По мосту-волоску

От корешков волос и до кончиков ногтей он порождение той далёкой эпохи, когда наступила на пятки империи Рима Византия, значит, современник Константина Великого он. Земля и тогда была обильно горем усеяна, орошаема слезами, печалию горожена. Единственное, о чём не знал Николай, и не снилось ему во мгле епископской кельи, что предстанет он пред миром и ликом святым как смешной Санта Клаус. Да и откуда? Ведь в то далёкое время по шажку-кирпичику возводили Константин и Николай в сознании людей спасительную башню - веру в Христа, и харизма времени попутным ветром дула им в спину. А что Бог? Помочь тоже явился. И стал вспомощенствованием мир богат. Уродились цветы - адамовы детки, благодатные милостью свыше. А что Божий храм? И он помогал - расти. Где спелые яблоки, где сласти под рождество в монашеском чулке. Денег не брал – ни-ни, а кто дарил? – пойди найди.., была рука дающего незрима. Вот это диво! Вот это чудо! Казалось, родник сей неистощимый, но чудо сие пребывало недолго. Пред взором глубокая отверзлася бездна: ни обойти, ни пересечь. И покатилось яблочко куда-то далёко, сердце царево. И потекли воды, вынашивая бремя времени, во разные стороны - цветными стекляшками узорными во калейдоскопе событий, часто-часто замахала крыльями мельница, перемалывая судьбы людей. Константин свою жизнь любил, от смерти бежал, насколько хватало силы, но она и его настигла, а спустя десять лет своей смертью умер и Николай, оба остались в памяти как святые. 345 был то год.

А после случилось вот что. Сыновья Константина изорвали когтями, зубами дар отцовский - тёплое одеяло-империю. Обильно политое кровью, оно досталось третьему, а в конечном итоге, этим одеялом укрылись чужие: когда встал китайский дракон, отрыгивая застрявшую кость, саранчой гунны снялися тут же и тучей чёрной всепожирающей полетели на запад; ближайшие самые оказались земли вестготов, удручённые вестью, они попросили Рим приютить их, несчастных; Рим согласился, только сдайте оружие, и те притворились… Всё закончилось тем, что Римскую империю терзали с запада готы, а гунны когтями в глотку вцепились ей на востоке. Вдруг умер среди гунн вождь, их земли тут же поглотили готы. 453 был то год.

Потом наступила эпоха пророка Мухаммеда. Был ли он холерик по складу? Вряд ли, больно злопамятный. Но с немалой спесью однажды хлопнул он дверью, проклиная Мекку, спешно слетал он в Медину и пригнал толпу разъярённых в Мекку, и уравняли те город ногами до пыли. Оказалось, что и Мекки мало, чтобы как-то ярость унять; погнали тогда они по просторам Аравии, измождённые вернулись в Медину, там и умер Мухаммед, оставив потомству богатый свой опыт, учение по исламизации мира. Среди первых сражённых его горячим гневливым дыханием оказались Сирия и Палестина. И вспыхнул, запалённый недавно, весь глобус. 640 был то год.

И вот, как виноград, в город Константина - Царьград, идут войной лангобарды. На Царьград идут войной шагом весёлым арабы и персы. На Царьград идут войной лавина за лавиной славяне, они сделали это даже после крещения, 1043 был тогда год. Но Константинополь, он же эллинов Царьград, всё выстоял, выдержал; не смог лишь вынести, что о нём Рим устами властными баит.

И общехристианская церковь вскоре перестала быть общей. И стали там и сям по-разному совесть омывать, грехи людские прощать. Тут вдруг сверху замахали руками, сказали: в походы крестовые нужно сходить. И попросили: мощи Святого Николая тайно переправить из Константинополя в Бари. А в Иерусалиме под бряк общий мечей основан орден был рыцарей, храмовников-тамплиеров. И началась резьба тяжёлая по чёрному арабскому камню. Иерусалим передавали много раз из рук в руки кровавые руки. И папа римский то топал, то ёжился, то потирал ручки, лелея удачу, особенно в 4-й крестовый поход: ух, мы эту лепшую приятелку Византию сейчас как растащим на куски… Был то 1204 год, Тогда было чуть не угас светоч.

