньше. Всего-то один листочек. И если в письме какая-нибудь суета, вроде приглашения вникнуть в причины, по которым я когда-то, в прежней ипостаси, решил приколоться - рёк слово, отделил небо от тверди… ну и всякое такое… после пятого дня помню смутно… вроде, свистулек из глины хотел наделать, но вышла какая-то фигня… - то знакомство с письмом сэкономит мне время, какое я потратил бы на брошюру.

Однако ж нет – письмо было от одного старого приятеля, назовём его Эдиком. Мы с ним сошлись в Универе, с дюжину лет тому. Он учился на философском, я – на филфаке. Но план брали у одного и того же барыги, физика-прагматика. И запарившись, порою трепались о сущности вещей, эманациях духа и сублимациях мортидо. Втыкало - ничо так, гламурненько.

По окончании – Эдик уехал на Алтай, откуда был родом. Осел в одном из местных "пту", где и преподавал философию. А теперь, значит, мне отписать решил. О чём?

«Милый Артём!»
Я закашлялся и огляделся инстинктивно: не наблюдается ли рядом кто из наших ёрников? Объясняй им, что «не было ничего», что Эдик просто вот такой старомодный в своих эпистоляриях. На всякий случай – переместился из холла в квартиру.

Итак,
«Милый Артём!
Как говорилось в одном анекдоте, «наконец-то я выбрал время и место тебе написать». Увы, сколь я ни бился, не смог придумать лучшего начала для своего письма после стольких лет нашего необщения.
Потому, поверь, мне весьма неловко обращаться к тебе с – в некотором роде – просьбой, притом делового свойства, о чём речь далее, вместо того, чтобы написать просто по-дружески о…»

Нет, к бую реверансы! Можно подумать, сам я забрасываю письмами всех своих старых знакомцев? Итак, что там у нас «делового свойства»? Мой взгляд спрыгнул на пару абзацев.

«Как тебе, верно, известно, в высоких кругах давно муссируется идея переноса всего игорного бизнеса в особые зоны, с тем, чтобы «искоренить соблазн сей» в прочих местах».

Ага. Катается такой базар. С игорным бизнесом у нас борются давно и небезуспешно: ещё пара усилий – и казино будет в каждом парадняке.

Но на самом деле я признаю, что это суровая проблема – когда люди заходят в игровой салон и спускают там всё, вплоть до кальсон. Потому как не в силах удержаться и тормознуться. Да, я признаю, что это проблема и даже – угроза безопасности… присутствие таких людей в обществе. Ну, мало ли, в чём ещё их необузданность проявится?

Конечно, патологически азартные игроки водились всегда. Но в прежние времена люди блюли приличия: продувшись в пух и прах – чинно-благородно стрелялись. Ну или, там, топились. Дело вкуса.

В наш век пристойность, увы, забыта. Нынче – хрен дождёшься такой сознательности от «жертв азарта». Им ведь уже рассказали, что это вроде как болезнь, их умопомрачающая страсть к игре, и что её лечение – забота общественная, можно сказать, государственная.

Что ж, у меня, как у социально ответственного отморозка, имеется конкретный рецепт исцеления. Как? Очень просто. При всяком казино – устроить пункт выдачи кредитов. А едва, скажем, за лимон зашкалит – должник продаётся с молотка (a propos, восстановление долгового рабства – одна из краеугольных фишечек моего пакета либеральных реформ; люблю я, чёрт возьми, античность!)

Но правительственные ребята – только рядятся в либералов. А на деле – хлипковаты они для действительно разумных и красивых решений во имя торжества свободы. Да и другие у них помыслы, филантропические. Можно сказать - мессианские. Все думы их - про то, как цивилизацию в глушь донести да народам диким культуру привить. Например - устроить «Вегасы» и «Рино» там, где их ещё нет. К слову, Алтайский край – одна из намеченных «казиношных» зон. Соответственно, ход мысли Эдика ясен. И верно: мог ли он, светоч и гуру алтайской философской школы, оставаться в стороне, когда лучшие умы и силы нации, не щадя ни … ни… денно и нощно … … исполнены высочайших… … Слава России!

Вот он и решил высказать свои соображения на предмет того, как алтайская философия в лице – во всех одухотворённых лицах! - его кафедры могла бы посодействовать «лас-вегасации» родного края. Эти свои соображения – он изложил в брошюре, которая прилагалась к письму. «В простой и непретенциозной манере, что будет доступна всякому хоть сколько-нибудь грамотному государственному мужу, ценящему незамутнённость практического рассудка», как заверял автор.

Что ж, мне стало любопытно. «С какого боку тут философия?» - задал я себе естественный вопрос. И принялся читать брошюру с простеньким и непретенциозным названием «Некоторые замечания и предложения с позиций дискурсного анализа имманентной парадигмы развлекательной индустрии в контексте проблематики и перспектив генезиса сектора социального досуга в Алтайском крае».

Но сколь бы ни потрясало название своею внятностью и лаконичностью, первый абзац явил ещё более кристальный образчик незамутнённого практического ума. Судите сами.

