Ноэль Баба, или Рождественский Отец

Турецкий город Демре построен на руинах античного мира. Пластиковый Ноэль-Баба покачнулся и вдруг сотрясся перед фасадом церкви в хохоте, мимо пролетала Насякомая праздности и, крылышками едва задев, напомнила, как турецкие власти снесли бронзовый памятник, что пятью годами раньше подарили им русские, и вместо Николая Угодника, стоявшего на глобусе мира, воздвигли гиганта из пластика, Санта Клауса, желая этим привлечь как можно больше туристов. Теперь весь мир взирал на толстого Санту глазами рекламщика из «Кока-Колы»: кургузый, цвета мухомора, тулуп, колпак пресмешной, гостинцы в мешке за плечами и колокольце в руке. А ведь в местах здешних ниже нуля не бывает, тепло, снег разве что можно увидеть на небе. Хо-хо-хо. Ну и жара.

Так вот, теперь в Демре стоят три Николы: Чудотворец Угодник, с ним детки в саду, гигант Кока-Колыч на площади церкви, и Мир Ликийских епископ, потерявший свой глобус. И, надо сказать, не святость, а коммерция возобладала, ныне к туркам текут деньги рекой. Русские, конечно, сильно обиделись, на весь мир ругнулись, турки как бы прислушались и приютили Мир Ликийских епископа на пикник на траве в заброшенном алькове всё той же церквушки. Мысль, где достать деньги, плавит туркам мозги. Лишь искренняя память о Николае Святом вновь и вновь возвращает сюда русских.

А турки, однажды увидев по мощам реконструкцию, вдруг воспылали к Санте запоздалой любовью, так и говорят: ты наш, ты свой, вон, у тебя скулы широкие, глаза раскосые, ты такой же хитрец, как мы, ты тюрк. Но с этим я сам не согласен. Ибо суть веры у нас разная, я христианин, а они все мусульмане. Ихнего духу здесь не было в бытность мою, когда я родился в греко-римской Патаре. И когда мы с мальчишками гоняли старую бабку, надкопытный сустав, и когда сотрясалась земля, а с моря несло в город наш ил, с суши арабов. В эти места по наши сердца заезжал Павел апостол, и население после долго гудело: схлестнулись язычники греки и новообращённые римляне. Вера раскачивалась, будто приливная волна, унося с собой жертвы то туда, то сюда. Желая хоть как-то внутри себя разобраться, сбежал я к амазонкам, это рядом, в Эфес, и получил я жестокий удар ниже пояса, а ещё они сломали мне нос. Весь я забурлил, и, вернувшись обратно, Герострату подобно, храм Артемиды спалил. Был я весел, груб и даже мыслью пьян, дескать за веру и за себя постоял. Темнокожий ариец я, а не тюрк желтокожий. Тогда был весь я на нервах, кулак мой быстр, мог след свой впечатать легко.

Как-то на Вселенском соборе еретитствующий Арий нам часами долдонил, что Иисус – это тварь, сотворёная Богом, что он вовсе не равен Отцу, что лишь тень он пребледная его преподобия. Узнав, что Иисус не Бог, я впал вне себя от отчаяния. И - влепил во врага я со страшным ударом звон вселенского колокола... А после скорой отсидки мне дали понять, что наша вера взяла! Лицо моё засияло... и... лыко превратилося в лико. Так оказался я в городе Мира. И так я узнал, что Сын единосущен Отцу. Мне вдруг захотелось творить людям только добро. Так стал я вспоможливый. А с вмешательством янки началось измельчение личности: в духе святости населилася Насякомая размышления праздности...