К сожалению...

Если окунуться в реальность с головой, то и крыса счастья в эдаком ведре семейного быта выжирает из бренного тела обиды и поражения… Хруст музыки усыпальницы для никого.
И птица с заклеенными крылами - клыками является только не во сне. Он, сон, спит.
И в подвале пирамиды о тысячу этажей в потолке зияет дыра. Там чистое небо и голос рядом. Он беззвучен. А значит беседа не кончается. Капают звездочки с запотевшего ведра напомаженной штукатурки. Эх, хозяюшка, успей подставить таз…

Снова пляшут блики в зеркалах. Снова заперты двери сии. Снова мимо. На нас.
Твердо исповедается ключик тот аргументу помехи от любого гласа, что дух пронзил.
Жирные занавесы соблазняющих глаз вздернуты и на рее. Значит, кукольный спектакль о трех головах - тентаклях ни один богатырь лицемерия не зарубит. И все время нравится чуду данному прощальные песенки. Прощание номер На век, но через вечность. Это будто пожать руку лучшему другу, даже не разу не увидев его. Ни разу. Но всегда…
И ненавидеть рассветы и горизонты по национальному признаку, по национальному призраку, по национальной сказке о идущем целой заговоренной ратью времени.
Машет любой городок юному генералиссимусу. А под корявым носик уже пробивается отвратительно наивный песок секундной стрелки, что пронзает каждое сердце. Изнутри внутрь.

Был когда-то такой город Милан. Я там не была, да и не было в том городе никого.
Тогда еще сверху плавал магнит глазниц и мечтаний – звездный небосклон.
Росли на красных древах в граде том, пластмассовые сердца. Каждое было полным. Толстым таким. А внутри жили целые коммуны каменных потов и архиереев.
И жужжание плодов этих к сожалению и спугнуло от последний людей – Адама и Еву.
Почему-то и мне кажется, что любой хоть немного, хоть чуть-чуть высший разум накажет своего седовласого болезненного отпрыска, если тот второй вкусит запретный плод сей.

А эти и сейчас жужжат. Ползают, выбривают пустыню людского ЕДИНСТВА самоцветы те. А каждый кто их не видал – один из них. Приодеколонен, подстрелен на петлю Агнца Четырех царей. А цари все значит и спорят – кто Агнец и где он. И ответа не будет.

И беленькие ручки, что среди люда читающего, изрядно давно прослыли полупрозрачными в том граде, сверху кирпичи кидают. Кубики «Рублика» что полны овальных зеркал. И каждая грань – лимит на количество сущность на одно поднебесья.
На все наши шесть прекрасных поднебесий, что висят между звездным дерьмом и гниющей розой, что по факту и следствию из факта оного – застилает проход к обители ржавой микроскопической пиалы, которую по недоразумению выплавили из Рай, в классическом его понимании.

И каждое поднебесье – щупальце спрута единообразия скрытого в пиале той.
И каждая сущность, что гуляет по звездам – всего лишь чернила из поднебесья…
Запекшееся на крОви, помянутое, старое…

И с холма, за твоим домом, виден восход очередной могилы молодости…
И красная рожь колосится в голове Вечного…
И ластики мироточат, пожирая иконы в комиксах…
Так взберись же с холма созвездия Агнца ввысь.
Выпей кофе в гнили земли матушки,
И по застывшей в мельтешении лавровых венков, молнии,
Возвращайся домой, на небосклон, где место таким как…
Где нет места, да и не было никогда…
Все это не покидая Милан…
Все это не покидая Милан…
Все это не покидая Милан…


Рецензии