Ч. 1 Глава 4

ГЛАВА 4

– Ну, что скажете, господа валькиры?
Мы с Клейменсом переглянулись и в унисон замотали головами. Ну нет времени «господам валькирам»! Да и желания нет с этим ленгским живоглотом мучаться. Пусть кого-нибудь другого замордуют, мы тут вообще проездом!
Селянин, между тем, измяв в половую тряпку свою соломенную шляпу, продолжал расписывать прелести совместной жизни с живоглотом, ибо он, «гад проклятущий», совсем совесть потерял (а она у него есть? Насколько я помню, нежить не блистала сиим замечательным качеством – по себе знаю), уже жилья не дает, «скотинку бедную ворует почем зря» и все безнаказанным ходит. Вот ведь … да … и еще …! Слов нет, одни эмоции. …!!!
Судя по скривившейся физиономии ведуна, его обуревали те же чувства, что и меня.
…Мужик заполучил наши смутные согласия через семнадцать минут унижений, десяти «солнечных» задатком и бесплатных комнат на все наше пребывание в этой деревне. Радостный селянин, надувшись от гордости, препроводил нас в придорожню (волею судьбы оказавшейся его же – а то я уже начала было подумывать какой хозяин в убыток себе поселит на халяву двоих проходимцев, пусть и валькиров?), посадил за выщербленный столик у окна и протянул листок со списком блюд на сегодня и ближайшую седмицу. Мы не задумываясь заказали по плошке печеной картошечки с зеленью, мясо в горшочках и легкий салат из свежих овощей в отдельной мисочке. С напитками вышла заминка. Выудить что-либо меньше сорока градусов я не смогла, так что заказала кружку воды и достала кое-какие ароматические травки, чтобы заварить себе персональный травяной напиток. После переложив сию почетную миссию на крепкие (недоверчивое хмыканье с моей стороны) мужские плечи. Клейменс недолго изучал листок, выудив откуда-то вполне приличный квас и введя этим меня в ступор. Я же только что держала в руках лист и ТОЧНО не видела его в списках! Причем хозяин сграбастал лист и ушел как ни в чем не бывало, словно все (подчеркиваю, ВСЕ) вышеперечисленное было у него на кухне.
Нет, ну… Да как он… Он что, не мог этого сделать до того, как я сделала свой заказ?!!
– Хм, интересно, что же это за живоглот здесь куролесит? – задумчиво, словно даже в пустоту спросил ведун после некоторой паузы.
Я молчала, надувшись, и крошила в пальцах корочку хлеба. Фи, еще отвечать ему!
– При этом я уверен, что это никак не живоглот. Селяне вообще очень редко когда могут правильно квалифицировать нежить, их окружающую, а нам потом расхлебывай! – Клейменс чуть нахмурился. – Хозяин сказал – живоглот. Мроны гораздо больше обычного живоглота, а на мелкую шушеру вроде кобольда или амбарного цюра они просто собрались бы всем селом и погнали прочь ошалелого от такой популярности нежитенка. Значит, нечисть средней величины. Разбираем все от вурдалаков и гарпий до могильщиков и обсидиатов…
– Если там вообще что-нибудь есть… – неохотно проворчала я.
Ведун как-то странно посмотрел на меня, но в это время хозяин принес наш заказ, и я хоть чем-то заняла себя, кроме перевода ценного продукта на мусор. Но на подносе, принесенном селянином лежали – о чудо! – две большущие кружки с квасом, душистым, деревенским, с приторным и горьковатым запахом тмина, одна из которых остановилась напротив меня. Я мигом простила ведуну все обиды, едва сдержавшись, чтобы не повиснуть на шее. Впрочем, там только свихнувшейся девки и не хватало.
Клейменс сам с удовольствием приложился к холодной кружке.
– Есть, не беспокойся. Я уловил какие-то колебания в ауре, исходящие из близлежащего оврага.
Я что-то гулко проворчала в кружку и, отставив ее, принялась за еду. Как все-таки хорошо почувствовать хоть что-то горячее в желудке! За те четыре дня, что мы уже бродим, на одном сухом пайке и сидели, как армии. И еще неплохо было бы раздобыть где-нибудь лошадей. Иначе мы к От-Даль-Тиде аккурат к летнему солнцевороту и приедем! Горы, виднеющиеся на горизонте, конечно, приближались с каждым днем, но тяпать до них еще надо было…
– И что же, сразу ночью пойдем на разведку? – поинтересовалась я.
Ведун что-то прикинул, активно жуя.
– Не совсем так. Я сейчас поем и пойду растяну над деревней «сеть». Помнишь, как в Граничнице?
Я с трудом проглотила мигом скучковавшийся комок в горле.
– Угум…
– Так вот, я уже говорил, что уловил колебания в ауре земли. Как от брошенного в воду камушка… Причем камушка немаленького, что меня и задевает на растяжку «сети».
– Погоди, но ведь «сеть» будет висеть над деревней. А тварь бродит где-то рядом…
– «Сеть» – многофункциональное заклятие, охватывающее не только сам объект, но и территорию в пару-тройку сельген вокруг. К вечеру у нас уже будет полная карта биополя этого района, а по ней мы быстро найдем нужные нам колебания. И как следствие – объект.
– Главное, чтобы до этого «объект» не нашел нас.
– Да ладно тебе, Лета. Что за пессимистические мысли?
– Не пессимистические, а реальные, – отбрила я. – И случающиеся на моей практике через раз.
– Ну я не думаю, что имею меньше опыта, чем ты, – кажется, даже обиделся ведун.
Я облизнула жирные губы и почесала кончики пальцев.
– Ты пойдешь со мной вешать амулеты?
– Не-а. Ты же назло не скажешь, на какую именно нежить они настроены, вдруг я прикоснусь, а они – бах молнией! – и сделают из меня жаркое а-ля волкодлак. Не-е-ет, тут уж без меня. Только вот чем бы заняться? – снова поскребла я пальцы, начинающие подозрительно зудеть.
Клейменс глянул на мои почесывающиеся руки и вдруг выпалил:
– А ты петь умеешь?
Я посмотрела на него, как заправский толстолобый баран на новые дубовые ворота толщиной в четверть элера. А потом, на всякий случай, и на себя. Я что, так на певичку смахиваю, что у меня уже второй раз за последнюю седмицу интересуются?!
Самое что интересное, в полупустой придорожне стало тихо. Народ, и без того немногочисленный и не в меру тихий, совсем замолчал, кто подозрительно, кто с откровенным интересом поглядывая на зарождающееся развлечение. Хозяин нырнул за стойку и выудил оттуда потрепанную, но хорошую лютню.
Я искренне смутилась, но со стула слезла и подошла к стойке. Взяла в руки тихо звякнувшую лютню, присела на высокий табурет и пристроила музыкальный инструмент на коленях. А ничего, удобно.
…Первый звук волной прошелся по затихшему залу…

Я пишу тебе в день похорон,
Слишком солнечно, ветрено очень.
И вот я, пронзенный мечом,
Опадаю в бескрылье ночи.

