За серебряным окном

…Олег рывком сел на кровати. Сердце болезненно частило, прыгало не в такт, захлёбывалось паникой. Широкое, в морозных узорах окно спальни сияло в лунном свете прямо перед ним, за спиною сонно дышала жена. Чёрт, приснится же такое!
Подержавшись за грудь, пережидая, пока уймётся сердце, Олег нашарил тапки, прошёл на кухню. Попил воды прямо из-под крана, уселся на табурет, закуривая. Ночные кошмары никогда не мучили его, за все полвека своей жизни он не мог толком вспомнить ни одного сколько-нибудь связного сна. Обычно было так – только коснётся щекой подушки, глядь, уж будильник. Поэтому Олег искренне считал ночные кошмары прерогативой истеричных дамочек. В простой и устроенной жизни Олега не было места для таких нервических штучек, как страшные сны. Да и жена, Тамара, кажется, никогда на такие вещи не жаловалась.
Он поёжился, вспомнив мерцающее в лунном свете худенькое нагое тельце с острыми грудками и звенящий голосок, оставшиеся после дурацкого сна. Привидится же!
Лена была поздней и неуместной любовью Олега, его виной перед женой, его бесом в ребро. Конечно, он не мог любить её со всем пылом, так, как когда-то полюбил Тамару, но уж больно нежна и ласкова была Лена, уж так страдальчески смотрела на него бездонными синими глазами. Не устоял. А когда спохватился, было уже поздно – обоих захватила феерия чудесных, весенних каких-то отношений, фантастического секса, исполненного безудержной страсти и раскованности. Лена всегда хотела Олега, она просто бредила сексом с ним. И не признавала в постели никаких табу и ограничений. Даже сейчас, сидя на холодном табурете в собственной кухне, Олег почувствовал, как что-то в нём поджимается от воспоминания о Лене, о её горячих бесстыдных губах, острых маленьких грудках.
В отличие от Олега, отягощённого семьёй, узаконенной любовью, обязательствами, Лена была свободна. И она отдалась своему чувству со всею страстью, на которую только способна женщина. Она вспыхивала счастьем, когда он неожиданно, без предупреждения, приезжал, в её голосе дрожала радость, когда звонил, она льнула к нему, трепеща от восторга и нежности.
 Поначалу Олег даже испугался неожиданной силы её чувства, ведь ответить тем же он не мог. И, как честный человек, сказал Лене об этом прямо. Как она потускнела вся, словно пеплом подёрнулось свечение, свойственное всем счастливым женщинам! Олег болезненно переживал всё это, чувствуя себя последним поганцем. Но – что было делать, не разводиться же.
Между тем, его роковое признание словно провело черту в их отношениях. Глаза Лены всё чаще были заплаканными, у рта пролегли горькие морщинки. Однажды она, пряча взгляд и сбиваясь, призналась, что не спит уже много ночей, мучают кошмары, оттого и боится заснуть. Он посоветовал обратиться к хорошему врачу, сунул сколько-то денег, чтобы оплатить приём. Лена глянула отчаянно, но деньги взяла. И, кажется, к врачу сходила. Во всяком случае, он видел на её прикроватной тумбочке какие-то таблетки. Но спокойней от этого не стала. Повторяющиеся сцены ревности, упрёки, слёзы начинали выводить Олега из себя. Он не понимал, что удерживает его рядом с Леной. Не её же любовь, с каждым днём всё более тягостная и ненужная…
Последнего разговора с выяснением отношений Олег счастливо избежал. Просто не дал Лене возможности затеять это. Не звонил, не приходил, на её звонки отвечал холодно и отстранённо. В нём неожиданно проснулось чувство вины перед Тамарой, и теперь он всеми силами старался искупить содеянное. Жена, поначалу с лёгким удивлением воспринимавшая удвоенную нежность мужа, понемножку привыкла, и теперь супружескую жизнь ничто не омрачало. Ничто, до этой ночи.
Сидя на кухне, Олег курил вторую сигарету, стараясь не думать о серебрящемся в лунной полосе худеньком тельце Лены, увиденном во сне, не слышать более её жалобного и жалкого какого-то голоска. «Хо-олодно… ах, как хо-олодно…». Мороз, действительно, свирепствовал вовсю. Даже здесь, на кухне, окно покрылось морозными узорами до самого верха. Вот так Новый год.
Глядя на кухонное окно, Олег вспомнил, как в его жутком ночном мороке скреблась, тихонько постукивала в стекло маленькая, серебряная от луны и холода ручка. Эти пальчики он целовал много раз, помнил каждый ноготок. А что вытворяли эти ручки в постели! От воспоминаний снова дрогнуло что-то в большом Олеговом теле, и он почти с сожалением подумал о том, что, вот, была бы Лена поспокойней, поуравновешенней…
Как обычно, утро началось с будильника. Уснувший уже под утро Олег, вскочил с постели, торопливо собрался на работу и, чмокнув Тамару в пухлую и тёплую со сна щёку, выскочил на улицу. Морозным ветерком враз согнало остатки ночного морока, показалось глупым и бессмысленным ночное бдение на кухне. А дальше – день покатился колесом, и о своём неприятном сне Олег вспомнил только перед тем, как снова ложиться в постель. Вспомнил, недоверчиво покосился на замёрзшее окно, серебряное в лунном свете, улёгся и укрылся поплотнее. Долго ворочался, сон почему-то не шёл. А, когда пришёл, в замёрзшее окно тихонько поскреблись. Олег знал – кто это, даже не видя ничего через плотные морозные узоры.
- Впусти-и, хо-олодно, - тоненько зазвенело за окном.
Господи, там ведь градусов тридцать – заполошно мелькнуло в голове, и тут же сменилось успокаивающей мыслью о том, что это – всего лишь сон, и поэтому не стоит так пугаться.
- Впусти-и… - плакало жалобно.
Путая сон с явью, Олег подошёл к окну, надёжно заклеенному на зиму Тамарой, подёргал завёртку. Не тут-то было.
- А-ах, как хо-олодно…
Сейчас, сейчас… Он возился с оконной завёрткой, уже не думая ни о чём. Ни о восьмом этаже, на котором располагалась его квартира, ни о спящей рядом Тамаре, ни о том, что, возможно, сходит с ума. А когда плотно подогнанная рама нехотя поддалась его усилиям, вместе с хлынувшим в проём потоком морозного воздуха в спальню влетело нечто. Голубоватое худенькое тельце, сверкающее бриллиантовой изморозью, тянущее к нему нежные, но грубо взрезанные на запястьях руки с опустевшими венами.
- А-ах, как хо-олодно… - простонала Лена, прильнув к Олеговой груди. – Я так замёрзла…
Инстинктивно Олег обхватил ледяные плечики, почувствовал, как сплетаются на шее такие же стылые ручки. И боль у горла от укуса мелких, но очень острых зубок, показалась благословенной, ведь она рождена была неумирающей, вечной любовью…