День Рождения Гитлера

.
 Сценарий.
 "День Рождения Гитлера".
1. Над туманной Москвой восходит тусклое свинцовое солнце. Проез¬жают редкие автобусы и троллейбусы. Заспанные ранние авто владельцы вы¬ходят во дворы - протирают свои машины, устанавливают аккумуляторы, прогревают двигатели. Вдоль по тротуарам метут дворники. В метро спус¬каются пассажиры. Рядом со станцией метро рынок с порушенными лотками и разбитыми павильонами. Хмурые восточные торговцы тихо пере¬говариваются между собой. Лица некоторых из них разбиты; у кого-то за¬бинтована рука, у кого-то голова. Они толкутся возле закрытых, оклеен¬ных широким скотчем ларьков и магазинчиков. В стороне стоит несколько милицейских "уазиков". Следователи и омоновцы бродят по руинам, пинают доски, треснувшие арбузы, рассыпанные полу раздавленные апельсины и яб¬локи. Между ними бомжи и старухи торопливо собирают уцелевшие плоды. Рабочие убирают хлам, грузят его на самосвал.

2. Дождливое небо за окном наполняет спальню-кабинет тускло-молочным светом. Письменный стол у окна. Стеллажи, заваленные книгами и рукописями. Под стеллажами мотки металлического троса, изогнутые шланги. С улицы доносится рев проезжающих автомобилей. На заерзанной кровати спит Алексей. Это худой, плохо выбритый человек лет 37. Щурясь, он открывает глаза, смотрит в потолок, поворачивается лицом к стене, желая опять заснуть, но заходится в свистящем кашле. Он привстает на кровати со страдальческим выражением на лице, несколько раз глубоко вздыхает. На карнизе сквозь стекло за ним наблюдает мокрый серый голубь.
3. Автостоянка возле современной новостройки. Широкоплечий гладко выбритый мужчина в добротном твиновом пиджаке энергично протирает стекла новень¬кой иномарки. Рядом с ним пританцовывает на месте коротко стриженный симпатичный подросток в джинсовой куртке поверх вязаного сви¬тера, в легких кроссовках, со стильным рюкзачком через плечо, с мобильником в руке. Не глядя на подростка, мужчина говорит ему, как будто продолжая нача¬тый разговор:
- ...Так что я многого навидался в жизни, Андрюха, но тебя не пойму... Что там в голове твоей?....
Андрей улыбается, при этом лицо его напоминает мордочку милого домашнего зверька.
- Ты же знаешь, папуля, у меня все о'кей. В колледже одни пятер¬ки, - говорит он.
- Пятерки, - хмуро повторяет отец, закончив протирать машину, и кладет тряпку под водительское сидение.
- Илья Петрович, доброе утро! - кричит им с балкона многоэтажки обнаженный по пояс мужик с гантелями. - По вам часы можно сверять. Ровно восемь!
Илья Петрович нехотя машет ему и садится за руль иномарки, поворачивает ключ зажигания.
- Ну что, поехали? - говорит он Андрею.
Тот быстро плюхается на переднее сидение рядом с отцом.
Они выезжают со стоянки. Набирая скорость, машина несется по проспекту. Илья Петрович включает авто магнитолу. По радиоволне передают современную музыку; сын начинает двигать в такт головой, отец переключается на другую волну. Бодрый диктор скороговоркой сообщает: "Итак, сегодня весеннее утро 98-ого года. И хотя погода не весела и небо хмурится, мы продолжаем нашу суперзахватывающую мегавикторину..." Илья Петрович, проезжая зеленый свет светофора, переключает радио на другой канал - там диктор вещает драматично:

 - После вчерашних погромов, которые учинили националисты на рынках столицы, двадцать три человека госпита¬лизировано. Двое граждан Таджикистана скончались от побоев. Мэр с возмущением объявил, что фашизм в нашем городе не пройдет. Особенно сегодня, когда отщепенцы всех мастей хотят отпраздновать день рождения Гитлера...
Сын перестает мотать головой. Он замирает и внимательно прислушивается лишь, когда диктор произносит про день рождения Гитлера. Но в этот момент Илья Петрович выключает радио, зачем-то грозит пальцем Андрею, потом достает из кармана несколько купюр и протягивает их ему.
 - На вот тебе на интер¬нет, - говорит он. - Поиграй, чем шляться.
Сынок моментально принимает деньги, радостно улыбается и огляды¬вается, когда они обгоняют задрипанную "четверку".
- Пап, - говорит он. - А сотую Ауди мы обгоним?
- Кретин, - устало вздыхает отец...
 4. Уже знакомая нам небольшая спальня-кабинет. Не зашторенное окно, за которым серое пасмурное небо. За столом сидит Алексей, в свитере и спортивных штанах. Он сидит в нос¬ках, хотя сбоку под столом стоят его тапочки. То и дело Алексей пытается нащупать ногой тапоч¬ки, но всякий раз промахивается и быстро отказывается от этой затеи. Он печатает на машинке, дергаясь всем телом, будто боясь потерять мысль; останавливается и хрипло проговаривает то, что напечатал:
- "Интеллектуальный детектив". Роман... Стояла затяжная, дождли¬вая осень. В Москве, как в гигантской луже, тонули все замыслы и начи¬нания Евтюхова. Все засасывало болото лености, тоски и робости перед хмарью столичных просторов. И дело не продвигалось ни на шаг. "Госпо¬ди, - думал Евтюхов. - Что с нами делает этот город?" Он знал: придет¬ся отвечать перед заказчиком и перед шефом, но не предпринимал ничего, потому что понимал: это пора дождей, и ничего тут не поделаешь, пока не переждешь ее".
 Пока Алексей читает текст, мы видим улыбчивого Андрея с рюкзачком на плече. Быстрой, расслабленной походкой он заходит в новое здание "Гуманитарного колледжа". Ребята и девушки здороваются с ним. Один крепыш хлопает его по плечу, другой жмет ему руку; они о чем-то шутят, смеются...
Алексей еще раз про себя перечитывает набранный текст, мор¬щится, выдергивает бумагу из машинки, комкает ее и бросает в корзину, почти до верху уже наполненную такими комками. Он заряжает в машинку чистый лист. Бодро печатает заглавие: "Интеллектуальный детектив". По¬том склоняется над печатной машинкой - неуверенно делает на листе бу¬маги несколько строк-пробелов. Неожиданно он заходится в кашле, он ды¬шит тяжело, со свистом, будто задыхаясь, резко встает из-за стола, хватает с полки аэрозоль "Астмопент", распыляет ее себе в рот, судо¬рожно вдыхая. Алексей опять садится на стул, держась за грудь, тяжело дышит и отсутствующим взглядом смотрит в окно - видит свинцовое небо. Камера выезжает из окна спальни, обозревает однообразные много¬этажки, автомашины, несущиеся по трассе, массу букашливых чело¬вечков, копошащихся возле входа в метро. Среди спешащих на работу людей мы видим Лауру - миловидную стройную девушку с пышными волосами. Некоторое время Алексей находится в таком разобранном состоянии, пока женский голос не зовет его:
- Алекс! Тебе полегчало?
- Да, все нормально, - хрипло отвечает он - свист прошел, дыхание его стало спокойным.
Женский голос: - Тогда иди завтракать. А то мне на службу пора.
Алексей всовывает ноги в засаленные тапочки, ставит "Астмопент" обратно на полку и шаркает через темный коридор на кухню.
5. На тесной кухне за столиком его поджидает женщина в белой блузке, заправленной в черную юбку. У нее довольно миловидное, но начи¬нающее уже блекнуть лицо, каштановые волосы и большие, серые, строгие глаза. На вид ей лет 35.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает она и с сочувствием глядит на него.
- Устал. Все осточертело, - Алексей садится за стол, берет вилку, начинает есть без аппетита жареную картошку с тефтелями.
- А ты чего, не собираешься сегодня на работу? - спрашивает Нина.
Алекс: - Нет.
Нина: - Это почему же?
Алекс (со злостью): - Не могу я унитазы прочищать.
Нина (с усталостью и тоской): - Значит, не можешь? Ну-ну.
Алекс: - Что это такое твое "ну-ну"?
Нина (подкладывая ему салат): - Ничего.
Алекс (заводясь): - Послушай. Ты сидишь в своем толстом журнале и в своем союзе писак и ни черта не смыслишь в литературе. Так что...
Алексей осекается, видя как, насмешливо и в то же время сочувс¬твенно смотрит она на него.
Алексей вяло ест, уткнувшись в свою тарелку.
Напротив него жена энергично доедает свой завтрак, глядя на него не¬мигающими большими глазами, как комиссары-женщины в старом советском кино смотрят на несознательных элементов.
Чтобы отвлечься от ее взгляда, он наблюдает за происходящим за окном. Его место на кухне у самого окна - и метро хорошо просматривается. Там, на проспекте, недалеко от метро, милицейские машины перего¬родили подъезды к рядам продовольственного рынка. Милицейские началь¬ники выкрикивают, размахивая руками, какие-то команды. Омоновцы в кас¬ках, со щитами и с дубинками цепью опоясывают подходы к метро и к рын¬ку. Алексей начинает внимательно и пристально всматриваться в происхо¬дящее. Отдельные отряды милиции стоят у автобусных остановок. Они тор¬мозят молодежь - проверяют документы, обыскивают. Особенно тщательно стражи порядка принимаются за тех, у кого бритые головы и кожаные куртки. Таких отводят в специальный милицейский автобус.
- Что сегодня такое? - спрашивает Алексей.
Жена: - День рождения Гитлера.
Алекс: - И что это?
Жена: - Вчера бритоголовые погром на рынке устроили.
Алекс (вздыхает): - Чего им не хватает? Россию бы строили.
Жена (с горькой усмешкой): - Все разговоры на общие темы. Ешь уж молча, тунеядец.
Алекс (опять вскипая): - Я не тунеядец. Ты же знаешь, что я бо¬лен. И я не сижу у тебя на шее. Пенсии по инвалидности ведь хватает. Я ведь пишу, каждый день пишу. А сантехником я больше не могу, уволь.
Жена: - Ты и корректором не мог - пыль тебя заедала. И курьером тоже не мог - дыхание у тебя слабое. От безделья - твоя усталость.
Алекс (гневно перебивает ее): - Замолчи!
Нина замолкает, смотрит на него, пережевывает пищу, запивает мето¬дично кефиром.
Алекс (втыкая вилку в недоеденную тефтелю, с неприязнью в голо¬се): - Ты думаешь, я не осознаю, что бестолково живу?
Она молчит.
Алекс: - А завтрак ты опять недосолила.
Она не отвечает.
Алекс: - Скажи что-нибудь.
Нина: - Что я должна сказать? (она отодвигает пустую тарелку).
Алекс: - Что хочешь. Скажи, что я неудачник, что ты презираешь меня.
Она недоуменно пожимает плечами.
Алексей вздыхает тяжко и говорит ей: - Ладно. Молчи дальше. Тебе идет молчание.
Нина (с резко накипающим раздражением): - Ты бесишься, ты срываешь злость на мне, потому что ты изменил себе. Вспомни, каким ты был, Алекс.
Алекс: - Да что ты понимаешь, когда мир ваш мне стал чужим? Я задыхаюсь от всей этой дряни, что окружает меня.
Она: - Ты задыхаешься от себя самого.
Алексей с наслаждением разбивает об пол свою тарелку. Потом сам аккуратно убирает осколки и объедки, ползая на четвереньках по кухне.
Нина собирает со стола грязную посуду - складывает ее в мойке. Вычищает, моет грязные тарелки, вилки и ложки.
Она вытирает полотенцем руки, идет в прихожую, там надевает туфли на низком каблуке, плащ, берет сумочку, зонтик, выходит из квартиры, на прощание поглядев внимательным своим взглядом на Алексея.
