Записки случайного мента

Бывшие менты, если по выслуге лет еще не полностью забыли человеческий язык, любят писать воспоминания в форме захватывающих детективов. Особый интерес в этом жанре могли бы представлять собой мемуары инспектора Лестрейда. Кстати, упомянул бы он в них некоего Шерлока Холмса?
У меня детектив никак не совьется. Нет интриги. Все негодяи заранее известны и даже одеты совершенно одинаково. В серую ментовскую форму.
***
Теперь я свой в бесчисленной толпе столичных менеджеров. Все, как и у всех: офис почти в центре, восемь-девять часов ежедневной тоски, две-три штуки баксов ежемесячного утешения. С понедельника по четверг - костюмы, по пятницам непременно джинсы и какой-нибудь модный свитер. Очки в тонкой оправе добавляют интеллигентности нарочито озабоченной, сытой и довольной морде. Нетипично лишь отсутствие животика, которым, в качестве дополнительной опции к новой иномарке, непременно обзаводится преуспевающий московский клерк. Руль я могу и руками придерживать. На середине четвертого десятка я еще в отличной форме и по воскресеньям, когда отпускает жена, хожу в бассейн - рассекать воду около ярких купальников. По праздникам культурно употребляю сухое вино. Жизнь удалась.
И не скажешь, что я бывший мент.
***
Мне было суждено родиться тридцать семь лет назад в московской семье инженеров. Ничего крутого. Учился в обычной московской школе. Играл во дворе в футбол. Кем бы я хотел стать в этой жизни? Я толком и не знал. Может, инженером, может, завскладом, а, может, и критиком литературным, вот. Но судьба рассудила по-другому. Очередное эхо войны уже гремело над нашими юными головами, и я, спасибо товарищу Сталину и его победоносным маршалам, оказался едва ли не в самой глубине демографической воронки. По окончании школы стало окончательно ясно, что мне, как и всем простым парням 70-го года рождения, подарен очень скромный выбор. Два года в сапогах или институт с военной кафедрой. Точно та же ситуация, в которую два года назад угодил 68-й. Спасибо партии родной и за это, ведь предыдущий 69-й год, похоже, целиком и без вариантов отправился в сапоги. Чтобы и через двадцать лет потомки не забыли, что такое война, когда очередное эхо по демографии вдарит. И как, вы думаете, я поступил? Нормально, балл проходной.

Через шесть лет я повесил на стенку заслуженный мною великим трудом диплом МИФИ и ушел работать в коммерцию, продавать разную ерунду. Хороший старт карьеры для середины девяностых. Мне оставалось еще пару раз сменить место работы, поменять должность-другую, и уже лет через пять я мог бы достичь уровня своей некомпетентности. Законы Паркинсона рулят, и на любой должности сидит плохой менеджер, ибо если бы он был хороший, то мог бы рассчитывать на повышение. Это и есть самореализация московского клерка по Маслоу - достичь уровня собственной некомпетентности и болтаться на нем из фирмы в фирму до самой пенсии. Надувать щеки, делать серьезное лицо, выскребать бонусы и компенсации. А то ведь, глядишь, и откаты. Мы, офисные крысы, хоть и не на государственной службе, но с откатами не понаслышке знакомы, нам только дай возможность принимать решения, так мы примем. Чудесная перспектива - стать членом офисной номенклатуры. Благо подучить английский у меня терпения хватало, а в постсоветское время способность кое-как выражаться на чужом языке была мощным карьерным преимуществом.

Повестка из военкомата грянула как гром среди ясного неба. Я уже и забыл, как дрожал перед сессиями, как зубрил и парился, чтобы не вылететь из МИФИ, как в очередной раз ежился от шуток институтского отличника, ехидного коренастого паренька с прыщавым носом и цепкой памятью:
- Что, Лазарев, сопромат зубришь? А почему эпюру вверх ногами держишь? Что, не вверх ногами? Ты в этом уверен? Все равно, ничего у тебя не выйдет! Брось это гнилое дело, лучше учись портянки мотать!
И теперь, когда диплом о высшем образовании защищал мою ученую голову от бритой солдатской доли, пережившие и ускорение с перестройкой, и Рыжкова с Павловым, и ГКЧП с Белым Домом военкоматовские бессмертные кащеи все-таки до меня добрались - решили упечь в армию, не рядовым, так лейтенантом. Как назло, моя специальность - инженер ПВО - была остродефицитной в войсках. Эх, знал бы заранее, пошел бы на другую, какая мне разница, что в дипломе написано, черт возьми! Инженер ПВО! Я не инженер ПВО, я менеджер по продажам средств личной гигиены!
Я не знал, что делать. Согласиться и поехать из Москвы черт знает куда, в Сибирь, где зимой минус пятьдесят, или в дикую пустыню? Чтобы мне, парню в цвете лет и сил, бесконечных семьсот тридцать дней и ночей, хорошо, если дорога засчитывается в этот срок, а то и еще две недели сверху, чтобы мне в свои лучшие годы пришлось делать выбор между грехами хоть и смертными, но тоскливыми: онанизмом, муже- и скотоложством? Ни скромного блуда, ни милого прелюбодеяния, и по большим праздникам, на день Красной Армии, овечка вместо москвички? А то ведь еще и в Чернобыль пошлют, вдруг там его от вражеского нападения с воздуха потребуется защищать? Чтобы я тех овечек с рентгенами только в пищу и мог употребить! Не-е-т! Только не это! А что тогда? Бежать, скрываться? Жить у знакомых, пока не исполнится двадцать семь? Работать по подложным документам? Грабить зазевавшихся прохожих?

До назначенного прихода в военкомат у меня оставалось всего несколько дней. Я немного успокоился и решил действовать здраво. Начал звонить старым друзьям, хорошим знакомым, случайным подругам и собутыльникам, делиться бедой и готовить запасные явки. Например, я мог бы жить у них попеременно. Неделю-другую перекантовался - и на новую квартиру. А на работе меня все равно никакой военком не найдет, в налоговой я не числюсь, зарплата у меня как есть вся в баксах. Ребята неопределенно мычали, в том смысле, что, конечно, побухать со мной им всегда будет весело. Как вдруг бывшая одноклассница Надюха, с которой мы уже лет пять как даже не целовались, дала мне неожиданный совет:
- Леша, иди в милицию. Правда, там будешь не два, а три года служить. Зато здесь, в Москве.
- В милицию? Это что, ментом, что ли?
- Да, типа ментом. А что, менты не люди, что ли?
- Ну типа люди. Это военкомы типа не очень. А как я в ментуру устроюсь?
- А где ты, Лешенька, раньше был? Почему не звонил?
- Ну, это... занят был. Я хотел, честно, а потом книжку записную потерял и вот нашел только недавно...
- Нашел недавно... А зайти ко мне просто так не мог? Мудак ты, Лешка, после этого! Ладно. Есть у меня в милиции один знакомый. Заходи, поболтаем. Номер дома не забыл?

За пять лет Надюха слегка поправилась, но зато не обманула и прямо из постели набрала заветный номер.
- Колюня? Да, это я, Надюша. А я тебе человечка нашла. Одноклассник мой. Хороший мальчик. Институт закончил. МИФИшку, кажется... Да, МИФИшку. Тебе-то какая разница? Хороший мальчик. Откуда я знаю? Хи-хи. Мы с ним десять лет в одном классе учились, уж наверное я его знаю. А ты не хами красивой девушке. Ладно, прощаю. Ну что, пусть к тебе подъедет? Завтра? Ага, я тебя тоже. Звони.

Надюхин знакомый носил серую форму и капитанские погоны. На вид я был дал ему лет сорок пять, но, как мне стало известно позже, начальнику транспортного отдела службы тыла N-го округа г. Москвы капитану Николаю Якубовичу было всего тридцать три. Не так, чтобы красавчик, но обаятельный. Свиное рыло с маленькими заплывшими глазками, мясистый крючковатый нос, лихо переброшенное через ремень брюхо. Эстрадный комик в третьей степени ожирения. В общении Колюня оказался прост и легок.
- Ты, Лешка, бля, правильно что в госорганах работать хочешь. Государева служба, она, бля, всегда куском хлеба обеспечит, а временя сейчас ***вые, мутные, так что давай к нам.
Я разглядывал его обшарпанный кабинетик и понимал, что мое рабочее место на целых три года не будет выглядеть лучше. У меня не было предшественника, который бы уволился или повесился от тоски, мое предполагаемое место держали вакантным по какой-то особой причине, может быть, ждали чьего-то человечка, а он вдруг отказался. И все равно будущее в этом занюханном транспортном отделе не радовало. Я даже промямлил, что, вообще-то, хотел бы устроиться в ОЭП (бывший ОБХСС) или там в уголовный розыск. Ответ Якубовича был прост и убедителен:
- Да выкинь ты, бля, из головы всякий там ОЭП-***п или УР-хуюр, их, бля ебут во все щели, у них план по раскрываемости делать надо, палки на гора выдавать, да еще, бля, дырку, не дай бог, - капитан покосился куда-то в угол и размашисто перекрестился, - бандюки в голове могут сделать, на хуй тебе такое счастье, а в следственный отдел идти, это вообще ****ец, это ж другим людям жить мешать, а люди этого не любят. Так что, мозги не еби, иди к нам в службу тыла. У нас и звания быстрей идут, и работа спокойная.
Да, эти речи не могли бы прозвучать из уст героев фильма «Петровка, 38» или другого советского боевика о нелегких милицейских буднях, ловле гнусных преступников и бескорыстной службе родине.
Еще толком ничего не зная, я сердцем почувствовал, что Колюня с ходу разложил передо мной весь ментовской расклад. Соображала моя мифишная головенка в те времена еще быстро. Я встал, от души пожал его потную ладонь и отправился в отдел кадров - писать заявление о приеме на службу.

Только позднее я понял, чем обязан Надюхе с Колюней. Вакансии в службе тыла на заборах не висят. Когда освобождается место, подходящего человека ищут среди уже служащих ментов. Проще своего передвинуть, чем с улицы брать. Не раз и не два мне впоследствии говорили сослуживцы:
- А ты, Лешка, халявщик! Мы тут землю годами топчем, а ты только пришел в милицию и сразу в управление!
Они правы. С улицы, в основном, берут в отделения, в дежурную часть на телефоне сидеть, в участковые. Без блата мне бы тоже пришлось землю топтать.
«Землей» называют районные отделения милиции. «Топтать землю» - значит там работать. Да, это не очень престижно, но и не всегда плохо. Менты говорят: «земля кормит». На земле мент никогда не пропадет, от голода не погибнет, его всегда обогреют в местных палатках и магазинчиках. И совсем не обязательно, что мент их ответственно крышует. Совсем нет. Мент рядом ходит, за порядком смотрит - землю топчет. Какой-никакой, а представитель власти. Ему всегда дадут бутылку водки, подарят батон колбасы. Время было бедное, голодное - середина девяностых.

Торжествуя и радуясь, я лично явился в военкомат со справкой из милицейского отдела кадров. И не пожалел об этом. Военкоматовский комиссар, против моего ожидания, был похож не на сказочного бессмертного кащея, а на вполне земную, жирную свинью в звании. Если бы капитана Якубовича еще десяток лет хорошо выкармливать, обтянуть непокорное брюхо зеленой формой вместо серой, повесить две большие звезды вместо четырех маленьких, добавить злости в глазках и начисто лишить чувства юмора, тогда из него бы получился отличный военком. Расставаясь с мечтой высушить меня на сковородке пустыни, заморозить меня в глухой снежной тайге, боров глухо выматерился и мерзко хрюкал мне вслед в бессильной злобе.
***
Ментов из новобранцев готовили три месяца в лагере под Пушкином. Учили из пистолета стрелять, дубинкой бить и законы применять. Законов этих много, все они мутные, да и не нужны. Кроме одного: Закона РФ «О милиции». Да, это закон про нас, про ментов. Вводную часть из первого раздела про уважение прав человека и разный гуманизм можно пропустить, и так понятно, да нас и не спрашивали особенно. Права и обязанности из третьего раздела запомнить трудно, много их, общий смысл такой, что мы типа всем должны, но за это и можем неслабо. Пропускаем. Но вот уже Раздел четыре, а там уже все по делу: «Применение милицией физической силы, специальных средств и огнестрельного оружия». Главные статьи, а именно 14 и 15 о применении спецсредств и оружия заставляли учить наизусть. Поднимали какого-нибудь балбеса, ставили по стойке смирно, и он все это кое-как бубнил.
- ... Водометы и, это, бронемашины в случаях предум... бля...
- Отставить нецензурные выражения! Вы не в коровнике, а на государственной службе! Продолжайте, товарищ слушатель.
- Предум... пре-ду-смотренных, хе, пунктами четыре шесть семь части один настоящей статьи и только по указанию начальника органа...
- Ну? Чего? Какого органа, слушатель?
- Этого, б..., ой, это, внутренних дел.
- Молодцом, вольно. Следующий!
После мучений в МИФИшке эти спецсредства мне были по барабану. Хоть среди ночи разбуди:
- Слушатель Лазарев! В каких случаях сотрудник милиции имеет право применять огнестрельное оружие лично или в составе подразделения?
Я еще глаза бы не открыл, но сразу бы ответил так, легко:
- Для защиты граждан и вся фигня, для отражения нападения на сотрудника милиции, когда его жизнь или здоровье подвергаются опасности, а также для пресечения попытки завладения его оружием... и дальше, в общем.
И проверяющий кивнул бы одобрительно.