А на другом конце глобуса в боях оперился монгол; сделав из мухи слона, стал он Чингисхан - повелитель мира. Долго по миру Чингис за своей смертью гонялся, пока слабая тень её не нагнала его и не прибила к земле, как муху. Сражённый, он пал, оставив миру слонов жёлтых из четырёх сыновей, а у ног их карту: вот тут ухо Китай, а рядом выход из уха – Европа. Так они и сделали: влезли в одно, а вылезли в отверстие иное. Одновременно качнулся весь мир: пришёл в движение мир тюрок; закатав по самые локти свои рукава, принялись они дубравы прореживать. Но хорезмские тюрки поспешили во христианства лоно, чтобы изнасиловать там древнюю вредную старушку - Иршалаим; тем временем турки-сельджуки расселились по лицу Малой Азии, и стали они стрекотать - стрекать местных коней бодцами. Багдад тем временем уже топтали слоны-монголы, топтали они и южный Китай, было втоптали в грязь и Индию, пока не заслонились те от жёлтых слонов солнцем-заслонцем. Тут вскоре турок Осман, приняв ислам, разбередил себе рану: как всех кочевников переделать в хозяев империи, и... Аллах мольбу его услышал. Случилось это в 1300 году.

Пока только в Китае чума окашивала косой огроменное поле, смерть же подумывала,
не пора ль перебраться в Европу, ведь и китайцы не теряют зря время, вон в
аккурат сводят в могилу монголов. И тюрок хромой Тамерлан крушил без разбору:
своих и чужих, а сколотив империю, во всей красоте власти двинул он на Китай, но
вдруг умер он, разжался кулак его и империи воля и сила; так вот и выжили
недобитые им турки-османы. Научившись любить себя и во враге друга, пошли они,
свернувшись кольцом, войной на Византию и придушили всё своим плотным объятием.
Вопли и крики доносились до вершин самых гор, они не молчали, эхом плакали.
Вскоре на месте дворца, где жил Константин, султан-победитель Мехмед себе
поставил очаг. То был 1453 год. Тогда и угас светоч – Византия.

Долго ниточка, читатель, вилась, но она ещё не закончилась. Чтобы связать две эпохи, Святого Николая и Санта Клауса, идём мы по мосту-волоску из жизни прошлого в нашу. Мы примерно уже знаем, где и как жил Святой Николай, что стало с его зёрнышком, в истории мира посеянном, дальше мы узнаем не столь о Николае, как о самих себе, для чего отправимся с Христофором Колумбом в Америку, ибо оттуда пришло это исковерканное англосаксами имя Санта Клаус. Спросите, почему англосаксы, а не англичане или американцы? Вот тут мы и попались, в смысле не сразу мы отправимся с Колумбом в Америку. А кое-что нужно всё-таки прояснить.