6. Он закуривает сигарету и выкидывает пустую пачку мимо мусорно¬го ведра, усмехается криво, затем смотрит на настенные часы - уже 10 утра. Алексей опять проходит в свой кабинет. Трясет аэрозоль, проверяя, сколько там осталось жидкости, - недовольно хмурится - видно, что ос¬талось мало. Он собирает, просматривая, разбросанные по столу, по полу напечатанные или исписанные листы, комкает их, бросает комки в корзи¬ну, немножко развлекается от этих физкультурных манипуляций. Запыхав¬шись, он садится за стол, докуривает сигарету, стряхивая пепел в за¬гаженное блюдце. Тут отсутствующий взгляд его останавливается на ста¬рых фотографиях, которые разложены под стеклом на поверхности письмен¬ного стола. Он начинает разглядывать их: вот он, молодой, в потертых джинсах и в стройотрядовской куртке, в окружении таких же бородатых и усатых молодых людей. Они стоят на фоне морского причала. У одного из них, коренастого, светловолосого, в руках гитара. Это Макс - в прошлом студенческий друг Алексея. Внизу фотографии можно разглядеть надпись: "Кандалакши, лето 1985 года".
Рядом другая фотография - на ней Алексей такой же молодой, улыбчивый, а к нему прижимается красивая стройная девушка с каштановыми распущенными волосами, со счастливым лицом, по которому можно смутно узнать его теперешнюю жену Нину.
Черно-белые фото оживают. Алексей видит себя, сидящим у костра, обнимающим Нину. Она шепчет ему на ухо и смеется. Макс что-то поет под гитару. Вокруг костра с бутылками вина танцуют студенты и студентки. Напротив Алекса и Нины сидит смуглый, коротко стриженный парень. В нем мы можем смутно признать Илью Петровича. Он с ненавистью смотрит на Алексея, делая крупные глотки из своей бутылки.
Далее идут школьные фото. Затем худенький малыш на руках у улыб¬чивых родителей, одетых по моде 60-ых годов, в панамах, стоящих под пальмою, - на фоне моря, на фоне проплывающего большого белого теплохода. Родители смеются и машут невидимому фотографу руками, строя смешные рожицы.
Алексей продолжает рассматривать фотографии с маниловской бла¬гостью на физиономии.
Взгляд его останавливается на маленькой черно-белой фотографии. На ней он еще молодой, но уже какой-то изможденный. Он коротко остри¬жен. Вместе с таким же коротко стриженым парнем они стоят под березой в больничных халатах на фоне длинного серого здания и вымученно улыба¬ются. На втором плане видны люди в белых халатах, солдаты в шинелях.
Лицо Алексея тускнеет, он тушит окурок в блюдце. В этот мо¬мент звонит телефон.
- Алло, - говорит Алексей в трубку.
Голос Нины: - Ты хотя бы пойдешь сегодня в издательство со своей "Клиникой"? Ты ведь две недели уже собираешься.
Алекс: - Пойду.
Голос Нины: - Тогда и повесть "В клетке" захвати. Она может заин¬тересовать их.
Алекс: - Разумеется.
Голос Нины (с некоторой заминкой): - Извини. За завтраком я пого¬рячилась.
Алекс: - Да нет, все нормально.
Голос Нины: - Ну, не пуха, не пера.
Алекс: - К черту, - кладет трубку.
Он вынимает из пачки сигарету, хмуро посмотрев на нее, запихивает обратно. Алексей прислоняется к окну, выглядывает на улицу - там из-за милицейских кордонов на перекрестке образовалась автомобильная пробка. Толстый милицейский начальник в зеленом бронежилете поверх мундира по мегафону пытается разрулить затор.
Будто бы очнувшись от забытья, Алексей начинает копаться в стопке своих бумаг, при этом отпихивает ногой моток с проволокой, который ме¬шает ему. Он вытягивает одну рукопись - толстую, потом другую потонь¬ше. На толстой написано "Клиника" (роман); на тонкой - "В клетке" (по¬весть). "Клинику" и "В клетке" он запихивает в обшарпанный кожаный портфель. Быстро переодевается в темно-зеленый костюм. Из потайного кармана пиджака достает кошелек - извлекает из него несколько купюр - засовывает их обратно. Пересчитывает на ладони всю мелочь - по лицу его явно видно, что денег у него более чем не¬достаточно. Он прячет назад кошелек. Берет с полки аэрозоль, идет с портфелем в прихожую. Надевает демисезонную куртку, в которую прячет "Астмопент", выходит из квартиры в подъезд, с силой захлопывая за со¬бой дверь, потом дергает ее нервно несколько раз, проверяя, надежно ли она закрыта. Спускаясь по лестнице во двор, он опять достает портмоне, вытаскивает из него старый читательский билет районной библиотеки - на лице его блуждает ка¬кая-то таинственная улыбка.
7. Алексей идет по улице, помахивая портфелем, продолжая улыбать¬ся, беспечно разглядывая прохожих, витрины магазинов. У людей в боль¬шинстве привычный сурово озабоченный вид. Погода стоит пасмурная, но дождя нет.
Милиционеры направляют потоки людей по заранее намеченным коридо¬рам. Зазевавшись, Алексей натыкается на здоровенного стража порядка. Едва не падает. Омоновец пренебрежительно подталкивает его в поток идущих. Алексей невольно ежится, улыбка сходит с его лица, он прислу¬шивается, о чем милиционеры переговариваются между собой и по рациям.
Лейтенант кричит в рацию: - Петрович, бля, Петрович, я Сокол. У нас все о'кей, но задалбались.
Шипящий голос из рации: - Ну тя на. Я из-за этих черножопых третьи сутки уже дежурю, на.
Сокол (в рацию): - Не из-за черножопых, а из-за бритоголовых.
Рация: - Какая хрен разница. Хоть бы из-за бритожопых.
Слышится гогот Сокола, смех из рации и еще кого-то горластого. Алексей ускоряет шаг, как будто вспомнил, куда он направляется.
 Он осматривает витрины киосков, прижав портфель к груди, шарахаясь от встречных прохожих. Он видит вывеску на павильоне "Цветы" и, помедлив, заходит туда.
Среди цветочного царства, в тепле, исходящем от рефлектора, сидят две молодые, но уже толстые и матёрые тетки и пьют чай.
- Слышь, ну а этот тебе че? - спрашивает одна.
- А че? Вчера ж рынок покрушили. Какой там покупатель? А он мне: товар, товар; завянет, мол, платить будешь, - отвечает ей напарница.
- Во че творит басурман! - возмущается первая и отхлебывает слиш¬ком большой глоток горячего чаю, обжигается, охает, ставит кружку на столик и тут замечает Алексея, который, замерев, рассматривает цветы.
- Вам чего, роз? - спрашивает она. - Возьмите вот этот букетик. Всего триста пятьдесят, - протягивает Алексею букет желтых, явно не первый день как распустившихся роз.
- Нет. Можно, я сам выберу, - говорит Алексей.
Продавщица: - Выбирайте. Тут все перед вами. Вон гвоздики - сов¬сем свежие. Вот розы - штука - 80 рэ. Вот лилии. Возьмите лилий, уважаемый.
Алекс: - Очень красивые, но я бы хотел сам выбрать.
- Ну, выбирайте, выбирайте, - женщина скептически осматривает его скромный костюм и куртку.
Алекс: - Я бы хотел вот эти две белые розы и одну вон ту красную, еще не распустившуюся.
Продавщица: - Сделаем. Вам в целлофан завернуть и ленточкой пере¬вязать?
Алекс: - Если можно.
Продавщица: - Это будет 270 рэ. - она достает выбранные Алексеем розы, отряхивает их от воды, обрезает ножницами на концах колючки, ловко заворачивает розы в целлофан, перевязывает ленточкой.
Алексей достает кошелек, начинает пересчитывать деньги; болезнен¬но скривившись, отдает продавщице почти все купюры, добавляет еще ме¬лочью.
Продавщица: - А нам мелочь не нужна. Вон же у вас есть еще три десятки.
Алексей, поджав губы, отдает ей десятку, забирает обратно свое "серебро". С букетом свежих прелестных роз он выходит на улицу. Про¬давщицы провожают его заученными фразами:
- Приходите еще. У нас самые лучшие цветы.
Когда Алексей сливается с толпой, одна говорит другой:
- Вон, даже такой задрипанный своей розы покупает. А мне мой хоть бы зефир в шоколаде принес.
Подруга отвечает ей, скривив лицо:
- Людка, ты че это? Да все ж они гады.
Алексей тем временем сворачивает с многолюдной улицы в проулок, в конце которого мы видим среди деревьев стеклянное, отдающее желтым светом, одноэтажное здание с вывеской над входом "Районная библиоте¬ка".
8. Алексей, замедляя шаг, подходит к библиотеке. Там тишина, там, среди густых деревьев, затихает людской гул. Спрятавшись за толстым стволом дерева, он осторожно заглядывает через стеклянную стену внутрь. В небольшом читальном зале у входа сидит над книгой школьница и что-то переписывает из книги в тетрадь; впереди нее седой и рослый мужчина со строгим, иконописно суровым лицом хронического алкоголика перелистывает толстую подшивку газет. Скользя по этим фигурам, взгляд Алексея останавливается на стойке, за которой должна стоять библиоте¬карь, которая выдает читателям книги. Но стойка пустует. Алексей тер¬пеливо и настойчиво смотрит туда, держа в одной руке букет, в другой портфель. Букет он прижал к бедру, чтобы он не бросался в глаза.
Наконец появляется юная, хрупкая девушка с пышными золотистыми волосами и задумчивыми, печальными глазами. На девушке розовая кофточ¬ка, облегающая ее стройную фигуру. Это Лаура. При ее появлении лицо Алексея озаряется радостью и вдохновением, он, выглядывая из-за дерева, созерцает свою тайную возлюбленную. Но в этот момент Лауру заслоняет полная, высокая девушка. На ней тоже розо¬вая кофта, облегающая ее щедрые формы. Она что-то говорит Лауре. Из-за ее широкой спины Лауры почти не видно. Это Оксана, напарница Лауры. Алексей ждет, но Оксана продолжает что-то рассказывать.
Он выходит из-за дерева, прогуливается по палисаднику, поглядывая в сторону библиотеки в надежде, что Оксана уйдет или что из-за ее спи¬ны вновь возникнет чистый и светлый образ Лауры. Лаура появляется, но только на миг, и опять исчезает. Затем стойку вовсе заслоняет рослый седой мужик, который подошел поменять подшивку газет на другую.
Алексей тяжко вздыхает. Он поднимает букет, осторожно нюхает его; начинает осматриваться, ища кого-то. Взгляд его останавливается на другой стороне переулка, где располагается павильон с игровыми автоматами. Оттуда доносится музыка, там тусуется молодежь, проходят, грозно оглядываясь, патрульные милиционеры. Алексей старательно прочищает горло и направляется туда.
9. - Послушайте, молодой человек, можно вас буквально на пару ми¬нут, - срывающимся голосом обращается Алексей к длинному скуластому парню в ветровке нараспашку, доедающему эскимо.
Парень настороженно осматривает Алексея.
- Чего вам? - спрашивает он.
Алекс (пытаясь улыбаться как можно более естественно и дружелюб¬но): - Да самую малость. Вот вы видите через стекло ту девушку в чи¬тальном зале - в розовой кофточке и с такими пышными волосами?
Парень: - В розовой - вижу.
Алекс: - Надо, чтобы вы передали ей этот букет, - он протягивает парню букет роз.
Парень (выбрасывая обертку от мороженного на клумбу): - А вы са¬ми что, не можете?
Алекс (запинаясь): - Ну понимаете. У нас сейчас временные слож¬ности. Лучше, чтобы это сделал кто-то посторонний.