Начальную подготовку торжественно завершали стрельбы. Это не был суровый экзамен на отсев, все уже знали, что служить в милиции достоин и любой мазила. Но все равно я нервничал. Хотелось достойно начать государственную службу, да и оружие в руках напрягало. Непосредственно перед стрельбой ко мне подошел инструктор, строго взглянул мне в глаза и спросил:
- Вы, слушатель, куда смотрите?
- Не понял вопроса, товарищ майор.
- На мишень или на прицел?
- На мишень.
- Неправильно. Нужно смотреть на прицел, чтобы все прорези точно совпадали. Пусть мишень расплывается, на прицел смотрите.
Я послушал майора и не зря - отстрелялся лучше всех. Почему-то он только мне это и советовал. Может быть, потому, что хорошо стрелять ментам не обязательно?
После стрельб началась пьянка. Участвовали все - инструкторы и те, кто только что сдавал экзамен. Среди сдававших было довольно много женщин. Вскоре я сделал первый и главный вывод о своей будущей службе. Менты пьют только водку. И пьют быстро - им нужно успеть нажраться, пока есть время и возможность. Когда все уже сильно напились, инструкторы стали по одной водить пьяно хихикающих баб в подвалы. Для стрельбы. Оттуда доносился визг и звуки выстрелов. Мы тоже просились пострелять, но инструкторы и во хмелю были строгими:
- Нет, только женщины.
Странно, что никого по пьяни не застрелили.

На стрельбищах и я не зевал. Вместе с другим новобранцем из студентов познакомился с симпатичной девушкой. Она тоже, как и мы, начинала ментовскую карьеру. Поболтали, слово за слово.
А потом, когда сдали, втроем поехали к нему отмечать. Вполне по-студенчески. Или уже по-ментовски? Нажрались водки. И как-то невзначай трахнули по-очереди нашу боевую подругу ко всеобщему удовольствию. С тех самых пор я ни разу не имел причины изменить свое убеждение о легкой доступности милиционерш.
***
Полгода в милиции я должен был отслужить стажером. У меня не было формы, да и удостоверение выдали только временное. За это время я должен был познакомиться со своими будущими обязанностями. И вообще понять, где я и что.

Структура московской милиции есть штуковина сугубо иерархическая. Есть округа московские, есть управление внутренних дел округа. Западное там, Восточное. Потом, внутри этого округа есть ОВД, отделения внутренних дел, отделения милиции. В каждом микрорайоне участковые, все эти патрульно-постовые службы, они сидят в этих отделениях милиции. А в управлении сидят чиновники. Так вот я и засел именно в управлении. Это административный аппарат округа, нет в нем простых милиционеров, что землю топчут. Это не постовая, а чиновничья структура.
Кто хочет в милиции сделать карьеру или просто отсидеться на местечке непыльном и спокойном, переводится из отделений милиции в окружные управления, и потом, если повезет, в главное управление, ГУВД Москвы. Вот уж там, наверное, лафа.
Забегая вперед, могу сообщить, что карьера моя шла как и положено. Через стажерские полгода я получил звание лейтенанта, а еще через два положенных по выслуге года - три звездочки старшего. Высоко залетел! Должность у меня была капитанская, через законный срок я мог бы и капитана получить, но до того момента я уже из милиции уволился - манила сладкая офисная жизнь менеджера по продажам.

Место моей работы называлось «окружная служба тыла». Было в этом названии что-то крысиное. Но руководитель службы, подполковник милиции на ответственной должности заместителя начальника окружного управления внутренних дел по тылу, крепкой, еще советской закалки мент по прозвищу Папа, быстро поднял мой боевой дух:
- У нас работать престижно! Сам увидишь, что к нам все раком заходят!
Шеф имел в виду, что все остальные отделы от нас зависели и вечно приходили что-нибудь выпрашивать. То машины служебные, то бензин с патронами, то лампочки с унитазами, то шторы с вениками. А средств на всех не хватало, их всегда не хватает, и поэтому особенно важно, кто их делит. Мы обладали сильнейшим рычагом влияния, мы рулили товарно-материальными ценностями, наш отдел был маленьким, но упорным островком советской распределительной системы в уже вполне капиталистическом 1995-м году. И все заходили к нам раком.
Под начальством Папы несли службу пятнадцать человек, включая его секретаршу Оленьку, сорокасемилетнюю тетку без передних зубов, но всегда в короткой юбчонке.
В службу тыла входило четыре отдела: оружейный, хозяйственный, по эксплуатации зданий и, наконец, мой - транспортный. Должность я занимал невысокую, но нервную - инспектора по транспорту. Получал-выдавал талоны на бензин и проверял ментовские машины. Чтобы спидометры не накручивали и бензин, соответственно, не тыбздили, но все равно, конечно же, спидометры накручивали и бензин, соответственно, тыбздили. Видать, такая у него химическая природа.

Наша служба располагалась на первом этаже пятиэтажного жилого дома из серого силикатного кирпича, наверное, его немцы строили после войны. Характерная архитектура, крыши немного странные, обязательно круглое окошко на чердаке.
Над нашим крыльцом висела синяя вывеска: «Служба тыла УВД N-го округа». Еще недавно здесь квартировал суровый ОБХСС. Долгие годы, десятилетия.
Однажды наш отдел готовился к приезду проверяющих. Нужно было купить водки, меня с Серегой направили в ближайшую продуктовую лавку. Пожилые тетки продавщицы нам обрадовались:
- О, ребятки, вы какие-то новые, а здесь до вас обэхаэсэс сидели, а те что, съехали, обхаэсэсники?
Ребята нам потом рассказывали, что после отъезда ОБХСС в коридорах валялось много документации еще пятидесятых годов. Красные папки с веревочками, набитые протоколами. Они читали, было интересно. Например, какой-нибудь протокол от 1959 года о поимке и задержании опасной спекулянтки яблоками, протокол 1972 года по факту обвеса в предприятии общественного питания.

Внутри управление выглядит не особенно. Стены коридора покрыты темно-синей масляной краской. Но не везде она лежит хорошо.
В здании милиции всегда идет ремонт. И всегда только косметический. Покрасят полкоридора, глядишь - другая половина уже облупилась. Впоследствии я узнал, почему. Папа объяснил. Все просто - денег на ремонт главк выделяет мало. Папа всегда жаловался. Это на компьютеры главку денег не жалко, он же сам их расходует. А ремонт в каждой службе с высокого уровня главка не проконтролируешь. Вот он и жмется.
***
Рабочий день, как правило, начинался истошным криком моего благодетеля Колюни, он же мой непосредственный начальник, капитан милиции Якубович, начальник отдела материально-технического и хозяйственного обеспечения, сокращенно ОМТиХО. Я только мог радоваться, что орал капитан не на меня.
- Блинов! Блинов! Еб твою мать! Сколько можно звать, че спрятался, мудозвон? Ты мне справку по ГСМ (горюче-смазочные материалы) сделал? Папе в главк сегодня ехать, отчитываться, а ты мне вторую неделю муму ебешь! Быстро всех ко мне на развод!
На милицейском языке развод обозначает краткое, пять-десять минут, утреннее производственное совещание, с элементами матерной стимуляции подчиненных для лучшего выполнения ими служебных обязанностей.
Якубович был украинским евреем с педагогическим образованием. В Москве осел еще в советские годы, наверное, как и все тогда - по лимиту для прописки. Сперва работал в питомнике служебного собаководства. Разводил и натаскивал ментовских собачек. Колюня был серьезным знатоком и любителем животного мира. С утра поорав и остыв, потом часами мог рассказывать о разных собачьих делах: о выработке послушания, лазании по препятствиям, дрессировке на преступников, на охрану объектов и о том, какими косточками надо собачку кормить, чтобы у нее с кишками не случился кирдык.