Не поймешь ты ее тишины,
Ты жива… Прекрати же плакать!
Слишком рано, ты слышишь?!.. Молчи…
Только слезы продолжат капать.

Ты не плач, я с тобой. Навсегда.
Даже если и видеть не сможешь
Ты стоящего рядом меня,
Совсем рядом… Ты слышишь?!.. Не можешь…

Ты не сможешь меня понять
И не будешь больше смеяться.
Я и не знаю, как сказать,
Что б тебе не огорчаться…

Я не буду тебе мешать,
Просто рядом встану молча.
Навсегда. И не мне решать…
Но ты спи. Спокойной ночи.

…Я отпустила струну саму допевать старинный, полузабытый мотив и оглядела притихший зал. Скользнула взглядом по молчаливому Клейменсу. Лицо спокойное, безмятежное, а глаза тоскливые, словно задернутые воспоминаниями…
Пальцы тем временем снова начали бренчать по струнам, и я даже как-то не сразу узнала в ней не так давно подслушанную песню…
 
Минутный сон прервется вновь,
И скалы снова станут снегом,
Когда вернется мир, и негой
Наполнится вся жизнь вокруг.

Ведь жизнь поделена на части,
Хмелеют тени, в ночи пьяны,
А луч рассвета на запястье –
Вернется боль. Мягка, желанна…

…Я спела еще «Огненные птицы» и «Заколдованный рыцарь», после чего посетители без сожаления расстались со своими «красными», а некоторые – и «серыми». Сын хозяина придорожни, шустрый пацаненок лет восьми, быстро собрал все «бусинки» и в горстях принес их мне. Я не пожалела мальцу пяти медяков и широким жестом отодвинула хозяину остальное.
– За нее, – пояснила я, кивнув на лютню.
Хозяин бесспорно сгреб мелочь за стойку и, кивнув, ушел на кухню.
После «концерта» люди начали разбредаться кто куда, пока в придорожне не осталась всего пара-тройка человек, не считая нас. И того пьяного типа, храпящего на лавке, нежно обнимая большущую пивную кружку.
Я так и осталась сидеть на табурете. Выпускать лютню ужасно не хотелось, как и вставать и идти куда-нибудь. К тому же к стойке медленно подошел Клейменс, пристроился слева от меня. Молча, за что я была ему очень даже благодарна. Ну надо же, наш болтливый не в меру ведун наконец-то просидел тихо больше пяти минут! Это стоит отметить!
Но это я додумывала уже позже, потому что Клейменс вдруг спросил меня низким, чуть хрипловатым, каким-то чужим голосом:
– Помнишь, Лета, как мы познакомились?
Я промолчала.
Помню… А как хотелось бы забыть…

…Третий… Третьего можно было сравнить по возрасту со вторым – тоже где-то около восемнадцати-двадцати лет – зато по взгляду – только с первым, ибо, несмотря на молодость, налицо (вернее, на лице) были видны профессиональные черты опытного хищника. Внешностью этот молодой мужчина тоже вышел: треугольное лицо со светлой, можно даже сказать бледной кожей, острые, запоминающиеся черты, темные, непонятного цвета глаза и длинные, черные с каштановым отливом кудри, стекающие по спине. В отличие от его спутников, этот мужчина носил еще черный кожаный плащ поверх кожуха и широкополую шляпу. Однако, несмотря на довольно привлекательную внешность, притягивал он к себе внимания гораздо меньше, чем его сопровождающие, словно теряясь на их фоне. И, похоже, его такая «популярность» вполне устраивала. Единственное, чем он выделялся – это арбалет, здоровенная махина, висевшая за спиной. Судя по размерам, такое должно пробивать рыцаря насквозь вместе с доспехами и щитом, а заодно и рыцарским конем.

Я сидела, запрокинув голову назад и прикрыв веки.
А перед глазами между тем пробежала другая картинка…

…– Загоняй ее, загоняй! Ох ты ж стерва!
Лошади медленно догоняли стремительно улепетывающую волчицу. Один раз она чуть было не попала под копыта, но лошадь в ужасе шарахнулась от волка, едва успев после выпрямиться и не завалиться набок, подминая под себя всадника.
В волкодлачиху летела «плотва», но та успевала уворачиваться от вспарывающих снег метательных ножей, хотя и удавалось ей это все сложнее.
Наконец, кто-то из ликанте смог ее задеть, лезвия, тянущие за собой крепкую ловчую сеть, прошлись по хребту, множа боль от удара своим серебряным составом. Просто обезумев от дикой боли, волкодлак вывернулся, схватил зубами сеть и что есть силы дернул за нее. Никак не ожидав такого, Старший вылетел из седла и упал, запутавшись в своей собственной сети. Кинувшийся на него волкодлак был готов разорвать мужчину в клочья. Но многолетний опыт показал себя – не смотря на спеленавшую его сеть, ликанте успешно отбивался, подставляя раскрытой пасти взбешенного волкодлака предплечья с серебром и не давая ему подобраться к горлу.
Сильный удар в спину.
Сапог.
Тот самый, уже однажды прошедшийся по серому хребту.
Только вот сейчас этого делать не следовало.
Подоспевший Молодой был вооружен, однако это ему не помогло. Он просто не успел ничего сделать, когда мгновенно развернувшийся волкодлак, неуловимой молнией метнулся к его горлу. Подмяв под себя, дико рычащий зверь, с затуманенными красной пеленой ярости глазами, уже не обращал внимание на жгущее каленым железом серебро. Он рвался к горлу, раздирая когтями кожух, вырывая куски серебра и мяса из рук Молодого, которыми тот пытался прикрыться, увы, не так профессионально как Старший...
Кровь ярко алым фонтаном брызнула из распоротого горла, Молодой немного похрипел, побулькал, дернулся...
И навсегда остался молодым.
Волкодлак поднял окровавленную морду. Напротив сидел на коне Ворон, в руках у него был арбалет. Спешиваться валькир не спешил.
Ворон медлил.
Стрелять было опасно – можно задеть Старшего, который все никак не мог освободиться, даже с помощью ножа. Сеть была рассчитана на сильную добычу и потому не сдавалась.
Волкодлак зарычал и двинулся на валькира.
Тот, не выдержав, выстрелил.
Арбалетный болт просвистел мимо зверя, но все же попал...
Позади взвыл раненный в бок Старший.
Ворон не стал долго взвешивать все за и против, а по-простому развернул лошадь и был таков! Оставшийся ликанте все еще пытался освободиться от пут, распиливая ножом крепчайшие нити. Из бока у него сочилась кровь, унося силы. С каждым разом взмахи ножа становились все слабее и слабее, пока Старший наконец не затих...
Солнце, подойдя к закату, окрасило поле битвы в кроваво-красные тона. На самом поле лежало два трупа охотников на нежить и стояла сама нежить. Пелена ярости постепенно спала, и Лета увидела все «своими» глазами, а еще почуяла запах, и ощутила в пасти вкус свежей человеческой крови...
Дикий вой, переходящий в дикий крик разнесся по округе, согнав с веток и даже выгнав из гнезд птиц, шумно, с причитаниями вспорхнувших в небо...

