Дневник, запись первая

Круг 1: Циник с оцинковкой

       Он – одинокий пилигрим, судьба которого – тонкий наст на чёрном асфальтовом покрытии, протянувшийся меж дышащих перегаром трактиров и борделей, плавающих в приторных ароматах и дешёвом вине. Цепочка его нетвёрдых шагов теряется посреди постоялых дворов, расхлябанно пляшущих под ртутными речушками лунного света, и железобетонных ущелий, в которых единственными источниками тепла являются стайки безостановочно плодящихся солнечных кроликов, нашедших оплот на подоконниках того же цвета, что лица мертвецов. В его желудке 800 грамм энергетического напитка короткими волнами набегают на сиротливый островок слойки с ветчиной. Полуберцы странника уже устали топтать эту грешную землю и несутся вперёд лишь от осознания великой миссии, возложенной на хрупкие плечи юноши. Промерзшую душу скитальца подогревают лишь пачка дешёвых сигарет да несколько сотен мегабайт общественного рока.
       Именно он был избран из миллионов таких же простых паразитов мегаполиса. Он тот самый счастливчик, что вытянул из колоды Всевышнего краплёного пятого туза. Он – шулер, поставивший прошлое на зеро, а будущее – на 13 чёрное, чтобы отыграть настоящее. Ему под стать носить пылающим орденом на груди свою божественную должность…
       О, великий Пафос, не удостаивай меня почестей твоего жреца, я ещё слишком молод. Курьер… Звучит как приговор. Мальчик на побегушках, тратящий жизнь на благо фирмы, название которой спьяну даже не может выговорить. Крошечная шестерёнка в огромном механизме, потеря которой не будет оплакиваться, а лишь доставит немного нецензурных хлопот бизнес-олимпу.
       Такие мысли самым бесстыдным образом совокуплялись на ложе моего серого вещества в тот момент, когда вагон метро громыхал по зелёной лапе подземного паука-мутанта имени Ленина. В ушах хриплый голос Владимира Семёновича Высоцкого попеременно разбавляли надрывные ноты Кипелова и холодная истерия братьев Самойловых. А вокруг были лица. Усталые, задолбанные буднями рожи работников физического труда, напомаженные мордашки студенток, фэйсы вечерников, похожие на мониторы с пиксельной мимикой, вечно недовольные и куча прочего хлама из заоблачной кузницы. Всё это сумасшествие чихало, сморкалось, шипело и напоминало сырокопчёную колбасу на раскалённой сковородке. Помнится, один знакомый нарк рассказывал, сколько полезного можно открыть для себя, читая лица узников подземки. Однако меня сия картина лишь ввергала в уныние, и потому ваш покорный курьер предпочёл погрузиться в воспоминания.
       Двадцать пятое ноября для меня началось с силикона. Он заполнил собой маленький офис фирмы «N-про» и банально не давал продохнуть. Не мудрено, что мой взгляд остановился именно на обладательнице силиконовых залежей. Рискуя захлебнуться слюной, я прошествовал внутрь и присел на стул, пытаясь изобразить чопорного и спокойного британского полисмена.
       Силиконовые сферы встрепенулись, как два пробудившихся от дрёмы лебедя.
       - Здравствуйте, меня зовут Вика. А Вы, наверное, наш новый курьер?
       Я что-то промямлил в ответ. Ух, ради этого двуглавого Эльбруса я бы живо прикупил себе самое дорогостоящее альпинистское снаряжение.
       - Вы готовы прямо сейчас приступить к работе?
       Я кивнул. Лебеди снова чуть колыхнулись, и мне пришлось стыдливо закинуть ногу на ногу, дабы не афишировать свои чувства. Да уж, в отличие от вина, я лишь порчусь и скисаю от чрезмерной выдержки.
       Пока мечтания глодали мои глазные яблоки, Виктория хлопнула на письменный стол кипу бумаг, аккуратно упакованных в файлы. Я выпал из нирваны, как мешок с навозом из кузова ЗИЛа, и принялся с притворным вниманием изучать пункты назначения. Текстильщики, Бирюлёво, Капотня… Вот она, горькая начинка непыльной работы. Экскурсия по неблагополучным инстанциям малой родины едва ли могла вызвать эйфорию. Однако я лишь усмехнулся и стал пихать бумаги в сумку с тем же упорством, с коим всего полчаса назад пытался урвать лишние квадратные сантиметры в переполненном вагоне. Мимоходом взглянул на Вику. Она улыбалась, точно младенец в колыбели, светилась неподдельным счастьем и любовью к жизни, словно последний уголёк в потухшем костре столичной рутины. Однако это не смогло покоробить мой сверхздоровый рокерский цинизм. Интересно, кто из клерков её долбит? Встречаются же везунчики в этом бюрократическом клоповнике.