В милиции есть хорошие менеджеры. Относительно хорошие, разумеется. В рамках классического советского стиля «красный директор». Секрет названия отнюдь не в идеологических предпочтениях, все проще. Когда «красный директор» орет на подчиненных, его морда приобретает цвет партбилета. Другого стиля отечественная традиция не выработала, а науки управления у нас, по-моему, вообще не было. В представительствах иностранных фирм таких кадров не встретишь - или их там вообще нет, или ведут они себя тихо.
Папа был хорошим менеджером. Каждую неделю, по пятницам, он собирал в своем кабинете весь личный состав службы и проводил совещание.
Мы начинали трястись заранее. Папа ничего не упускал. За день до совещания секретарша Оленька разносила лично каждому из нас небольшие бумажки-напоминания. На каждой из бумажек указывалось персонально порученное ему на предыдущем совещании задание. Содержание заданий бралось не с облупленного потолка, не из спертого воздуха наших комнатушек, но хуже - копировалось из сводного протокола совещаний, большой зловещей амбарной книги. Оленька вела ее с великой аккуратностью, это было, пожалуй, главное, что требовал от нее Папа. Все поручения, все задания тщательно записывались напротив фамилии ответственного, результаты выполнения фиксировались рядом.
Прочитав Оленькину бумажку, мы еще могли использовать оставшийся день для спешного завершения этого дела. Но отменить пятницу не мог никто из нас, хоть увольняйся.
Совещание назначалось на двенадцать часов. И никогда не начиналось в это время. Наша волнующаяся толпа в полтора десятка сотрудников милиции должна была провести полчаса ожидания в приемной у Оленьки. Мы тихонько переговаривались, нервно тискали убогие ежедневнички и дешевые казенные ручки.
Ровно в двенадцать тридцать наш пунктуальный начальник открывал дверь и приглашал нас на экзекуцию.
- Присаживайтесь, товарищи милиционеры. Так, Оль Михална, читайте первый пункт.
Если у них с Папой чего и было, то уже довольно давно. Или недавно. Но об этом, как и о других интересных предметах на совещании не думалось. Оленька стискивала бывалые коленки и тянулась сухим узловатым пальцем в недра сводного протокола. Становилось нехорошо.
Дождавшись своего вопроса, каждый вставал и докладывал, что сделано. Если все было завершено успешно, подполковник нетерпеливо махал рукой:
- Ну да, справку сделал, я знаю уже, что сделал. Вольно. Садитесь.
Если же с исполнением не все было гладко, Папа багровел и начинал орать:
- Что ты меня подставляешь!? А!? Почему херню всякую сделать не можешь!? Сучок драный! Откуда цифры такие нахватал!? Кто тебе их не дал!? А кто такому мудаку даст?!
Худо становилось не только провинившемуся, пусть ему в ту минуту никто не мог позавидовать. Вопли Папы били по ушам всех, в том числе и самых ответственных и исполнительных. Когда папин кулак бухал по столу, мое сердце звякало, как пепельница. Хотелось куда-нибудь убежать или хотя бы спрятаться под стол. Хотя, нужно отдать Папе должное - матерными оборотами он не злоупотреблял, орал всегда четко и по делу.
Наоравшись, Папа светлел лицом и давал задание исправиться к следующей неделе. Казненный бормотал «Есть» и, держась за стол, опадал мокрой задницей на свое место.
Напрасно было надеяться, что Папа устанет после двух-трех таких выволочек. Он был хорошим менеджером. Если бы было необходимо, Папа сумел бы обложить и пятнадцать лоботрясов кряду, лично бы для каждого тряс красной бешеной мордой, рычал, брызгал слюной.
Вот и мой черед настал. Оленька читает казенным голосом:
- Ответственный лейтенант Лазарев.
Взгляд Папы находит меня за столом. Ему легко, в эту минуту я, наверное, выгляжу самым озабоченным из всех присутствующих. Встаю и глотаю комок в горле.
Оленька продолжает:
- Техническое состояние и обеспеченность подразделений транспортными средствами. Количество списанного и подлежащего списанию автотранспорта, количество прошедшего и не прошедшего ТО транспорта.
- Докладывайте, - строго говорил Папа.
Сильно потея и тыча пальцем в ежедневник, я быстро излагал суть дела. При докладах мне здорово помогала суровая институтская выучка. Папе нравилось, кадровые менты завидовали.
- Ладно, ладно..., - вялым жестом руки Папа останавливал мой блестящий доклад. И я садился, еще немного дрожа от пережитого напряжения.
Если же кто-то пытался спрятать свою халатность и бестолковость за хитрым пустословием, то Папа обрывал демагога на полуслове, ухмылялся и, обратившись к аудитории, разил наповал своим любимым афоризмом:
- Говорит, как бык ссыт...
И, после эффектной паузы:
- Много, мутно и в разные стороны.
Все в очередной раз смеялись. Папе это нравилось, и орал на провинившегося он уже без особой надсады.
Совещание длилось когда три, а когда и четыре часа подряд. Никто не оставался забытым.
- Следующий вопрос, Оль Михална.
После разносов наступало время раздачи заданий. Папа называл фамилию. Ответственный вставал по стойке смирно и кивал головой, приговаривал «есть», пока Оленька аккуратнейшим образом протоколировала его недельное задание в свою ужасную книгу.
При удобном случае Папа спрашивал нас с хитрым видом:
- А что, товарищи милиционеры, главное в хозяйственной деятельности?
И можно было с места тихонько подвыть:
- Учет и контроль, товарищ подполковник!
Папа одобрительно бурчал. И вопрошал снова, уже совсем по-другому, веско и почтительно, как верховный жрец:
- А кто так сказал?
И тут лучше было уже сидеть и молчать в тряпочку. В наступившей тишине Папа заканчивал, негромко и просветленно:
- Ленин сказал!
И мы тупо и почтительно молчали, раздавленные авторитетом светоча революционной мысли. В Папин кабинет перестройку и на порог не пустили.
Раздав всем задания, Папа обводил взглядом собравшихся и интересовался, есть ли у нас вопросы и пожелания. И слышал в ответ согласный хор голосов:
- Никак нет.
У нас не было принято ходить к начальству и жаловаться, что не получается, что не хватает полномочий. Вопросы своего уровня Папа решал сам, а если уж что-либо поручал, то это по определению должно было соответствовать нашему уровню компетентности.
- Не приходи ко мне с проблемами, приходи ко мне с решениями! - изрекал Папа жалобщику, в точности повторяя слова знаменитой акулы капиталистического менеджмента.
Вряд ли он это прочитал, менты книжек не читают. Услышал от кого-то между стаканами водки, а, может быть, и своим умом дошел!
И спорить с мудрым Папою не стоило, тем более, на совещании. Вопросов, как обычно, не было. Подполковник держал паузу и объявлял:
- Тогда вольно. Все свободны.
Счастливые, что это все, наконец, закончилось, мы вываливались на свободу. Моя рубашка промокала в подмышках чуть ли не до талии, наверное, я терял по два килограмма веса - как после игры в футбол.
Нашего непосредственного начальника капитана Якубовича вызывали на совещание наравне с нами. Папа точно так же поручал ему вопросы и так же хорошенько его парил. Должность Якубовича была важной, но при численности службы в полтора десятка человек Папа предпочитал контролировать работу каждого сотрудника лично.
Совещаниями наш шеф не ограничивался. Проверял и текущую деятельность, сил и эмоций не жалел. Однажды я принес ему какой-то текущий отчет. Папа читал его, кривился, медленно краснел, стал багровым, убедился, что прочитал до конца, схватил мой несчастный отчет всей пятерней и смял. Заорал:
- Что ты мне за херню тут принес?! Убери свои бумажки отсюда на хер!
Швырнул смятый отчет на пол и запустил в меня пустой канцелярской папкой. В ужасе я даже не почувствовал, куда она мне попала.
- Завтра в пятнадцать часов жду новый отчет! - уже спокойнее продолжил шеф. - Свободен!

Якубович, в свою очередь, тоже нам какие-то вопросы пытался поручать, но это у него не проходило. Ясно же было всем, что задания Папы нужно исполнять в первую очередь. На другие вполне могло не хватать времени. И, разумеется, не хватало. Капитану оставалось только материться по утрам и про собачьи диеты рассказывать. Формально простые инспектора не могут напрямую подчиняться зам начальнику по тылу, нужен промежуточный чиновник. Для этого и существовала должность начальника ОМТиХо.
***
Мы с моими соратниками по ОМТиХО, Серегой Блиновым и Валерой Пашаевым по кличке «Варщавка» сидели втроем в одной комнатке. Дышать было нечем. Воздух тяжелый, эти двое курили, я нет. Все воняло. Окна не открывались из-за обязательных решеток. Мы же милиция, как же без них. Проветривать можно было только через форточку. Зимой ее заклеивали, вонь в комнате сгущалась и приобретала вкус хмурой казенной безнадеги.
У каждого был свой рабочий стол с персональным компьютером. Достаточно современным, нужно отдать должное. У меня и в офисе был не лучше. Компьютерной технике в главке уделяли самое серьезное внимание, директивно указывали, что именно и где должно быть закуплено. Большие начальники уровня Папы имели даже ноутбуки, для середины девяностых - крутая редкость.
Отдельно от нас, в управлении округа располагался большой и очень важный отдел по компьютерам, иными словами, IT, в милиции этих ребят называли «связистами». По идее, они должны были подчиняться службе тыла, но дело обстояло по-другому, и прямое подчинение начальнику управления округа подчеркивало особую роль «связистов».
Программисты там служили хорошие, для моих нужд сделали программу учета расхода бензина на каждую машину. Базы данных вели. Все они, конечно, были выпускниками гражданских вузов, головастые ребята.
Забавным мне казалось только то, что наши дорогие и почти современные компьютеры были не в сети. Если бы не программа учета расхода бензина, мой оставался бы простой машинкой для печатания документов. Принтер у каждого из нас был простенький, но свой, персональный. Сетки-то нет. На матричном тарахтелке-принтере я и печатал результаты своего труда. Служебные письма, докладные, проекты телефонограмм и распоряжений, в общем, документы важные. И шкаф рядышком стоял, а в нем папки с классическими именами «Инструкции», «Приказы» и вечным бюрократическим марьяжом «Входящие»-«Исходящие». Весело!
Сергей закончил институт управления. Тоже, как и я, бывший студент с гражданки. А отец у него был из милиции, потом в пожарную охрану пошел, а в те годы пожарники были милицейской структурой. Откуда у Сереги появился талант засыпать на работе - то ли со студенческих времен, то ли генетика у него такая, для пожарников подходящая, но было он в этом изобретателен.
Рядом с его столом громоздился здоровенный сейф, практически пустой ввиду малого количества секретных документов. Сергей приспособил его для сна. Открывал тяжелую сейфовую дверь, клал голову внутрь, на свою удобную подушку. Сидел, голова в сейфе… спал. Если кому-то случалось неожиданно зайти в нашу комнату, у него неизбежно создавалось впечатление, что Серега усердно ищет в сейфе важные бумаги.

Форму одевали только на работу. Вечером переодевались в гражданку и ехали домой. Сперва в течение дня в гражданке можно было ходить и на работе, но потом вышел приказ об обязательном ношении формы на рабочем месте.

Обедали мы в столовой метрополитена. Ходили туда прямо в ментовской форме, попробуй нас задержи. Хорошо там. Дешево и неплохо готовят. Щи с косточкой, салатик, опять же из капусты, на второе - набитый луком бифштекс и одноглазая яичница на макаронной россыпи, все это с хлебушком черным. Вкусно! Обедать я чаще ходил со своим приятелем Денисом, старлеем из оружейного отдела.
Раньше он тоже был студентом, закончил энергетический институт. В их оружейный отдел шли студенты, менты, кто раньше землю топтал, да бывшие военные. Работа у них считалась не очень престижной. Было несколько человек, которые просто до пенсии досиживали, учетом оружия занимались.
Закосить от армии в свое время у Дениса не получилось. И ему, рядовому стройбата, пришлось два года выживать в одной казарме с целой стаей не склонных к излишней деликатности чеченцев, а в минуты затишья между боями долбить киркой вечную мерзлоту. ГУЛАГ forever! Ему крупно повезло, что был он высок, силен и кулаки имел большие.
Денис был изрядный ходок по бабам. Однажды в очереди на столовскую кассу, пока раздатчица, симпатичная разведенка, сыпала ему макарон, успел переброситься с ней парой фраз. А через неделю я уже слышал, как он говорит ей по-свойски:
- Привет, Ленуська! Чего, может в гости к тебе сегодня заехать? Ладно, вечерком.
С таким боевым товарищем скучать мне не приходилось.
***
Обязанности нашего отдела делились между мною, Серегой Блиновым и Валерой Варщавкой. Проверка машин, учет автотранспорта, получение нового автотранспорта. Иногда сами перегоняли новые УАЗики. В основном приходилось работать с документацией. Учесть в бухгалтерии, поставить на баланс, списать.
Важно было контролировать расход бензина. В каждом отделении милиции был назначен свой ответственный за оружие и за транспорт - или младший офицер, или старшина. Они приезжали, мы им выдавали талоны на бензин.
Но главным образом приходилось работать снабженцем. Закупали мы оружие, ГСМ, автомобили. Работа была странная, я даже цен не знал, все было уже наверху согласовано. Дело ограничивалось простым учетом: сколько калашниковых нужно, сколько пришло, сколько ушло. Но при закупке автомобилей была относительная свобода. По крайней мере, поставщика мы выбирали самостоятельно. Не подумайте про откаты, увы, нет. Цены фиксировались в главке. Да и мне рисковать не хотелось.
Под конец своей трехлетней службы я все больше занимался вооружением. Там, конечно, все построже - особый учет, инвентаризация.
И важным направлением деятельности отдела был ремонт транспорта. Огромное милицейское автохозяйство управлялось гражданскими - начальником колонны, механиком колонны. Важные шишки. Мы им не подчинялись, но работали в тесном контакте.
Ремонтом большей частью занимался Валера.

Пашаев был среднего роста мужик немногим за тридцать, смуглый, с резкими залысинами в черных волосах, энергичный, и не только внешне походил на южанина, но и на самом деле был чистокровным азербайджанцем из города Баку. А Валерой значился только по паспорту, наверное, его настоящее имя и выговорить было бы трудно.
На родине он успел поработать в автосервисах, потом каким-то образом устроился в московское ГАИ. Со временем, правда, его оттуда выперли. Как он попал в службу тыла - загадка. На земле, то есть в рядовом отделении милиции, Валера никогда не работал. Наверное, и у него был какой-то серьезный блат. Вроде Надюхи?
На служебном месте Валеру найти было почти невозможно. Тем более, когда из главка приходили деньги на ремонт машин. Зато он ежедневно посещал Варшавский авторынок, от которого и получил свое прозвище.
- Валера, а где ты был вчера целый день?
- На Варщавке!
Быстро проходя по коридору, говорил:
- Я на Варщавку!
И уезжал, только его и видели.
Акцент в его речи почти не угадывался, разве только Щ вместо Ш, зато иногда появлялись восточные интонации:
- Слущай, ну что ты мне это объясняещь?