Я сглотнула.
– Я ведь до сих пор и не знаю, почему не выстрелил в тебя еще раз. Мог ведь… Но не выстрелил, – тихим голосом произнес мужчина.
Ну не выстрелил и не выстрелил, и на том спасибо. Оставил жить с воспоминаниями на все оставшиеся годы...
…С тех пор прошел огромный срок. Шесть лет, за которые я разузнала самые закутки своей двойственной души, излазила все, испробовала все. Собственно, ничего такого страшного в волкодлачестве и не было. Главное – не проворонить полнолуние и эту ночь провести подальше от населенных пунктов, где-нибудь в глухомани леса. Ибо в эту ночь во мне просыпалась волчица. Потягивалась, широко зевнув. И шла на охоту. После которой мне оставалось только смутно припоминать произошедшее ночью и анализировать – кого я загрызла, а кого оставила на следующий луноворот.
Спустя полтора года после приснопамятных событий по северным деревенькам пронесся слух, что в Корневищах умер ведун, не совладавший с мроном. Я узнала об этом позже на несколько месяцев, когда была проездом в Корневищах. И ни на секунду не сомневалась, что это был тот самый валькир, пощадивший некогда бедную девчонку. Каково же было мое удивление, когда меня, уже валькирию, спустя каких-то два месяца посадили на охоту за некоим чернокнижником, случайно всплывшем на северо-восточном побережье! Я узнала его сразу, он меня – почти, но, судя по его лицу, тоже не верил, что я осталась жива. Тогда он выглядел неважнецки, но от подробного отчета всех приключений за прошедшие два неполных года отказался. Я, впрочем, и не настаивала.
После этого я встречала его еще раз пять, мельком или, как в Малых Вересовиках, очень даже близко. Но каждый раз мы, удивленно посверлив друг друга взглядами (ну надо же, еще живы!), расходились в разные стороны. А тут, надо же, сошлись… Даже странно становится…
Вывели меня из воспоминаний ужасно зудящие кончики пальцев. Вот ведь гадство!
– Так ты пойдешь колдовать или мне уже идти?! – ни с того ни с сего накинулась я на Клейменса. Тот моргнул, как-то странно на меня поглядев, безропотно запахнулся в плащ и вышел из придорожни. Я отложила лютню на стойку, сгорбилась, стиснула пальцами плечи, как-то смутно догадываясь, что позже на них распустятся цветистые синяки.
Ч-черт, что же происходит?!
…Неужели?..
Нет, этого не может быть!
Я искоса поглядела на хлопочущего у шкафа с посудой хозяина.
Пальцы сами собой сжались, больно стиснув кожу.
Я резко отвернулась, равномерно замаячила взад-вперед.
Сильная раздражительность, зудящие кончики пальцев, непроизвольно вздымающаяся верхняя губа… Вот черт, а ведь клыки-то заострились!
Не-е-ет! Только не сейчас.
Да…
Пожалуйста, нет!
Да, волчица, да. Сейчас.
Этого не может быть! Ведь до полнолуния еще…
Оно сегодня… Твоя ночь…
Я медленно подняла голову, сглотнула.
А ведь правда…

* * *

…Полная луна облила лес своим мертвенным светом. Неживой серебристо-зеленоватый блеск превратил тонкие березки в серебряные клинки и копья, теплые медные сосны – в каленую сталь, а ели – в каких-то мохнатых стражей сего дивного оружия. Все казалось таким призрачным, нереальным. Свет был высеребренен до бела, а тени пропадали во мраке.
Вдруг одна из окоченевших теней дрогнула, и на поляну вышла тонкая, звонкая, словно сделанная из хрусталя и серебра олениха. Молодая, осторожная, она огляделась и опустила острый носик к уже подросшей травушке.
Я боялась пошевелиться. Ледяной статуей застыла в кустах, стараясь не моргать, чтобы одно неловкое движение веками не разбило хрустально звенящую тишину вокруг. Быстро перемнулась с лапы на лапу, не сводя глаз с оленюшки, непроизвольно вздернула верхнюю губу.
Лесная девчонка резко выпрямилась, подобралась, готовая сигануть в лес от малейшего шороха. Судорожно огляделась, приподняв переднюю левую ногу.
Я окостенела.
Несколько секунд прошли в недвижении. Потом олениха коснулась копытцем головок травы.
Я подавила глухой рык и подобралась для прыжка.
Брюшко расслабилось. Оленюшка успокоено вздохнула.
Все.
Пора.
Я резко выпрыгнула из предательски заскрипевшего куста, вытягивая лапы.
Оленюшка метнулась в сторону за мгновение до того, как я коснулась ее спины. Запетляла, как заяц, между деревьями, бодро отскакивая от деревьев, цокая копытцами по шершавой сосновой коре.
Я рыкнула и метнулась за ней, стараясь во всем подражать ее движениям.
Легко перемахнув через поваленное дерево, тонкая олениха скрылась в темноте. Я подпрыгнула, повиснув на зацепившихся о кору когтях, потянулась и тяжело бухнулась на землю.
Оленюшка стояла в полутора элерах от дуба, словно издеваясь, и ожидала меня.
В горле глухо заклокотало.
Я подобралась и прыгнула…