       Утро источало запах портвейна, колотого льда и ржаных сухариков. Наждачный язык осеннего ветра лизал двухдневную щетину. Улица хрустела под ботинками и на зубах, перламутровой дымкой сочилась в ушные раковины. Эгоизм зашкаливал, как счётчик Гейгера в Чернобыле, в правом углу рта обыденно тлела сигарета и просто неприлично хотелось жить.
       Последующие несколько часов скатились капельками пота из-под шапки и расплескались по ржавому циферблату рабочего времени. Центрифуга курьерской беготни зашкалила за 20 Ж, и, чтобы кровь не пошла носом, кто-то услужливо наложил мне на шею жгут. Одновременно пытаясь затянуть потуже шнурки, прихлебнуть энергетика из обледеневшей банки и принять внеплановую дозу никотина, теряя на бегу носовой платок и трезвый рассудок, я догонял очередной автобус, проезжал несколько остановок и понимал, что лишь вернулся на старт этой психотропной эстафеты. В глазах двадцать пятым кадром мелькали больницы, колледжи, муниципалитеты, спальные районы, заплёванные полы метро и до тошноты вылизанный паркет офисов. Белые полосы на автостраде казались мне кокаиновыми треками, а небо напоминало по цвету и вкусу протухшее обезжиренное молоко. Вот так, блуждая меж трёх исполинских сосен, пустивших корни в тела китов-держателей плоского мира, я устало наносил свежую оцинковку на кожух души. Дело это весьма кропотливое, под стать не каждому кустарю. Самое главное тут – не переборщить, иначе можно загнать своё alter ego в цинковый гроб, вследствие чего зеркало сознания в законсервированном виде будет пылиться где-то на антресолях преисподней, а я проторчу до самого страшного суда в очереди за ножами-открывалками. Что поделаешь, даже вечность пропитана горькой отрыжкой «совка».
       Вскоре настроение в корне изменилось, вплотную приблизившись к отметке «апатия». Серая ветка метро, серые пронизывающие взгляды окружающих, серое небо, усыпанное мелкими прыщами первых звёзд. Каждая секунда напоминала мне ирис «Кис-кис» - тягучую мерзость из прошлого века. Перед новым глотком я думал не меньше, чем ватиканский совет кардиналов при выборе нового папы. Мои мысли заполняли астраханские арбузы, первые цеппелины и множество прочей ереси, напоминавшей мне про светловолосого суккуба из N-про.
       Вика… Королева помойной богемы, величественный осётр, обитающий по соседству с сельдью пряного посола – молодым курьером с тоннами заказов и спермотоксикозом. Вот она, истинная муза для городского лирика. Осталось только нацепить стыдливому пегасу шоры, всучить новоявленной музе лиру и опорочить буржуазный стол нашей конторы своим необузданным пролетарским моветоном. Господи, и к чему мне то бритое чудо природы из инста, абсолютно неумело сжимающее поводья своей крылатой клячи? Даже в горячечном бреду я едва ли желал оттопырить рядового Райана. Всё, сегодня выдаю Амуру отпускные, пусть отдохнёт парень. Авось, и двустволку свою починит…
       Неожиданно провода воспоминаний заискрились от перенапряжения, дало о себе знать лаконичное замыкание в памяти, и меня с вершин Парнаса пинком вернули в удушливый час пик московского метрополитена. Механический червь бился в очередном эпилептическом припадке и пытался прогрызть вездесущую темноту. Вокруг царили скука и однообразие – жизненное кредо общественного транспорта.
       Я сделал последний глоток бодрящей газированной слизи и уставился в черневшую прозрачность вагонного окна. Отражение скривилось, словно изголодавшийся скряга, щедро надкусивший незрелый лимон. По-моему, ему явно хотелось сменить своего обладателя.
       Таким абсурдным образом завершился мой первый рабочий день. Карман жгли 700 рублей, и меня терзали мысли по поводу их скорейшего сплава. Надеюсь, подсказка «звонок другу», имеющаяся у меня в резервных закромах, решит этот вопрос.
       Надо срочно выпить, а то что-то мне не по себе. Явившись домой, я грохнулся на кровать. Вслед за этим последовал скрип пружин и недовольства голого матраса.
       Больше никогда не буду покупать слойки в подземных переходах.