Фильм к Новому году

Я вчера посмотрела фильм. Мне просто много про него говорили. И говорили не раз. И не два. И даже не один человек. Я, знаете ли, всё путала и путала его название с названием других фильмов. Мне казалось, что я его когда-то уже видела. Но мне казалось. Казалось, что смотрела я его в прошлом году, прямо под тридцать первое. Тогда на улице вроде бы лежал снег. А я вроде бы шла по улице, завернула в супермаркет купить к новогоднему столу салфеток. Там и увидела киоск с DVD. Вроде бы. Впрочем, фиг его знает, по-моему, мне всё-таки это кажется.
       Фильм оказался… хорошим (слово идиотское, но я пока не могу по-другому сказать, я потом объясню). Франко-немецкого производства. 2001 год. Длительность – 117 минут.
       Я вчера сдала последний перед Новым годом зачет в университете. Риторика. Вела этот предмет у нас очень умная и очень пожилая профессор с именем в российской филологической науке. Сухонькая, с неизбывным чувством юмора и канатово-крепкими нервами.
- Сразу вам скажу, что я довольно давно плохо вижу. Это с детства. Еще у меня с семьдесят пятого года парализована нижняя губа, поэтому говорю иногда не совсем внятно, но мы это неудобство, уверена, преодолеем, - сказала она на первом занятии. Мне она понравилась. Я ее как-то сразу зауважала. Это было в начале десятого, и последнего, семестра.
       Зачет сдала легко, почти с удовольствием. Всё-таки почти канун Нового года, как-никак. «Вижу, что знаете, давайте зачетку». На ходу незаметно и почти машинально скомкала в ладони лист с наметками ответа, вспомнив в очередной раз про пятый курс и эту свою последнюю сессию. Надела куртку, шапку, предварительно нацепив наушники, и вышла на улицу. Очень яркое солнце заливало и без того белоснежный университетский городок. Громко хрустел снег под каблуками недавно купленных сапог. Сапоги как раз такие, о каких я так давно мечтала: стильные, на устойчивом шестисантиметровом каблуке. В них во мне становилось метр семьдесят девять…Джинсы я стала заправлять в сапоги еще осенью, когда проходила практику в Москве. Да, в Москве…
       Села в прогревшийся уже с утра трамвай, всеми внутренностями подпевая песне, которая попала ко мне совсем недавно, исполнительница была незнакомой, но слова и мелодия глубоко царапали душу.
«Процент сумасшедших в нашей квартире
Увеличится, если ты не придешь,
И весна – не весна, если ты позабыла
Свой город дождей, этот садик и дом,
В коммунальной квартире – Содом и Гоморра,
Кошки рожают, дети орут
И посудой гремят соседские монстры,
Курят, курят и счастье куют.
Весна, весна иде-ет, весне дорогу…»
       Мне хотелось петь громко, и я даже на секунду представила себя с микрофоном в руке. Я хорошо пою, чисто и чувствуя ритм. Я не знаю, почему мне хотелось снова и снова слушать именно эту песню. Несвоевременную. Про весну. С жестким ударными во вступлении. С резкими словами. С диким сожалением, что он не успел научить меня играть на гитаре.
       Я получила деньги вчера. Несколько тысяч в качестве подарка на день рождения от отца. Ни много, ни мало. Как раз столько, сколько мне не хватало для того, чтобы забыть о материальных заботах до стипендии. Нужны были Интернет-карточки. Всё планировала установить себе DSL-модем и забыть про карточки, а на это требовалась определенная сумма. За заботами установка всё откладывалась и откладывалась… Еще я хотела себе свежий диск Гришковца, тот шампунь, который абсолютно не подходит моему типу волос, зато нереально пах, когда я нюхала его в магазине. И бутылку хорошего, дорогого вина, чтобы узнать наконец-таки, почему меня рвет каждый раз после спиртного: из-за того ли, что я не переношу его вовсе или потому, что мне фатально не везло и я каждый раз напарывалась на паленую продукцию.
       Получив на почте деньги, я зашла в магазин. Вина не купила, потому что достаточно дорогого не было в продаже. Я усмотрела в этом факте провидение небес и с облегчением отказалась от идеи со спиртным. Не судьба.
- А вы нет хотите что-нибудь…м-м...попроще? – заискивающе спросил в третий раз продавец. - Вот, за сто двадцать хорошее винцо, сам пробовал.