Луна уже клонилась к горизонту, вскользь освещая гранитный лоб на краю оврага, поросшего облепихой, на котором раскинулось светящееся в лучах голое женское тело.
Я сглотнула и кое-как разлепила глаза. Чуть повернула голову, сразу же уткнувшись взглядом в уходящую луну.
Сегодня она призвала меня раньше, чем обычно.
И отпустила, милостиво разрешив встретить рассвет человеком.
– Спасибо…
Без сил скатившись с валуна, я обнялась с ближайшей сосенкой и по ней, медленно-медленно, равномерно перебирая руками и шелуша сухую кору поднялась, скрипя, как старый чемодан. Все тело болело от насильной трансформации, когда не можешь даже остановиться, осознавая, что уже все, ты человек. Ведь зверю все равно…
Я сплюнула прилипшую к языку шерстинку и побрела вперед, от сосенки до березки, от березки до осинки, ища брошенную одежду и заодно прокручивая в голове смутные воспоминания ночных похождений.

…Мимо мелькнули карие, грустные, по-человечески осмысленные глаза.
Я по инерции пролетела еще элера два и с визгом влетела в куст чертополоха. Кое-как выбралась, поскуливая от боли, и зубами выдирая из себя приставучие колючки.
А из дуба донесся хрустальный смех навеселившейся дриады.
Я плюнула ей под корни, за что получила мгновенно вызревшим желудем по макушке, и медленно побрела из леса, влекомая полной луной…
       