С незапамятных времён на месте современной Великобритании жили племена кельтов, самые многочисленные из них - бриты. Однажды, за сто лет до Христа, бросив взгляд на карту, Юлий Цезарь привёл туда римлян, долго решали, что бы такое здесь брать, и нашли зерно! и стали держать страну в страхе. Когда же у них на родине варвары и дикари залезли в сад райский и стали трясти древо Рима, чтобы скинуть спелые яблочки, римские легионеры срочно снялись и ушли к себе. Кельты, оживившись, стали прикидывать, как жить дальше, но весь план их смяли соседи. Подсмотрели они тогда, ещё при римлянах, что им есть чем тут поживиться, взяли они в руки режущее-колющее и заселились, племя за племенем: англы, саксы и те, что были числом поменее, оттеснив аборигенов в горы, в холодные что ни на есть края. Жили потом германцы не жаловались, пока не превратились в семь королевств. Вроде как бы формировалась нация, язык вроде бы англос..., хотя по сути был он тот же старонемецкий, появилась и отдушина для души – христова вера. Но вскоре начались набеги норвежцев и датчан, ой, как вкусно пахнет, говорили они, и пускались в разбой; над англо-саксами вырос-таки гриб датский, огромный такой, проторчал четверть века, не давая золотому дождю ни капли под шляпку пролиться. А родственники-германцы на руинах Рима уже создавали вовсю свою священную империю и германскую нацию. Вон как?! И стали англы и саксы усердно трудиться, но больше молиться. И услышал молитвы их Бог, хорошенько надул щёки и, ураганом дунув, сорвал гриб; вздохнули было англосаксы, но труды оказались напрасны. Пришли норманны из Нормандии, проще говоря, варяги, родной был им французский, но странный такой: с отпоротыми рукавами и с дырами вместо пуговиц. Переплыли они, в общем, Ла-Манш и началась война. Конь против пешего, вот и вся война. Покорив народ, завоеватель сказал: я ваш король! И стал король он им только что созданной страны. И от короля тотчас был приказ: перебить всю аристократию и привезти из Нормандии нормальных, короче своих! Приказано - сделано. И что в итоге осталось? Заморские бароны и крестьяне-вилланы. Сверху бароны что-то грозно по-французски бормочут, снизу вилланы силятся понять их на своём немецком. И стали они: я твоя понимай херашо, ведя диалог на уровне мона и нуна, когда пациент спрашивает, желая войти, “мона?”, а логопед отвечает “нуна”. Так возник бизнес-пиджин, контактный язык. И стали кувыркаться, меняясь и коверкаясь, слова, и стали они куклы-уроды с обломанными руками и ногами и головами без каких-либо грамматических признаков жизни, короче, дрова. Бывало, если виллан за работу просил кругленький маленький талер, барон багровел, не понимая, как можно сметь требовать какой-то там доллер, даллер. Постепенно и вилланы стали называть свои талеры долларами. Но и браньцузскому языку пришёл тоже конец. Но за три века забыли всё-таки англо-саксы свой немецкий. Получился язык их что-то среднее между немецким, кельтским, датским и ужасным французским. А тут ещё звуки отчего-то поехали, язык, будто берег, начал сползать по наклонному пласту. В то время, узнав о пивном вареве - эле, стали они его все пить - на завтраки, обеды и ужины, а то и в перерывах по нескольку чарок вместо воды. Во рту язык оказался вечно пьяный, что ни звук - не речи величавая походка, а каша, вот и сформировались, спаявшись, звуки гнусавые, где-то в носу. Так и позабыли англосаксы, что в прошлом хорошо знали немецкий. С этим-то багажом они и отправились в Америку, которую открыл далеко не Колумб.

Первее его туда пришли китайцы, затем испанцы и португальцы. Христофор Колумб сам не испанец, родился он в Генуе, так что он итальянец. Но вот работал он на испанцев. Когда дунули испанские ветры и стало ясно, что выгоднее за морем трусить золочёные яблоки, нежели искать их дома, стали до Индии пальцем путь краткий на карте водить. Но то ли звёзды спутали карты, то ли было слишком темно, но Колумба заманили воды Атлантики: волны, волнуясь, шептали, что достанут они ему райские яблоки, лишь бы подержал он чуть-чуть на плечах своих тяжёлое небо. И Колумб согласился, и - стал вечным атлантом, первым позвонком, держащим череп “американского индийца” под этим звёздно-полосатым небом. С тех пор имя Колумба на вечном приколе. Но там, где прошёл путешественник, по следам его уже шли солдаты, потом поселенцы, а затем и властители душ. У каждого цель, но все они - ключи в связке, у каждого своя дверь.

Высадившись на берег, испанцы весь континент северный назвали “Флорида”, не потому, что была она в цвету и запахах осени, а потому, что явились пред её очами они в день пасхи (исп. Pascua florida), ведь тогда было принято жить с оглядкой на церковь, какой праздник иль святого в этот день она чествует. Давно это было, когда миром управляли философы, потом сказали нет, начало духовное, потом твердили, что духовные лица, а потом пояснили, что то лица святые. И вот, результат: святых на карте Америки превеликое множество, от чего и даже понятие святость утратило светлость - от частых касаний отверзшимися устами; уже и не слышен в слове ясный глас Божий, ибо выпали гласные, отчего и произносится вскользь, крепко привязанное к хозяину - имени.