Парень: - Что ж? Могу.
Алексей передает ему букет, но не отдает сразу и еще держится за букет некоторое время, будто ему жалко расстаться с розами или же он готов передумать. Так, несколько секунд они стоят и оба держатся за букет. Парень вопросительно и недоуменно смотрит на него.
Алекс: - Да-да, берите, - он убирает руку. - Только вручите ей и не объясняйте ничего.
Парень (удивленно): - Как это?
Алекс: - Скажите: это вам. И все. И уходите.
Парень пожимает плечами, смущенно и одновременно лукаво ухмыля¬ясь, говорит: - А что мне за это будет?
Алекс: - Не понял.
Парень: - Что я буду с этого иметь? Если передам?
Алекс: - Ну это же такая малость. Что вы, ей богу?
Парень (насупившись): - Вот сами идите и передавайте свои цветы.
Алекс (в изнеможении опуская голову, вздыхая): - Хорошо, - он достает из пиджака кошелек, вынимает из него десятирублевую купюру, протягивает ее парню.
Парень (качает головой): - Этого мало.
Алекс: - Послушайте. У меня это последняя десятка. Осталась толь¬ко мелочь. А мне еще на метро ехать. Очень прошу вас.
Парень заходит в библио¬теку, решительным рывком открыв входную дверь.
Алексей прячется за стволом дерева, которое растет прямо рядом с библиотекой, сквозь стеклянную стену наблюдает за происходящим внутри.
Парень останавливается с букетом роз посредине читального зала, оглядывается, подмигивает школьнице, которая оторвалась от своей тет¬ради и с удивлением смотрит на него. В этот момент Лаура скрывается в книгохранилище, за стойкой остается только Оксана. Она весело улыбает¬ся, глядя на парня с букетом роз, который нежданно-негаданно появился в их скромной библиотеке. Она облизывает губы и разглаживает свою ро¬зовую кофту. Алексей видит, как парень тоже улыбается, он подходит к Оксане и что-то говорит ей - она смеется, прижав руки к груди, кивает головой и тоже что-то говорит парню.
- Господи! Что он делает?! - невольно восклицает Алексей.
В этот момент парень преподносит Оксане букет цветов, предназна¬ченный Лауре. Оксана вся аж светится от радости. О чем-то настойчиво спрашивает парня, но тот качает отрицательно головой, разводит руками, не переставая улыбаться. Тут из книгохранилища появляется Лаура со стопкой журналов в руках. Парень шутливо отдает честь ей и цветущей Оксане. Пятясь, начинает отходить к выходу и еще что-то говорит девуш¬кам на прощание - Оксана хохочет, прижимая букет к лицу; Лаура грустно улыбается, глядя на красивые розы, которые подарили ее напарнице.
Парень выходит из фойе библиотеки, смеется, тыча пальцем в скры¬вающегося за деревом, мрачного Алексея.
Алексей скрежещет в бессильной ярости зубами и уводит парня по¬дальше от библиотеки. Парень, продолжая смеяться, обращается к нему:
- Ну вы чудак! - потешается парень. - Прячетесь от такой клевой девушки. А она сразу угадала, от кого розы. Вы - дядя Гурам.
- Какой дядя Гурам? Что ты несешь, придурок? - яростно шипит Алексей, хватая парня за рукав ветровки. - Ты же не той цветы отдал!
Парень вырывает руку. Алексей пытается вновь ухватить долговязого за рукав, но тот уворачивается. Парень убегает на безопасное расстояние, крутит пальцем у виска. Затем он скрывается за мигающей призывны¬ми огоньками дверью в павильоне игровых автоматов.
Алексей смиряется, оборачивается опять в сторону библиотеки, де¬лает по направлению к ней несколько шагов, останавливается, глядит, как Лаура грустно склонилась над стойкой и читает книгу.
Небо поблекло, сжалось, как будто сдвинулись низкие бурые тучи. Алексей бредет прочь от библиотеки в сторону метро, глядя себе под ноги. Он переходит дорогу, и его чуть не сбивает грузовик. Водитель высовы¬вается из кабины:
- Тебе че, жить надоело?
Алекс улыбается ему и отвечает: - Конечно, надоело, уважаемый.
Он входит в гул людской толчеи. Над шумом толпы, над концлагерным рявканьем милицейских мегафонов начинает звучать голос Андрея, выразительно декламирующего стих Николая Рубцова:
 Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
 Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
 Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
 И лодка моя на речной догнивает мели...

10. Просторная светлая школьная аудитория. На стенах висят портре¬ты классиков русской литературы. У доски стоит Андрей в вязаном сви¬тере, скрестив на груди руки. Сидя за столом преподавателя, обернувшись к нему в пол-оборота, на него одобрительно смотрит старенькая учительница, седые жидкие во¬лосы которой стянуты на затылке в пучок. Андрей выразительно декламирует продолжение рубцовского стиха:
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной
царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных
белых церквей!...
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!...

Наворачиваются невольные слезы умиления на глаза старой учительницы. Нетвердой иссохшей рукой она ставит "5" в развернутом перед ней дневнике и передает его Андрею.
- Превосходно. Как ты чувствуешь поэзию, Андрюша, - говорит она дребезжащим голосом. - Ну, кто продолжит это великое стихотворение о Руси? - просморкавшись в платочек, обращается она к аудитории.
Андрей, обаятельно улыбаясь, медленно идет на свое место. По пути его взгляд встречается со взглядом белокурой худенькой девушки. Глаза ее наполнены неподдельным восхищением...
11. Алексей сидит на краешке стула, положив портфель на колени. Он выжидательно посмат¬ривает на женщину-редактора - она одной рукой держит телефонную трубку у уха, а другой перепечатывает что-то на компьютер с листа, лежащего перед ней (похоже, какого-то документа).
Женщина (в трубку): - Ну а ты ему что?
В трубке что-то энергично шипит. Женщина откидывается на стуле - манерно смеется.
- Ну ты меня уморила, подруга, - говорит она в трубку. - А он те¬бе что?
В трубке опять шипят.
Женщина: - Ты, Светик, не обижайся. Но я считаю: ты сама винова¬та.
Пока она разговаривает, Алексей от скуки разглядывает стеллажи, на которых рядом со словарями и потрепанными юридическими справочниками красуются новенькие книжки в глянцевых пестрых обложках - явно, продукция этого издательства.
Женщина (чуть ли не кричит в трубку): - И главное, не позволяй ему влиять на сына. Огради от него Витюшу.
Алексей (прокашлявшись): - Может, я в коридоре подожду?
Женщина трубкой грозит ему, чтобы сидел, где сидит.
- Я тебе еще перезвоню, - говорит она Светику. - А то у меня тут автор нетерпеливый... Ага... Ну да... Вот это ты правильно... И тебе. Только удачи. Ты же знаешь, Светик, как я тебя...
Она кладет трубку, поправляет очки, говорит, как врач на приеме больному:
- Неважно выглядите, Алексей. Что у вас там?
Алексей достает из портфеля свою пухлую рукопись - роман "Клини¬ка".
- О чем это? - спрашивает редактор.
Алекс (с достоинством): - Это социально-философский роман о судь¬бе художника в современном мире. У него кризис в семье и в творчестве. Он попадает в Клинику Неврозов, там он влюбляется в пациентку, пытает¬ся осмыслить окружающую его реальность....
Редактор (нетерпеливо перебивая его): - Нет-нет. Достаточно. Это не пойдет.
Тогда Алексей достает свою тонкую рукопись - повесть "В клетке".
- Это об одиночестве, - говорит он. - О том, как одиночество раз¬рушает личность, превращает человека в опасного зверя. Это об отчуж¬денности людей в современном мире.
Но и от повести об одиночестве женщина-редактор наотрез отказывается.
- Рассказы, повести, эссе - с этим сейчас вообще напряженка, - объясняет она. - Никто печатать малую форму не берется - не выгодно.
- Но Битов выпустил же недавно свой новый сборник рассказов. И Пелевин вот, - замечает Алексей, с трудом сдерживая раздражение.
- Ну Битов, Пелевин. Сравнили, - улыбается снисходительно редак¬тор. - Вы бы еще Антона Палыча вспомнили.
Алексей, внутренне бунтуя, но на лице все еще пытаясь сохранить самообладание, прячет рукописи в портфель и говорит дрожащим голосом:
- Зачем же писать, если не сравнивать себя с Антоном Павловичем?
- И сколько же читателей будет у вашей "Клиники"? - риторически спрашивает редактор.
- Я не бухгалтер, я писатель, - говорит Алексей.
Она смотрит на него с почти материнской жалостью.
Редактор: - Вы же печатались раньше, Алексей. И удачно печатались. Что ж вы сейчас-то, а?
Алексей (сквозь зубы): - Значит, нельзя сейчас, как раньше.
Она: - А может, не можете уже?
Алексей молчит, угрюмо смотрит себе в ноги.
- Знаете что? Вы детективы попробуйте, - советует редактор. - Это нынче хорошо идет.
- Пробую уже, вашу мать! - вдруг с яростью выпаливает Алексей, вскакивает со стула, выходит из кабинета, хлопнув дверью...

12. Покидая издательство, во дворе он стал¬кивается с Максимом, своим институтским другом, которого мы уже видели на студенческой фотографии Алексея. Это коренастый пухловатый мужичок с русыми усами, одетый в приличную замшевую куртку.
- Сколько лет, сколько зим! - восклицает радостно Макс. - Леха, ты ли это?
- Да, это я, Макс. Хорошо выглядишь, - замечает Алексей, губы его нервно дрожат после недавнего разговора с редактором...
- А ты вот неважно чего-то, - говорит Макс.
Алекс (не без достоинства): - Я инвалид. Безработный. Впрочем, до сегодняшнего дня работал сантехником в ЖЭКе.
- Тоже полезная специальность, - говорит Макс.
Алекс: - Но не для моей астмы.
- То-то я смотрю, ты какой-то болезненный, - с сочувствием на лице говорит Макс. - А я развожу по магазинам продукты. Вон мой броневик, - Макс указывает на новенькую грузовую "Газель".
Алекс: - Ну а в издательство что тебя занесло?
Макс (с самодовольной ухмылкой): - Здесь секретарша одна работа¬ет, знакомая моя. А ты чего тут?
Алекс: - Роман пытался предложить, да не получилось.
- Рукопись не можешь пристроить? Хочешь, помогу? - предлагает Макс. - Через секретаршу эту. Она, знаешь, с самим генеральным, - Макс красноречиво хлопает ладонью по кулаку.
- Нет, через секретаршу не нужно, - кривится Алексей.
- Все такой же гордый романтик. Байрон... Нет, Кафка, - Макс хло¬пает Алексея по плечу. - Я помню, как ты у нас на курсе литкружок ор¬ганизовал. Даже меня стихами заразил, - вспоминает Макс. - И я сочинил тогда что-то эдакое возвышенное.
Закатив глаза к небу, Макс начинает невыразительно, сбиваясь, декламировать стих:
Смотреть на звезды, беды забывая...
Ага... Как звезды все же высоки.
Душою неокрепшей изнывая..,
Как его там? Писать корявые, но честные стихи. Во!
- Это не ты написал. Это жена моя Нина тогда написала, - замечает Алексей.
Макс: - Точно-точно. Это же ее стихи. Слушай, какая Нинка была красивая. Мы все в нее были влюблены. Но выбрала она, конечно же, те¬бя, Байрона нашего, Кафку. А?
- Да, было время, - соглашается Алексей.
- Так надо ж такое дело отметить, Леха! - предлагает Макс. - Коньячок или там водочка расширяют сосуды, - говорит он. - Выпьем за встречу, и у тебя астму как рукой снимет.
Алекс: - Я не против, если ты выставляешь. Ибо сам я на мели.