Милицейское автохозяйство не ремонтом не справлялось, приходилось заключать договоры о ремонте машин на частных предприятиях. Одно из них и располагалось где-то по соседству с Варшавским рынком. Но влекло туда Валеру не только служебное рвение.
Кроме службы у него был и собственный бизнес - Пашаев гонял из Азербайджана битые тачки. Ехал на родину в отпуск, назад приезжал уже на машине. Здесь в Москве ее ремонтировал и продавал. Дела у Варщавки шли хорошо. Как и всякий порядочный азербайджанец, Валера помогал устраиваться в Москве своим многочисленным соплеменникам.
Как-то раз, направляясь в знакомое отделение милиции посодействовать в регистрации очередного родственника, Варщавка поленился надеть ментовскую форму. Зашел, никем особенно не замеченный, двинулся по лестнице к служебным кабинетам, поднялся на второй этаж. Нужного ему человека на месте не оказалось. Пока Варщавка искал его по соседству, дергал ручки запертых комнат, громко и эмоционально опрашивал встретившихся в коридоре, заглядывал в открытые кабинеты, кто-то успел поднять тревогу:
- Ребята, а что у вас какой-то черный по отделению шарится?
Сержанты из отделения рассвирепели.
- Чурка обнаглел на хрен, в отделение как в свою саклю прется!
Валеру схватили и, не слушая объяснений, потащили к выходу. Варщавка тоже был горяч:
- Да вы знаете, кто я?
Капитанское звание и должность инспектора службы тыла вмиг охладили бы их служебное рвение. Но сержанты не стали ждать продолжения:
- Да знаем, бля...
Вытолкали в шею, едва не отделали прикладами.
На следующий день кипящий от злости Варщавка рассказывал мне эту историю. А потом отправился в то отделение уже при полном капитанском параде, отыскал рьяных сержантов, построил их у стеночки по стойке смирно и долго воспитывал, учил жизни. Представляю, как он тряс смуглым пальцем перед их мрачными рожами.

Валера имел характер. Однажды летом мы с ним перегоняли на ремонт ментовскую машину. Валера был в форме, я - в гражданке. Встали перед светофором вслед за длинным хвостом автомобилей, спешить особенно некуда, ждем. Вдруг увидели, как по встречной полосе, вырулив через сплошную двойную разметку, и нас, и все три полных ряда ожидающих зеленого сигнала машин внаглую объехал здоровый черный мерседес. Встречные машины от него кое-как уворачивались. На перекрестке мерс подрезал впереди стоящих, вернулся на свою полосу и на зеленый стартовал первым. Я только и мог сказать:
- Вот урод...
Но у Валеры сработал инстинкт гаишника. Он моментально врубил мигалку, сирену и прыгнул через двойную сплошную линию. Встречные бросились в сторону. Валера жестко подрезал несколько машин, выбрался на простор и вдавил педаль газа. Погоня! Я вцепился в ручку над дверью и очень захотел пристегнуться, но ремни безопасности в этой машине не работали. Менты вообще никогда не пристегиваются. Я же был в штатском и никак не чувствовал себя защищенным.
Спидометр показал сто пятьдесят, консервная банка жигулей заходила ходуном, я дрожал вместе с ней и думал, что еще чуть-чуть, и ремонт не потребуется ни машине, ни нам с Валерой. Хорошо, что мы скоро догнали мерседес, и тот, заметив милицейскую машину, остановился у обочины. Валера резко притормозил перед ним.
Из мерседеса к нам уже шел его хозяин, жуткое мурло, здоровенная бандитская рожа. Скривил пасть:
- Ну ладно, чего ты, командир, мы спешим.
И бросил в открытое окно какую-то бумажку. Я не успел ее рассмотреть, Валера тут же выбросил ее обратно. Вышел из машины. Несколько минут подряд до меня доносился только мат-перемат.
Наконец Валера со строгим официальным выражением лица молча сел назад в машину. Из его смуглого кулака торчало чужое водительское удостоверение. Бандитская рожа тряслась перед его окошком, изрыгая угрозы:
- Я тебя еще найду, козел!
Валера с тем же официальным выражением лица молча тронул машину.
По дороге в ремонт мы заехали в ГАИ, Валера отдал им трофейное удостоверение, сообщил о нарушении. Гаишники обрадовались.
Валера запомнил фамилию водителя мерседеса и спрашивал потом у заехавших по делам снабжения ребят из уголовного розыска:
- Николай Петренко, не знаете такого урода? Высокий такой, здоровый?
- Николай Петренко? Здоровый? Это же Пятак! О, это известный бандит в округе, еще со старших классов на учете стоял. Авторитет. Мы его иногда поймаем, подолбим-подолбим да отпускаем.

С того случая я Валеру зауважал. Тем более, он всегда с охотой подвозил меня до метро на своей бывалой шестерке. Мы с ним не были друзьями, но общались. И это не нравилось большинству наших сослуживцев. Не раз и не два я видел кривые ухмылки и слышал:
- Че ты с черным ездишь? Тоже нашел себе товарища.
Я четко понял, что коллектив уже создал для Варщавки персональное азербайджанское гетто, и забредать туда мне не следует:
- Да я с ним так, по работе, и до метро он меня довозит.
- До метро, ну да. Смотри, он тебя подставит, только отвернешься.
В милиции в те годы большим влиянием пользовался Баркашов и его «Национальное Единство». Очень многие менты с охотой рассуждали о силовом варианте управления государством и о своем личном участии в том правильном управлении, сурово и прямо выражались насчет разных инородцев, а на сложные вопросы помогал ответить кондовый антисемитизм. Якубович знал, что делает, когда на каждом углу крестился.

У Варщавки была мечта, понятная любому менту из лимитчиков: получить московскую квартиру. Наверняка с его консервно-ведерным бизнесом он и за свои бабки мог бы что-нибудь купить, а не халявы ждать. Но мечта есть мечта.
Достичь ее было нелегко. Квартиры в милиции давали после десяти-пятнадцати лет службы. И то не всем. Многие работали до пенсии и уходили без ничего. Чтобы дали квартиру, нужно еще было получить статус нуждающегося в улучшении жилищных условий: испытывать нехватку квадратных метров на члена семьи, провести лучшие годы жизни в ментовской общаге, быть многодетным родителем. И, последнее, но не самое простое - хорошо работать, если точнее, быть на хорошем счету у начальства. Квартир всегда было мало. В трудные годы на целый округ давали всего несколько в год, очередь измерялась сотнями.
Как и почему Валере повезло - дело темное. И стажа-то милицейского было у него всего лет пять. Может быть, помогли его шумные дети, что бегали по коридорам ментовской общаги. Мечты сбываются - ему дали квартиру. Двухкомнатную, в новом доме.
Не могу сказать, что сослуживцы его полюбили сильнее. Пожалуй, совсем наоборот. Но Варщавка не печалился. Гонял битые тачки, устраивал в Москве родственников друзей своих дальних родственников. И мечтал, теперь уже о высоком.

Валера Варщавка, он же старший инспектор службы тыла УВД N-го округа г. Москвы капитан милиции Пашаев, был верующим мусульманином. И теперь мечтал совершить хадж, паломничество в Мекку в соответствии со всеми священными ритуалами.
Я не мог сдержать любопытства и расспрашивал Валеру о деталях. Хадж представлялся мне длинной, сложной и малопонятной процедурой:
- И чего, прямо все сразу камни и кидают? А если мимо?
- Если мимо - не стращно. Главное - кинуть. Но лучще попасть. Семь камней, семь.

От этих разговоров Серега Блинов приходил в бешенство. Он был суровым русским националистом, и в отсутствие потенциального хаджи Пашаева зло на меня напускался:
- Чо ты его спрашиваешь о всякой ***не, хадж-хуядж, чо тебе все интересно, они там все уроды...
В подробные дискуссии об особенностях национальных уродств я старался не встревать, а свои расспросы объяснял природным любопытством.

Варщавка был деятельным человеком и на одних разговорах не останавливался. Дошло до того, что он вышел на связь с неким саудовским гражданином и даже поехал к нему в гости.
Так осталось и невыясненным, то ли он на самом деле решил хадж свой как следует подготовить, то ли с арабом подружиться, чтобы битые тачки из Саудовской Аравии гонять.
Случилось непредвиденное. Гостеприимный саудовец оказался столь активным деятелем международного терроризма, что был интересен весьма компетентным органам и в ту пору, когда башни-близнецы еще стояли целехонькие.
И как только Варщавка приехал из Аравии домой, его сразу пригласили на допрос в ФСБ. И на следующий день снова пригласили. И потом он каждый день ходил к ним на допросы, весь иссох и посерел. Еще хорошо, что не арестовали.
Наконец, Валере сказали, что его скоро уволят. Для него, да и для многих его соплеменников, это была серьезная потеря. Капитан московской милиции, с ксивой, со всеми делами - с такого места по собственной воле не уходят.
Он стал искать работу. Из нашего кабинета звонил по разным вакансиям, искал работу водителя. Хотел возить на легковом автомобиле директора фирмы.
Дело было зимой. Пашаев со смуглой небритой мордой, одетый в ментовский тулуп с капитанскими звездочками, сидел с газетой «Из рук в руки» перед дешевым китайским телефоном Панасоник и тыкал в его западающие кнопки.
- Але, девущка. Вам водители нужьны? Какой у меня стажь? Больщой у меня стажь. Двадцать лет у меня стажь. Что, не нужьны? Почему не подхожю? А, опять, ****а, трубку повесила!
Водителем его так и не взяли. Работает Валера теперь в магазине автозапчастей - земляки устроили. Да иногда битые тачки с родины гоняет.
***
После года довольно унылой работы в окружном отделении службы тыла я подумывал было из перевестись в центральное отделение, в главк. Может, там поинтереснее. Колюня стал меня решительно отговаривать:
- В главк? Ты что, совсем охуел? Они там до обеда водку пьют, а после обеда - баб ебут!
Не самая худшая перспектива. Но перевестись было совсем непросто. Всем туда хотелось.

Колюня при любом возможном случае демонстрировал коллегам свою православную чистоту. Случалось ему только вместе с нами проезжать мимо церкви, непременно крестился. Мне виделись в этом только фальшь и притворство. Жирный мент с опухшим после вчерашней пьянки рылом истово кладет кресты и бормочет молитвы под свой крючковатый нос. Не верю.
Зато на всех корпоративных пьянках-гулянках Колюня был истинной душой коллектива, бессменным тамадой, орал свои хохляцкие песни, толкал бесконечные тосты, вручал подарки, льстил началству, посылал на хрен подчиненных. Играл по правилам. Любил нажраться, ну, а кто в милиции не любит нажраться?
И вот, как-то раз начальник отдела материально-технического и хозяйственного обеспечения капитан Якубович нажрался по-серьезному. Пил он не просто так, а для дела. К нему приходили проверяющие, ну, все как положено - сели, налили, выпили. Еще налили, еще выпили. Но получилось слишком. Колюне еще хватило сил позаботиться о гостях:
- Э, увез-зите этих долбоебов нах-***...
Когда проверяющих кое-как положили в тачку и увезли, Колюня остался на крыльце управления. Постоял, слегка покачиваясь. Рыгнул. Почесал торчащее из-под задравшейся серой рубашки здоровенное волосатое пузо. Расстегнул штаны и начал мочиться с крыльца. Во всех направлениях сразу.
Мы немного обалдели и не знали, что делать, тихонько ржали. Москва, три часа дня, оживленная улица, люди ходят, а пьянющий капитан милиции прямо с крыльца непотребствует. Наши бабы, женщина - она и в ментовской форме женщина, стали визжать:
- Заберите же его, заберите, люди увидят!
Только вот как его утащишь, он же зассыт всех на фиг? Колюня закончил, напоследок, аккуратист, потряс хреном, попытался кое-как застегнуть ширинку и, сильно толкая стенки коридора, пошел спать в свой кабинет. Вечером мы с Серегой зашли его проведать. Колюня давил об стол жирную щеку, храпел и распускал слюни. Добрый Блинов не выдержал:
- Чо, может, подушку ему из сейфа принести... Да нет, не хрен ему, а то будет потом спрашивать, откуда взялась.
После этого случая Колюне можно было доложить, что теперь аллегория Папы про ссущего быка представляется личному составу убедительной, как никогда ранее. Но нет, так шутить не стоило. Словечки вроде «аллегория» у нас не приветствовались.

