Имитация

Полвека назад случилось слияние двух половых клеток и из этой микроскопической ерунды, из таинственного биологического алфавита, образовалось живое существо, которое постепенно стало мной. Те самые первые клеточки уже давно поделились, размножились и умерли естественной смертью, и от них остались только их далекие потомки, ставшие сединой на висках, скрипящими суставами и уставшими глазами, в которых тихо доживает свой век душа.

Да, в какое-то забытое мгновение растительной жизни в мокрых пеленках она поселилась во мне, как поселяется рак-отшельник в первой попавшейся свободной раковине. С тех пор она живет в моем теле, и будет жить до той самой минуты, когда придет смерть. Все реже и реже эта прозрачная и болезненная сущность осмеливается выглянуть наружу. Это существо, покрытое незаживающими ранками, полученными в пору естественного легкомыслия, стало скрытной и осторожной тварью, которую не так-то просто выманить из телесной оболочки. Я никогда не встречал и уже не встречу человека, которому мог бы полностью доверить того уродца, который прячется внутри меня и жадно подглядывает через глаза за всем, что происходит вокруг. Слова не случайны: тому, кто не участвует в жизни, тому, кто чувствует себя посторонним, остается наблюдать за суетой себе подобных с жадностью калеки, прикованного к единственному отверстию в мир – своему окну.

А за окном – зима, непоправимо испоганенная весной. Пасмурно, смурно и сыро. Снежная каша на внутриквартальных дорогах, расплывшиеся глыбы Деда Мороза и Снегурочки, бессмысленная елка, которую некому убрать, безглазый торец соседнего дома, оттаявшие птицы и старухи. Они, одинаково нахохлившись, сидят на голых кустах сирени и на скамейке. Кому как удобнее. Что делается за окнами соседних домов мне неизвестно. Там – чужая жизнь.

***
В подъезд дома, который с самого рождения, раз и навсегда повернулся темной и скучной стороной к моему окну, торопливо входит женщина. Она только на секунду остановилась у входной двери, посмотрела в мою сторону и улыбнулась. Ее лицо настоящей разведчицы, серенькое и неприметное, предательски блеснуло улыбкой. Так сверкает линза оптического прицела у неопытного снайпера. Нет, женщина улыбнулась так ослепительно вовсе не мне, сидящему в надежной засаде за тюлевой шторой. Прицел её самоубийственной улыбки был смещен правее и ниже. Под моим окном курит и ходит взад-вперед ее приятель. Его никак нельзя назвать «бой-френдом»: мешает седина, которая у поживших мужчин даже весной не тает и не исчезает к началу лета без остатка, как состарившийся снег. Я засекаю время. По моим расчетам он последует за своей дамой минут через десять-пятнадцать. Она за это время должна кое-что предпринять…
Например…
Она сделает так, чтобы от вида ее стройных ног в черных чулках-сеточках и уже непривычных туфлях на высокой шпильке сердце у него остановилось на мгновение. (Она знает, что такие чулки хоть и выглядят вызывающе вульгарно, но придают изысканному блюду под названием Женщина необходимую порочность, остроту и пряность). Она хочет, чтобы у него хотя бы на мгновение остановилось сердце, и он не заметил бы некоторых досадных примет женской зрелости. Она, как и любая другая женщина на ее месте, сумеет сделать так, чтобы от ее вожделенного вида у мужчины возникли бы серьезные проблемы со снятием некоторых предметов своей одежды. И она могла бы радостно и совсем необидно для него смеяться, помогая ему расстегнуть молнию на брюках. И она смогла бы нежно (будто случайно) притрагиваться к весомой «причине» сложившегося неудобства, ставшей (как и должно было быть) очевидной и упрямой, как факт. Радостный и крепкий факт его желания, уже не требующий дополнительных доказательств. Она может сделать так, чтобы его сердце вновь забилось от предвкушения встречи с хрупким и ароматным содержимым огромной мужской рубашки или футболки. Под этой бесформенной оболочкой есть только невидимое пока женское тело и больше совсем ничего. Нет ни одного из тех ажурных предметов, которые нужно было бы мучительно расстегивать или больно снимать нетерпеливыми и неуклюжими мужскими руками.