Одежда обнаружилась около самого спуска в овраг. М-да, просто замечательно. Вовремя скинутая куртка и сапоги не пострадали, а вот от рубахи осталось лишь просвечивающее решето. Штаны обмахрились внизу, от левого бедра словно кусок отгрызли, который был найден здесь же, в сильно пожеванном состоянии. Глухо ворча и ругаясь, я надела свое рубище, закрыв прорехи в рубахе до горла застегнутой курткой, а порванные края штанин – за голенища сапог. Критично оглядела себя. Ну ничего, вроде как сойдет. Сейчас главное дойти до деревни, вернее, придорожни, а одежду можно зашить и утром или откопать-таки где-нибудь сменную рубаху и штаны. Если я, конечно, не свалюсь по дороге. И так шатает, как после хорошей ночи.
Все еще пошатываясь, я спустилась по склону в овраг, углубившись в кусты облепихи. И уже через пятнадцать минут сильно об этом пожалела.
Кусты вымахали выше моего роста, скрывая уходящую за горизонт луну, видимость ограничивалась вторым слоем колючих веток, просвечивающих сквозь первый, ноги утопали в старой перепревшей листве и лужах. Дно оврага было больше похоже на заболоченную речушку.
И ночная тишина вокруг…
– П… р… е… красно! – процедила я сквозь зубы, вырывая у цепких ветвей законные части куртки. – Замеч… чательно просто!
Вскоре я поняла, что безнадежно заблудилась. Небо над головой начинало светлеть, но как-то лениво, неохотно, растягивая ночную сонливость. Никаких ориентиров, ни-че-го.
Ч-ч-черт!..
Слева от меня внезапно хрупнула ветка. Я застыла, как была, с нелепо поднятой для шага ногой и присмотрелась. Принюхалась. Прислушалась.
Где-то в глубине кустов плавно перекатился раскисший от воды листик.
– Эй! – на всякий случай позвала я, тут же пожалев об этом.
Больше не хрустнула ни одна веточка, не шевельнулся ни один листик, но я отчетливо услышала за спиной хриплое, прерывистое клокотание дыхания.
Повинуясь мгновенному инстинкту, я метнулась влево.
Я способна для бега. Врать не буду, дистанции в сельгену, две, может быть даже три бегом я выдержу, дыхания хватит. Но только не через кусты, когда за тобой, глухо рыча, мчится возможная смерть! Сейчас я больше всего боялась упасть. Хлесткие ветки били по лицу, пропарывая кожу и оставляя кровавые следы. Чудовище, скачущее за мной, явно чуяло меня по этим следам. И не только по ним – тропинка, пробитая мною, вполне сгодилась бы не то что для него, а для вооруженного конного отряда в четыре всадника шириной.
Я все-таки упала. Споткнулась о какой-то вылезший корень, прощально взмахнула руками и покатилась по склону, сбивая по пути все кусты и записывая себе переломы в дальнейшие ближайшие друзья. Про синяки и ушибы вообще молчу – они стали моими постоянными спутниками уже давно…
Слава тем, в кого не верю!
Через десяток элеров склон мягко кончился, и я выкатилась на небольшой свободный пятачок на дне оврага. Быстро собрала все оставшиеся силы, отползая на четвереньках от кустов, схватилась за противоположную стену. Ладонь мазнула раскисшую после дождей глину, оставив толстый жирный слой на коже. Нет даже шансов забраться на этот крутой склон и не попасться на поздний ужин к твари, меня догонявшей.
Кстати о твари…
Я обернулась к кустам как раз вовремя, чтобы заметить выскочившее из них НЕЧТО.
…Нечто огромное, чудовище из кошмара, из легенды, из страшной сказки на ночь. Нечто, не существующее на самом деле…
Но оно существовало. Раза в четыре крупней шерстистой меня, огромный, покрытый жесткой темной шерстью ящер с длинной пастью, полусогнутыми мощными лапами и длинным хвостом, заканчивающимся острым жалом, в бороздках которого влажно поблескивал яд. Судя по самоуверенной морде ящера, смертельный.
Существо медленно двигалось в мою сторону, но почему-то по извилистой синусоиде. Я, сглотнув, отлипла от глиняного склона и подобрала с земли большую сучковатую палку. Меч, как назло, остался лежать в комнате придорожни, где сейчас явно мирно посапывал ничего не подозревающий ведун.
Ящер вдруг резко остановился и молниеносно метнулся вперед.
Страшные клыки клацнули в полупяди от моего сапога. Я, успевшая отскочить в сторону, завалилась на спину, неуверенно вытянув вперед свое «грозное оружие».
Но ящер не отставал. Он напал, пару раз сделав ложные выпады, которые хоть и не доставали меня, но не давали подняться. Я даже не пыталась встать, уворачиваясь от стреляющего в меня хвоста…
Кусты зашевелились, и на наш пятачок вышел человек в черном плаще. Застыл на несколько секунд, не мигая смотря на нас, потом вытащил меч (самоубийца, что с него взять? С одноручником… Впрочем, моя собственная картина с палкой в руке не вдохновляла на более оптимистические мысли) и присоединился к нашей теплой компании.
Ящер, очевидно, тоже услышал шорох кустов и повернул туда голову, интересуясь, кого еще занесло на его припозднившуюся трапезу. Я, воспользовавшись случаем, с силой пнула его в грудь и откатилась к глиняному откосу.
Тварь злобно зашипела от боли, нехорошо сузила глаза.
– Здорово сделано, Лета, – прошипел сквозь зубы в пяди от моего лица приземлившийся слева Клейменс. – Ты сумела его разозлить. Кстати, ты знала, что его яд – смертелен даже для нежити. Просто обдумай, что я сейчас сказал…
Я выщерилась на него, но кинуть что-либо столь же колкое не успела – ящер вернул наше внимание к своей не особо скромной особе возмущенным ревом. Мы прыснули в разные стороны, разобиженная тварь метнулась за мужчиной, почему-то посчитав его более питательным и удобоперевариваемым. Я сначала обиделась, но потом начала мысленно подсуживать ее, гоняющую Клейменса по всему пятачку. Молодец, а пока она занимается ведуном, можно под шумок и сбежать. Или перекинуться и присоединиться к трапезе, сородичу, надеюсь, она не отк…
«ЛЕТА, МАТЬ ТВОЮ, ПОМОГИ!!!»
Яростная мысль ведуна прижала меня к земле, вытурив все малодушные мысли из головы.
Ведун же, похоже, уже забыл о нашей связи и продолжил мысленный путь матерого суицидника:
«Она слишком велика для заклинания… Ну и ладно. У меня же еще и меч есть…»
У меня отпала челюсть. Он что, совсем?!!!
Похоже, что да.
Ведун сумел как-то встать на ноги, сжать в руках меч и поднять его на тварь, словно у него разом пропали все мозги (которые, хоть и под большим сомнением, но у него, похоже, были). Даже тварь, кажется, удивилась — похоже, она не верила собственным глазам. Я не могла ее осуждать: как правило, люди не бегали к ней с таким энтузиазмом, обычно наоборот, в противоположном направлении. Наверное, именно поэтому она подпустила Клейменса на расстояние удара. Я с изумлением увидела, как он приблизился к ней и воткнул меч в многострадальную грудь.
Ящер заревел во всю силу своей глотки и резким ударом подбросил ведуна в воздух.
Полет с ближайшей перспективой падения остановился резко и плачевно.
Клейменс со всего размаху шлепнулся спиной об отвесный глиняный склон.
Сполз на землю и затих.
Ухватив меч зубами, тварь резко вырвала клинок из своей груди, веером рассыпав алые бусинки крови, выплюнула его на землю и двинулась к тихому ведуну, взбешенно хлеща по сторонам хвостом.
Судорожно сжатая палка дала о себе знать грубым толчком в ладонь.
Я поудобнее перехватила сучковатое бревно и, замахнувшись, послала его в бреющий полет, закончившийся аккурат в боку ящера, воткнувшись туда почти до половины.
Тварь резко развернула ко мне свои яростные зыркалки.
– Эй!.. А ну отвали от него!!! – заорала я. И остановилась, ошарашенная.
…Ты это сказала?! Ты что, совсем того?!!.. Поверить не могу…
«Я тоже»
Тягучая мысль ведуна прилипла к сознанию, как клейстер к волосам.
Но ящер, очевидно, проблемы с неверием не имел. Он развернулся, глухо, гортанно рыча, и медленно, величественно вышагивая, направился ко мне. У меня было достаточно времени, чтобы запустить в него еще чем-нибудь увесистым, но я… не могла.
Просто оцепенело стояла и смотрела, как огромная тварь по-хозяйски идет ко мне.
…Она слишком огромная, слишком быстрая, слишком…
…Чего ты стоишь, идиотка?! Жить надоело?!!
«Нет» – как-то отрешенно подумала я.
…Так беги!!!
Я хотела. Правда, хотела, но не успела – тварь миновала последние элеры одним длинным прыжком и взмахнула лапой. Не пригнись я секундой позже – и не видать мне больше своей растрепанной, но чем-то очень дорогой мне прически. Как и головы, впрочем, тоже.
 Что-то громыхнуло в груди у твари. Но это не было похоже на рев или рык. Скорее на…
…Смех?!..
Да она просто играет с нами!
Я села, но следующий взмах лапы был уже более точным. Радужно поприветствовав, я выплюнула забившуюся в рот Мать Сыру-Землю и попыталась снова встать. Не удалось – я осталась лежать распятой на земле, припечатанная тяжелой дланью твари; когти прорвали курточную кожу, а за ней и ткань рубахи. По боку засочилась теплая кровь. Я поморщилась от стрельнувшей боли и волевым усилием заставила края царапин сойтись. Какая же все-таки замечательная штука – регенерация! Дала толчок – и воюй дальше!
Перекатившись на спину, я увидела пляшущий коброй хвост, увенчанный жалом, совсем рядом со мной.
Первый раз я втянула голову в плечи и отвела ее чуть вправо. В волосы посыпался раскрошенный суглинок.
Второй раз не удался – тварь слишком быстро сориентировалась и напала быстрее, чем это осознала я.
Я успела лишь вскинуть руки, закрывая более уязвимое лицо.
Смертоносный яд…
…Что-то звучно чавкнуло перед лицом, на руки полилась густая, терпкая на ощупь жидкость, а потом раздался громкий звук, словно неподалеку шлепнулось что-то мягкое и живое.
Она промахнулась… Она не попала в меня!
Тут же нависший надо мной ящер оглушительно заорал от боли, отшатнулся, и я, наконец, смогла колбаской откатиться куда-нибудь подальше.
Только после этого решившись открыть глаза.
Передо мной, чуть слева, словно давая мне возможность все досконально рассмотреть своими глазами, стоял Клейменс с поднятым мечом. Стоял с таким торжествующе-страшным выражением лица, что мне малодушно захотелось сигануть обратно в кусты – главное, чтобы от него подальше. Это было скорее не лицо, а маска – белая, оцепеневшая, обрамленная неестественно почерневшими волосами, парусом раздувшимися от невесомого ветра, с серыми, плотно сжатыми губами и черными провалами глаз, в которых клубился синеватый потусторонний огонь. Он лишь изредка тыкал тварь мечом, не давая ей подойти, а та выла, билась от боли и еще пыталась как-то сражаться за свою жизнь.
Я чуть повернула голову влево и увидела кусок ее хвоста длиной в руку.
Смертоносный яд…
Откатившись, я оторвала кусок материи от и без того изорванной в клочья рубахи, схватила хвост, невольно сморщившись от омерзительного ощущения прикосновения его к своей руке, стараясь держаться подальше от ядовито поблескивающего жала. И вскочила на ноги, смутно ощущая, что совершенно промокла от крови; смутно осознавая, что кричащий мне что-то ведун с его поднятым мечом выглядит совершенно крошечным против ревущего над ним от боли монстра; смутно слыша взбешенный рев твари – и бросилась к ней.
Тварь рванулась ко мне из последних сил, сбив Клейменса обрубком хвоста. Я зажмурилась и, на бегу замахнувшись, швырнула ядовитое жало прямо ей в пасть, тут же поскальзываясь на крови и падая поперек Клейменса.
Она резко остановилась, словно натолкнувшись на невидимую стену, поперхнулась, раздумывая, нравиться ли ей это угощение или лучше вернуть его почившим… и начала медленно заваливаться на бок. Прямо на нас.
Я почувствовала цепкую руку на своем воротнике и, уперевшись руками в землю, вместе с ведуном отпрянула назад.
Тварь дернулась в последний раз и оцепенела.
Повисла гробовая тишина…
– Она… умерла? – кое-как выдавила я.
Ведун довольно-таки неряшливо скинул меня, приподнялся, опираясь на меч, тронул носком сапога поверженную тварь.
– Похоже, что да…
– А теперь моли богов, чтобы она в этом районе была только одна, – хмуро сказала я, откидываясь на спину.