Макс: - Щас поедем в гараж. Быстренько "Газель" поставлю, и нари¬суемся где-нибудь.
- Можно у меня, - говорит Алексей. - Нина только вечером придет.
Они садятся в грузовую "Газель". Макс выезжает со стоянки около издательства. Машина его, набирая скорость, проносится мимо проспекта, на котором собрался митинг с транспарантами и флагами. Алексею удается лишь различить отдельные выкрики "Позор!", "Возродим Россию!" Эти скандирования перекликаются со злоб¬ным лаем из динамиков, установленных на милицейском автомобиле.
- Чего бунтуют? Чего кричат? - ворчит Макс. - Крутись, если ты не лопушок, и жизнь будет в кайф.
13. Алексей и Макс сидят за маленьким столиком на знакомой нам уже кухне Алексея. На столе стоят початая бутылка водки, баночка с ма¬ринованными огурчиками, на плоском блюде нарезанные колбаса и хлеб.
Приоткрыв окно, старые приятели курят, наблюдая за действиями милиции вокруг рынка и станции метро.
- Чего это они там суетятся? - спрашивает Макс, выбрасывая в окно окурок. - Никак путч? Блин, зеленый опять подскочит - с товаром прого¬рю, - озабоченно говорит он.
Алекс: - Да какой путч! Отморозки малолетние вчера погром на рын¬ке устроили. А сегодня день рождения Гитлера. Вот менты и усердствуют.
- Чего усердствовать? Все равно уже все погромили, - примирительно машет на уличную суету Макс.
Макс поднимает свою рюмку и цепляет вилкой огурчик, произносит от души: - Давай, значит, Леха, чтобы в жизни у тебя нормализовалось. И особенно, значит, в семье. А в семье будет порядок, так и в твор¬честве попрет. Ага?
Выпивают. Алексей кривится, занюхивая хлебом, выдавливает из се¬бя: - Да как оно нормализуется? Легко сказать.
- Постой. Вы же так любили друг друга. Я ведь помню, - с хмельной благостью глядя на приятеля, говорит Макс.
Алекс: - То было тогда, а теперь совсем другой расклад. Время, брат, злой шутник.
Макс (лаская собеседника влажным хмельным взглядом): - Влюбиться тебе нужно, бабенку приличную на стороне поиметь.
- Не поможет, - вздыхает Алексей. - Кто на меня польстится?
Выпивают.
- Чем же Нинка тебя извела? - вопрошает удивленный Макс, который вот так по душам с Алексеем не говорил уже много лет. - Такого парня смогла подмять!
Алекс: - Молчанием.
- Как это? - не понимает захмелевший Макс.
Алекс: - Это невыносимо. Молчит, если ей что не нравится, и я на¬чинаю нервничать, места себе не нахожу, пока не сделаю, как она хочет. Ох, знал бы ты, как я боюсь этого ее молчания и ее глаз.
Макс: - Да ты что?
- Совесть мучит. Это совесть, - твердит Алексей, разливая по рюм¬кам остатки водки. - Я сделал ее такой - вот почему...
Выпивают, закусывают хлебом и колбасой. Алексей сидит молчаливый и хмурый.
Макс хлопает его по колену и наигранно весело говорит:
- Может, хватит, а? У меня вон две жены было. Щас третья. А я ничего - жив, здоров и своего не упущу.
- Давай отсюда пойдем, - предлагает Алексей. - Не могу здесь сидеть. Тем более, моя сейчас с работы явится.
- Давай, - соглашается Макс. - У меня тут одна знакомая живет. Недалеко. Так можно к ней нагрянуть. Она компанейская и еще даже очень себе ничего.
- А раньше была твоей? - уточняет покоробленный Алексей.
Макс: - Ты че это? Натаха свободная женщина. Щас я ей звякну.
Макс достает из чехла, пристегнутого к поясу, мобильник, начинает набирать номер. Хотя он мог бы позвонить и с домашнего телефона Алек¬сея, и это было бы бесплатно, но, видимо, ему очень хочется покрасо¬ваться перед студенческим другом своим новым мобильником.
Макс встает из-за стола, уходит в коридор. Алексей за столом с брезгливостью и интересом одновременно прислушивается к обрывочным фразам Макса по мобильнику. Набрав номер, Макс дожидается соединения. "Алло. Наташка, зайчик, это я, - говорит он весело. - Как кто? Ну Макс. Максик... Ага, богатым буду. Мы тут с одним человечком к тебе сейчас заедем... Говорю тебе: праздник души... Что?... Ага, понял. Но и ты пойми, когда два одиноких сердца... Куда мне пойти?... Куда-ку¬да?... Ну ты, Натаха, и сука". Макс отключает связь. Набирает с блок¬нота другой номер. "Алло! - бодро орет он. - Это ты Сусанна? А это я... Как кто? Макс... Ага. Богатым буду. Я тут с одним очень хорошим человеком к тебе собрались... А почему?... Ну а если через не могу?... Что? Чем себя удовлетворить? Ну ты и дура". Макс сосредоточенно наби¬рает следующий номер. "Алло! - говорит он строго. - Это я - Макс... Сразу узнала, да? Богатой будешь. Я и мой друг сохнем без женского... Ага... Хорошо... Отлично... Ну так мы будем у тебя через полчаса, ры¬бонька..." Макс сияет, у Макса вид победителя, он игриво посматривает в сторону Алексея и что-то тихо говорит в трубку, прикрыв ее рукой.
Возвращаясь к Алексею, Макс с заговорщицкой улыбкой заявляет:
- К Натахе мы не едем. Она дура. Но я договорился с другой - еще прикольнее тетка. Марьяной зовут. Груди во-о! - восторженно обводит руками в воздухе Максим.
Алекс (обреченно вздыхая): - Поехали к твоей Марьяне.
14. Улица, застроенная старыми хрущевками. Камера заезжает в подъезд обшарпанной пятиэтажки, затем вниз через закрытую дверь в под¬вал. Там при свете тусклой лампочки в помещении с низкими потолками, расписанном готическими письменами, свастиками, изображениями монстров и драконов, сидят на дырявых, грязных матрасах шестеро молодых людей. Они коротко стрижены, на них кожаные куртки-косухи и тяжелые ботинки. Среди них мы видим Андрея - смазливого подростка - того самого любителя интернета и стихов Николая Рубцова. Теперь на нем такая же потертая косуха, как на остальных. Он сидит в центре под лампочкой в пенсне без стекол и листает книгу Фридриха Ницше "Злая мудрость". Парни курят по кругу косяк с анашой, запивают из большой баклашки пивом.
Один парень трет лиловый синяк под глазом. Другой ловко мастерит новый косяк. Все по кругу опять начинают курить анашу. При этом физиономии у них приобретают какое-то инфернальное выражение в тусклом освещении подвала.
Это сумеречное молчание разрезает твердый и выразительный голос Андрея:
- Позорно и трусливо думать, будто обществу не нужны пороки, болезни и преступления. Так послушайте меня, братья. Всякое общество есть борьба против гения. Но побеждает молодой гений, ибо у него кровь здоровее, чем у дряхлого общества. Особенно теперь, когда государство прогнило, настает наш шанс!
Парни одобрительно кивают головами и понимающе мычат.
Андрей (размахивая пенсне): - Сегодня мы совершим символическую акцию, которая пробудит молодых и смелых и приведет в шок и трепет всех этих космополитов и предателей России.
Присутствующие вновь одобрительно кивают.
Худой и длинный парень с воспаленными глазами сипло замечает: - Ты, Андрон, натуральный парта и геноссе, - он достает из-под матраса железные прутья и показывает их всем.
Андрей хищно и самодовольно скалится. Остальные начинают ржать, как кони. Серая крыса было высовы¬вается из черной дыры в углу подвала, но тут же шарахается в ужасе на¬зад...
15. Уже начинает смеркаться. Милицейские кордоны все так же оцеп¬ляют рынок и станцию метро. Проспект озаряется оранжевым светом фона¬рей. Макс ловит частное такси - заезженный, заляпанный грязью "Жигуле¬нок". Приятели залезают в салон. Макс говорит адрес; водитель, пожи¬лой, седовласый кавказец, везет их к месту назначения.
 По дороге Макс говорит водителю: - Притормози у магазина.
 Макс заходит в продмаг, скоро выходит оттуда с полным пакетом. Увидев бабку, которая торгует возле магазина зеленью, соленьями и маленькими букетиками то ли фиалок, то ли примул, Макс покупает у нее цветы.
- Затарился. Все в порядке, - деловито сообщает он Алексею, уса¬живаясь на свое сидение с пакетом на коленях; букетик он отдает Алек¬сею.
Едут дальше. Макс достает из пакета пиво, открывает одну банку, другую протягивает Алексею. Их мотает в салоне от движения машины, они пьют пиво, расплескивая его.
- Будь ты проще, но не напивайся, - советует Макс приятелю. - Стихи свои прочитай. Это она любит.
- Это все женщины любят, - замечает седовласый водитель-южанин. - И еще цветы, конечно.
- Гастробайтер, гарбайтен! - зачем-то орет ему в ответ хмельной и взбудора¬женный Макс.
Старик молча и неодобрительно качает головой, чмокает губами.
- Бздишь, чурка?! - хохочет Макс.
Наконец подъезжают к стандартной многоэтажке. Макс указывает во¬дителю, возле какого подъезда остановиться. Приятели вылезают из маши¬ны. Макс через приспущенное окошко расплачивается с южанином, тот смотрит на него печально и все продолжает покачивать седой головой.
- Свободен! - орет Макс ему в окно.
- Анна сегим! - хрипит возмущенный водитель и уезжает, набирая скорость.
Алексей резко одергивает приятеля за рукав.
- Ты что, напился? - спрашивает он.
- А че? Пусть боятся чурки, - самодоволь¬но лыбится тот.
- Нашел к кому привязываться - к старику, - с осуждением говорит Алексей.
Макс (с легким смущением): - Да пошутил я. Ну, глупо пошутил. Что ты, Леха?
16. Маленькое уютное кафе. Мы видим за столиком Нину. Она сидит рядом с Ильей Петровичем, отцом Андрея. Одет он так же, как утром. На¬чинающие седеть волосы его аккуратно зачесаны назад. Он смотрит на Ни¬ну удрученно. Перед ней лежит на столе белая красивая роза. Они попи¬вают кофе и тихо разговаривают.
Илья Петрович (крутя холеными пальцами ложечку): - Послушай, Ни¬на, ведь нам было хорошо. Ты не можешь этого отрицать. И если все же ты решила больше не встречаться со мной, то зачем уходить из журнала?
Нина: - Буду работать только в союзе. Тем более, почти всю литературную ра¬боту за меня вел он.
Илья Петрович (нервничая, расплескивая кофе): - Так это ты из-за него? Какое может быть чувство вины, Нина? Ты столько дала ему...
Он осекается, видя, как она молчит и лишь улыбается чуть-чуть, глядя на него с легким сожалением.
Илья Петрович: - Не знаю, о чем он думает, но он же никуда не стремится. И мне кажется, он даже доволен собой. Даже болезнью своей упоен.
Нина: - Пусть он неудачник. Пусть он кто угодно. Но для меня это не имеет никакого значения.
Илья Петрович (потрясенно): - Неужели ты до сих пор его любишь?
Нина: - Ты-то его никогда не любил.
Илья Петрович: - Как это глупо. Даже если издадут его "Клинику" и другие романы, он все равно останется изгоем. Он рожден быть несчаст¬ным и делать несчастными других. Подумай, Нина.
Нина: - Не хочу думать. Я слишком много думала, и ничего хорошего из этого не вышло.
Илья Петрович: - Ты такая же сумасшедшая, как он.
Она: - Возможно. Ну, мне пора идти - не расстраивайся, у тебя же семья, сын прекрасный.
Нина целует его в щеку.