«Мэн-френд» продержался на своем посту двенадцать минут. Еще через минуту он вошел в тот же самый подъезд. Мне кажется, что стук его сердца вспугнул и чутких птиц и неуместных, преждевременно оттаявших старушек, которые еще совсем недавно, лет двадцать или тридцать назад, сами очень живо интересовались плотской стороной человеческой жизни.

Все стихло. Бетонная стена дома с пенопластовой прослойкой внутри, не пропускала наружу ни одного из нескромных, но таких естественных звуков тайной встречи мужчины и женщины. Оставим их. Может быть, ничего подобного не будет больше в «сухом остатке» их жизни. Я – их тайный союзник. Пусть тешат себя иллюзией счастья, пока их не одолеют совсем другие, очень неприятные мысли.

***
Да, есть такие неприятные ускользающие мысли, которые серыми мышами разбегаются по темным уголкам сознания…
Например…
В какой-то момент вы понимаете, что близость с любимой женщиной стала имитацией той бурной страсти, с которой вы оба стремились зачать своего ребенка. Это уже произошло и больше никогда не повторится ни с этой женщиной, и ни с какой другой. Вам осталось совершать иногда древний танец любви, который наполнен нежностью и волнением тех далеких первых прикосновений, когда ваши тела еще совсем не знали друг друга. Но эта игра уже потеряла первоначальный смысл и ту остроту, и тот риск, когда ставкой в ней была возможность зарождения новой жизни. Остался ритуальный танец, изображающий во всех подробностях таинство отношений мужчины и женщины. Он может быть исполнен талантливо или как обязанность друг перед другом, или как необходимый комплекс физических упражнений. Но это не имеет большого значения. В любом варианте – это имитация любовной страсти двух людей, которые никогда не скажут друг другу о том, что все происходящее в постели – это некая дань уважения к тому, что было между ними очень давно, в момент зачатия. Об этом страшно признаться даже самому себе. Слова, из которых составлены эти внезапные мысли, остры и опасны, как бритва, которой обычно вскрывают вены.
Или…
В какой-то момент вы приходите к выводу, что все интересующие вас роли уже давно сыграны вами либо в вашем воображении, либо в той части жизни, которая уже потрачена. Роли остается только повторять в том или ином варианте. Ничего нового не произойдет. Вы уже прекрасно знаете весь свой привычный репертуар, и помните наизусть все ожидаемые от вас слова и действия. Но вы – не актер. Вы способны только на имитацию бурной деятельности и искренних переживаний. Вы хладнокровно наблюдаете за реакцией людей, которые имеют какое-то отношение к предложенной вами подделке.
И…
Однажды вы вдруг понимаете, что уже никогда не решитесь на то, чтобы острым ножом перерезать горло какому-нибудь мерзавцу, и провести остаток своих дней в тюрьме. Вы никогда не сможете ограбить банк, обокрасть чужую квартиру, безумно влюбиться в прекрасную незнакомку, стать миллионером или собирать пустые бутылки, сосредоточенно роясь в контейнерах с мусором.

Эти мысли юркие, как серые мыши. Их трудно рассмотреть и объяснить. Нужно множество примеров, но ни один из них не дает полной ясности. Успеваешь заметить и схватить только голые и холодные наощупь хвостики. Они неслучайно разбегаются и ускользают. Мысли об имитации жизни потому только и стараются быть смутными и неприметными, что означают приближение конца. Как только эти грызуны расплодятся во множестве, так сразу и закончится пребывание души в своем временном пристанище, и наступит смерть.

***
Любовники вышли из дома, как опытные подпольщики, с интервалом в целых полчаса, и разошлись в разные стороны. Я мысленно желаю им счастья – простой уверенности в том, что они еще живут. Но, если подумать, то разве само слово «уверенность» не является примитивной имитацией веры? А сама вера? Разве может эта близорукая и беспомощная дама спасти нас от серых мышей? Они тихо плодятся в самых темных уголках сознания и незаметно наполняют нас ощущением имитации жизни, вытесняющим душу.


© Copyright: Василий Тихоновец, 2007
Свидетельство о публикации №2712190342

Прямой выход на страницу автора:
http://www.proza.ru/author.html?vastih