* * *

Звезды еще светили остро и холодно, однако медленно занимающаяся заря из белой пуховой нити на востоке начала вывязываться в светло-голубое полотно приходящего дня. Деревья темно-зелеными, пока еще полупрозрачными, весенними купами постепенно выходили из тени. Вдруг по верхушкам прошелся сильный ветер. Деревья недовольно зашумели, проснувшись, затрескались ветвями друг о друга. Рассветная роса, смешавшаяся с еще не высохшей дождевой водой быстрым резким полотном окатила зеленые перья травы, приукрасив их серебристым речным жемчугом влаги.
Ветер стих, и деревья снова замерли в сонном оцепенении. Взбудораженные капельки постепенно стекались, успокаивались, останавливались в выемках травы, на обратных сторонах листьев. И сразу же стали слышны все предрассветные звуки: последние тявканья уходящей на восток волчьей стаи, тихая перебежка ранней собаки и первый, самый мелодичный перестук дятла…
…В любой другой день я бы с радостью встретила приходящее новое утро. Прислушалась, сладко зажмурившись, к просыпающейся природе, сходила бы за всегда студеной водой к колодцу и, умывшись, с удовольствием перекусила бы как раз подоспевшей кашей. А потом со спокойной душой направилась на улицы деревни, зашла бы к Фэтту, навестила Мастера Травника, только-только просыпающуюся Рисенн…
В любой другой день.
Но только не сегодня.
Когда сознание, наконец, отыскалось, и я выплыла из омута беспамятства, то поняла, что совершила ужасную, глупую и от этого еще более катастрофическую ошибку… Зачем я осталась жить?! Чтобы так мучаться?!!
Голова не просто болела. Казалось, она раскололась на несколько кусков, а мозг вяло функционирует где-то среди них. Мысли были короткие, односложные и тупые. Даже они выплывали с огромным трудом и болью.
– Доброе утро, Лета!
Для кого-то доброе, а для кого-то сейчас станет последнее!!!
Клейменс представлял собой абсолютную мою противоположность. Хорошенько вымытый (не будь мне так паршиво, сказала бы: «тщательно простиранный»), с чистыми, расчесанными волосами, шикарными блестящими волнами спускающимися по спине, посвежевшим лицом и в чистой душистой рубахе он просто излучал радостный свет замечательного утра.
Ну… Для кого как.
Вчера бы ему подобного энтузиазма, а то пришлось почти на себе тащить до деревни, хотя и мое собственное состояние не располагало для подобных «прогулок».
– Клейменс, сделай так, чтобы тебя искали! Долго и упорно, а потом еще и не нашли… – простонала я, перекатываясь головой по подушке и морщась от боли.
– Эй, Лет! Не спи! – мягко кликнул ведун, присаживаясь на край кровати и чуть дернув меня за рукав. – В соседней комнате стоит бадья с водой, тебя дожидается; там же лежит и кусок мыла с полотенцами. Я принесу чистую одежду… Да, кстати, вот еще.
Мне на колени скатилась небольшая бутылочка с красноватой жидкостью.
– Это что? – подозрительно воззрилась на нее я. Подобная забота мне льстила, и я уже интуитивно ожидала от ведуна подвоха.
– Выпей, полегчает.
– В смысле, можно будет заказывать гроб?
Клейменс усмехнулся.
 – Нет… – И чтобы хоть как-то приправить неестественную заботу к моей особе ехидно добавил: – К сожалению.
Быстро сполз с моей кровати и вышел, прикрыв за собой дверь.
Я отвинтила крышку. Подозрительно принюхалась. Какой-то эликсир – густой, травяно-магического состава, пару-тройку ингредиентов еще различу, а дальше чутье уже не работает. Хотя пахнет вроде приятно, чуть пряно.
Глубоко вздохнув, я отхлебнула немного и тут же закашлялась, чуть не уронив бутылек на одеяло, – обжигающая жидкость спазматически сжала горло, перекрывая воздух.
Ну ведун… Встану – руки-ноги повыкручиваю… если встану, конечно…