Службу Колюня ни во что не ставил. У него были свои дела поважнее. Нужно признать, что, пожалуй, все в отделе занимались сперва тем, что важнее, а потом уже службой. Вот Папе и приходилось орать на совещаниях. Ори, а мы рубашечки высушим, и снова за дело.
У Колюни, похоже, были хорошие связи в префектуре округа. Иначе я не могу объяснить, как ему удавалось так лихо выбивать один за другим все новые участки под строительство гаражей. Получив участок, Колюня строил гаражи и успешно их продавал. Не от себя, ясное дело, у него там фирма какая-то была. Дела шли хорошо. Половина нашего управления имела гаражи в построенных им кооперативах.
Но однажды пришла беда. Наверное, кому-то гаража не хватило, или дорого показалось. Народ у нас завистливый к чужому счастью.
Нагрянула к Николаю Якубовичу внеочередная проверка из главка, да не простая, с наездом службы собственной безопасности, с обыском в кабинете, со служебным расследованием. Нервов попортили, да из рядов уволили.

Колюня частенько по пьяни говорил, что если ему шею не сломают, то он в сорок лет будет генералом. Ничего, деньги-то заработал хорошие, да и связи в префектуре остались. Сейчас, наверное, бизнесом каким-нибудь занимается.
***
Проверка проверке рознь. Бывает, что и с обыском. Но такой случай я только один и помню. Чаще все нормально - приедут, бумажки посмотрят, водочки выпьют. Без контроля в нашем деле нельзя, вот и присылают изредка, или если повод есть какой-нибудь. Раз в полгода, не чаще.
По-хорошему, ну, все же люди, проверяющий должен, конечно, найти что-нибудь такое не очень серьезное, не зря же приезжал, да ему и проверяемый скажет, что да, есть один-другой недочет, можно писать нормальный отчет.
К одному капитану-оружейнику проверяющий старлей из главка докопался серьезно. Здоровенный, морда широкая, глазки подлые. Может, карьеру хотел сделать на чужой беде, а, может, и сам такой въедливый по натуре. И стал копать по полной. Капитан, такой же здоровый и широкомордый, мрачнел, кривился, отвечал кое-как на вопросы, несколько раз осведомлялся с давленым матерком, на хрена это ему так докапываться, нормальный ли он мужик, и что с ним вообще будет, если он так себя ведет среди своих ребят ментов, но тот на контакт не шел и продолжал елозить своими подлыми глазками вдоль и поперек по каждой капитанской бумажке.
Отчет явно не обещал быть радужным. И дружба капитана с проверяющим никак не завязывалась. И общаться им больше явно не хотелось, но не в их силах было отменить святую ментовскую традицию: любая проверка завершается пьянкой. Капитан достал заранее приготовленную бутылку. Уселись.
Сперва, наверное, пили хмуро и молча. И о чем им было еще говорить, если ну никак, никак им было о деле не договориться? Капитан, скорее всего, пытался... Безуспешно. И к концу бутылки, потеряв всякую надежду, решил все-таки выяснить, что же такое бля за говно вонючее живет в душе у его проверяющего, что ни *** не дает ему спокойно жить самому и людям не мешать... Мы выбежали в коридор на грохот. Казалось, там что-то взорвалось. А это капитан с проверяющим, два кабана по сто двадцать кило, рыча и налив кровью широкие морды, сцепились врукопашную. Вынесли, будто картонную, дверь кабинета вместе с петлями и теперь пробовали спинами на прочность коридорные стены так, что те дрожали и шли трещинами, а с потолка сыпалась штукатурка. Разнимать терминаторов не хотелось, а на увещевания они не реагировали. При первой возможности бойцы пробовали достать морду врага здоровыми кулачищами, от лютой ненависти мазали и вновь схватывались в шумной стенобитной борьбе. Наконец явился Папа, увидел все, подумал, наверное, о погибшей экономии бюджета на ремонт, за секунду побагровел не хуже дерущихся и заорал надсадно:
- Отставить! Разойтись! Уволю мудаков на ***!
Уволить своего подчиненного он, конечно, мог. Но не стал бы этого делать из за такой ерунды, как драка. Люди были на счету. Людей стараются не увольнять, а понижать в должности, в звании, отправить в какой-нибудь глухой отдел. Начальство очень сильно дерут за неукомплектованность подразделений.
А уволить проверяющего он не мог в принципе. Написать рапорт, докладную по инстанциям - это да. Если бы стал этим заниматься. Ни за что не стал бы.
Но одно только слово «увольнение» действует и на самого пьяного мента как холодный душ.
Под папин рев мы подобрались к запыхавшимся бойцам и кое-как их растащили.
По итогам драки ничего не было. Пожурили нашего. Замяли все.
Проверявший угрожал напоследок. Что, дескать, он тут чего-то там… Но ничего. Оба были пьяные, оба виноваты. Проверка серьезных нарушений не выявила.
***
Проверку всегда проводит вышестоящая служба. Нас проверяли из главка. А мы ездили с проверками в отделения милиции.
Лично я проверял машины, техническое состояние транспорта, заполненные путевые листы, правильное списание бензина. Каждый спидометр был тщательно опломбирован. Чтобы не его не накручивали.
Пломбы на спидометрах были маленькие, с проволочкой. Можно было их и не проверять, висели целехонькие, никто их не трогал. Умельцы из отделений научились как-то снимать спидометры целиком. Затем накручивали лишние километры, десятки и сотни, кто знает. На ментовском профессиональном жаргоне это действие почему-то называлось «скручивание». Наверное, для созвучия с процедурой уменьшения пробега при вдувании лоху подержанной машины.
Операция по снятию спидометра была, по-видимому, не самой простой, умельцы с объемом работы не справлялись, и самым решительным методом борьбы с перерасходом бензина являлась поломка спидометра. Прибор это деликатный, суровые милицейские будни выдерживает недолго.
Машины со сломанным спидометром - золотой фонд каждого земляного отделения. В путевом листе нужно сделать отметку: «Спедометр сломан». И все, поехали. Сколько бензина можно списать на такую машину? Да столько, сколько позволит ментовская совесть.

По итогам наших проверок не было серьезных пьянок. Каждую неделю мы к ним ездили, это уже не праздник, а рутина. Так, иногда по чуть-чуть наливали. Чтобы поддерживать отношения, ребята из отделения иногда приезжали к нам с дружескими визитами, привозили водку с колбасой. Пили в наших кабинетах, но вели себя прилично, старались шибко нажратыми Папе на глаза не попадаться.

Некоторые ребята не выдерживали такого ритма. Спивались. А находились и такие, что выдерживали, еще как. Был один майор, который каждый день выпивал по бутылке. Водки, конечно. Бывало, заходишь к нему в кабинет, а он у шкафа своего стоит, где бутылочка сегодняшняя у него заныкана. С утра дернет немножко, от вчерашнего немного отойдет. Тогда даже вопросы какие-то решать может. И по ходу дела - раз стопарик! И потом еще раз! И еще! К вечеру он становился уже совсем никакой. А с утра снова прибывал на службу.
***
Выпить в милиции любят, ну а как же не выпить, работа нервная, опасная, подневольная. Водку все уважают, водкой все друг с другом расплачиваются за мелкие услуги типа «ты мне – я тебе». Если нужно что-то утвердить или подписать, тоже несут водку, в этом качестве она называется «жидкой печатью». Водки в «службе тыла» много. К нам ее несут ребята из отделений, все несут и несут. А их кормит земля. Там водки море. Владельцы палаток, ларьков, магазинчиков, лавочек всегда с радостью одарят знакомого мента из своего отделения паленой или даже почти легальной водярой.
У каждого из нас в кабинете всегда имелась хотя бы пара бутылок водки. Днем употребляли редко, не считая проверок и особых случаев. Мы на службе! Но вечером после рабочего дня выпивали регулярно, грамм по сто - обязательно. Раскрасневшиеся и довольные, рассаживались по своим машинам и ехали по домам. ГАИ – не вопрос. Если остановят, совали в нос ксиву и уверенно дышали перегаром:
- Свои, с управления!
- Проезжай.
Впоследствии, правда, гаишников за такую корпоративную солидарность начали серьезно наказывать, отмазаться стало трудней.

Среди большинства умеренно пьющих были и свои передовики. Например, Петрович, наш ветеран. В милиции служил уже лет тридцать. О нем до сих пор ходили легенды. Был он когда-то грозой преступников - красавец-офицер, высокий, сильный, подтянутый, голос командный гремит, кожаная портупея скрипит, сапоги начищенные горят, грудь вся в наградах, все стенки в грамотах, фото на всех досках почета.
Теперь же Петрович занимал тихую синекуру в службе тыла. Уже с утра можно было обратить внимание, что он немного пошатывается, говорит медленно и часто заканчивает оборванную посередине фразу хмурым взглядом исподлобья.
А в конце рабочего дня Петрович распахивал дверь своего кабинета и, держась за косяк, гремел своим командным голосом:
- Ну что, молодежь, заходи по двадцать капель!
Мы с удовольствием ныряли в его конуру. Петрович - наш ветеран. Его и послушать было интересно. Знал он великое множество шуток-прибауток: «сиську и пипиську одной рукой не схватишь», «старый ворон мимо не какнет», причем вставлял их к месту и по делу, все ржали. Любил похвастаться своими мужскими победами:
- В воскресенье день рождения жены отмечали, гости понаехали. Подруга ее с мужем была, сисястая сучка, я ее прямо в ванной отдрючил.
Мы добродушно посмеивались, не зная, верить или нет едва стоящему на ногах пятидесятипятилетнему донжуану.
Мне все хотелось из этой крысиной службы тыла перевестись в более романтичное подразделение, ОЭП или уголовный розыск. Я спросил у Петровича совета. Он усмехнулся, посмотрел на мои руки и сказал:
- Нехуй там тебе, Леха, делать, там кулачищи килограммовые надо иметь! Ну, представь, ну приведут тебе какого-нибудь урку на допрос, вот он зарезал кого-нибудь, а сам тебе одно ****ит: «знать ничего не знаю, ведать не ведаю». А у тебя ни *** нет, ножа нет, доказательств нет, ну и хуйли ты с ним делать будешь? Из таких козлов показания надо вы-ши-бать. Понимаешь? Вы-ши-бать. Куда тебе. Ты бы лучше шел в паспортно-визовую службу какую-нибудь, бумажки оформлять.
Я на него даже немного обиделся. Хотя и понимал, что уж Петрович-то знает, о чем говорит.

Однажды оэповцы конфисковали целый контейнер паленой водки, привезли и нам несколько ящиков. Пить мы ее не отважились, стали заливать в бачки омывателя стекол машин вместо незамерзайки.
Как-то подвозили Петровича домой. Серега прыснул на стекло омывателем, Петрович тревожно принюхался. Когда Серега прыснул еще, Петрович напрягся:
- Что это у тебя в машине водкой пахнет?
Объяснение привело Петровича в бешенство:
- Да вы чего, охуели!? Водку как незамерзайку!
Ветеран уголовного розыска велел остановить машину, открыть капот, лично снял бачок омывателя, трясущимися пальцами скрутил крышку и в несколько жадных глотков осушил до дна. Мы только и могли, что гудеть:
- Петрович, она же паленая.
- ***ня, еще и не такое пил! - ответил Петрович, с довольным видом обтирая губы рукавом.
На следующий день он конфисковал у нас всю паленую водку и закрыл в своем шкафу.