«Если Гераклит уподоблял мироустройство вечно живому пламени как символу непреходящих перемен («И» в даосской и конфуцианской традициях), то и современная фундаментальная онтология, даже с учётом неустранимого «факта сознания» по Гуссерлю, не может исключать необходимости обращения «Zur Sache selbst»(Хайдеггер), будь то Ding an sich (Кант) или же тривиальный феномен бытия, ибо если согласиться с Ясперсом касательно диалектического конфликта экзистенции с антиномиями…»

Нет-нет, это был далеко ещё не конец предложения. Дальше – было гораздо больше. И звонче, и сочней.

Преклонив одно колено перед мудростью Эдика, другим я почесал затылок и озадачился: «Всё это, конечно, дьявольски мило, но, Donnerwetter und Hagel und Blitz (п-р Шлаг, «Феноменология лыжной прогулки») – КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ КО МНЕ?»

Впрочем, в конце сопроводительной записки Эдик указал свой контактный мобильник, и грех было им не воспользоваться.

«Что требуется от тебя?» - переспросил Эдик. Судя по характерным гулким щелчкам, мой звонок застал его за игрой в пинг-понг. Он и в Универе славился тем, что мог держать в одной руке ракетку, а в другой – «Теорию Игр», которую умудрялся почитывать в процессе. Такой вот шустрый философский парень с Алтайщины.

- От тебя, Тём, требуется совсем немного. Просто, я так полагаю, при твоей общительности, ты… кое-кого знаешь в Москве. Ну, тех, кто в теме. Так вот, единственное, о чём я прошу, - просто дай им мою книжку. А с меня – презент. Уникальный местный бальзам. Серьёзно, бесподобная штука. Лечит все жизненные напасти, кроме самой жизни. Собственно, я тебе по-любому уже выслал, с оказией. Двадцать бутылей.

Я тряхнул головой:
- Эдик, погоди! За бальзам – спасибо, конечно, но… ты что, в самом деле хочешь, чтобы я связался с каким-нибудь чинушом и показал ему твою эту… - я замялся, испытав перегрев дипломатического модуля.

Эдик засмеялся:
- Ага. Вот именно - Мою Эту. Именно – чтобы показал. Именно – чинушу. Но не какому-нибудь, а который в теме. Ты должен знать, кто у вас who. Просто… ПАРТИЯ! Это я не тебе... – стук шарика смолк. - Так вот, просто покажи, дай почитать… может, их это заинтересует…

Мой сарказм взвился так, что едва не прошиб темя. Но я удержался от ехидства и смиренно пообещал Эдику «сделать всё возможное». В самом деле, неужто впадлу мне оказать такую малую любезность парню, с которым мы когда-то столь вдумчиво и кайфово запаривались всякими эманациями да ноуменами? К тому же, что может быть забавнее – я мысленно ухмыльнулся, не без злорадства – нежели созерцание чиновных буркал, кое-как отлипших от первого предложения этой очаровательной брошюрки?

***

На Страшном Суде мне предстоит держать ответ за многие грехи, и неразборчивость в общении – отнюдь не самый тяжкий из них. Да, бейте меня сапогами, бичуйте гневом, опыляйте дустом – но порой якшаюсь я и с федеральными чиновниками. И даже с «чекистами». А что? Среди них тоже попадаются неглупые и неокончательно гнилые персонажи.

Захар – был одним из таких. Вообще-то, он Звиад, но как многие осевшие у нас южане – предпочитает «коренной» псевдоним. Его играет Левани Учанеишвили (тифлисский компаньон Машкова в к/ф «Олигарх»). Разве лишь чуть помоложе, а так - вылитый.

Согласно довлатовской этике, Захар – вполне порядочный парень. Он, конечно, состоит в «Единой России», но если, сидя с ним в кабаке, помянуть движение «Наши», - он непременно поморщится и страдальчески выговорит: «Тём, ну не к столу же!» Что ж, я не чистоплюй, и даже столь малого свидетельства остатков чувства приличия – мне вполне достаточно, чтобы поддерживать с человеком деловые контакты.

«Это к вопросу об игорном бизнесе на Алтае, - сказал я, протянув брошюру. – Вроде как, идейное обоснование возможных проектов».

«Да? - Захар благодушно сощурился, отставил чашку с кофе. – Что ж, занятно…»

Кое-как пережевав бровями название, он раскрыл книжку и вгрызся быстро тупеющим буром взора в первый абзац. Я наблюдал его путешествие по тексту примерно с тем же чувством, с каким селяне наблюдают за потугами пижонского «мерса», безнадёжно засевшего на унавоженной грунтовке. Благо, и картина была весьма схожая. Во всяком случае, желваки на чиновной физиономии играли точь-в-точь как подспущенные баллоны, бессильно скребущие по скользкой глине.
Дав Захару всласть побуксовать на раскисшем текстовом поле, я всё-таки сжалился, покуда из его орлиного носа не повалил пар мозгового тосола, и сказал:
- Правда, очень живенько написано?