       Нет уж, премного благодарен, подумала я. Послезавтра Новый год, и я не хочу встретить его в обнимку с унитазом. И вот именно тогда я заметила полку с дисками. Торопиться мне было некуда, и я в течение десяти минут шарила по стопкам с фильмами. Я купила тот фильм, который стал вторым моим любимым. Первый – «Небо над Берлином» - был первым и останется.
       Я пришла домой сильно замерзшая. Мне было тяжело и неудобно моргать из-за инея, который утяжелял, посеребрив, мои ресницы. Настал вечер. Я поужинала котлетами, которые в порыве кулинарного вдохновения слепила за полчаса, а потом решила искупаться. Я очень люблю воду. Вода смывает не только грязь с обуви, когда ее моешь. Она смывает сало в кожи. Освежает лицо перед сном. Она – сакральное нечто, которое смывает всё плохое с человека. А еще она теплая. У меня привычка: встав утром, я несколько минут держу руки под водяной струей в раковине, чувствуя, как тепло распространяется от кистей рук по всему телу, выдернутому из кровати. Купание – то же самое, но еще приятнее. Иногда это даже лучше, чем секс. Быстрый, искрящийся секс в маленьком тесном дачном фургончике в середине лета, таком душном, что, кажется, вся жидкость, какая только есть в твоем теле, выпаривается через кожу, а внутри разливается такая нежность, что еле удерживаешься, задыхаясь, от рыданий, а до обоняния долетает смешанный с запахом малины дух волжской воды…
       Лучше, чем ехать зимой в трамвае, насквозь промерзшем и от этого звенящем на поворотах тоненьким звуком трущихся друг о друга проводов на «рогах», соскочить с подножки, долго идти по старым улицам твоего района, оглядывая низкие двухэтажные желтые дома, залитые желтым солнцем, как твоя душа – радостью от всего, что происходит с тобой.
- Привет! Блин, как я замерзла! Пока до вас доберешься – Богу душу отдашь! – и, радуясь всем существом нежному взгляду, греющему тебя, выпить в маленькой кухне чашку чаю, видя, как он готовит при тебе мясо, его кота с круглыми, как у совы, персидскими глазами. И красивые руки. Музыкальные руки. И тепло…
       Лучше, чем есть, роняя крошки, круассаны в электричке, ежеминутно собирая все силы в кулак, чтобы не зареветь, как ребенок, от счастья, от которого по собственному желанию и необходимости пришлось когда-то отказаться. Черт тебя побери, как глупо, как глупо всё…
       За неполных пять лет так много было, и я так запуталась, так устала и так перестрадала от всего, что временами кажется, будто я – комок боли, сожаления, вины и ярости, который невозможно распутать на элементарные ниточки.
       Мне захотелось чего-то особенного. Я что-то чувствовала. Последние несколько дней я что-то ощущала в себе. Будто во мне что-то растет, ширится, как жидкость в сосуде при нагревании. Что-то уже касается горла, сердца. Я вспомнила про купленный мной фильм.
       Зажгла почему-то свечу, поставила на краешек ванны, завораживаясь ее мягким светом, включила ноутбук, поставив его на стиральную машинку рядом с ванной, сделала себе чашку кофе с молоком, выключила свет в ванной, сделала тоненькую струю, очень теплую, почти горячую, чтобы вода наливалась медленно. Сняла одежду, села в ванну и включила воспроизведение.
       Вода вкрадчиво журчала о бок ванны и ритмично золотилась. От нее шел в воздух уютный, еле заметный пар. Я три раза наливала и выпускала воду, пока шел фильм. По-моему, ни разу не заплакала, потому что мне не хотелось плакать от этого фильма.
       Мне было просто хорошо. Спокойно. Именно – спокойно. Во мне впервые за долгое время ничего не болело. Я с удивлением поняла, какое это счастье, когда в тебе ничего не болит, не тянет, не рвет. Я остановила титры, сняла наушники, откинулась на спинку ванны. Мне подумалось, что было бы неплохо, окажись у меня в руках бокал мартини. Или сигарета. Или кубик-рубик. Или кусочек зеленого пластилина. Мне нужно было подумать.
       Скоро Новый год. Новый. 2008-ой. Год. Так много позади. Так много впереди, понимаете вы, все? Я остро почувствовала, как устала. Я сделала больно стольким людям. Почти стольким же, сколько сделали больно мне. И стольких же людей я сделала счастливыми, пусть не навсегда, а они делали счастливой меня. Я столько видела, столько чувствовала, сколько не уместилось бы в сердцах других людей, Господи. Уже несколько месяцев я жила в концентрированной боли.