– О, а вот и наша бледная немочь!
Я по стеночке, кое-как дошла до стойки и буквально рухнула на стул. Ведун критически подцепил пальцем прядь жалко сочащихся мутной влагой волос и довольно хмыкнул. Я ответила ему самым хмурым из всех моих взглядов. Ну-ну! Может, в его состоянии в этой «бадье» и можно было нормально искупаться, но лично я три раза чуть не утонула! И где они такой бассейн сколотили?!
Клейменс придвинул ко мне тарелку с чем-то липким, комковатым и серовато-осклизлым. Я принюхалась, но ничего не почуяла. Взяла деревянную ложку, подцепила сие «нечто» и с содроганием поглядела, как ведун уписывает эти сероватые сопли за обе щеки. Сглотнув, я осторожно попробовала, готовая в следующий же момент выплюнуть пробничек – хоть в тарелку, хоть в ведуна, хоть в неосторожно подошедшего хозяина придорожни.
И с удивлением обнаружила, что не признала обычной овсяной каши, причем довольно неплохо сваренной.
 – Ну как, нравиться кашка-то? – участливо спросил хозяин, медленно подходя к нам с тряпкой в руке. Клейменс активно закивал, словно гвозди лбом забивая. М-да, в таком состоянии ему бы всего и побольше, не глядя слопает даже старый ботинок. Вместе со шнурками.
– А чего это женка ваша такая хмурая сидит? – продолжил тот.
…Оказывается, каша может встать поперек горла почище куриной кости. Я закашлялась, силясь вдохнуть и одновременно прохрипеть что-нибудь неодобрительно-оскорбительное в адрес обоих мужчин. Клейменс участливо захлопал мне по спине, как ни в чем не бывало ответив:
– Да устала просто очень. Ночная охота удачной оказалась, прибили мы зверюгу, но если я еще хоть как-то: выспался, вымылся и уже готов к пути. А Лета тогда вообще… Ну да ничего, сейчас поест, и мы на ярмарку отправимся. Женщины, они женщины и есть, им много-то не надо…
Я, уже восстановив дыхание, украдкой цапнула ведуна за руку и сильно сжала пальцы. Клейменс споткнулся, искоса поглядел на меня и замолчал. Нечего палку перегибать!
Хозяин поморгал, ничего не поняв, и отошел.
– Ярмарка? – склонившись, переспросила я.
Ведун кивнул.
– Ежегодная. Они и так ее на седмицу перенесли – из-за ящера никто ехать не хотел. А сейчас в окно не выглянуть – повсюду лотки и палатки стоят. Мы вот что сделаем. Хозяин мне еще полчаса назад весь гонорар выплатил, я тогда пойду на лошадиные торги, они на самой окраине, а ты просто походи по рядам, посмотри, что нам в дорогу пригодиться. Хорошо бы одежду какую-никакую запасную взять. Ладно?
Я, чуть помедлив, утвердительно кивнула.
Клейменс, быстро доев поостывшую кашу, слез со стула и направился к выходу.
– Удачи, муженек… – мстительно кинула я.
Он споткнулся, хотел, очевидно, оглянуться, но не стал и вышел.
Я в одиночестве закончила завтрак, с некоторой опаской сползла со стула. Ноги еще немного подкашивались, но держались уже увереннее – еда, эликсир и время сделали свое дело. Пересилив легкое головокружение, я покинула придорожню и свернула налево, мимо двух лотков со сластями.
Ярмарка росла, как на дрожжах. Новые лотки и палатки появлялись словно из неоткуда, так же, как и люди, снующие между ними. Гул, гам, хохот и легкая флейтная музыка волнами накатывали со всех сторон.
Вдруг в нос ударил резкий тошнотворный запах, такой, что у меня аж слезы выступили. Уткнувшись в рукав, я сквозь застилающую глаза влагу с удивлением обнаружила, что кроме меня, эту вонь, похоже, никто не чувствует. Это плохо. Надо скорее убираться отсюда подальше, иначе можно привлечь ненужное внимание. А еще лучше найти источник вони и доходчиво, на всеми понимаемом матерном языке объяснить обуревающие меня мысли.
Утирая слезы, я осмотрелась. И сразу заметила ветхую избушонку травника прямо за палаткой с яблоками. Закрыла на всякий случай глаза, почти материально ощутив волны запаха, исходящие из открытых окон. Потом открыла и заметила, что возле крылечка и подоконников действительно клубится какой-то зеленоватый туман.
Чуть насупившись и старательно дыша в рукав, я чуть ли не бегом метнулась к избушке.
Дверь мне открыла низенькая девушка в матерчатой маске, закрывающей рот и нос, примерно семнадцати лет с густой копной ярко-золотых кудряшек.
Полугномка.
 – Вы варите обычную припарку от чирьев, но зачем-то добавили стопырь, – прямо в лоб заявила я. Возле самой избушки вонь несколько притупилась и встала на обычный, человековосприимчивый уровень. – Сейчас там такая вонь, что и нормальному волкодлаку пройти нельзя.
Полугномка смутилась и безмолвно посторонилась, впуская меня внутрь.
Гномы – не только прекрасные мастера металла, но и самые лучшие травники и знахари. Человеку до их чутья к травам еще расти и расти. Люди, стоящие перед выбором – профессиональный травник-человек или начинающий гном – всегда склонялись в сторону второго, каким бы специалистом не был первый. Мерена, живущая в Граничнице, была, наверное, одна из немногих.
– Я просто ничего не могу с собой поделать! – всплеснула руками полугномка, совершенно не смутившись моей откровенностью. – Сильные зелья или яды вроде «Вечного сна» или «Вьюги» я варю легко, даже расцедник удается. А вот простенькие зелья – никак! – Девушка чуть ли не плакала. – Нет, вы только представьте – староста деревни заказал мне «Звездную ночь», ну зелье для… – Полугномка запнулась и залилась краской. Я криво усмехнулась, показав, что поняла ее. – Так он рисковал стать импотентом от одного только запаха!
– «Звездная ночь» варится-то всего из трех трав. Здесь нужно простое чутье.
Девушка горько хохотнула.
– Я знаю. Вот это-то и обидно! Чутье у меня есть – иначе как бы я могла варить сложные зелья. А когда берусь за простое, у меня словно что-то переклинивает в голове.
Я, сладко зажмурившись, поскребла за ухом – нет, все-таки задней лапой это делается гораздо лучше! – и призадумалась.
– Думаю, я могу вам помочь.
Девушка просияла.
– Правда?!
– Да. Только несите емкость побольше – будем затариваться впрок.
Пока та тащила самую большую кастрюлю, которую только нашла, я за ручки схватила маленький котелок и с превеликим удовольствием ухнула его содержимое из окна. Кажется, оно даже форму не потеряло.
…Следующие три с половиной часа я работала. Полугномка активно заполняла скляночки и бутыльки сваренными уже зельями, после притаскивала еще одну кастрюлю, и я уже ворожила над ней в то время, как травница вымывала предыдущую и готовила пустые скляночки. И так по кругу.
– Все! – радостно выдохнула девушка, поставив последний пузырек на полку, где заманчиво блестели ее новоприобретенные запасы. Я устала, как собака, но была на удивление довольная собой. Травница чуть ли не на шею мне вешалась и со слезами радости впихивала в слабо упирающиеся ладошки с десяток «серых» – не много, зато приятно.
Тепло попрощавшись с полугномкой, я медленно побрела в придорожню. Настроение было радужным и перспективным, к тому же у порога меня, наверное, уже заждался Клейменс. А вместе с ним должны были быть наши новые лошади, на которых мы вмиг домчимся до От-Даль-Тиды.
Жизнь прекрасна!
…Клейменс действительно ждал меня у порога. С лошадьми, хе-хе…
Я устало прислонилась плечом к косяку и медленно, через рот выдохнула.
Идиот…