А тем временем голландцы, англичане, французы превратились в заморских разбойников, брали лихо на абордаж суда испанцев, полные золотого дождя из далёкой Америки. Вскоре и они с поселенцами явились на манящих их континент, оставив позади Европу, шатавшуюся от здравых идей реформаторов и протестантов. Убегая от пут безработицы иль от охотников на ведьм, сжигавших до чистого пепла свободную мысль на кострах контрреформации, иль по причинам корыстным иным, нашли в Америке люди закатного солнца простые решения, приключения и дом. Не вера в святых была им в жизни подмога, а вера в себя и всесущего Бога.

Но каждый путешественник служит тому или иному государеву нраву. Самому ему от всего имя и слава, а дворовым особам сладкий, как сон, пирог. Карта Америки густо покрылась именами знати: короли, королевы, министры и тому подобное прочее, а ещё появились близняшки: был где-нибудь в Англии, а здесь он стал новенький. Вскоре страны заморские, будто дети игрушки, стали землю и власть делить: этот кусок мне, а этот тоже мне. Для этого срочно стали осваивать территории, правда, чужими руками, рабов африканских ввозить. Вот почему континент испанцев Флорида ужался до размеров калоши-кашпо. Америку заливало красками, но не стыда, а крови. Выдирая из рук награбленное, колонизаторы не жалели сил, выдавливая друг другу глаза, и всё ради того, чтобы поменять старые названия на новые, но - свои. Так голландцы, приобретшие остров Манхэттэн и свившие там гнездо, назвали свой город Нью-Амстердам (Новый Амстердам), а спустя сорок лет англичане мечту их забрали и переименовали этот город в Нью-Йорк (Новый Йорк, по уже имеющемуся городу Йорк в честь герцога Йоркского в Англии). Чего уж тут говорить о коренных жителях, которых бесчисленно раз убивали, а остатки с глаз долой согнали в резервации. В местах ранней колонизации аборигенных названий почти не осталось, но есть они в других местах; перестав бояться краснокожих, насельники огляделись и очень умилились, до чего же богата духовная жизнь индейцев, тут тебе и “Река людей”, “Свет на горе”, “Сидящий бык”, “Земля завтрашнего дня”, “Маленькое место на большом холме”. И устыдились. И объявили о своей независимости от длинных щупалец Англии, а из чёртовой дюжины разноликих народов спаялась готовая за себя постоять американская нация. Англия возмутилась, дескать что это такое, но те пошли войной на Англию...

Вообще удивительно, как в протестанском Новом Свете оказался Святой Николай, ведь святых, кроме испанцев, в этом котле народов не жаловали. Одни говорят, что “повинны” голландцы, другие утверждают, что нет очевидцев и фактов. Известно лишь то, что сию традицию имели немцы, основавшие свой Германтаун в ‘лесной стране”, в Пенсильвании. Правда, их праздник носил характер совсем не религиозный, а очень детский. Несколько раз немцы отправлялись к соседям-голландцам в Нью-Йорк, там и привилась, очевидно, традиция, а позже было создано и общество Святого Николая в рядах патриотов. Надо сказать, что германские народы в те далёкие времена тяготели к миру духов, фантазий, населённых феями, нибелунгами, сильфидами, в том числе тёмными из подземелья и светлыми образами из воздуха - эльфами размерами с дюймовочек...

После войны с Англией в Нью-Йорке решили, что назрела необходимость в создании Исторического общества, Николая объявили покровителем города и этого самого общества. Патриоты призадумались и о забытых корнях, и о ростках будущей американской нации. А Святой Николай им виделся чистым, как детские слёзы, с ним у новой нации должна быть традиция и свои грёзы. Идея в воздухе долго витала, пока не проклюнулась первым лепесточком из семени плода. А помог счастливый случай.