- Буду вечером смотреть тебя по телевизору, - говорит она.
- Что за ерунда? - он пытается прижать ее к себе, но она реши¬тельно отстраняется от него. Нина встает из-за столика, берет белую розу, нюхает ее и кладет розу обратно на столик, идет к выходу. Илья Петрович встает вслед за ней, помогает ей одеть плащ.
- Может, тебя все же подвезти? - спрашивает он глухо.
Она: - Не надо. Мы все уже обсудили.
Нина уходит по вечерней улице, освещенной витринами и фонарями, торопливо, но грациозно, со своей маленькой сумочкой на плече. Он смотрит ей вслед, придерживая открытой дверь в кафе.
К нему подходит официант, похожий на пингвина, и спрашивает веж¬ливо:
- Уходите, Илья Петрович?
- Нет, - говорит он. - Принеси мне графин водки...
17. Макс настойчиво звонит в железную, добротную дверь.
- Свои, - зычно отвечает Макс на вопрос "кто?"
Дверь открывает нарядная, улыбающаяся женщина лет тридцати. Высо¬кая, ярко накрашенная брюнетка. В лице ее ненасытная чувственность. Макс целует ее в щеку; проходит в прихожую, заводя за собой Алексея, который держит в руке букетик цветов.
- Это мой друг Алекс, - говорит Макс женщине. - Прошу любить и жаловать.
- Марьяна, - представляется хозяйка, масляным взором смущая Алек¬сея.
- Очень приятно, - бурчит он и преподносит ей букетик.
- О, какая прелесть! - восторгается она. - Как раз мои любимые.
 Макс ставит переполненный покупками пакет на полку для обуви у зеркала, снимает замшевую куртку и вешает ее на крючок.
- Надо бы стол организовать - за встречу, - говорит он Марьяне.
- Это мы мигом, - Марьяна берет пакет - с цветами и с пакетом уходит в гостиную, откуда льется яркий оранжевый свет.
Алексей замечает, что это двухкомнатная квартира - в прихожей есть еще одна дверь, закрытая, - видимо, в спальню.
- Ну как она тебе? - шепотом спрашивает его Макс и толкает локтем в бок. - Мечта поэта, а?
Макс проходит за Марьяной в уютную гостиную, пол которой покрыт пушистым ковром. Он помогает Марьяне разгрузить пакет - достает вино, водку, большую коробку конфет, кулек с фруктами, бекон в нарезку. При этом они с Марьяной о чем-то тихо переговариваются. Макс с видом опыт¬ного сводника указывает хозяйке на Алексея, они прыскают от смеха - Алексей стоит в прихожей, из-за дрожи в руках с трудом снимает свою демисезонную куртку.
- Проходите сюда! - зовет его Марьяна. - Не стесняйтесь.
Алексей присаживается на корточки и начинает расшнуровывать гряз¬ные ботинки - узлы плохо поддаются, он тяжело дышит.
Макс тем временем открывает штопором вино; Марьяна приносит из кухни вазочку с водой, ставит в нее фиалки. Затем достает из серванта бокалы, рюмки, тарелки и большую вазу для апельсинов и мандаринов. Макс ведет здесь себя уверенно, зна¬ет, где что лежит, как будто у себя дома.
Наконец в гостиную нерешительно заходит Алексей - в мятом костю¬ме, в носках с дыркой на пятке. Марьяна подходит к нему, ласково берет его за руку, что-то говорит ему воркующим голосом - Алексей не может разобрать что. Он смотрит на нее послушно и оцепенело. Она стоит перед ним в тонком шелковом платье, облегающим ее формы, открытом спереди. Глаза Алексея невольно приковываются к ее груди. Марьяна с удовлетворением замечает его взгляд.
- Вам здесь нравится? - спрашивает она, демонстративно поправляя грудь, моргая длинными, густо подведенными тушью ресницами.
- Нравится, - эхом отзывается Алексей.
- Тогда улыбнитесь, - приказывает она.
Губы Алексея нервно вздрагивают.
Макс включает телевизор на музыкально-танцевальном канале MTV. Все усаживаются за накрытый стол. Марьяна пьет красное вино, Макс и Алексей - водку, закусывая ее беконом. Макс что-то шепчет Марьяне на ухо - она смеется, выгнувшись на стуле. Макс открывает коробку конфет сует шоколадное сердечко Марьяне в открытый рот. Она держит конфету в губах и глядит блестящими от вина, косметики и возбуждения глазами на Алексея. Он сидит как бы в глубокой задумчивости.
- О чем задумались? - спрашивает его Марьяна, облизывая шоколад¬ные губы.
Алексей долго смотрит на нее пустым взглядом и ничего не может ответить.
- Он же у нас знаменитый писатель, - сообщает Макс. - Вообще, 24 часа в сутки думает.
- Ого! - наигранно восхищается Марьяна. - Наверное, новый роман обмысливаете?
- Да нет. Так просто. Сижу, - оправдывается Алексей, как застиг¬нутый врасплох.
Макс произносит торжественно и дурашливо одновременно: - А я предлагаю тост. За искусство и за любовь!
- За искусство любви, - уточняет Марьяна; они чокаются друг с другом, потом с Алексеем; все опять выпивают до дна.
Алексей привстает произнести свой стихотворный тост и декламиру¬ет:
Если не думать о прошлом,
если обиды забыть,
 время не кажется пошлым,
можно и жить, и любить...
Но Марьяна и Макс не слушают его. В этот момент по MTV звучит ритмичный хип-хоп - они вскакивают из-за стола и начинают танцевать - их тела трясутся под музыку, руки летают, то сплета¬ясь, то расплетаясь. Шикарная грудь Марьяны прыгает вверх-вниз. Они зовут на хип-хоп и Алексея, но он лишь машет им рукой и улыбается, показы¬вая, что ему хорошо и так. Выпивает еще рюмку водки.
Марьяна, улучив момент, когда играет медленная мелодия, подходит к Алексею и притягивает его за локоть к себе.
Он танцует с ней под лукавым и пристальным наблюдением Макса.
Алексей заметно успокоился, расслабившись от выпитой водки, от того, как, прижимаясь к нему, плавно ведет его в танце Марьяна; он заглядывает ей в глаза, и ладони его раскрываются, все более уверенно обхватывая ее бедра.
- А вы умеете взволновать женщину, - шепчет ему жарко в ухо Марь¬яна. - Все писатели, наверное, такие?
Она гладит его по голове, притягивая его лицо к себе. На экране телевизора рафинированный смуглый певец, скрестив руки, закатывает к лазурному небу зрачки и с чувственной хрипотцой тянет любовный романс.

18. Нина открывает входную дверь, заходит домой - с пакетом про¬дуктов. Затем мы видим ее уже в домашнем халате с мокрыми волосами: на кухне она убирает стол - то, что оставили после своей посиделки Алек¬сей и Макс - пустую водочную бутылку, банку из-под маринованных огур¬цов, грязные тарелки. Склонившись над раковиной, она не спеша моет по¬суду, складывает ее в сушильном шкафу над плитой. Она ставит на огонь чайник. Далее мы видим, как Нина сидит над дымящейся кружкой, устало помешивает ее. На ней джинсы и вязаная кофта.
Нина заходит в кабинет-спальню мужа, она ставит ему на полку но¬вую аэрозоль с "Астмопентом", уносит блюдце с окурками и переполненную корзину для бумаг - возвращается в спальню с чистым блюдцем и пустой корзиной, ставит их там, где они стояли. Щеточкой она вытирает со стеллажей и с полок пыль.
Затем мы видим ее, сидящую за письменным столом мужа, - она выд¬вигает ящик, достает толстую потрепанную тетрадь. Перелистывая ее, внимательно читает его записи. Она останавливается на одной заметке, написанной корявым, спешащим почерком, и мы слышим голос Алексея, чи¬тающего эту свою запись, при этом видим напряженные глаза Нины, далее бедную обстановку его комнаты; далее на весь экран, как слайды, сменя¬ющие друг друга, появляются фотографии их счастливой молодости.
Голос Алексея: "Ты думаешь, что я пишу из удовольствия? Так, на¬верное, вы все полагаете: пописывает себе рассказы, повести, романы. Да понимаешь ли ты, какая это боль, а порой и унижение? Ведь невозможно не писать, даже если жутко подумать о руч¬ке и листе бумаги. Пи¬шу, потому что не могу не писать. Не потому что не могу торговать. Не потому что из меня не вышел юрист, банкир или кто-то еще. Да знаешь ли ты?! Как часто я думаю, что из меня и писатель-то настоящий не вышел. Именно по мнению циников, право на существование имеют только интересные люди. Поэтому так много циников среди признанных писателей. И пусть я никто, с их точки зрения. Мокрый серый голубь. Зато иногда я умею летать - когда пишу. Пусть я им не интересен. Серый голубь. Я буду лечиться в твоей чертовой Клинике, но писать не перестану".
Она закрывает его тетрадь.
Далее мы видим Нину, лежащую на его смятой кровати с его тет¬радью, которую она прижимает к груди. Она лежит с закрытыми глазами.
Нина опять на кухне. Утирая слезы, она мелко шинкует на доске лук. Рядом стоит тарелка с нашинкованной уже морковью. На плите боль¬шая кастрюля - в ней что-то варится...
19. Квартира Марьяны. В дверь звонят.
- Кто там еще? - Марьяна оставляет Алексея и спешит в прихожую, пританцовывая на ходу.
Алексей стоит один возле включенного телевизора. Макс развалился за столом, подмигивает ему заговорщицки.
- Молодец, - Макс поднимает большой палец вверх. - Так держать.
 Алексей слышит, как входная дверь открывается, и Марьяна восторженно восклицает: "Какие люди к нам пожаловали!"
- Вот решили навестить тебя, красавица, - слышит Алексей сиплый голос с кавказским акцентом.
Он осторожно выглядывает в коридор и видит на пороге респекта¬бельного мужчину лет пятидесяти, с благородной дымчатой сединой на висках, в распахнутой дорогой дубленке, в очках с золотой оправой. В руках мужчина держит две бутылки шампанского, прямо с порога чмокает Марьяну в обе щеки и проходит в квартиру.
- Всегда приятно видеть тебя, дядя Гурам, - заливается соловьем Марьяна.
Тут на лице Алексея возникает выражение крайнего удивления: за дядей Гурамом в квартиру заходит Оксана - дородная девушка из районной библиотеки, та, которой сегодня утром долговязый парень по ошибке пре¬поднес букет роз, предназначенный для Лауры. В волосах Оксаны приколо¬та красная роза.
Она тоже целуется с Марьяной, как с хорошей знакомой или даже с подругой. В руках Оксаны пакет.
- Это фрукты, виноград, - говорит она Марьяне.
- А мы уже веселимся, - хвастается та.
- Значит, будет еще веселее, - говорит дядя Гурам, ловко скидывая с себя дубленку.
За спиной Оксаны Алексей замечает молодого высокого орлиноносого грузина. На нем кожаный плащ и широкая кепка. Он заходит в квартиру, держа в одной руке сразу две бутылки коньяка, а другой направляет за собой девушку, чей смутный стройный силуэт в приталенном длинном паль¬то появляется из темноты подъезда.
И Алексей ахает, едва не падает, хватаясь за стену.
- Что с тобой? Это же дядя Гурам пришел - клевый мужик, - говорит ему Макс.
Но Алексей не слышит его, он пожирает глазами девушку, которая сейчас стоит в дверях, скромно улыбается, нежная, хрупкая, с пышной копной золотых волос. Это его Лаура.
20. Поздний вечер. Глухая, плохо освещенная улица. Среди темных палисадников торчат серые хрущевки и многоэтажки. По тротуару медлен¬но идут мужчина и женщина азиатской внешности. У них приятные, умирот¬воренные лица. Разговаривают по-русски, немного смягчая и растягивая слова на южный манер.