Здоровье Петровича было вконец разрушено алкоголем, он горстями глотал таблетки, и после его похода в туалет аптекой воняло на весь отдел. Петрович давно уже дослужился до пенсии, но уволить его у начальства рука все никак не поднималась.
Наконец, когда Петрович допился до того, что не смог прийти на еженедельное пятничное совещание, Папа сильно брызгал слюной, долго и разнообразно крыл отсутствующего героя матюгами, и закончил свою речь четкой командой отделу кадров:
- Выкинуть на ***, на пенсию этого спившегося алкаша!
Сильному менеджеру Папе особенно не нравилось, что Петрович подавал дурной пример молодым офицерам.
Отдел кадров взял под козырек. Узнав об увольнении, Петрович обиделся, но на пьянку в честь его ухода на пенсию все-таки пришел. Выехали за МКАД, в каком-то лесочке накрыли целую поляну. Отмечали бурно, водка лилась рекой, все нажрались. Колюня Якубович стал торжественно вручать Петровичу ценный подарок от товарищей по службе, микроволновку. Вряд ли она ему уж так была нужна, не водку же греть. Петрович с трудом оторвался от скамейки, пошатываясь, встал, Колюня стал совать ему тяжелую коробку, попытался обнять-поцеловать, Петрович не удержался, потерял равновесие и тяжело повалился назад, хватая здоровенными ручищами и стол со жрачкой, и скамейку со всеми сидящими, и Колюню с микроволновкой. Все, даже упавшие, ржали как лошади. Петрович обиделся еще сильнее, и дальше напивался уже мрачно. По окончании проводов тело Петровича было загружено в автобус и вместе с микроволновкой доставлено его красавице жене.
Больше о Петровиче я ничего не слышал.
***
Капитан милиции Федоров, здоровый мужичище по прозвищу «Дядя Пися», любил молоденьких девчонок. Ничего криминального. В те лихие годы статья 134 уголовного кодекса грозила лишь посягнувшему на близость с лицом, «...заведомо не достигшим четырнадцатилетнего возраста». Если его лолитки иногда были и помоложе, то встреча с обходительным капитаном милиции вряд ли могла стать тяжелым событием в их короткой, но страшной жизни. Дядя Пися подбирал на улице девочек из неблагополучных семей, а то и совсем бродяжек - жалких, побитых и грязненьких. Не жадничал. Раз мы с Денисом проходили мимо, Пися увидел нас и обрадовался:
- О, пацаны! Поебаться хотите?
- Ну, а что?
- Пойдем, у меня в машине девка сидит. Миньет сделает, все дела...
Мы заглянули в его большой, крепко подержанный и бывалый форд. Ездить в нем пассажирами мы соглашались только по пьяни и при полном отсутствии иного транспорта. Засохшие следы писиной страсти были там повсюду. И никто, тем более, не гарантировал отсутствия насекомых.
Девчонке не мешало бы помыться, а ее детскую щечку безобразил не то старый шрам от ожога, не то засохшая болячка.
Мы поморщились.
- Ты смотри, подхватишь от нее чего-нибудь.
Пися развел тяжелыми руками.
- Не хотите как хотите.
Человек больших страстей, о таких мелочах, как уголовный кодекс и здоровье, он вообще не думал.
Однажды Дядя Пися влюбился не на шутку. Эта тощая девчонка с трудной судьбой и грязной шеей была похожа на остальных его подружек. Но Пися постоянно возил ее на своем форде и страшно ревновал. Как выяснилось, не зря. В отсутствие ревнивца девчонка с привычной легкостью дала одному молодому лейтенанту. Пися вернулся, узнал, пришел в ярость, утащил ее в темный угол и стал бить. Девка орала. Мы кивали лейтенанту, чтобы он хоть немного заступился, раз виноват. Тот пытался отсидеться в стороне:
- Да пошла она...
Пися бил девку не шутя. Когда ее вопли сменились глухими стонами, лейтенант все же решился подойти к ревнивцу.
- Ты это, ладно...
Пися споро обернулся к нему, словно только его и ждал.
- Что бля?
Лейтенант уже понял, что зря вмешался, да и вообще был совсем не прав, и того все это не стоило, знал бы заранее, но здоровенный кулак уже летел ему в челюсть.
Писю едва успокоили, а то он рвался топтать лежащего в полном отрубе лейтенанта своими жесткими ментовскими ботинками. Ничего, головы у ментов тоже крепкие, лейтенант пришел в себя, и все помирились. Выпили, стали искать девку - а ее уже и нет, враз пропала, словно не замухрышка уличная, а сказочная Шемаханская царица.
Пися частенько выезжал на охоту. При виде его медленно ползущего по нашему району форда никто не сомневался - Пися обкатывает новую девчонку. После нескольких замысловатых маневров по окрестным улицам форд неизменно сворачивал в тихий гаражный тупичок.
Теперь у Дяди Писи настали времена потруднее. Статья 134-я уголовного кодекса подняла возраст разрешенных девочек на два года, с четырнадцати до шестнадцати лет. Но о таких мелочах он вряд ли думает.
***
Однажды к Папе на казенных жигулях с мигалкой приехали два важных гостя, оба тоже подполковники милиции. Сидели долго, нажрались крепко. Стали прощаться. Один начал садиться в машину. Пробовал воткнуть ключ в дверной замок, но промахивался.
- Сергеич, ты это, - заговорил начальник, - давай я тебе пацана дам, он машину отведет куда надо.
- ***ня, - отвечал краснолицый тучный Сергеич, - и не такие ездили...
И тыкал ключом в замок. Наконец его кое-как уговорили. Серега Блинов сел за руль и повез важных гостей по домам.
Вернувшись, рассказывал, что подполковники заставили его врубить мигалку, сирену и гнать, что есть мочи. Едва только какой-нибудь участник движения мешкал освободить полосу, чины хватали микрофон громкоговорителя и ревели на два голоса, с трудом ворочая языками:
- Уступить дорогу! Бля, дорогу уступить!
Со времен службы в милиции стараюсь от ментовских тачек держаться подальше.
***
Пришли новости из ОЭПа, отдела по экономическим преступлениям. Служили там два молодых старлея, в обязанности их входила проверка бензоколонок. Чем они и занимались.
Приезжали на заправочную станцию как бы с проверкой и брали пробу бензина якобы на анализ. Потом объявляли, что бензин плохой и требовали двадцать штук баксов. Все проходило великолепно.
Пока однажды они не наехали на заправку, где хозяином тоже был мент, хотя и бывший. Менты, в отличие от ребят из Большого Дома, иногда действительно становятся «бывшими». Теряют статус, контакты, связи. Но в этом случае все было очень круто. Возможностей отставника хватило даже на организацию классической засады.
Парней взяла служба собственной безопасности, на сто процентов легально и официально, прямо с мечеными деньгами в руках. Вот и вся история.
Никто не ждал, что дело кончится судом и тюрьмой. Это вряд ли, лишний шум и скандалы нашему ведомству ни к чему. Скорее всего, их должны были по-тихому уволить из органов. И это был лучший для них выход.
Но события получили совершенно неожиданное продолжение. Ни суда, ни тюрьмы, понятное дело, не случилось. Но не произошло и увольнения! Старлеи были тихо переведены в другое отделение. Без понижения в должности. Вот и все.
Мы чесали репу в недоумении. Лишь позднее стало известно, что один из старлеев был родным сыночком лишь недавно ушедшего на пенсию заместителя начальника управления округа. Вот у кого оставались офигенные связи. Уж покруче, чем у того хозяина бензоколонки.
***
Хорошо быть представителем власти: ездить пьяным на своей машине или бесплатно общественном транспорте, ощущать тепло заветных корочек в кармане и приятную тяжесть пистолета под мышкой. Хотя с оружием не слишком повеселишься.
За каждым сотрудником милиции, буквально за каждым, хоть за девочкой из следственного отдела, закреплен ПМ, пистолет Макарова. Девочка им может никогда и не пользоваться, но ее пистолет есть, он физически существует, хранится в оружейной комнате. Его нужно чистить. Периодически наезжают проверяющие, они могут написать, что у следователя Ивановой грязный пистолет, и по результатам проверки несчастной девчонке объявят выговор. Такой порядок.
Пистолеты хранятся в дежурной части, в железной клетке за замком, ключ от нее есть только у дежурного, другой - у самого начальника отделения. Когда приходит проверяющий, у него должно быть специальное разрешение на проверку оружия, первому встречному совать нос в оружейную комнату не дают. Нужен такой специальный талончик.
Бумага - вообще самое главное в нашем деле. Учет и контроль. У меня, например, тоже были такие специальные талончики на проверку машин. Без бумажки ты букашка. Кто так сказал? Ленин так сказал.
Милиция сильна не одной бумагой. Кроме пистолетов Макарова в оружейной комнате хранился целый арсенал. Пулеметы, автоматы, ящики с патронами. Я долго не понимал, зачем все это здесь нужно.
Был один случай на моей памяти, когда обстановка в Москве была особенно неспокойной. На демонстрации омоновца задавили машиной, дрались прямо на улицах. Ожидались серьезные беспорядки.
И нам на две недели объявили усиленный вариант несения службы. Не только выдали пистолеты, но и заставили достать автоматы из оружейной комнаты, зарядить рожки боевыми патронами. Зачем? Готовились, что преступники начнут громить милицию и захватывать оружие. Приказ был четкий: любой ценой не допустить захвата. Две недели подряд мы опасливо косились в сторону оружейной комнаты, хранящей готовую к употреблению смерть.
Пистолеты выдавали еще несколько раз. Когда взрывы были в Москве, не те, когда дома взорвали, а раньше, на Пушкинской. И когда войска в Грозный вошли. Тоже объявляли усиленный вариант несения службы, ловили чеченов. Пистолеты-то нам выдали, но только на время несения службы, вечером мы их сдавали и домой ехали безоружными.
Чиновники вроде нас, личного состава службы тыла, оружия при себе не имеют. Личное оружие при себе имеют только оперативники - уголовный розыск, РУОП, ОЭП. Вот еще почему мне хотелось туда перевестись. Эх, Макаров под мышкой...

В обычное время так просто оружие не давали. Только на стрельбы пару раз получали. Нужно было писать рапорт начальнику на выдачу оружия, дожидаться его разрешения. Стрелять я и раньше не умел, да и в милиции не научился. Правда, всегда выручал совет того майора - смотреть на мушку! На мишень не смотреть!

Удовольствия от оружия выходило мало, а проблем - куча.
Потеря табельного оружия была самой распространенной причиной увольнения из органов. Терялось его много. Имевший прямое отношение к этим случаям Денис показывал мне самые забавные документы.

Один участковый в своей объяснительной написал так:
«...придя домой после работы я выпил 500 грамм коньяку и пошел в гости к другу и подороге потерял пистолет...»
Теперь, ясное дело, он уже бывший участковый.

Но далеко не все подробности случившегося можно было прочитать в объяснительной. Самые красочные обстоятельства передавались устно. Фиксировать их в документах запрещало начальство. Одно дело - просто несчастный случай, другое - серьезные недостатки в воспитательной работе с личным составом.

Два мента из отделения дежурили в патруле. Заскучали немного. Тогда, как и были, в бронежилетах и с автоматами, забрали с улицы двух проституток и на патрульном козле повезли их бухать. Нажрались. Когда пришли в себя, ни проституток, ни автоматов с ними не было. На разбор в отделение приехали кабаны из службы собственной безопасности, ментов страшно били и требовали признаться, кому они продали автоматы. Тем и сказать было нечего. Из органов их уволили.

Два других, совсем молодых придурка в тот же вечер, когда в первый раз получили табельные пистолеты, нажрались и пошли рэкетировать палатки около Щелковского автовокзала.
Через несколько часов менты из местного отделения нашли ребят лежащими на ближайшей помойке, крепко избитыми и без оружия. Ребята говорили, что сперва они к какой-то палатке подошли, денег спросили, но потом сразу черные какие-то вдруг налетели, а потом они ничего не помнят. Идиоты. Нашли куда соваться. На рынках все давно поделено. Черные как увидели, что два пацана сопливых, да еще пьяных, да на чужую территорию зашли, так, наверное, недолго думали, что с ними делать. Где этих черных теперь найдешь, и где макаровы... А для придурков, как и для большинства проштрафившихся, исход один - увольнение из наших доблестных рядов.
***
Служил у нас здоровый мужик лет сорока с небольшим по прозвищу Михалыч. Старшина - хозяйственная должность. Выдавал шторы, веники, порошки, канцтовары. В каком отделении он был до этого, неизвестно, про него знали только, что раньше он сидел. И был весь в наколках. Я их мельком видел. Не знаю, что они значили. Наверное, что-то серьезное.
Как-то раз мы бухали в нашем управлении. Вшестером - я, Денис, старшина Михалыч и три женщины-ментовки разных званий и возраста. Нажрались основательно. Постепенно начали складываться пары. Михалыч ничего не имел против старшего лейтенанта Семеркиной, пухлой тетки лет сорока пяти, да и она ничего против него не имела. Мне досталась тридцатилетняя инспекторша по обслуживанию зданий. А ловкий с бабами Дениска повис на молоденькой стажерке. И все как-то одновременно начали устраиваться на столах. Штаны с трусами я просто сбросил до колен, а юбку инспекторша задрала. И понеслось. Все пыхтят, столы трещат. Я взял размеренный темп и решил оглянуться по сторонам. Дергались татуировки на спине Михалыча, но больше на том столе ничего интересного не было. Мне все хотелось как следует рассмотреть стажерку, но инспекторша хватала меня за щеки и к себе поворачивала. Было понятно, что женщина строгих правил. И я понял, что поменяться с Денисом местами не стоит даже и мечтать.
Мне казалось, что наши служебные взаимоотношения после того должны будут несколько измениться. Взглянуть друг на друга без стыда не сможем. Но нет. На следующий день здоровались, как ни в чем ни бывало. А стажерку бы и я с великим удовольствием. Жаль, потом было момент не поймать.