С Историческим обществом связано творчество Вашингтона Ирвинга, это он веселил народ в день Святого Николая своими фантазиями, как бы даже забыв, что этот святой был когда-то епископом. Цель была проста - напомнить народу, что у города, как ни крутите, голландские корни. Поэтому в “Истории Нью-Йорка глазами Никкербокера*” Святой Николай представлен как эльф, лесной человечек: штанишки-лосины из беленой шкуры лосиной, блузка, жилет, башмачки, гольфы, колпак, а в общем, голландский бюргер, вечно пускающий дым из глиняной трубки в зубах. Смелая фантазия породила толки об основании Нового Амстердама, дескать и первому судну с поселенцами покровительствовал Святой Николай, это в день Святого Николая возникла голландская колония здесь, вон же, глядите, и первая церковь носит имя его, это же он тогда спускался по трубам печным с подарками к детям. В общем, мысль закипела, это значит, что работу Ирвинга заметили и приветили в Новом Свете. Дальше события развивались по сценарию материализации самой идеи. Нашёлся и художник, переписавший образ Святого Николая с нот словесных на ноты рисуночные. Так визуализовались: эльф, подарки, камин и дети. Думаете, сказка - из эфирного неба упать снегом пушистым на головы? Однако погода не очень-то клеилась. Пришлось лет двадцать Святому ворочаться в небе, пока в дело не вмешался поэт. Тот, как-то слушая церковное священнопение, всплеснул вдруг руками и из слов, как гнездо своё птица, свил вьюн - стихотворение. Так стал он классиком, написав “Ночь перед рождеством”. Весь в мехах с головы до пят, от мороза краснючий, блестинки в глазах, как снег борода, с трубкой в зубах, весь в саже и копоти, широкое улыбчивое лицо и круглый животик (когда смеётся, похож на желе), а в общем-то, пухлый весёлый старый эльф. Таким увидел Святого Николая Генри Ливингстон (о имени, впрочем, по сей день спорят, он ли автор). Вот это слава, вот это грандиозный успех. Карикатуристы, конечно, спохватились и ухватились за хлеб, стали рисовать, малевать, на пропитание себе добывать; повыходили в журналах даже целые серии. Но чем больше они рисовали, тем больше хотелось изменить эту внешность и иное дать ему имя. Словом, фантазия на предмет, как надух выбить из человека святого. Кончилось тем, что смешали, как краски, немца Санкт Николаус с голландцем Синтерклаас и получился американец - Санта Клаус. Он был то такой, то сякой: стилей, размеров, палитры цветов. Пока, наконец, в двадцатых годах не нашли оптимальное: размером в натуральный рост; борода такая, чтоб трясти, не мести; красный кургузый тулуп, отороченный мехом (мужские шубы уж вышли из моды); шапка с пушистым детским помпоном и огромный мешок за плечами с подарками. Вот. Конечно, получился не родитель с архиерейской палкой такой, а нечто вроде товарного знака конечной свободы. Такой нам и нужен. А когда “Кока-Кола” наняла Санта-Клауса (кто докажет, что у него есть мозги?) доставить на прилавки магазинов, рекламные щиты и обложки журналов свой сомнительный по составу, но полный убеждений и мольбы “купите-купите” товар, жажда населения стала ошеломительной, все четыре сезона открыты для компании “Кока-Кола” карманы народа. Получая прибыль, компания её с огромной жаждой считает, но чем больше считает, тем больше сухость во рту, отчего она и другие раскручивают образ и на другие товары, так Санта-Клаус превращается в универсальный коммерческий символ; и никакой нет беды, считают в компании, если вытеснит Санта отовсюду своего Николая, того, что епископ, христианский Святой. К 1950 годам Санта Клаус появлялся и кругом, и везде, и где угодно как доброжательный, так и благожелательный источник всеблагости. Вот это реклама и деньги! Надо ж, костюм, борода, пошить не беда, а как впендюривает товар он отборного качества. Так Санта-Клаус превратился в икону экспорта американской культуры. И вот, он в нашем доме...

...А мы тихо спросим себя, не пускают ли нас нагишом, смывая то, что мы в себе носим? Мы уже нагишом? Есть шанс восстановить духовные измерения - как свои, так и праздника, если в нас есть интерес к модели, как должны жить христиане. Если снять с Санта Клауса слой за слоем, в середине луковицы окажется Святой Николай, епископ Миры, чьи приятные сюрпризы будят желание к истинному дарению и верности. По мосту-волоску путь далёк был назад, но он ведёт к истинному центру рождества – рождению Иисуса.

-------------
* Никкербокер – потомок голландских поселенцев в Нью-Йорке, позже любой житель г. Нью-Йорка.