- В этом районе поймать такси - всегда проблема, - говорит мужчи¬на. - Нашел Амир, где поселиться.
- Он же недавно в Москве, - замечает она.
Мужчина: - Да. Надеюсь, все наладится у него. Нам ведь тоже в на¬чале здесь было не легко.
Женщина прижимается к своему спутнику, улыбаясь, гладит свой за¬метно округлившийся живот. Он хочет закурить сигарету, но передумывает - прячет пачку обратно в карман пальто. Чуть повернув голову к ней, оглядывает ее и заботливо придерживает ее за локоть.
- Ты меня любишь? - неожиданно спрашивает женщина.
Он: - Конечно, люблю. Зачем так спрашиваешь?
Она: - У нас опять будет девочка.
Он: - Да? Это точно?
Она: - Точно. Вчера УЗИ делала.
Он: - Что ж? Еще одна девочка - тоже хорошо. В следующий раз обя¬зательно будет мальчик. Ты моя золотая, - он нежно обнимает ее и легко целует в щеку.
В этот момент из темноты палисадника дорогу им преграждают три милиционера в бронежилетах, с дубинками и автоматами.
- Ваши документы, попрошу, - спрашивает один из ментов, самый толстый и наглый на вид.
Мужчина поспешно достает из-за пазухи паспорт, женщина из сумочки свой, отдает его мужу. Тот протягивает документы милиционеру. Толстый майор внимательно изучает их, отдает назад.
- Поосторожнее будьте, граждане, - предупреждает он. - А то нынче, сами знаете, какое время.
Так же неожиданно, как они появились, милиционеры скрываются в кустах палисадника.

21.- Знакомься, Марьяна, мой племянник Бесик, - дядя Гурам указы¬вает хозяйке на молодого грузина в кепке. Бесик ставит коньяк на полку для обуви, с достоинством снимает кепку - вешает ее на крючок, галант¬но целует Марьяне руку.
Дядя Гурам (указывая на Лауру): - А это девушка Бесика - Лаура. Студентка, умница. В библиотеке с Оксаной работает.
- Какой ангелочек, - чуть ли не поет Марьяна. - Заходите, заходи¬те, милочка. У нас все по-простому.
- Пойдем, Леха, поздороваемся с людьми, - говорит Макс и, вылезая из-за стола, спешит в прихожую.
Алексей продолжает стоять, как вкопанный, он ловит ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Из коридора доносится гомон голо¬сов, шуршание пакетов. Гости снимают с себя верхнюю одежду, девушки прихорашиваются перед зеркалом.
В гостиную забегает Марьяна с блюдом, наполненным мытым виногра¬дом и персиками.
- Что заскучал? - спрашивает она мимоходом Алексея, ставя фрукты на стол. - Иди, поздоровайся с друзьями моими. Очень хорошие люди.
- Что-то мне не хорошо, душно, - выдавливает из себя Алексей.
- Это после танца нашего? - игриво замечает Марьяна. - Так ты присядь. Гости сейчас зайдут, - она приставляет к столу еще два стула, делает тише телевизор, достает из серванта бокалы и рюмки, проворно прибирает стол - мусор и пустую тару уносит на кухню.
22. Сумеречный сквер, за которым по дороге проезжают авто¬машины. Андрей фехтует железным прутом, сбивая с ветвей молодые лис¬точки, и разговаривает по мобильнику.
- Папа, - ласково говорит он в трубку. - Можно, я сегодня в ин¬тернет-клубе задержусь?
Глухой, безразличный голос Ильи Петровича: - Можно, сынок.
Андрей: - А потом одну девушку провожу. Так что вы с мамой не пе¬реживайте за меня.
Голос: - Проводи, сынок.
Андрей: - Целую, папуля.
Голос: - Я тебя тоже.
Андрей отключает мобильник и с наскоку наносит яростный рубящий удар по ветке, ломая ее. Поодаль стоят пятеро его бритоголовых дружков - курят, о чем-то тихо переговариваются. Они зовут Андрея и вместе с ним скрываются в глухом темном переулке.
23. Бесик ловко открывает бутылку шампанского, разливает по бокалам. Дядя Гурам произносит тост:
- Я предлагаю выпить за этот гостеприимный дом. За его прекрасную хозяйку. За ее, так сказать, золотое сердце. Алаверды, Бесик, - он от¬пивает из своего бокала и кивает головой племяннику.
Тот гордо возвышается со своим фужером и, обращаясь к Марьяне, говорит: - Я здесь первый раз, дорогая Марьяна, но уже чувствую, какая у вас теплая, добрая атмосфера. Я чувствую к вам, Марьяна, искреннюю симпатию и желаю вам всего того, что составляет человеческое счастье. Любви, здоровья, настоящих друзей и процветания вашему дому!
Марьяна (крайне польщенная): - Ой, я прямо сгораю от смущения.
- Не сгорай, красавица, ты нам еще нужна, - шутит дядя Гурам.
 Все, кроме Алексея, весело смеются, пьют шампанское. Он явно без удовольствия осушает свой бокал.
- Мой племянник - голова, - хвастаясь, указывает дядя Гурам на Бесика. - Как говорить умеет, а? Музыкант, поэт. В консерваторию в Тбилиси поступил бы, если бы не война проклятая. Да ладно. Предлагаю выпить еще - за знакомство - за нашу дружную компанию.
Бесик разливает - мужчинам коньяк, женщинам шампанское.
Все опять выпивают, и начинается застольный гомон. Алексей сидит с застывшей на губах неопределенной улыбкой; на вопросы, которые он не слышит, он кивает и отвечает: "Да-да", при этом ногтями незаметно впи¬вается себе в бедро, отвернувшись от Лауры. Она же мельком поглядывает на него.
- Алексей, а мы уже, по-моему, встречались с вами, - обращается к нему Лаура, пытаясь разглядеть его получше. - Вы не были записаны в нашей библиотеке?
- Что?! - Алексей дергается, будто коснулся оголенного электри¬ческого провода.
Лаура (мило улыбаясь): - Точно. Я видела уже вас - в библиотеке.
- Да, был когда-то, - Алексея всего колотит.
Окружающие замечают эти странности и ничего не могут понять, пе¬реглядываются.
- У него сегодня был очень напряженный день, - шепчет Макс Марь¬яне. - Его роман отвергли в издательстве, да и с женой тоже...
Марьяна понимающе кивает головой и, чтобы разрядить обстановку, громко спрашивает дядю Гурама:
- Как сегодня дела шли, генацвали? Как добрались до нас?
- Да как дела шли? - в негодовании разводит руками дядя Гурам. - Кафе пришлось закрыть из-за их сраного Гитлера.
- Скинхеды, погромы. Откуда такие озлобленные берутся? - спраши¬вает Марьяна.
- От зависти, - объясняет ей Гурам.
- А я думаю, от нашей жизни, такой противоречивой и несправедливой, - тихо замечает Лаура...
24. Нина в своей комнате сидит на прибранной кровати и смотрит телевизор. Крупно телеэкран. Просторная, стильно обставленная студия. На фоне надписи "Актуальная тема" пожилой телеведущий разговаривает за полукруглым столом с Ильей Петровичем, на котором дорогой синий костюм и красный галстук. За ними амфитеатр, заполненный аудиторией. Обсуждают проблему насилия и террора в обществе.
Ведущий: - Как историк, как публицист и депутат Мосгордумы, зани¬мающийся этой проблемой, скажите, пожалуйста: в чем истоки русского национализма?
Илья Петрович (поправляет галстук, снисходительно улыбается): - Ну, во-первых, повторюсь: никакого русского национализма нет и быть не может.
Амфитеатр неодобрительно гудит.
- Русский человек - это имперский человек, впитавший в себя куль¬туру и традиции многих народов, - продолжает Илья Петрович. - Русские столетиями жили бок о бок с кавказцами, с казахами, с татарами, с северными племенами. И везде они повышали жизненный уровень этих народов, строили города, заводы, соз¬давали Российскую державу.
Ведущий: - Но как же быть с ксенофобскими лозунгами, которые все громче раздаются в нашем обществе? Как быть с многочисленными молодеж¬ными бандами, которые избивают, убивают уроженцев Кавказа, Азии, сту¬дентов из Африки?
Над амфитеатром развевается плакат: "Нет фашизму в России!"
Илья Петрович (с нетерпением): - Насилие существует в любой стра¬не - и в вашей прекрасной Англии, и в тихой сытой Швейцарии. Что же вы Россию-то все время клеймите, когда у нас и без того масса социальных проблем, когда в одночасье образовался огромный разрыв между богатыми и бедными? Чувство несправедливости, чувство того, что нас всех обма¬нывают, обворовывают, особенно остро у молодежи. Тем более, молодым обидно за обнищавших, униженных родителей. А тут еще и пресса, и ваше телевидение, где разврат, безверие и кровь льется рекой.
Ведущий: - Так вы считаете, что телевидение, популярная литерату¬ра, кино и музыка напрямую ответственны за то, что творится в стране?
Илья Петрович: - Конечно же.
Ведущий: - И поэтому вы на днях инициировали закон об ужесточении цензуры?
Илья Петрович: - Обязательно. Цензура и строгое наказание для тех, кто поливает грязью наши традиции и мораль, кто проповедует упад¬ничество и на этом добивается популярности, дорывается до телеэфира со своими безнравственными идеями.
 Шум в студии нарастает. "Долой цензуру! Долой бюрократов!" - разносятся выкрики. Илья Петрович делает над собой усилие, поправляя галстук, играя желваками, и заключает:
 - Таких писак и крикунов, как ваши, надо безусловно запрещать.
Ведущий (сохраняя вежливость): - Давайте все успокоимся. Вам, как историку, Илья Петрович, не кажется, что подобное уже происходило: запрещали авторов, сжигали книги, а за¬кончилось это фашизмом и мировой войной?
Илья Петрович (в гневе расплескивая из стакана воду себе на грудь): - Черт по¬дери! Не путайте божий дар с яичницей. Наш народ победил фашизм в той страшной войне и сохранил человечество. А вы о чем мне здесь? Да если на то пошло, Россия сейчас единственная в мире, которая может противостоять ...
Нина переключается пультом на другой канал: там на ослепительном тропическом острове загорелые и красивые девушки с радостными криками катят вдоль взморья огромное бревно. Небритый ведущий в шортах-берму¬дах, с бронзовым мускулистым торсом комментирует мужественным голосом:
- Команде Амазонок остается чуть меньше десяти метров, и они вы¬играют, я уверен, выиграют и завоюют миллион рублей, оставив с носом команду суровых Тарзанов.
Очередной победный вопль фотомодельных Амазонок, толкающих брев¬но, и Нина выключает телевизор, берет с трюмо сигареты, зажигалку, идет на кухню...

25. По сумеречной глухой улице идет группа парней в косухах, в тяжелых ботинках, впереди шествует Андрей. Из его рукава торчит железный прут. Редкие прохожие шарахаются от них. Андрей напряженно всматривается в конец улицы. Физиономии у его дружков мрачные и зловещие. Они движутся молча, сжимая в кулаках концы торчащих из рукавов железных прутьев. Издалека слышится гул автострады.
- Никого тут не выловим, - с досадой в голосе говорит Андрей. - Говорил вам: на электричках акцию проводит надо было.
- Еще не ночь, - успокаивает его худой молодчик с лиловым синяком под глазом.
Камера заезжает за угол длинной пятиэтажки - там по дороге навстречу молодчикам идут Керим и его беременная жена...
26. Вновь квартира Марьяны. Веселые Марьяна и Макс под музыку телевизора танцуют пародию на танго. Бесик рассказывает Алексею про свою жизнь в Сухуми.
