Не? детские игры

       Вспоминая детские игры того периода понимаю, что они были очень жестокими. Например, конный бой - когда оседлав партнёров (играющих роль коней) две пары сходились в схватке до крови. Но мало этого. Победители забивали колышек в землю (целиком!), а побеждённые должны были зубами этот колышек из земли вытащить. И всё-таки это были всего лишь детские игры. Хуже, что дети порой попадали в круговорот отнюдь не детских игр...

       Я был во втором классе, когда меня вдруг регулярно прямо с уроков начали вызывать в учительскую, где какие-то дяди очень долго и строго пытались выудить у меня совершенно непонятные мне сведения о каких-то студентах, якобы передававших через меня кому-то какую-то литературу. Оказывается, кто-то будто бы видел, как я, якобы, встречался в скверике с молодыми людьми и брал у них какие-то бумаги… а потом передавал кому-то… (В моей памяти этот факт совершенно не зафиксировался.)
Наконец я не выдержал и всё рассказал папе. Он помрачнел и сказал, что сам пойдёт в школу разбираться, (а ведь тогда отцу и без меня проблем хватало…) Мне же он приказал больше в учительскую не ходить, сославшись на отцовский запрет. После этого меня не допрашивали, но вкус гаденького страха остался надолго. Со временем этот случай забылся и всплыл из недр памяти лишь сейчас, всплыл вместе с тем же самым привкусом страха. Отец никогда мне не рассказывал с кем, и какой разговор у него был по этому вопросу. Расспросить бы его обо всём, да только папы давно нет и расспрашивать некого…
       
       В соседней квартире жил Колька. Он был старше меня на год. (Его кличка – «Колька Жирный» – абсолютно соответствовала его комплекции). Он буквально дневал и ночевал у нас. И обедал, и ужинал. Иногда из нашего дома пропадали те или иные вещи, но некоторое время это не связывалось с Колькой. Ведь кроме него ко мне частенько приходили и другие пацаны. Колька же приходил ко мне чуть ли не каждый день, чтобы поиграть моими игрушками, а заодно и пожрать. Сейчас мне совершенно очевидна его натура: жадная и завистливая. Но почему я тогда водился с ним? Наверное чисто по-соседски…
       Этот Колька был просто помешан на шпионах, он искал их повсюду. Основным признаком шпиона, по Колькиному убеждению, была одежда: белые брюки, чёрные очки и шляпа. Как только он видел такого, то бросал всё и начинал следить за врагом. Он выяснял место его жительства и работы, не ленился часами простаивать у подъезда «врага» и фиксировал каждый его шаг. Когда подозрительных фактов набиралось достаточно, Колька по телефону сообщал в приёмную МГБ о выслеженном им шпионе. А заветной мечтой Кольки было стать чекистом. Он часами мог придумывать всё новые и новые пытки для врагов народа и даже заставлял младших ребят играть с собой в подобные игры, где Колька, конечно же, был следователем. Он привязывал дошколёнка к столбу, бил ему по лбу «щелбаны», требуя выдать других шпионов.
       (Потом кто-то из родителей надрал Кольке задницу за эти игры…)
Когда в начале 1953 года раскрутилось дело «врачей-убийц», и одновременно шла разнузданная антисемитская кампания, Колька вдруг объявил себя моим давним противником. Видимо, из пересудов взрослых он узнал, что моя бабушка по материнской линии – врач, и к тому же еврейка. Поэтому Колька начал в школе и на улице кричать о моём еврействе и настраивать дворовых мальчишек против меня. Со своими дружками он старался не пропускать меня во двор, угрожая побить. Но в том же дворе жил мой одноклассник и приятель Валера Антонов. Сын простых и совсем необразованных людей он, казалось бы, должен был быть настроен против врагов-евреев и примкнуть к Колькиной ватаге. Однако у Валеры было какое-то внутреннее чутьё на добро и зло. Он неожиданно встал на мою сторону и проявил безусловную готовность отстаивать нашу независимость с «оружием в руках»! И это несмотря на численное превосходство противника!
       До драки тогда дело не дошло, но Колька ещё долго выкрикивал антисемитские лозунги. Себя же он называл чистокровным русаком.
       Его отец – Молоканов, (мрачноватая личность с туповатым лицом) – действительно был русским. Но вот его мать – Дора Леонидовна – очень смахивала на еврейку. Однако Колька объявил её донской казачкой. Мой дед, когда узнал от меня об этом, смеялся до упаду: «Кто это русская казачка? Дора Лейбовна Меерзон – казачка? Ха-ха! Скажи своему Кольке, что если он не прекратит своих глупостей, то я расскажу всё Доре, и она опять-таки оборвёт ему все уши!»
       Бытовой антисемитизм – отвратительная, липкая вещь. Тридцать лет спустя, я стал свидетелем такой картины: десятилетний сын моего любимого друга Олега в разговоре со своим же отцом (при мне) кого-то назвал жидовской еврейской мордой. Тут Олег и сказал сыну: «Ты хоть соображаешь, что ты говоришь? Ты же сам еврей!» Сын страшно возмутился, а когда ему объяснили, что его мама – еврейка, то был в шоке, с ним случилась форменная истерика, он безутешно рыдал целый день. А мы с Олегом размышляли, как могла возникнуть такая ситуация? И поняли, что просто в их семье никогда не велись разговоры о национальной принадлежности родителей. Мы русские и всё. Нацистскую бациллу сын подхватил на улице, а прививку от неё ему не сделали. Вот и прилипла к нему эта страшная болезнь. (Сейчас, слава Богу, он вполне здоров и со смехом вспоминает эту историю!)

       …В середине шестидесятых я узнал, что Колька Жирный всё-таки устроился работать в органы, то ли конвоиром, то ли надзирателем…
       Детские мечты, видимо, частенько сбываются!