Захар поднял глаза. В них было очень странное выражение. Не возьмусь даже описать.

- Живенько? – переспросил он, негромко, чуть глуховато.

«Сейчас будет мат! – подумал я. – Обожаю слушать, как матерятся интеллигентные грузины. У них это получается так трогательно».

- Нет, Артём, это не живенько. Не то слово, - опроверг Захар. – Это… это… ГЕНИАЛЬНО!»

Внезапно этот обычно невозмутимый, державного достоинства горец необычайно воодушевился, до восторга почти что ребяческого. Он прищёлкнул пальцами и настойчиво повторил: «Да, гениально, вне всяких сомнений!»

«ЧЕГО?» - бухнулось у меня в голове. Рассудок мой принял довольно-таки комичное положение, раскоряченный между пристанью веры в знание реальности и паромом отъезжающей крыши… каковое состояние и порождает подобные метафоры.

«Звиад хочет сказать, что всосал хоть каплю смысла из этих селевых потоков Эдиковой ереси? Чёрт, готов спорить, Эдик сам ржал, как табун сивых меринов, когда сочинял эту свою лабуду в пошлейшем стиле второкурсных рефератов!» (Ну, знаете, когда томный и бледный от беспутства осьмнадцатилетний юноша, в последний день перед сдачей, поверяет бумаге энцефалограмму своего бодуна, которую предлагает считать за реферат; а для пущего колорита – сколь можно гуще орнаментирует похмельные зигзаги своей блуждающей в потёмках мысли всякого рода цитатами, чая запугать препода призрачной ратью из духов великих мудрецов древности).

- Это гениально! – в третий раз молвил Захар и аж причмокнул.

«Ну что ж, в конце концов, - подумал я, - amicus Эдикус, а veritas – гуляет побокус!»
И, решив подыграть своему алтайскому приятелю, поддакнул:
- Да, глубоко товарищ копает. Там дальше есть, как бы, обоснование критериев нравственности либо безнравственности игорного бизнеса. Ну, то есть…

То есть, не подумайте плохого – сам я, конечно, дальше первого абзаца не читал. Но Эдик уверял, что оно там есть, критерии. Вот я и уведомил Захара. Однако ж осёкся, потому что он опять посмотрел на меня как-то очень странно, неописуемо странно. И заявил:

- Артём, я верю тебе и твоему другу, что там это есть. И мы, конечно, всем так будем говорить. «Вах, - скажем мы, - там такие критические критерии!» Но гениально – совсем другое.

Он надолго замолчал. Заинтригованный, я не выдержал и спросил:
- Что же?

- А то, - Захар закатил глаза мечтательно, почти вожделенно, - что… НИКТО В ЭТОМ МИРЕ НЕ ОСИЛИТ И СТРАНИЦУ ЭТОЙ ХЕРНИ! Но как бы – всё очень умно, да?

Он снова прищёлкнул пальцами, в экстазе. И развил мысль:

- Вот смотри! Я сейчас беру эту замечательную херь – и отношу в кабинет Б. Говорю: вах, какой толковый проект поступил! Он смотрит – и тоже проникается гениальностью этого проекта. Потому что умный мужик. И мы даём на согласование Ч. А Ч. – редкостный идиот, но в прошлом профессор, поэтому он никогда не скажет: «Я нихера не понял!» Нет, он только надует щёки, чтобы голова кивалась… значительнее. Усекаешь, да? А что дальше? А дальше – НИКТО не сумеет пришить нам НЕЦЕЛЕВОЕ расходование средств, потому что НИКТО не сумеет врубиться, каким должно было быть ЦЕЛЕВОЕ! Усекаешь? Только прикинь: это ж сколько бабла попилить можно?! И главное, так красиво, так научно, слушай! Гегель-Шмегель, Энгельс-Шменгельс… и вообще – очень такая убедительная антиномия экзистенции!

Он плеснул виски, себе и мне, после чего, вознеся шот высоко и патетически, с чувством провозгласил:

- Вах, философия – рулит! Однозначно!

***

Когда я подъезжал к дому, раздался звонок.
Мужской голос. Приятный, сдержанно ироничный.

- Артём? Я привёз вам жидкую фракцию магистерия.

- Вы от Эдурада?

- Именно. В Домодедово. Вас бы не затруднило?

Видимо, алтайский посланник был флегматиком и привык экономить на словах. Я не стал уточнять, что бы именно «не затруднило» меня, а лишь покладисто пообещал: «Буду через полчаса».

Да, перед лицом всесокрушающего могущества философии – и такие демоны, как я, исполняются кротости.
К тому же, я честно заработал «презент», и не прочь был поскорее приобщиться к хвалёной алтайской амрите. Что ж, edem das seine (штурмбанфюрер Холтофф, «Трактат о спиртных напитках в аспекте тары»). Лично я – предпочитаю употреблять философию как жидкую фракцию ейного камня. И как оказалось, философия Эдикова разлива - натурально рулит!