- Было счастливое время, - говорит Бесик. - Играли в ансамбле джаз, ходили в курзал на танцы, купались в ночном море, пили молодое вино, влюблялись, строили планы на будущее, да война все порушила.
- Эй, биджо, гачумди! Не вспоминай о прошлом, - примирительно ма¬шет Бесику рукой дядя Гурам - он сидит разомлевший от выпитого, от то¬го, что обнимает его Оксана.
- Сейчас, слава богу, в Москве не бедствуем, - хвастливо говорит дядя Гурам. - Кафе свой имеем. Шашлык-башлык, шаурма-бастурма. Как го¬вориться, умные люди нигде не пропадут.
Бесик придвигается к Алексею, приобнимает того и проникновенно говорит: - Вот послушай, биджо, какой стих я своей невесте Лали во время самой войны посвятил.
Бесик декламирует, манерно дирижируя себе рукой:
Чеми ламази гого,
Чеми кетили Лали.
Чвени сихарули.
Диах. Все потеряли...
- Что, генацвали, в переводе на русский означает, - объясняет он:
Моя прекрасная девочка,
Моя кроткая Лали.
Наше счастье.
Так и есть. Все мы потеряли...
- В этом прекрасном стихе звучит ужас войны. Потери, которые она нам прино¬сит, - продолжает объяснять Бесик Алексею. - Понимаешь меня?
- Понимаю, - говорит Алексей, но вид у него такой, будто он сей¬час в мыслях далеко отсюда, от всякого понимания.
Бесик, отодвигаясь от Алексея, встает с рюмкой коньяка и провозг¬лашает: - За присутствующих здесь прекрасных дам, за цветущую Грузию, за мир и любовь между нашими народами. Алаверды.
Бесик чокается с Алексеем; все ждут от того продолжения тоста, но Алексей молчит, он дышит тяжело, ставит свою рюмку на стол. Окружающие смотрят на него с явным замешательством. Но обстановку опять разряжают танцующие Марьяна и Макс. Марьяна делает громче теле¬визор, на экране которого смуглые красотки в коротеньких юбочках, ви¬ляя ягодицами, танцуют ламбаду. Макс и Марьяна зовут всех на зажигательный танец, прижавшись друг к дру¬гу спинами, тоже виляют бедрами, как бы слившись воедино, зажму¬рившись от упоения. К ним присоединяются дядя Гурам с Оксаной. Бесик берет Лауру за руку, выводит ее за собой на ковер и, обняв ее за тон¬кую талию, начинает ловко кружить ее под мелодию. За столом сидит один понурый Алексей.
27. Поздний вечер. Накрапывает дождь. В темном переулке Андрей и его бритоголовые дружки с железными прутьями в руках. Они окружают Ке¬рима и его жену. Женщина обхватила в страхе округлившийся живот, муж пытается заслонить ее от хулиганов. Те размахивают железными прутьями, лица их злобные, торжествующие. Мужчина растопырил руки, защищая себя и свою беременную жену, но силы не равны. Хулиганы сбивают их с ног, начинают избивать прутьями и ботинками. Мужчина рычит от боли и бесси¬лия; женщина, свернувшись калачиком, истошно кричит, взывая о помощи. После удара ботинком в живот крики ее срываются на сдавленные свистя¬щие стоны. Мы видим, как за этой расправой из окон смотрят московские обыватели - кто с испугом, кто с брезгливостью, а кто и с интересом. Старушка зашторивает окно, включает в комнате торшер и начинает наби¬рать по телефону "02", руки ее сильно трясутся.
Хулиганы продолжают избивать свои жертвы, улюлюкая, выкрикивая ксенофобские лозунги: "Смерть хачам!", "Россия для русских!", "Москва для москвичей!" Сильнее всех неистовствует и лютует смазливый Андрей.
28. В перерыве между танцами, когда запыхавшиеся пары садятся за стол, чтобы выпить, Алексей просит у всех извинения и говорит:
- Мне, пожалуй, домой пора.
- Станцуем медленный? - облизывая губы, предлагает ему Марьяна.
- Нет, правда. Мне надо идти, - Алексей, сгорбившись, уходит из комнаты в прихожую.
Марьяна и Макс останавливают его там, не давая одеться. Марьяна что-то шепчет ему на ухо, но он отстраняется от нее, пытается одеть куртку. Марьяна обиженно надувает губы, отступает от Алексея.
- Ничего, ничего. У писателей бывает такое. Это кризис, - успока¬ивает ее Макс, силой отнимает у Алексея куртку, вешает ее обратно на крючок. - Сейчас выпьем, он опять повеселеет. И, разумеется, потанцует с тобой, Марьяна. Он же этого очень хочет, - обещает Макс и, подталки¬вая, заводит Алексея в комнату, усаживает того обратно за стол.
- Право же, не надо, - просит Алексей. - Я лучше пойду.
- Как можно уходить, когда женщина просит?! - восклицает дядя Гу¬рам.
Макс объясняет грузинам: - Стеснительный он. Писа¬тель, одним словом, - оправдывает он своего приятеля.
Алексей обреченно вздыхает и, глядя в стол, начинает пить коньяк рюмка за рюмкой, не закусывая. О нем на какое-то время все забывают - опять танцуют, веселятся. Вскоре он напивается вдрызг, начинает ко всем приставать с нелепыми вопросами:
- Вы знаете, кто я? Вы можете это понимать? И кто такие вы? Господи, что за лица! Что за жизнь!
- Видите себя прилично в приличном доме, - замечает ему Марьяна.
Алекс (ей в ответ): - Ах, это вы - мечта поэта. Дорогая моя, тот, кто сказал вам, что это обтягивающее платье вас красит, очень пошло пошутил.
Марьяна (отходя к танцующим): - Пьяный хам...
- Накостылять бы тебе за такое, - грозно замечает Алексею Бесик. Он переключает пультом телевизор на спортивный канал, по которому идет сейчас боксерский поединок. Оба противника по пояс в крови, физиономии их распухли от гематом, но они продолжают яростно биться. Все, кроме Алекса и Лауры, как зачарованные, смотрят на это зрелище под пронзительные крики восторженного комментатора: "Апперкот! Еще апперкот! Хук справа. Левой по печени в ответ. Воистину, только на одном мужестве держится Артуро Гатти! Какой характер! Какая воля к победе!"...
29. - Я дрался только раз в жизни, - слышим мы хмельной голос Алексея и в блеклом изображении видим скалистый холм, поросший травой и низким редким кустарником. За холмом тускло блестит до самого горизон¬та свинцовое холодное море. Завывает ветер. В сером небе кружат с жа¬лостными криками чайки. На вершине холма, образовав круг, стоят сту¬денты в стройотрядовских робах. В центре круга двое. В одном мы узнаем молодого Алексея. Он худощавый, с длинными волосами. Его противник - широкоплечий, загорелый парень с очень злым лицом. В этом крепком пар¬не мы можем смутно различить нынешнего респектабельного бизнесмена и депутата, отца двуличного Андрея, - Илью Петровича. Противники замерли друг против друга, сжимая кулаки. Илья вдруг резко, без замаха, бьет Алексея кулаком по лицу.
Алексей шатается, его ведет от удара назад на пару шагов, но он все же стоит на ногах. Из носа его течет темная кровь. Алексей вытира¬ет кровь пальцами, опустив голову, решительно идет на своего противни¬ка. Алексей пытается неловко ударить того, но широкоплечий перехваты¬вает его руку, сам бьет снизу Алексея в солнечное сплетение. Алексей задыхается, но все еще стоит.
Алексей опять бросается на своего противника, обхватывает его за талию, пытается повалить, но Илья отры¬вает его от себя, держит одной рукой Алексея за шиворот, другой бьет по лицу - снизу, сбоку, прямыми. Алексей терпит эти жестокие удары, раскачиваясь из стороны в сторону, и тяжело хрипит.
Мы видим, как на холм забирается запыхавшаяся, испуганная Нина. На ней легкая куртка и потертые джинсы, каштановые волосы ее развева¬ются по ветру. Видя избитого Алексея и торжествующего его противника, она бросается к ним.
Нина яростно отпихивает Илью от Алексея и со всей си¬лы отвешивает ему пощечину, потом еще одну, и еще.
Илья не обороняется, лишь только пятится от нее.
Нина толкает студентов, чтобы они убирались прочь.
Илья и другие студенты по каменистой тропинке спускаются с холма. На вершине остаются только Нина и Алексей. Она плачет, вытирает ему платком кровь с лица, прижимает его к себе, целует.
30. Вновь квартира Марьяны. Алексей сидит за столом, недобро смотрит на Бесика и Лауру, которые танцуют медленный танец. По телевизору вновь играет музыкальный канал, и экзотическая мулатка исполняет тихий блюз. Алексей встает, подходит к танцующим парам, отстраняет Бесика от своей романтической возлюбленной.
- Я тоже хочу прочитать стих! - срываясь на крик, заявляет пьяный Алексей.
Все замирают, смотрят на него неодобрительно и с опаской. Он с мольбой протягивает к Лауре руки и начинает декламировать:
Вон над скалистым скатом
парит одиноко сосна.
Мне бы размах крылатый, -
 унес бы тебя в небеса.
Мне бы сосны сноровку, -
 я покорил бы тебя
 гордо, смело и ловко.
 Не упустил бы и дня.
В мире ничто не случайно -
сосна, небес окоем.
Улыбка твоя печальная
со мною, в сердце моем...
- Я поэт, а ты торгаш, - заявляет он звереющему Бесику. - Ты шашлычник, а я Петрарка! Но ты не заляпаешь бараньим жиром мою Лауру!
Глаза Бесика наливаются кровью, он резко отталкивает от себя Алексея. Тот чуть не падает, но хватается за стул.
Алексей поднимает стул, направляя его деревянные ножки на противника.
Гурам, Макс и Марьяна мечутся по комнате, что-то кричат. Бесик отступает от Алексея, за его спиной прячется перепуганная Лаура.
Алексей вопрошает, наступая на Бесика: - Думаешь, купили? Все купили? С фруктами и с коньяком?
Бесик ( яростно кружа вокруг Алексея): - Дзагхли, шени деда ватире! Я таких, как ты, хлыстом по своим садам гонял.
- Прочь! Не желаю ваших физиономий! - размахивает вокруг себя стулом Алексей, чтобы к нему не приблизились Гурам, Бесик и Макс, которые пы¬таются схватить его.
Бесик умудряется перехватить у него стул. Тут же вцепляются Алек¬сею в руки Гурам и Макс.
- Господи, он же сумасшедший, - причитает Марьяна, косметика те¬чет по ее щекам. - Он же мне телевизор, сервизы, все здесь разбить мог. А вначале таким приличным казался.
- Просто русские пить не умеют, - с тяжелым придыханием замечает дядя Гурам, держась за левую руку Алексея.
- Не надо только про всех русских говорить, - парирует Макс, ко¬торый вцепился в правую руку студенческого друга.
Бесик бьет беззащитного Алексея кулаком в ухо и победоносно улыбается.
Алексей опадает на руках у Макса и дяди Гурама, они еще крепче держат его, опасаясь новых вспышек буйства.
Алекс (едва не плачет): - Все верно. Я ничего не могу. Смейтесь надо мной, бейте...
Лаура, вся в слезах, убегает в коридор, запирается в ванне.
Алексей вдруг заходится, захлебывается в надрывном кашле, он на¬чинает задыхаться.
- У него же астма! - вспоминает Макс. - Леха, где твой аэрозоль?
- В куртке, - со свистящим придыханием говорит Алексей.
Алексей продолжает кашлять и задыхаться. Макс отпускает его руку и бросается в прихожую, достает из куртки Алексея пузырек с "Астмопен¬том".