Другой раз старшина Михалыч позвал нас в гости к своей знакомой, работавшей в ларьке. Пришли. Знакомая оказалась толстой радушной бабой. Выпили. Старшина повел ее в угол и там пригнул. Нам, в пяти шагах от них, все было хорошо видно. Только у старшины чего-то не стоял. А его толстуха все ныла:
- Ну давай, давай...
Старшина не растерялся, схватил прямо с витрины палку копченой колбасы и засадил ей. Толстуха обрадовалась. Старшина дрючил ее колбасой и подмигивал нам. Тетка, по-моему, не сразу поняла, в чем дело. Или ее все устраивало.
Думаю, колбаса потом была продана. Не выкидывать же.
***
А денег не было. Тяжко. Зарплата - ерунда. Хватало только прожить. Чтобы хоть немного заработать, мы с Денисом и Серегой нанимались дежурить на дискотеках. Там было весело. И главное - деньги платили сразу. Ночь отстоял - утром свои получил. И вообще, там музыка, девок много, знакомиться можно. Что мы и делали.
Одна веселуха пристала к нам сама. Всю ночь вертелась рядом. Утром попросила отвезти ее на нашем козле, потом сказала, что домой не хочет. Отлично. Поехали к Денису и трахнули ее вдвоем.
На следующей дискотеке она показывала на меня знакомым парням, а те мрачнели и бычились. Я старался держаться со своими ребятами, мало ли что. Но ничего, ментов хулиганы если и не уважают, то побаиваются.

Не стоит ментов судить очень строго. Работают они долго, общаются черт знает с кем, зарплата у них маленькая. И отдыхают соответственно.
Вечером едва ли не половиной отделения мы садились в наш ментовский автобус, и ехали на ближайший рынок, за бабами. Снимали каких-то торговок лет тридцати-сорока, брали колбасы, водки. Доезжали до тихого парка, располагались. Резали колбасу, разливали водку. Бабы ели и радовались. Голодные времена начала девяностых миновали, но для этих несчастных теток колбаса с водкой еще оставались большим праздником. Выпивали, общались. Сперва я держался немножко в стороне, мне, как бывшему студенту и чистюле-москвичу было немного не по себе от легкости, с которой менты по очереди отводили наевшихся теток в автобус.
***
Один раз Папа решил купить двадцать УАЗиков, то есть козлов, прямо на ульяновском автозаводе. Хорошо, цены с завода ниже, но их нужно перегонять. Мы и поехали в Ульяновск, все в форме, но без оружия. И хорошо, что без оружия - в первый же вечер все перепились по-черному.
Козлы на заводе мы получили, сели, поехали. По дороге из двадцати машин десять сломались. Но сержанты-водители у нас были рукастые, быстро все кое-как исправляли.
Командир нашей группы, капитан, позвонил по телефону в гостиницу маленького городка на нашем пути и заказал для нас места. Пошутил при этом, что, мол, приедем на двадцати УАЗах, до зубов вооруженные, ждите нас. Дело было сразу после событий в Буденновске, а наши УАЗы были еще без номеров и без ментовской раскраски. Шли один за другим серой колонной.
Когда мы подъехали к гостинице, вокруг все как вымерло. Ни одного человека. Мы еще не успели удивиться, как раздался хриплый рев мегафона:
- Вы окружены! Не двигаться! Выходить из машин по одному! Стреляем без предупреждения!
Площадь оказалась в плотном кольце ОМОНа, вооруженного до зубов уже безо всяких шуток. Только что БТРа у них не было.
Наша форма впечатления на них не произвела. Мало ли что эти чеченцы на себя надеть могут, сколько эта форма ментовская стоит - копейки.
Когда нас положили на землю, стали тыкать прикладами и допытываться, кто мы, где наше оружие, мы говорили все как есть:
- Мы из Москвы, из службы тыла, перегоняем машины для окружного управления.
Омоновцы стали звонить в Москву, но по телефону главка. Дежурный главка про нас знать ничего не знал:
- Какая еще группа, какие еще машины?
И трубку бросил, гад! Омоновцы стали мрачно переглядываться. Мы уже всерьез боялись, что нас отволокут на задний двор и в грязной канаве по-быстрому расстреляют. Наконец, омоновцев уговорили позвонить по телефону нашего окружного управления, и, слава богу, наш Папа, наш родной начальник поднял трубку, все объяснил и подтвердил.
Подобревшие омоновцы рассказали нам о живом юморе нашего капитана. Из-за которого мы шесть часов лежали на сырой земле под наставленными автоматами. С его башкой действительно было не все в порядке, капитан оказался слегка того. Окончательно это выяснилось через пару лет, когда его, наконец, уволили.
***
Строевой смотр. Дурацкое мероприятие. Всех ментов собирают на плацу и заставляют маршировать перед глазами начальства. Как солдат, ей-богу. Но, сдается мне, есть в этой смотровой регулярности большой руководящий смысл. Чтобы менты совсем от рук не отбились, чтобы начальство уважали. Вот и гоняли нас раз в месяц строевым шагом как скотов бессловесных. Все в форме. Особняком выделялся уголовный розыск.
У оперов своя форма, еще и построже нашей. Если и отличалась от бандитской, то я этого отличия не заметил. На каждом реальном пацане-опере - длинное кашемировое пальто. Под ним черная или белая водолазка, никаких рубашек, никаких галстуков. На водолазке непременно висит здоровая, в палец толщиной золотая галда. Широкие наглые морды по зимней форме украшены кепками.
Оперов, с глаз подальше, согнали в конец колонны. Пацаны из угрозыска расстегнули свои длинные пальто и старательно вышагивали строевым шагом. Поминутно у них звонили мобильные телефоны, они совали их под свои кепки и базарили. Простые менты ржали, оглядываясь на этот цирк. Пока начальник не всмотрелся в конец колонны и не обалдел:
- Что это там в конце колонны, что за клоуны? Угрозыск? Охуели! Гоните, гоните их на ***, начальство же здесь, из главка!
Оперов погнали вон из колонны, но по домам не отпустили, и остаток смотра они провели в качестве зрителей. Вышло еще хуже - менты в серой мышиной форме ходят строем на потеху реальных пацанов в кашемировых пальто.
По окончании смотра ментов запихали в автобусы, а угрозыск расселся по своим джипам.

В те годы не только угрозыск мог позволить себе ездить на крутых иномарках. Нерастаможенные машины продавались за копейки. А ментам таможня ни к чему. Они просто садились и ехали. Гаишники всегда удовлетворялись видом ментовской корочки и отпускали.
Некоторые ездили с белорусскими номерами. Все было неплохо, пока у гаишников не закрутили гайки.

В другой раз двое из угрозыска согласились подвезти меня до отделения. Вместо обычного джипа погнали на Ладе, девяносто девятой, совершенно новой, сиденья еще в целлофане. Ехали страшно - бешеная скорость, обгон справа, подрезка слева, если все полосы заняты - через двойную по встречной. Когда я стал привыкать к этой гонке, решил завести разговор, потрогал целлофан:
- Смотрю, машину новую купили...
Опера переглянулись и весело захмыкали:
- Хе-хе, купили...
Я так и не понял, откуда у них эта машина.
***
Денис всегда знал, где для нас могут найтись бабы. Лучшим местом была женская общага. Пошли мы однажды с ним и еще одним знакомым ментом в общагу к трем хохлушкам, он с одной из них где-то в магазинчике познакомился, а она про подруг сообщила. Дениска хохлушек нахваливал:
- Какие бабы пропадают! Во! У них на Украине и мужья, и по ребенку, а здесь они пашут, как лошади.
Третий мент явился прямо с дежурства, в форме и с оружием. Был он корейцем с русской фамилией, начальником следственного изолятора. По идее, должен был он и форму, и оружие сдать перед уходом со службы. Но очень торопился.
Зато на вахте в общаге у нас даже корок не спросили. Нашли комнату, постучались.
А у хохлушек уже два парня каких-то сидят. Что за фигня? Денис нахмурился.
- Эй, пацаны, давайте отсюда.
- Да чего, ребята, мы только посидим здесь немного, выпьем.
- Не понял?
Но я решил, что с ходу их выбросить будет уже слишком грубо. Даже для ментов.
- Слышь, ну пусть ребята уж посидят, выпьют, раз пришли.
Денис немного подумал, взглянул на их выпивку и подобрел.
- Ну ладно, посидите.
Мы тоже с ними выпили, а когда парни ушли, выпили еще. Потом увезли хохлушек на хату к корейцу. Легли на двуспальную кровать вшестером. Моя чего-то говорила, что у нее там муж, что нехорошо... В общем, стали трахаться все одновременно. Дело было под утро, все устали. Меняться бабами сил уже не было. Да и неприлично как-то.