       Я просыпаюсь и чувствую резь в груди. Хожу по своему городу, как по минному полю, потому что все места в нем с кем-то или с чем-то связаны. Я не могу подойти к мосту, ведущему в соседний город, потому что мне невыносимо больно. Не могу ездить в транспорте, потому что это больно. Слушать музыку, потому что больно. Думать, потому что больно, больно. И нужно снова, как Мюнхгаузен, вытаскивать себя за волосы из этого черного омута. Я это умею. Но устала.
       Я посмотрела на застывшие в паузе титры моего фильма и провела ладонью по воде. Милые мои, дорогие, любимые, хорошие люди! А давайте я вас отпущу, а? Завтра ведь Новый год. Мы обычно начинаем жить с понедельника. Завтра, кстати, понедельник. Я отпущу вас всех и себя тоже. От всего сердца, от всей моей души я прошу у вас прощения за всё-всё. Видит Бог, я не лицемерю, мне не до этого. Собственно, я ни с кем из вас не лицемерила. Никогда. Просто мои силы заканчиваются, и я хочу, чтобы вы меня простили и отпустили жить.
       Прости меня, мой демон. Прости за то, что ты теперь меня ненавидишь. Ты сам убил нас, но я прошу прощения и за тебя. Прости, что тогда не опоздала, а прибежала вовремя. Я всё время прибегала. Я любила, клянусь тебе в этом своей жизнью, а она мне дорога, ты знаешь сам. Только в последний раз уже зря. Мое бегство от своей жизни к твоей превратилось в привычку, почти в рефлекс. Мы не хуже друг друга и не лучше. Мы пережили друг друга. Перетерлись друг о друга, как детали машины, наши мысли сначала были врозь, потом срослись, а потом, делясь, как клетка, опять разошлись в стороны. Это – взросление. Прости за мою дурацкую, бесперспективную преданность и готовность бежать за тобой. Это разрушило настоящее мое счастье.
       Прости меня и ты. Человек, который любил меня так, как, наверно, мало кто умеет любить. Ты сумел простить меня, принять, когда бросили все. Дважды. Ты не ангел, ангелов не бывает на земле. Ты нервный, порывистый, обожавший, прощающий, злой, обидчивый, ребячливый, и что-то говорит мне, что ты будешь меня помнить, даже нянча своих внуков. Прости за то, что не смогла воздать тебе так, как ты, ей-Богу, заслуживаешь.
       Прости меня Ты, зеленоглазый апостол. Прости за то, за что посчитаешь нужным меня простить. У тебя мне просить прощения труднее всего, у меня не получается говорить. Мне слишком больно, я этого точно сейчас не смогу. Отпусти меня, наконец, я прошу тебя. Я люблю тебя. Буду любить. Я плачу. Но - люблю. Я за всё в расчете. Верую в это. Верую в твою любовь, в твои глаза и руки. Ты не понял меня, как не поняла я Мураками, которого ты давал мне почитать второго марта. Я помню, как это было. Ты довез меня домой, я пришла, завернулась в плед и начала читать. С первый страниц я чувствовала, как завораживает меня слог и что всё труднее и невозможнее мне было понять то, о чем автор хочет сказать. Слушай,а я ведь не дура. Я читала литературу, самую разную. Я поняла Гомера. Я поняла Боккаччо, Кафку, Пруста, Бродского. Поняла экономические теории, концепции развития цивилизаций Фукуямы и Хантингтона, максимы Грайса. Поняла Ницше и буддизм. Но Мураками, как и тебя – нет. На четырнадцатой странице я почувствовала, что плачу. Даже не плачу, а просто слезы начали катиться из уголков глаз. Бессилие. Ты прости меня за всё, и я тебя прощаю, ибо есть за что. Каждого есть, за что простить в жизни.
       Пару дней назад я была в церкви. Я вообще иногда там бываю. Там хорошо. Там пахнет ладаном, там тихо, там чистые голоса певчих, там мягкий свет и Бог. Я в тот день проснулась, и внутри привычно заболело. Физическая боль в сердце. И мне дозарезу захотелось оказаться в храме, понимаете? Дозарезу. Я что-то там еще сдавала в университете, какой-то мелкий зачетик, и после него отправилась пешком в церковь, что на набережной. Пешком от универа до набережной. Двадцать градусов мороза. На мне черные джинсы, которые покупала осенью, осенние же ботинки. У меня мерзли пальцы, потому что мне не хотелось кутать руки перчатками. Я еще как-то умудрилась напялить шапку на наушники. Голове было очень тепло и тесно, но я упорно не снимала музыки:

«What - part of no - don't you understand - I've told you before
       To just get - off my case - this isn't happening - stop this now
       And I - where was I? - I have to be somewhere
       Now where did I put it?