Макс, встряхивая пузырек, подходит к Алексею, которого и дядя Гу¬рам уже отпустил, отойдя от него на безопасное расстояние; Алекс вых¬ватывает из рук Макса "Астмопент", распыляет себе в рот, судорожно вдыхая. Страдальческое выражение на его лице быстро сменяется выраже¬нием полной опустошенности. Он дышит с таким звуком, буд¬то гармошка играет у него в груди, но уже не задыхается.
- Ну как? - спрашивает его Макс.
- Понимаешь, - хрипло говорит Алексей, - согласен, я вел себя отвратительно. И не только сейчса и здесь. Но я не могу и не хочу жить по вашим законам.
Бесик: - Очень понимаем тебя. Не живи. Только оставь нас в покое.
Алексей выходит в прихожую, надевает куртку, бормоча: - Пусть так. Но я буду писать... буду бороться...

31. Ночь. Площадка перед домом Марьяны. Сидя на тротуаре, Алексей смотрит на окна Марьяны, где, сменяя друг друга, появляются танцующие фигуры - Гурама, Макса, Оксаны и Марьяны. Лауры и Бесика не видно.
- Все напрасно, - говорит Алексей. - Такие, как я, должны умирать еще зародышами.
Он достает из кармана поломанную сигарету, отрывает половинку с фильтром, с помощью зажигалки пытается раскурить ее, но сигарета быстро тухнет - видимо, она или намокла, или порвалась у самого фильтра. Алексей выбрасывает сигарету. Достает из кармана флакон с "Астмопентом", встряхивает его и тоже выбрасывает в кусты. Вокруг тишина, лишь слабый ветер колышет верхушки деревьев, да слышится отдаленный рокот автотрассы. Алексей поднимает голову - в окне какое-то мгновение он видит Лауру. Алексей улыбается, встает с тротуара, но профиль Лауры уже исчез. Пошатываясь, он идет по дороге в сторону огней автострады.
32. Ночная, освещенная тусклыми фонарями улица. По ней шатко бредет Алексей. Он слышит сзади топот бегущих, кто-то нагоняет его, но Алексей не обо¬рачивается. Лишь останавливается и раскачивается на месте.
Его нагоняют шестеро молодчиков - те самые, которые избивали Керима и его беременную жену. Они обгоняют Алексея и сворачи¬вают с дороги на тропинку, исчезающую среди черных деревьев. Один из парней, с симпатичным полудетским лицом, а именно Андрей, обгоняя, спотыкается об Алексея - едва не падает, из-за этого отстает от своих. С ненавистью он выпаливает:
- Чего в ногах путаешься, алкаш? Русских, сука, позоришь, - он бьет Алексея тяжелым ботинком в живот.
- Андрюха, на хер он тебе сдался?! - кричат ему товарищи из темноты кустов. - Ва¬лить надо. Валить!
Но Андрей продолжает пинать Алексея. Тот хватает Андрея за кожаную куртку, мычит от боли: "Сволочь". Андрей ставит ему подножку, толкает - Алексей па¬дает на асфальт. Андрей издает торжествующий вопль и порывается убе¬жать, чтобы догнать своих товарищей, но Алексей хватается крепко за его ботинок с красными шнурками. Андрей растерянно, затравленно огля¬дывается, пытается вырвать ногу. Алексей рычит: "Не отпущу, подонок". Они яростно борются. Андрей наотмашь бьет Алексея железным прутом по затылку, но тот не отпускает его, намертво вцепившись в ногу Андрея. Мы видим, что на затылке волосы Алексея слиплись от крови. Где-то сов¬сем близко звучат милицейские сирены, между домами мелькают огоньки ми¬галок. Андрей бьет прутом еще раз, но Алексей продолжает держать его. В этот момент из-за угла дома с дубинками наперевес к ним бегут мили¬ционеры.
- Держи его крепче! - кричит один, толстый, запыхавшийся от бега. Подбежав, он выхватывает у перепуганного, податливого, словно тряпичная кукла, Андрея железный прут, заламывает ему руку. Милиционеры с трудом отрывают Андрея от вцепившегося в него Алексея. Толстый и его подручный сажают Андрея в подъехавший воронок.
- Куда остальные побежали? - спрашивает милиционер с рацией у Алексея.
- Туда, - Алексей указывает на тропинку, по которой умчались погромщики.
- Ясень! Я Серёга! - кричит в рацию милиционер. - Встречайте недоносков у гаражей.
- У тебя с головой все в порядке? - спрашивает он у Алексея.
- В порядке, - отвечает Алексей, шатко встает и отряхивается.
- Иди домой или в медпункт, - советует милиционер с рацией и вместе со своими коллегами устремляется по тропинке в погоню.
Воронок, включив пронзительную сирену, уезжает по дороге. Алексей провожает его взглядом, в зарешеченном окошке он видит белое от ужаса лицо Андрея.
33. Маленькое кафе. За круглым столиком, за которым он разговари¬вал с Ниной, сидит заметно пьяный и хмурый Илья Петрович. Перед ним пустой графин, минералка, блюдо с недоеденным мясным ассорти. В вазу воткнута сломанная белая роза. Он ози¬рается вокруг в поисках официанта, помахивая вилкой в руке; мутный взгляд его останавливается на соседнем столике, за которым сидят двое
- по внешнему виду то ли провинциальные интеллигенты, то ли мелкие чиновники. Они спорят друг с другом, не повышая голоса.
Один (с бородкой): - Гитлер, этот изувер, этот маньяк, извращенец окаянный. А молокососы бритые День Рождения его справляют. Не хочу по¬нимать этого!
Второй (в круглых очечках): - Знаете что, уважаемый. Давайте так: о мертвых либо хорошо, либо ничего.
С бородкой: - Но ведь это Гитлер! Тиран!
В очечках: - Пусть Гитлер. Пусть тиран. Но мы же с вами интелли¬гентные люди. Так что, либо ничего, либо хорошо. Ага?
- Да я, в общем-то, ничего, - попивая из кружки пивко, сдается с бородкой. - Что мне Гитлер? Я ведь тогда еще и не родился.
- Вот-вот, - второй чокается с ним своей кружкой, назидательно сверкая очечками. - Либо ничего, либо хорошо.
- Повторить! - громогласно кричит Илья Петрович официанту, вилкой указывая на пустой графин.
- Слизняки! - рявкает он на двух интеллигентов и тычет в них вил¬кой - они замолкают, опасливо поеживаются. - Страну просрали! - продолжает громогласно клеймить Илья Петрович. - Инородцам продались! Интеллигенты-писаки.
В этот момент звонит мобильный телефон Ильи Петровича.
- Алло, - говорит он в трубку. - Кто это? Милиция? (сурово трез¬вея лицом) Не понимаю, что за шутки... Что вы говорите? Мой сын у вас? Женщину убили? Беременную?!... Да вы что это?!
- Вам повторить? - спрашивает его подошедший официант.
Илья Петрович, не опуская трубку, закрывает рот кулаком, чтобы не закричать. Вид у него раздавленный, жалкий...
34. Поздней ночью, когда начинает уже светать, Алексей возвраща¬ется домой. Он стоит в неосвещенном подъезде и пытается открыть двер¬ной замок. У него ничего не получается - дверь ему открывает жена, в халате, с измученным от бессонницы лицом. Алексей входит в квартиру. Она смотрит, скрестив руки на груди, как он, пошатываясь, неловко сни¬мает заляпанную грязью куртку.
Чтобы не нагибаться, он срывает левый ботинок ботинком правой но¬ги, потом левой ногой в дырявом носке срывает правый ботинок. Грязные ботинки таким образом разлетаются по разным концам коридора. Нина со¬бирает их, ставит на место, где положено стоять обуви, помогает ему надеть тапочки.
Алексей: - Небось, осуждаешь в душе?
Нина поднимает с пола его куртку, вешает ее на крючок. Приобняв Алексея, отводит его в ванную. Там моет ему руки, лицо, обтирает его полотенцем.
- Что у тебя с головой? - спрашивает Нина, заметив, что волосы его слиплись от запекшейся крови на затылке.
- Поцарапался, - говорит Алексей.
Нина смотрит на него внимательно, будто соображает: шутит он или правду говорит, затем они выходят в прихожую. Нина влажной тряпкой на¬чинает вытирать его заляпанную куртку. Он стоит рядом, пошатываясь, и внимательно смотрит за ее действиями, хмурится, будто бы не довольный чем-то. Видимо, стоять ему тяжело, и он садится на табуретку.
- Мы должны сегодня к полудню быть в Союзе. Так что, поспи хоть немного, - говорит Нина.
Он смотрит на нее с недоумением.
- Твою "Клинику" читал Председатель, и она ему понравилась, - объясняет она.
- Ее будут печатать? - голос Алексея дрожит, он смотрит на нее с недоверием.
Нина: - Скорее всего. В новом альманахе.
- А ты не верила, никогда не верила в меня, - Алексей обхватывает голову руками.
Нина (роняя тряпку): - Господи, когда же это кончится!? - Нина не сдерживается и сдавленно всхлипывает, прижав кулаки к ли¬цу.
Алексей поднимает голову и смотрит на нее изумленно, будто видит ее в первый раз. Он опускает глаза и раскачивается на табуретке. Она осторожно, с болезненной, сострадательной гримасой на лице, проводит пальцами по его слипшимся волосам.
- Нина, прости меня, - говорит он. - Я испоганил жизнь и тебе, и себе.
Она вытирает слезы, с грустью глядя на него, помогает ему подняться с табуретки, выключает свет в прихо¬жей и уводит его в свою комнату.
Смутно можно различить в полусумраке, как они усаживаются на кро¬вать. Нина прижимает его к своей груди. Он дышит тяжело и постанывает.
Алекс (полушепотом): - Я вовсе забыл о нас. Нафантази¬ровал на стороне черт знает что.
Нина: - Я знаю. Не надо об этом сейчас.
Алекс (закрывая глаза): - Знаешь? О Лауре?
Нина: - Да. Но это не важно... Какая у тебя все-таки страшная ра¬на, - с нарастающей тревогой в голосе говорит она. - Что с тобой прои¬зошло? Скажи мне. Скажи правду.
Алексей начинает говорить с тяжелым придыханием: - Я всегда отступал, Нина. Понимаешь? И в этом моя вина перед собой, перед всем, ради чего стоит жить. Но мне кажется, сегодня я обрел какую-то уверенность. Я совершил поступок, Нина. Впервые за эти пустые годы. И пусть жизнь не принимает, коверкает таких, каким я был, когда желал что-то в ней изменить. Но я продолжу бороться, Нина. Верь мне... С чистого листа, - последние фразы даются ему особенно тяжело.
Нина (убаюкивающим голосом): - Я верю. У нас все будет хорошо. Я буду помогать тебе. Ведь я люблю тебя, Алекс. А значит, наша жизнь обязательно должна иметь высокую цель.
Он слушает ее с закрытыми глазами, прижавшись к ней. Мысленно он видит старую фотографию, которую рассматривал сегодня утром, - солнце, море, белый теплоход, его молодые мама и папа, в панамах, весело улыбающие¬ся, он, маленький мальчик на руках у папы; далее перед его опрокинутым внутрь себя взором возникают цветные, яркие видео образы из безмятежного детства: экзотические пейзажи Ялты. Вот он вместе с родителями на прогулочном катере проплывает мимо "Ласточкиного Гнезда", вот он с не¬истовым восторгом кружится на аттракционе на набережной, а вот они всей семьей сидят на веранде увитого плющом и цветущей глицинией дома, едят огромный арбуз, смеются над чем-то...
Алексей пытается улыбнуться, но лицо его сводит судорогой, он стонет от боли и падает на пол. Нина резко склоняется над ним. Держит его безвольно свесившуюся голову в руках. Мы слышим истошный крик Нины. На какой-то миг возникает старая черно-белая фотография, где они молодые, счастливые, влюбленные друг в друга..
.