– Лет, ну хватит дуться!
– Лучше держись от меня подальше, ведун, иначе я отгрызу тебе все, до чего дотянусь, – прошипела я сквозь зубы, посрамив на месте карандарскую кобру.
Мы выехали из Ленгских Проселков в четыре часа пополудни.
И вот уже пять часов, стоило мне только обернуться, могли лицезреть покинутую нами деревню!!!
– Ну хватит, Лет. Что я опять сделал не так?.. Ладно, не отвечай. Но зато где ты еще сможешь купить двух лошадей по цене трех с половиной «солнечных»?!
Правильно, нигде. Потому что, никому, кроме нас и живодера, они на … не нужны!!!
Кляча, что мерно перебирала ногами подо мной, казалась раза в три старше меня (!), неизвестного серо-буро-козявчатого цвета, со скатанной в клоки гривой. Седло на ней держалось то ли чудом, то ли Клейменсовым колдовством, что по сути было одно и то же, и продавалось в комплекте с вышеупомянутым (и, очевидно, нижеприбитым) передвижным средством. То есть, о комфорте не стоило и мечтать. Единственное, что я могла сделать – так это подложить сложенный черный плащ стражника, чтобы к концу путешествия моя задняя часть не напоминала отбивную со скосом влево. Ведун завистливо сопел по соседству, но ему подложить было нечего, а запасная одежда под его садовым набором могла потерять достойный вид и ее не дала уже я.
Вопрос я презрительно проигнорировала. Клейменс же, посчитав тему исчерпанной, выудил из незнакомой мне большой сумки потрепанный фолиант и углубился в чтение, поджав под себя одну ногу. В голову закралась ехидная мыслишка толкнуть его в бок, чтобы ведун сверзился с седла, но вместо этого я просто подъехала чуть поближе, беззастенчиво отогнув край и заглянув в сумку. Стопка чистых пергаментов, несколько исписанных мелким, довольно сносным почерком, хрустальная чернильница с закупоренной крышкой и связка перьев. Там же перекатывалась небольшая прозрачная сфера, внутри которой полыхали голубоватые язычки пламени.
Неинтересно.
– Откуда ты взял эту книгу?
– Нашел на полке в своей комнате. Там, кстати, еще парочка была. Довольно-таки интересных… Забавно, правда, что они делали в деревенской придорожне? Скорее всего, заезжий ведун оставил…
– Украл, – констатировала я, проигнорировав продолжение фразы.
– Вовсе нет! – возмутился мужчина, даже поднимая на меня глаза. – Просто взял на время!
– И ты собираешься ее вернуть?
– М-м-м… нет.
– Украл, – лаконично пожала плечами я. – Еще варианты будут, не такие дурацкие?
Но ведун меня, похоже, уже не слышал. Вчитался, даже брови сдвинул. Мне это почему-то не очень понравилось.
– Что-нибудь интересное?
– Да… Вот послушай… «Гоорлум, или махровик степной – вид хищников, условно определяемых к нежити третьей степени опасности. Однополы. Размножаются сегментами хвоста. Живут в одиночку, интуитивно принимая сородичей за злейших врагов…»
– И что?
– Вот, дальше: «Ареал: южное побережье Океана, острова Шелль-Инта. Однако историческая родина: острова Галиндоора. Были привезены около ста лет назад моряками кампании…». Так, это уже неинтересно…
– Погоди, но если ареал этих самых – гоо… рлумов? Короче, махровиков! – на юге, то какого … они тут делают? К тому же, они однополы. А если наша недавно убиенная тварь уже успела настрогать кучу таких же клыкасто-шерстистых детишек?!
Ведун задумчиво потер острый подбородок.
– Не знаю… До ближайшего из южных вехров около девяти-десяти седмиц пути, так ведь?
– Откуда я знаю?! – взвилась я. – Я что, ходячий географический справочник?! Ты же у нас величественный повелитель магии, сотрясающий землю своим великим умом и силой, сверживающий горы и останавливающий ураганы, я всего лишь необразованный волкодлак, вот ты и думай!
Клейменс усмехнулся.
– Все вышеперечисленное считает, что чем быстрее мы доберемся до От-Даль-Тиды, тем лучше.
– На этих клячах мы доедем до нее хорошо если к осени. – Я обреченно махнула в сторону темнеющих на горизонте гор.
– Значит, можно и привал устроить! До осени еще далеко! – жизнерадостно заявил Клейменс.
Нет, ну не идиот ли он после этого?!..