And I'm high enough from all the waiting
       To ride a wave on your inhaling
       And I'm high enough from all the waiting
       To ride a wave on your inhaling
       Cause I love you no?
       Can't help but love, you know...»
       Я дошла до церкви и купила девять свечек. Для тех, кого смогла вспомнить по пути и кто мне дорог. Живых и уже умерших. Десять рублей оставила на проезд. Было б лето – купила бы на все. Но я не смогла бы дойти до дома пешком даже к вечеру. Мне стало бы плохо.
       Около распятия Христа уборщица, неряшливо как-то закутанная в платок, мыла пол, недвусмысленно отгородив полпомещения скамьей. Я подошла к своему святому – Николаю Угоднику, к Божьей Матери. «Ты ведь тоже женщина, ты мать. Ты понимаешь. Ты поможешь. Помоги. Я медленно умираю, ты же видишь всё. Каждый день. Дай мне силы быть дальше, простить всех, кто меня обижал, и силы им, чтобы они простили меня. Ты видишь меня, я пришла к тебе сама». Божья Матерь мягко, но строго смотрела на меня с иконы, придерживая младенца… Мне хотелось подойти к распятому Христу. Это икона, переел которой со мной всегда творится что-то странное. Я начинаю плакать. Я очень редко плачу. Я даже забываю временами, когда плакала в последний раз. У меня начинают дрожать руки, и вся моя жизнь кажется мне как на ладони. Он видит всё, что я делаю, Он ведет меня…
- Извините, - тихо, полушепотом, полужестами спросила я уборщицу, - а нельзя пройти к распятию? Я не наслежу, мне бы только подойти, я из-за этого пришла сюда. Мне очень нужно, честно.
- Что я вам, исключение буду делать, что ли? – неожиданно громко для храма и беззастенчиво крикнула мне женщина, воинственно опершись о швабру. - Видите же – закрыто. Помою – высохнет…
       Я отвернулась от нее. Было ощущение, что я наступила в дерьмо. Хотелось скорее отойти и отереться. Мне стало стыдно перед храмом за уборщицу. Краска бросилась в лицо, навернулись слезы. Какой-то церковный служитель, которого, не будь я в церкви, можно было бы назвать секьюрити, неслышно подошел ко мне, тронул за локоть и сказал сочувствующим шепотом:
- Да вы подойдите вот к той иконе, там Христос тоже изображен.
       Я подошла к указанной им иконе, которой раньше, кстати, не видела, и вдруг неожиданно плечи затряслись и я, всхлипывая, заплакала. В церкви было очень тихо, и мои всхлипы, казалось, оглушительно отдавались в сводах потолка. Я надвинула капюшон куртки на лицо, сожалея, что, как всегда, в нужный момент у меня нет при себе носового платка. В тот день я не красила ресницы. Я не мелочилась мыслями про текущую, возможно, тушь. Я ставила свечки за здравие тебя, демон, за тебя, зеленоглазый апостол, за тебя, тот, цвет имени кого так не сочетается с небесно-прозрачной душой (ты позволял себя так называть только мне, потому что тебе не нравилось), за всех, даже, собственно, не называя в уме, кому ставлю свечки. Просто ставила. Меня обязательно услышат. Внутри плескалась та боль, которая мучит меня долгое время. Бурно плескалась, а когда слишком сильная волна набегала на душу, текли слезы. Я переполнялась болью, она кипела, взрывалась, и я, глядя на себя как-то со стороны, удивленно думала: «Ничего-ничего. Все хорошо. Так надо». Я виновата. Я так виновата. Но простите меня, отпустите. Прости меня, Господи…
       Приехав домой тогда, я долг спала. Без снов. Встала и улыбнулась вверх.
       А на другой день купила этот фильм.
       Мне стало холодно в ванне. Воды остыла, но в пятый раз я наливать воду не стала.
       Хватит.
       Фильм был замечательный.
       Я перекрестилась, с плеском рассыпав брызги золотой воды по кафелю.
       
       Очень нужно уметь прощать. Себя, других. Так начинаешь жить заново. Неважно, понедельник ли, Новый год или сотни других праздников, от которых удобно начинать отсчет своей жизни. Как в мультике: «Такая приятная гибкость в теле образовалась!..»
       С Новый годом всех вас. И вас, мои друзья, и вас тоже, милые мои недруги.
       С новым счастьем. Оно наступит. Обязательно. Я желаю вам этого.