Менты часто женились на хохлушках. Москвичка не пойдет замуж за придурка с зарплатой в триста баксов. А хохлушка - пойдет. И будет рада, это для нее отличная партия. И для мента тоже.
Наш с Денисом приятель женился на одной из таких хохлушек, веселой и красивой дивчине. Она мне потом, как холостому, показывала целый альбом с фотографиями своих украинских подружек. Девки как на подбор: фигуристые, светловолосые, молодые. Выбирай любую. Только жениться не хотелось, рано еще, мне было всего-то двадцать пять. Да и зачем жениться? Хохлушек и здесь полно.
***
  В распоряжении нашего отдела имелся зеленый ЗИЛом с КУНГом, так называемый АТН - автомобиль транспортировки нарядов. АТН всегда стоял в запасе на территории одного из отделений милиции. Изредка нас привлекали для охраны общественного порядка во время массовых мероприятий, тогда АТН героически перевозил бронежилеты, каски, щиты, резиновые дубинки, иногда в нем сидели и мы, просто, на всякий случай.
Водителем АТН был мужичок лет сорока пяти, небольшой, лысенький, с простым деревенским лицом. Звали его «Баба Люба». То ли от того, что фамилия его была Боголюбов. То ли от той песенки Юрия Лозы про замечательную бабушку Любу, которая всегда готова помочь герою в его алкогольных исканиях - и с похмелья, и в долг, и самодельным коньяком.
Сержант-водитель Баба Люба всегда был пьян. Большую часть службы делать было ему нечего, и он спокойно квасил. Если его внезапно дергали, всегда приезжал подвыпивший. Как ему это сходило с рук? Конечно, в его АТН крайне редко ездило начальство. И, нужно отдать ему должное, Баба Люба был исключительным профессионалом.
Мой сосед по комнате Серега однажды попросил Бабу Любу подвезти его до управления. И, сев в АТН рядом с водителем, понял, что лучше было этого не делать. Баба Люба не вязал лыка. И ехал по-нехорошему быстро. Серега пробовал его утихомирить - бесполезно, Баба Люба ничего не слышал, а просто гнал свой АТН по тихим, слава богу, в это время московским улицам. Все бы ладно. Но у самого управления Сереге стало нехорошо. Узенький проезд между машинами, в который при некоторой ловкости могла бы вписаться небольшая легковушка, с левой стороны был ограничен черным блестящим джипом полковника Арутюняна, а справа - милицейским автобусом. Невменяемый Баба Люба со страшной силой гнал туда свой ЗИЛ. И джип, и милицейский пазик на такой скорости были уже очень серьезными препятствиями даже для тяжелого ЗИЛа. Лучше уж пазик, в противном случае Арутюнян, не последний человек из главка, удавил бы прямо на месте и водителя, и пассажира. Серега проорал в невозмутимое мохнатое ухо водителя «стой, мудак!», уперся ногами в пол и зажмурился.
А вышедшие покурить менты, наоборот, вылупили глаза. Они знали, у нашего АТНа, старого ржавого ЗИЛа, плохо работают тормоза. Все стояли на крыльце и смотрели, как ЗИЛ несется не то в автобус, не то в джип полковника.
Удара не было. Серега приоткрыл глаза, когда ЗИЛ стал останавливаться. Баба Люба с довольной гримасой припарковал АТН, выключил двигатель и отвалился на сиденье - подремать.
Наблюдавшие этот трюк случайные зрители разных званий и должностей бросились разглядывать лакированную поверхность джипа. Ни царапинки! Обернулись к пазику. Там среди ржавчины разобраться было уже потруднее, но все же стало ясно, что свежих повреждений нет. Кто-то не поленился сбегать за рулеткой. Померили АТН. Заодно поглядели на мирно спящего Бабу Любу. Тихонько, чтобы не заметил полковник Арутюнян, померили ширину проезда между джипом и пазиком. Вышло примерно одинаково. Чтобы проверить, нет ли ошибки, еще раз перемеряли АТН, проезд уже побоялись, Арутюнян мог вот-вот появиться. И опять вышла та же ерунда. Не было там никакого зазора. От беды Серегу уберегли какие-то миллиметры. И великое мастерство Бабы Любы. Надеюсь, он и до сих пор исправно несет службу за рулем своего вечного АТН.
***
Охрана правопорядка и борьба с преступностью не были непосредственными задачами нашей службы тыла. Изредка мы могли постоять в оцеплении на каком-нибудь митинге или спортивно-музыкальном мероприятии, посидеть в АТНе в запасе на случай массовых беспорядков на улицах.
Но все-таки я в милиции не зря три года прослужил.
Лето. Два часа дня. Мы с Денисом только что набили животы в метростроевской столовке, а теперь стояли на крыльце нашего отдела и болтали. С нами был Леха, теперь водитель Колюни, а в прошлом командир роты ППСМ (патрульно-постовой службы милиции), крепенький пузастенький мужичок предпенсионного милицейского возраста.
Чтобы выйти из милиции на пенсию, нужно иметь двадцать лет выслуги. Если приходили в милицию сразу после армии, то уходили в сорок или сорок пять, после того, как заканчивался дополнительный пятилетний контракт.
Вдруг раздались крики, женский визг. Из-за угла прямо к нам бежала женщина:
- Помогите, мальчики, милиция, вон он, держите его, убить меня хотел, вон он в арку убегает!
Вид у тетки был ужасающий - одежда изрезана, висит лохмотьями, руки в крови, лицо в крови... И вопила она громко:
- Вон он в арку убегает, ну держите же его!
И действительно, через дорогу, в арку дома напротив, вялой трусцой бежал бритоголовый парень в черной кожаной куртке.
Пузастенький Леха рванулся к служебной машине, почти одновременно с ним к машине прыгнул Денис.
У них сработал ментовский рефлекс, а мне было о чем подумать:
- Это же киллер настоящий, а если у него ствол за пазухой, вот нас и завалит? Да нет, не может быть, это просто бытовуха какая-то, чувак порезал свою любовницу, муж изменившую жену, сосед соседку. Бля, чего делать-то? Оружия у нас нет, только Денисовы кулачищи.
Но друзья-менты уже нырнули в машину. Их уверенность передалась и мне. Все, решение принято. Я плюхнулся на заднее сидение под крик Дениса:
- Леха, газуй, бля!
Наша ржавая, поносного цвета шаха (*отечественный автомобиль ВАЗ-2106) взревела и, раздолбав картер о бордюр, выскочила на дорогу. Погнали в арку дома, где скрылся тот гад. А вон он, сука, по двору бежит!
- Леха, тормози, бля! - заорал Денис и выскочил из машины. - Я его со двора буду гнать, а вы на дороге отсекайте!
Леха рванул задним ходом на улицу, а Денис уже бежал за преступником и орал на весь двор:
- Стоять, сука бля, милиция, буду стрелять!
Да, после стройбата Денис вообще ничего не боялся. В окнах стали появляться встревоженные лица. Мы выскочили, Леха газанул, шаха заревела, мы вынеслись за угол дома.
Денис был прав - двор проходной, гад выскочил на дорогу прямо перед нами, метрах в двадцати.
- Леха, дави козла! - ору я.
Бывалому менту Лехе не нужны советы вчерашнего студента, он уже вырулил на цель. Удар! Есть! Гад получил бампером по ногам, отлетел, упал на газон и затих. Мы с Лехой выскочили из машины, подоспел тяжело сопящий Денис, коленом надавил на спину гада, стукнул кулачищем в затылок, стукнул зачем-то еще раз и спросил его, безответного:
- Что бля, попался сучара? Бегун ***в...Чем вязать? Наручники есть? - обернулся он к нам.
Я с готовностью выдернул ремень из своих безразмерных ментовских брюк, они тут же сползли до колена, хорошо еще, что пиджак был размером с плащ.
Зрелище для обывателей было отменное: трое ментов сбили человека машиной, завалили на газон, один на спину ему сел, по голове бьет, другой уже и штаны с себя снимает.
Гад очнулся, что-то замычал и тут же получил короткий удар по затылку все тем же кулачищем Дениса.
- Что, ты, сука бля, дергаешься, лежать бля! Давайте его в машину.
Мы с трудом затолкали арестованного в шаху, с еще большим трудом втиснулись туда сами и гордо подъехали к отделу.
Все наши уже высыпали на улицу, пострадавшая женщина немного успокоилась, кровь на ней подсохла. Гада выволокли из машины, бросили на асфальт. Все стали брезгливо его разглядывать, а он молчал, не шевелился и смотрел в одну точку.
Выглядел он как типичный браток середины 90-х: бритый, подкачанный, тупая наглая со шрамами морда, на лице выражение:
- А мне все похуй, менты суки поганые, все равно ничего не скажу.
И ответить ему хотелось только одно:
- Скажешь сцука, еще как скажешь, кровью ссать будешь, а скажешь.
Тут на крыльцо выбежал Колюня Якубович, тогда еще служивший и продолжавший строить генеральскую карьеру, на ходу напялил фуражку, подтянул на пузо короткие штанишки, растолкал столпившихся баркашовцев, кинулся к телу задержанного братка, истошно заорал:
- Убийца-а-а-а!
И как начал мочить лежащего ногами! В живот, в морду, по спине, еще, еще, не разбирая:
- Вот тебе, сука, вот, еще, получай!
Все это происходило летним днем на тротуаре посреди жилого квартала. Стали появляться зеваки. Якубовича оттянули назад:
- Все, все, Коля, хватит. Эй, кто-нибудь, вызывайте ГНР (группу немедленного реагирования).
Не позднее, чем через десять минут, подъехал ржавый уазик из ближайшего отделения милиции. Из него неторопливо вывалились два краснощеких жизнерадостных сержанта в серых затертых брониках (бронежилет «Кора-2»), на их могучих животах, как игрушечные, болтались АКС-74У (автомат Калашникова укороченный). Завидев такое количество офицерских погон, сержанты заметно оробели, бочком протиснулись к шахе к задержанному, решили проявить служебное рвение и бросились пинать уже порядком задолбанного хмыря ногами.
- А, сука бля, попался, пидор! Ща мы тебя в отделение доставим, сучара!
Тот покорно дергался под их пинками и тупо смотрел в одну точку. Он уже казался не то обкуренным, не то обдолбанным, а, скорее, просто обалдевшим от таких приключений.
Братка увезли. Женщина ушла зализывать раны. Мы постояли на крыльце еще минут пятнадцать, разгоряченно обсудили во всех героических подробностях наш ментовский подвиг и разбрелись по кабинетам.

Вечером того же дня пострадавшая женщина нашла силы прийти в наш отдел. В знак благодарности за проявленный героизм презентовала деликатно перевязанный пакет со всяким дорогим импортным бухлом и деликатесными вкусностями. Мы с Денисом и Лехой тут же устроили пиршество. Жрали водку Абсолют, закусывали балыком, слушали рассказ пострадавшей женщины про ее сложные финансовые отношения с бизнес-партнерами. То ли они ей задолжали, то ли она им задолжала, но сегодняшний браток явно был от них. Пьянка шла все веселей, пострадавшая казалась все симпатичней, в общем, в итоге мы ее едва не трахнули. И было бы ей поделом. Нечего лезть к ментам с бухлом, разговоры доверительные за жизнь заводить, на судьбу плакаться - мы ведь и пожалеть можем.
На следующий день на разводе Колюня Якубович радостно сообщил:
- Утром был в отделении, лично видел, что этот уебок в обезьяннике парится!
Я не очень понял, чему он так рад. Где же ему еще париться? Сперва там, потом в СИЗО, потом, глядишь, на зоне где-нибудь в Удмуртии.
Братка выпустили тем же вечером. И узнали мы это прямо от потерпевшей, когда она явилась к нам со свежими кровоподтеками на лице. Как выяснилось, отпущенный на свободу браток явился к ней снова, вышиб дверь, но на этот раз не стал резать, а просто набил морду.
- Почему вы его выпустили? Только водку мою зря выпили...
У нас отвисли челюсти. Самый шустрый из нас, Ленчик, служивший раньше на земле, быстро все просек, вытеснил ее на крыльцо и дал ценный совет:
- Не кричите, не волнуйтесь, идите в ближайшее отделение милиции, обратитесь с заявлением.
Железная дверь с грохотом захлопнулась перед ее искаженным злобой побитым лицом.
- Я же говорил что это бытовуха, никакой он на *** не киллер, был бы киллер такой хуйней не занимался бы, - резонно заметил Ленчик.
Бытовуха! Интересно, что эта мысль промелькнула в моей гениальной башке в первые же секунды нашей героической погони. Граждане, не бросайтесь с криками о помощи к первому встречному человеку в милицейской форме, помните, он может оказаться сотрудником «службы тыла». Впрочем, гоняться за бандитами мне понравилось. Задержание - дело веселое, нас много, а преступник - один.
***
В милицию всегда приходило много бывших военных, обычно, люди заслуженные. К концу моей службы, когда в армии ввели контрактную систему, стали приходить молодые, тридцати с небольшим лет военные, из глубинки, очень много - из подмосковных городков. Работу им давали попроще, чаще всего - оружие учитывать. Когда я увольнялся, к нам пришел простым инспектором целый полковник, не знаю, какого рода войск. Благороднейшую имел внешность. Лет сорока пяти статный мужчина с армейской выправкой, орденскими планками на геройской груди, со лба к затылку уходят глубокие залысины, на носу черная оправа с толстыми линзами. На улице встретишь - прямо герой россии, секретный физик, испытатель нового чудо-оружия. Фамилия у него была неблагозвучная - Журилко. Зато кличка роскошная - Жмурилко. У него был дар чувствовать алкоголь на расстоянии. Если кто-нибудь хотел выпить, Жмурилко необъяснимым образом угадывал его желание и заходил к нему в гости в самый деликатный момент, под родниковое журчание наливаемой водочки. Как тут отказать в приглашении своему брату-менту на государственной службе? Медиум спиритус Жмурилко никогда не пьянел, выделялся стойкостью даже среди самых бывалых ментов, пить мог стаканами. Водку чуял за километр. Служит и теперь.
***
Через три года я не без чувства облегчения снял погоны и двинулся возрождать свою офисно-номенклатурную карьеру. Ничего, я все еще успею.
Но что-то ментовское во мне осталось. Пусть и совсем немного. Но достаточно. Я возвращался домой в метро со дня рождения своего офисного приятеля, хорошо накушавшись, разумеется, сухим красным вином. Зашел на эскалатор. Спереди два парня лет под восемнадцать, ростом с меня, вели себя нагло и вызывающе. Матерились, стукали по плафонам. Начали приставать к аккуратному юноше, угрожающе наседали на него, ну, точно, приехало быдло из-за МКАДа. Нарушать общественный порядок! К москвичам доябываться!
Я набросился на них сзади. Схватил обоих за шиворот. Зарычал:
- Вы, подонки! Пройдемте!
Парни струхнули и тупо слушались. Я дотащил их до ближайших ментов и сдал. Бывшие соратники обрадовались, охотно приняли задержанных правонарушителей.
Лишь протрезвев, я стал размышлять, почему эти два здоровых лба не оказали никакого сопротивления незнакомому очкастому мужику в штатском. Решили, что я из ФСБ? Наверное.
***
Рассказ получился мрачноватый. Ничего-ничего. Это далекое прошлое. Я уже почти как десять лет не ношу серую форму. Теперь, к 2007 году, уже многое изменилось, все в лучшую сторону, порядок налаживается и в стране, и в милиции. Сомневаетесь? Включите телевизор.